Меховая Шапка
Мария Алексеевна обиженно поджала губы, отвернулась и стала смотреть в окошко. Вот покойный Семён всегда сопровождал её, куда бы она не пошла, они ходили парой, как попугаи–неразлучники, разлучаясь лишь на время работы.
— Мама, не начинай, пожалуйста. Так, сейчас повернём, припаркуемся и можно выходить. Не укачало тебя? Может, водички? — тревожно спросил Фёдор. Ему показалось, что мама какая–то бледная, уставшая.
— Нет, спасибо. Ты хотя бы сможешь проводить меня до магазина, или опять дела? — всё еще дуясь, поинтересовалась женщина, поправляя шляпку.
— Да схожу я, схожу. Мне надо ещё в «Электронику» заскочить, батарейки купить.
Мария Алексеевна подала сыну руку, вылезла из машины и зашагала к эскалатору. На подземной парковке было много машин, стоял запах бензина, и бухала где–то тачка для перевозки товара.
— Мама, подожди! Ну куда ты?! — Фёдор побежал за своей спутницей, на ходу ставя машину на сигнализацию.
Мама устала, недовольна, что он бросит её в субботу, поэтому так капризничает… Ну, шопинг всегда действовал на неё благотворно!
Мария Алексеевна поднялась на второй этаж торгового центра и направилась к магазину меховых изделий.
— Ма, ты что, надумала дарить ей шубу? — усмехнулся Федя.
— Нет, представь себе, Варенька хочет муфточку. Шуба у неё есть. Не мешай, я должна всё посмотреть…
К вошедшей женщине подскочили консультанты, стали предлагать дорогущие меха, Мария Алексеевна щупала, мяла, трогала, гладила, примеряла, потом качала головой.
— Всё не то! Нет, это совсем не то! Неужели у вас нет ничего более качественного?! — сетовала она, но тут замерла, смотря куда–то вперед и чуть влево.
— Федя! Феденька, смотри, вот то, что нужно! — она схватила сына за локоть и ткнула пальцем в какую–то лохматую, чёрную муфту с длинными, точно усы у кота, белыми вставками.
— Мам, ну тогда ты покупай, а я рядом, за батарейками схожу. Ок?
— Что такое «ок»? Федя, я же просила, говори нормальным языком! Хорошо, я помню, что ты рядом, но не потеряйся, умоляю!
Фёдор кивнул, улыбнулся продавцам и ушёл.
Мария Алексеевна, расплатившись и попросив празднично упаковать покупку, теперь стояла у перил, рассеянно смотрела вниз, на суетящихся внизу людей. Шапки, куртки, пакеты — цветные, пестрые, с бантами и без, огромные сумки из продуктового отдела или маленькие из ювелирного – мельтешили, перетекая с одного места на другое, соединялись в потоки и потом расползались по линиям торгового центра. Люди смеялись, пили кофе, дети бегали туда–сюда, родители звали их, брали за руки, потом опять отпускали. Семён не любил торговые центры, походы по ним терпел только ради Маши. Фёдор такой же… Как же повторился в нем муж, даже удивительно, как возрождается в детях то, что было в родителях…
У колонны напротив Марии Алексеевны стояла девушка. Она то и дело поглядывала на часы, нервничала, переминалась с ноги на ногу. Но тут к ней подбежал паренёк, обнял, стал целовать, Мария Алексеевна смущенно отвела глаза.
— Все девчата с парнями, только я одна… — пропела она, уткнувшись в воротник пальто.
Вспомнилось, как они с будущем мужем назначали встречи у метро. Семён всегда приходил первым, всегда с цветами, торжественный и свежий, радостный такой. Но никогда на людях не целовались, ну не прилично это! Неприлично! Современная молодёжь разнузданна, ещё неизвестно, кого в жёны выберет Фёдор… А кстати, где он?!
Мария Алексеевна стала искать глазами сына. Тот, улыбаясь, опять со своими шуточками, беседовал с какой–то блондинкой, стоящей за кассой в магазине электроники. Девица смущенно улыбалась, Федя травил очередной анекдот.
— Нет! Не дело! Надо вытаскивать его оттуда! — подумала Мария Алексеевна и уверенно зашагала к Фёдору.
— Федя! Феденька! Фёдор Семенович! Ой, извините, я прервала вашу беседу? — как будто виновато спросила она у девушки. Та пожала плечами. — Ещё раз пардон, но нам пора. Фёдор, ты уже купил, что хотел?
Мужчина кивнул, подмигнул кассиру и, спрятав кошелёк, развёл руками, поймав на себе строгий взгляд матери.
Та молчала, пока шли к машине, также молча выехали на трассу.
— Что?! Ну что такого? — ударил мужчина по газам, стараясь вырулить с парковки. Мать вдруг как будто взорвалась.
— Федя! Ну как так можно? Какая–то кассирша, лимита, небось три класса образования, а ты с ней, как с подруженькой! Еще в дом к нам её приведи, за стол усади и ужин приготовь! Фёдор, я всегда учила тебя выбирать женщин, рассказывала, на что обращать внимание, а ты…
— Ах, вот в чём дело… Мам, перестань, мы просто поговорили, это был акт вежливости.
— Какая вежливость? О чём ты вообще? Я стояла, ждала, я устала, а ты… Твой папа, родной мой, никогда не позволял себе вот так флиртовать с другими женщинами, если рядом я, да и без меня тоже. Я же видела… Я всё видела… Я знаю этих охотниц! Она сразу, небось, заметила и твои дорогие ботинки, и кошелек, и то, как ты держишься, да даже аромат, Федя, он сразу выдаёт богатого, состоятельного человека. А она?! Ты почувствовал, что от неё пахло щами?! Обычными столовскими щами! Она даже не позаботилась купить себе духи, чтобы хоть как–то соответствовать!..
Фёдор резко затормозил, свернул к тротуару. Сзади забибикали, кто–то крикнул в открытое окно ругательство, Фёдор ответил, не стесняясь матери.
— Что ты творишь?! Мы могли разбиться! — испуганно прошептала Мария Алексеевна, схватившись за колени.
— Брось. На такой черепашьей скорости не то, что разбиться, даже ноготь сломать ты бы не смогла. Мам, — глубоко вздохнув и расстегнув верхнюю пуговицу на сорочке, продолжил Федя, — я не отец. Я никогда не заменю тебе его. Да, мы живём вместе, мне приятно, что ты рядом, я тебя очень люблю, но моя жизнь – это моя жизнь. Мне тридцать два, мама! И я не буду спрашивать у тебя разрешения поговорить с чужой тётей в магазине. Это глупо, ты понимаешь? Ты отпусти меня, пожалуйста, я уже взрослый, и когда–нибудь, уж извини, я всё равно женюсь, у меня будет своя семья. В ней всегда будет место для тебя, если ты захочешь, но это будет уже моя семья. Ты ревнуешь меня, как бы ревновала отца. Мам, может, тебе сходить к психотерапевту? Они щёлкают такие случаи, как орешки! Тебе станет легче, точно!
Мария Алексеевна, пока он говорил, всё больше вдавливалась спинку кресла, сжимала до белесых пятен ладони, а губы её сомкнулись одной сплошной ниточкой. При упоминании о психотерапевте её подбородок задрожал.
— Ты хочешь, чтобы я пошла к психиатру? Ты считаешь, что я сумасшедшая? — прошептала она и закрыла глаза, качая головой. — Какой кошмар! Какой ужас, Федя! До чего мы докатились!..
— Ты не псих, мама. Ты просто переживаешь, это затянулось, и тебе нужна помощь. Вот и всё.
— Я поняла, дорогой. Я всё поняла, — Мария Алексеевна вздохнула. — Ну ладно, ладно! — она стала нервно расправлять складочки на полах пальто. — Ты можешь отвезти меня к Тарончику? Я не хочу есть дома… Можешь?
Фёдор согласно кивнул и вырулил на Нахимовский проспект. Навстречу бежали тощие, как гусеницы–палочники, фонари, светофоры моргали своими яркими трезвучиями, а по стеклу забарабанил дождь. Значит, опять всё растает, будут лужи, улицы станут плаксиво кукситься, а помытая недавно машина опять превратится в участника ралли по бездорожью…
Небольшое армянское кафе освещалось снаружи гирляндами лампочек. Фёдор припарковал машину на стоянке для посетителей, вышел, обежал автомобиль, открыл дверцу матери. Та, худенькая, совсем как–будто ставшая тенью, вышла на тротуар, смахнула со щеки то ли слезу, то ли каплю дождя и пошла ко входу.
— Мам, подожди, скользко, поддержу! — крикнул ей Федя, проверяя, заперты ли двери машины.
— Ничего, сынок. Я не хочу навязываться тебе. Сама дойду.
— Ой, мама! МХАТу сто лет. А ну стой!
Мужчина, поскальзываясь, подбежал к ней, взял за руку и уверенно повёл вперед.
Они сели за свой любимый столик у окна. Тут же официант, узнав Марию Алексеевну, принёс и поставил к ним на столик свечку в пузатом, с вырезанными на нём звездочками подсвечнике.
Мария любила смотреть на пламя свечи, это её успокаивало.
— Спасибо, Ваграм, а что, Тарон Аркадьевич сегодня здесь?
— А где же ему ещё быть! Конечно здесь, вас только ждали! Что будете есть? Как обычно?
— Ваграм, давайте–ка нам сначала мне «Греческий», маме сациви, хачапури конечно же, потом Марии Алексеевне форель, мне хашламу. Ну и бутылочку красного, как обычно.
— Федя, ты же за рулём! — ужаснулась мать, схватив Фёдора за руку. — Не смей пить!
— Мам, это тебе! Я думал, уместно будет… Ну ладно, бокал, Ваграм, один бокал.
— Хорошо. Мы постараемся подать всё быстро. Я передам Тарону, что вы пришли, он обрадуется.
Ваграм, племянник владельца ресторана, по настоянию родственника начал с самых низов, с работы официанта, крутился на кухне, выходил в зал, улыбался клиентам, подавал красивые, изысканные блюда, уносил пустые тарелки и мечтал о том, что когда–то займет место дяди. Но Тарон только–только вошёл во вкус своего предприятия. Аккуратно вписавшись в ресторанный бизнес, он уверенно вел свой корабль к прибыльным берегам, не хватало ему только спутницы жизни, той, ради кого, собственно, он бы плыл вперед, не жалея сил. Мария Алексеевна, женщина приятная во всех отношениях, интересная собеседница, красавица несмотря на возраст, стала мечтой Тарона еще много лет назад. Но он знал, что она вдова, чтит память мужа и никому не позволит занять его место. Жаль, конечно… Эта женщина рождена улыбаться, её глаза прекрасны, если в них появляется смешинка, но Тарон видел это всего один раз. Тогда Маша выпила лишнего, он, подсев к ней с Фёдором за столик, сказал какую–то шутку, Мария смеялась, как девчонка…
Федя тогда смотрел скорее не на маму, а на Тарона. Тот как будто ел глазами его мать, горячим, страстным огнём пылали его зрачки. Фёдор ещё подумал, что вот она, жаркая восточная любовь, намекал потом матери, что хозяин ресторана положил на неё глаз, но Мария Алексеевна строго оборвала его, напомнив о любви к усопшему мужу.
— Никогда даже мысли не допускай, Федя, что я посмотрю на кого–то другого! Семён был для меня всем – воздухом, землей, по которой я хожу, смыслом жизни. Ушёл он, ушло всё, кроме тебя. Ты его продолжение, только тебя и вижу теперь! — горячо зашептала она, потом расплакалась, ушла в свою комнату…
Это было давно, но до сих пор ничего не изменилось…
Ваграм подал блюда, пожелал приятного аппетита. А через некоторое время, улыбаясь и широко раскинув руки в приветствии, из своего кабинета вышел Тарон. Он сам принёс вино, открыл, налил бокал себе и Марии. Федя довольствовался лимонадом и то и дело заглядывал в телефон, что–то там читая.
— Что–то случилось, сынок? Ты совсем не обращаешь на нас внимание! — с беспокойством просила Мария Алексеевна. — Вот и Тарон Аркадьевич удивлён! — кивнула она на друга.
— Да что ты, Маша! Дело молодое, ретивое, пусть сам в своей жизни пути пролагает! Не мешай парню. Так что ты сама? Помнишь, я про путёвки говорил, поедешь? Всё покажу – и горы, высокие, как полёт сокола, и озёра, синие–синие, как глаза моей матери, и долины, вах, какие долины там, бирюза да изумруд смешались, родилась красота. Поедешь?
Женщина высвободила свою руку из горячих ладоней ресторатора, смущенно повела головой, показывая сыну, что это всего лишь блажь Тарона, это ничего не значит, и она вовсе никуда с ним не собиралась.
— Не могу, никак не могу, Тарончик. Много работы. Может, позже…
— Ну, я подожду. Пусть работа закончится, как иссохший ручей, я буду ждать. За тебя, Маша! — Тарон поднял свой бокал и, кивнув женщине, сделал один большой глоток.
В присутствии Марии о навсегда нервничал, а от этого становился болтлив и несколько фамильярен. Маша прощала ему всё, позволяла держать себя за руку, если не видел Фёдор, любила запах его одеколона, смешанного с ароматом табака, любила бывать здесь, но никогда не позволяла себе отвечать на внимание Тарона многообещающими словами или жестами. Только дружба, ничего другого…
— Ладно, мне позвонить надо, я отойду, хорошо? На минуту всего. Мам, подумай, может, десерт? — Федя быстро встал и отошел к окну.
— Не волнуйся, Фёдор, твоя мама в надёжных руках! Иди, иди, поговори!
Тарон стал что–то рассказывать женщине, но та, глядя на удаляющегося сына, вдруг всхлипнула.
— Ты что, Маша? Что случилось? — оторопел гостеприимный хозяин ресторана. Он всегда считал, что вызывает у дам только восторг.
— Эти звонки… Днём, вечером, утром. Ему постоянно кто–то пишет, он отвечает, отвлекается от меня. Это женщины… Я знаю, что это они! Конечно, мой Федя – лакомый кусочек, но он наивный, Тарончик, такой наивный… Любая может обвести его вокруг пальца! Женит на себе, там дети пойдут, Федя не сможет бросить женщину с ребенком…
— Маша, подожди, дорогая, золотая моя женщина! Я что–то не понял! Фёдору уже много лет, он настоящий мужчина, что не так? Пусть женится, свадьбу тут отметим! Ох и накормлю я дорогих гостей! Ваграм! Ваграм, неси наше свадебное меню! Маша, ты будешь в восторге. Все рецепты моей матери, всё жутко секретное и дивно вкусное. Пальчики оближешь! — Тарон собрал свои пальцы щепоткой и звонко поцеловал.
Марию он бы целовал по–другому. Нежно, точно хрупкий цветок, или мотылька, что вот–вот может сгореть в его любви, жаркой и бесконечной…
Мария Алексеевна вздохнула, безнадёжно и тоскливо, уронила голову на руки, застонала:
— Ну а как же я? Я стану ему не нужна. Сначала он будет звонить мне каждый день, потом реже и реже, а потом и вовсе только на день рождения… А невестка… Вдруг она окажется не той, кого я бы хотела видеть рядом со своим сыном? Знаешь, я поняла, что не готова, совершенно не готова отдавать его кому–то. Федя посоветовал мне обратиться к психотерапевту, говорит, у меня что–то с головой, представляешь?..
— Что ты киваешь?! Ты согласен с ним? Ты знаешь меня уже много лет и хочешь сказать, что я схожу с ума? — завелась Маша, оттолкнула руку мужчины, отодвинулась от него.
— Нет, я всего лишь понимаю, что ты не готова. Внутри тебя пустота, Мария, и в ней, как в коконе, ты держишь сына. Освободи его, дай пустоте вырваться с дыханием и криком, и тогда там поселится что–то ещё – спокойствие, вера в будущее, в хорошее, в любовь…
Тарон Аркадьевич налил им ещё вина, не стал говорить тостов, балагурить. Он сидел печальный и задумчивый. Таким Маша его особенно любила…
Фёдор вернулся, еле скрывая улыбку, сказал, что просто с работы хорошие новости, принялся быстро доедать остывшее горячее…
Из ресторана уехали, как только допили чай. Сегодня Мария Алексеевна не была настроена на посиделки.
— Спасибо, Тарон Аркадьевич, всё было вкусно, — молодой человек пожал другу матери руку. Тот кивнул.
— И вам спасибо, что заехали. Ну так если свадьба, Маша, то только у нас, обещаешь? — полушутя крикнул им вслед Тарон.
Женщина помахала ему, сделав вид, что не расслышала реплики…
На день рождения к подруге Мария Алексеевна поехала в субботу одна. Федя вызвал ей такси, усадил маман на заднее сидение, сунул в руки пакет с подарком и помахал вслед.
— Ну, повеселитесь там! — подмигнул он. — Муфту драть не позволяй. Она слишком изысканно–странная для этого.
— Болтун! — улыбнулась женщина и захлопнув дверцу, велела таксисту ехать побыстрее…
Отсидев на дне рождения положенные для приличия часа три, она засобиралась домой.
— Ну что ты, Маша?! Так рано ещё! — удивилась подруга. — Ещё торт, потом посидели бы, поболтали. Так давно не виделись!
— Ой, что–то сердце не на месте, дорогая. Поеду. Федя там совсем один, мало ли что…
— Маруся! Твоему Федору тридцатник уже! Что с ним могут сделать?! И кто?!
— Ну, охотников много. Он у меня видный парень. Не обижайся, поеду…
Таксист подвёз её к подъезду, пожелал хорошего вечера. Мария Алексеевна кивнула ему, попрощалась…
Она вошла в прихожую, повела носом, как охотничья собака, огляделась. Вроде бы признаков пребывания чужого, а тем более чужой, нет. Даже духами никакими не пахнет.
Фёдор возился на кухне, выглянул, поздоровался.
— Федя, ты готовишь? — крикнула Мария Алексеевна. — Прямо слюнки текут от аромата!
— Ну… Я… Да, вот хотел тебе сюрприз сделать, а то вдруг ты голодная! — закивал мужчина и замер, потому что мама смотрела куда–то столь пристально и строго, что становилось не по себе.
— Что это? — с презрением ткнула она пальцем во что–то на полке в прихожей.
— Где? Мам, ты чего? — Федя подошёл ближе, проследил за её взглядом. — Ах, это… Это мой тебе подарок. Ты когда муфту своей тёте Варе выбирала, я присмотрел этот головной убор и, э–э–э, и всё думал, как поинтереснее тебе его вручить. Вот такую шутку придумал. Ты же решила, что у нас в доме женщина, да? Мама, скажи, у меня же получилось? Ты поверила? — искусственно засмеялся Фёдор, снял с полки меховую шапку, напоминающую головной убор героини «С легким паром!», протянул матери. — Примерь. Это соболь. Я выбирал, чтобы подошло к твоим глазам. Ну как?
Мария Алексеевна оттолкнула подарок и строго сказала:
— Верни это в магазин, Федя. Я не ношу гнёзда на голове.
— Верни, я сказала! Что, где этикетка? Где чек? Нет?
— Я срезал, потому что думал, так лучше… — промямлил Фёдор.
Мария Алексеевна видела, что он как будто сильно расстроен, но с этими шапками, пушистыми, дорогущими, у неё были связаны плохие воспоминания.
… Она тогда ходила беременной, жутко поправилась, Семён перестал смотреть на неё, как на женщину, скорее воспринимал, как инкубатор для вынашивания сына. А потом она видела мужа пару раз в обществе какой–то женщины именно в такой шапке. Семён держал её за руку, шептал что–то на ухо, а Маша сидела в том же автобусе и жутко страдала. Она так и не видела лица дамочки, но такие шапки с тех пор ненавидела. В тот же вечер Машу увезли в роддом, Семён о своём увлечении забыл, а память и тайна между ними осталась…
— Ну хорошо, неси в «секонд–хенд». Куда хочешь, неси, только мне такого не надо! — отрезала мать, ушла в свою комнату, хлопнула дверью и затихла.
Она выскочила только тогда, когда услышала, как щелкнул дверной замок.
— Федя! Федя, ты уходишь? Ну прости меня, прости… Просто я такое не ношу. Извини.
— Не ухожу никуда. Ты не заперла дверь, я поправил. Ничего, я сдам в магазин. Мам, иди, я там мясо пожарил…
— Кто–то там ходит? На лестнице! — насторожилась женщина.
— Соседка. Пошла мусор выносить. Или ужинать, мама! Я хотел тебе угодить…
Мария Алексеевна послушно поплелась на кухню. Есть не хотелось, болела голова, но раз Фёдор старался ради неё, то надо попробовать…
… Вечером Фёдор быстро вынул из посудомойки два бокала, о которых матери знать не полагалось, и спрятал их в шкаф. До лучших времён...
Федя любил маму, берег её, понимал, что она в штыки воспримет любые его «похождения». Вчера она приехала невовремя, картина «Не ждали» как будто писалась с Феди и его «ситуации», которая бежала потом по лестнице, глотая слёзы и обзывая Федьку маменькиным сынком.
Ну а что он мог поделать?.. Он забрал маму к себе практически в состоянии депрессии, она стала потихоньку оживать, но только если была уверена, что сын полностью принадлежит ей. Пуповина снова была натянута между ними, туго–натуго связывая двух людей, потерявших когда–то третьего. Один из них хотел идти вперед, а второй всё еще стоял на краю могилы и смотрел, как на крышку гроба падают комья земли. Один стремился жить, вторая боялась умереть или остаться одной. И для Фединой «ситуации», которая послужила бы ножницами, разрубившими этот гордиев узел, пока не было возможности существования…
Соболиная шапка подпрыгивала на белокурой головке, низенькие каблучки стучали по асфальту, а руки в тонких шерстяных варежках так и колотили по воображаемой груди Фёдора, ударяя как будто под самые рёбра…
… Шапка исчезла из их дома, Мария Алексеевна о ней больше не спрашивала. Но Федя всё же сообщил, что сдал её в комиссионку, заплатили очень хорошо.
— Ну и славно. И не будем больше об этом! — довольно кивнула женщина и опять уткнулась в свою вышивку…
Ближе к весне случилось Марии Алексеевне захворать. Ничего серьезного, обычная простуда, но температура подскочила до сорока, Фёдор сказал, что будет вызывать Скорую.
— Не стоит так беспокоиться. Позвони Тарону, пусть пришлёт нам апельсинов, он знает, где хорошие. Микстуру буду пить, меда еще у Тарончика попроси, вот всё и пройдёт. Лучше почитай мне, а?..
Но Фёдор не стал надеяться на хозяина ресторана, хотя ему написал, что мать хотела бы видеть его с гостинцами, и вызвал участкового врача.
Доктор пришла не одна, а с помощницей.
— Извините, тут у нас практикантка, надо опыта набираться. Вот, взяла с собой, — пояснила терапевт. — Ну, что у вас?
Мария Алексеевна, сидя на кровати, смущенно рассказывала о том, как ей нехорошо, но всё это пустяки, а потом увидела в руках мнущейся в дверном проёме девчонки соболиную шапку… Один в один, как та, что подарил ей по незнанию Федя.
Практикантка всё зыркала на Фёдора, Марии Алексеевне даже показалось, что она кокетничает с ним, строит глазки. А потом Маша поняла, где она видела эту девчонку! Та продавщица в торговом центре, у которой Федя полчаса покупал батарейки!
— Извините меня, конечно, а что, теперь в доктора берут продавцов? Девушка, вы меня не трогайте, пожалуйста, я вам не доверяю! — оттолкнула больная руки, протягивающие ей манжету тонометра.
— Да что вы, Мария Алексеевна! Это из медицинского института, Светочка, она даже отличница!
— Уж не знаю, какие там у неё университеты, но я убеждена, что студенты медицинского не работают в «Электронике». И ещё, девушка, вы же эту шапочку в комиссионке купили? Я узнала её, мы сдали этот головной убор, потому что… Ну, потому что сдали, и всё. А у вас откуда столько денег, чтобы её выкупить? Боже, эти соболя преследуют меня везде! Вы сговорились что ли?! — закатила больная глаза. — Это как навязчивый сон, он мучает меня! Ты прав. Федя, я схожу с ума!
— Мама! Оставь девушку в покое! И шапку тоже. Ты капризничаешь и ведешь себя отвратительно! — удивленно и немного с презрением посмотрел на мать Фёдор. — Я не знал, что ты у нас сноб! Девушка, извините! Света!
Он кинулся за выскочившей на лестничную клетку практиканткой, они о чём–то там долго говорили, потом она вышла из подъезда, а он остался стоять у окна, глядя на её худенькую спину. Не было ещё в этой жизни дня, когда Федя чувствовал себя так гадко…
Мария Алексеевна болела долго. То выписывалась, то снова брала больничный, теребила Фёдора, чтобы тот покупал ей лекарства, подогревал молоко или подавал чай, потом вызывала Тарона, тот привозил огромные апельсины и угощал сладкой, как пахлава, курагой.
— Ешь, Мария, ешь! Это мама прислала, и вот мёд настоящий, не то, что у нас тут продают! — приговаривал он и намазывал прозрачно–золотистый, густой мёд на свежую булку из своего ресторана. — Ну что же ты с собой делаешь, Маша! Ах, как надо нам с тобой поехать в горы! Любые, какие захочешь! Горы… У них есть сердце, Маша! Оно бьётся там, высоко–высоко, и оно любит всех, весь мир. А когда в горах случается камнепад, то это зло прорвалось наружу и давит любовь, Маша… Так… Так…
— Врешь ты всё, Тарончик, врёшь! Но красиво, продолжай, пожалуйста! — тихо отвечала Мария Алексеевна и слушала дальше. Ей было приятно, что Тарон и Федя рядом, что заботятся о ней. Тогда она переставала бояться одиночества. Его просто не могло быть при таком раскладе!
К апрелю всё наладилось, мама уезжала, как и раньше, на работу, Фёдор спешил по своим делам. Они пересекались утром на кухне, вечером там же. Сын часто задерживался, Маша ждала его, не ложилась, потом, встретив в прихожей и сообщив, что ужин готов, садилась напротив него, наблюдая, как Федя быстро, большими глотками пьёт горячий чай, всё хотела что–то спросить, но не набиралась храбрости. Боялась…
… — Фёдор, завтрак готов! Вставай, ты опоздаешь на работу! — постучалась Мария Алексеевна к сыну. — Ты нездоров?
— Нет, я отлично себя чувствую, просто одевался. Завтракать не буду, спешу. Доедешь до работы сама? — Федя, поправляя запонки на манжетах, вышел из комнаты, чмокнул мать в щеку.
Чисто выбритый, пахнущий «Кензо» и в новом костюме, он заставил Марию Алексеевну отступить на несколько шагов и осмотреть его своим самым строгим взглядом.
— Что случилось, Федя? Почему такой вид? Ну… Ну, я хотела спросить, у вас сегодня важный день? На работе что–то? — поправилась она, погладила сына по плечу, улыбнулась. — Ты прямо как жених… Красиво…
— Спасибо! Ну а вдруг?.. — улыбнулся Фёдор.
— Типун тебе на язык, дорогой! Иди уже. Что там – конференция, совещание? Что?
— И то, и другое. Банкет решено не организовывать. Двадцать первое мая, мама. Важный день! — поцеловал её сын в щёку и, схватив сумку, ушёл.
Мария Алексеевна провожала его взглядом, потом его машину, а потом, вздохнув, убирала убежавший на плиту кофе…
Чего может быть важного в двадцать первом мае? Чепуха на постном масле!..
Отпуск у Марии Алексеевны выпал на июнь. Она долго выбирала себе путёвку, сомневалась, стоит ли вообще ехать, но потом сообщила сыну, что улетает через два дня в Крым.
— Одна? — задумчиво почёсывая подбородок, осведомился Фёдор.
— Конечно одна, сынок! Я взяла путёвку, меня там встретят.
— А Тарон сейчас где? Может, напоследок отужинаем с ним? — прищурился Федя.
«Вот вырастила на свою голову смекалистого пацана!» — с досадой подумала Маша, а вслух сказала:
— Не хочу. Знаешь, я последнее время так полюбила готовить. Давай лучше дома посидим, отметим мой отъезд…
Посидел, отметили, Ваграм, правда, привёз любимое блюдо Марии Алексеевны – сациви, но та сделала вид, что это просто совпадение.
Фёдор проводил мать до аэропорта, поцеловал, велел звонить, как только, так сразу, и уехал…
Она звонила, но редко и быстро прощалась, говорила, что спешит на экскурсию.
— Мам, ну признайся уже, что ты не одна! Это хорошо же! — полюбопытствовал Фёдор, но тут же выслушал лекцию о вечной верности Марии Алексеевны его отцу.
— Ну да, ну да… — кивнул Фёдор и зашёл в магазин за продуктами. Он теперь добытчик, глава, надо соответствовать!
…Отпуск Марии Алексеевны закончился на неделю раньше, ей позвонили с работы, сообщили о проблемах с налоговой, отозвали, велели приходить и встать грудью за родное предприятие. До Феди она всё никак не могла дозвониться, чтобы сообщить о своём раннем возвращении, а потом было уже некогда. Самолет летел весьма отвратительно, то проваливался в воздушные ямы, то бурчал турбинами, мешая поспать, потом кружил над аэропортом.
Мария Алексеевна подъехала к своему дому на такси, подождала, пока её сопровождающий вынет чемодан из багажника, посмотрела на окна в их с Федей квартире, заметила, что шторы везде задёрнуты, а на кухне маячит кто–то в розовом халате, весьма легкомысленном, прямо у оконной рамы стоит и пьёт кофе из её, Машиной, чашки!!!
Как ужаленная, окрепшая на свежем горном воздухе Мария Алексеевна рванула по лестнице наверх, сунула в замочную скважину ключ, рывком распахнула дверь и, не останавливаясь, побежала на кухню.
— Федя! Что всё это значит, Фёдор?! — кричала она, показывая пальцем на полуголую девчонку, ту самую практикантку–кассиршу— доктора, только сегодня без соболиной шапки из комиссионки. — Что она тут делает?!
Девица спокойно подняла взгляд, поставила на стол чашку, показала вошедшей женщине, чтобы не шумела, и сказала:
— Потише, Федя спит ещё. Мария Алексеевна… Не знаю, мамой я вас, конечно, называть не могу, давайте пока по отчеству, так вот меня зовут Света, я…
— Да какая я тебе мама?! Что по отчеству?! Ты кто такая?
На пороге кухни нарисовался Фёдор, а за его спиной огромным барсом стоял Тарон Аркадьевич, потирая щетинистый подбородок.
— Мам, а чего ты так рано? — зевая и никак не придя в себя, промямлил Федя.
— Вызвали на работу, дорогой мой сыночек. Объяснишь, что происходит в нашей квартире? Как ты мог?! Мы же с тобой… Мы же… — захлебываясь от слёз, шептала Мария, потом, ухватившись за руку подошедшего Тарона, села на стул. — Объясни…
— Мама, это Светлана. Я не хотел тебе говорить, да и вообще, всё глупо как–то получилось, я боялся вот этого всего – твоих слёз, разборок, думал, что ты свалишься с сердечным приступом. Я как трус прятал Светку, она злилась, а теперь она живёт со мной. Она моя жена, мама. Мы расписались двадцать первого мая. Я просил тебя запомнить эту дату... А тогда в магазине Света просто подменяла свою подругу. Надеюсь, ты примешь её. А если нет, то придётся нам с тобой расстаться. Я Светку не брошу.
— Ужас… Ужас! Я не могу дышать, Тарончик! Я не могу… Ты… — Маша как–то нервно мотнула головой в сторону невестки, — ты же ничего про него не знаешь – как он рос, что любит, что нет, на что у него аллергия… Ты не можешь быть вместо меня рядом с ним! Нет такой женщины на этом свете, которая бы меня заменила! Нам с сыном хорошо вместе…
Светлана кивала, слушая тираду свекрови, бросала взгляд на мужа, потом снова кивала, а потом, вдруг, опустившись на корточки рядом с Марией Алексеевной и глядя в её полные слёз глаза, ответила:
— И нам тоже хорошо. И я не претендую на ваше место, Мария Алексеевна. Мы с Фёдором знакомы давно, только всё пожениться не решались, вы же не разрешили бы... И шапку ту он вам не покупал, это была моя… Я пришла тогда в гости к Фёдору, потом вы вернулись, я пряталась, как в кино показывают, в шкафу, потом убегала, пока вы в комнате дулись… Не очень вышло хорошо… Можно, мы будем вдвоём его любить, а, Фёдора? Я не хочу быть вместо вас, это невозможно и мне совсем не нужно. Просто давайте дружить…
Повисла пауза, а потом все вздрогнули и посмотрели на Тарона Аркадьевича. Он, ударив кулаком по столу, громко, не стесняясь, раздавал указания по телефону, связавшись со своим рестораном:
— Так, стол большой делаем, нет, два стола, две свадьбы. А я сказал, найдите! Тарон женится! Кто–кто… И Фёдор тоже. Свадьба будет, петь будем, гулять, маму мою привезу, всех привезу, с Марией знакомить! Машенька, милая, ну что ты как камнепад! Наоборот хорошо! Был один Федя, а стало вон сколько родственников!
— Ну сколько?! Сколько? Тарон, ты ничего не понимаешь! Мы с Федей были вместе, он мне заменил всех, Семёна заменил, а теперь…
— Э, женщина! Это когда ж сын мужа заменял?! Чушь! Не то ты в нём видишь. Сокола вырастила, взлелеяла, выкормила, так выпускай на волю, дай крылья расправить. Дай своё гнездо вить, чтобы род твой не кончался, чтобы жизнь была как река, чистая, горная, звонкая. А не болото зловонное! Ну, ах, не знаю, как сказать по–русски… Не знаю…
— Да поняла я всё… — помолчав, ответила женщина. — Вот только не поняла, на ком ты собрался жениться?
— Нет, вы посмотрите на эту святую женщину! — затряс перед её носом руками Тарон. — На тебе, звезда моя, на тебе! Две недели бараном по скалам с тобой скакал, все ноги гудят, и она ещё спрашивает… Ах!
Света, постояв немного, вдруг схватила с подоконника телефон и стала что–то писать.
— Чего ты? Кому? Такси вызываешь? Свет, всё не так плохо… — испуганно сказал Фёдор. — Надо было сразу всё маме рассказать. Вы меня постите, это я всё заварил, хотел, как лучше… Да… тайное всегда становится явным… Свет, не надо такси!
— Какое такси?! Нет, я пишу подружке, у неё салон платьев на Черемушкинской, вот, думаю там примерить. Да и Марии Алексеевне не мешало бы. У вас какой размер?
— Что? А, да, платье… Сорок четвертый. Но…
— Никаких «но». Тарон Аркадьевич маму привезёт, а вы в неглиже! — возмутилась Света и покачала головой. — Так, сегодня мне на работу, тогда завтра сходим, выберем. Кому завтрак?
Невестка принялась звякать сковородками, жарить яичницу и резать тонкими ломтиками сыр, Федя старался ей помочь, а Тарон, уведя Марию Алексеевну в комнату, всё уговаривал её не паниковать…
Тогда он в первый раз поцеловал её… Мария Алексеевна обессиленно откинулась на спинку кресла, глядя на стоящего перед ней на коленях мужчину. Это было удивительное ощущение… И тогда ей захотелось жить дальше, дышать полной грудью, смеяться и делать глупости. Она поняла, что давно уж влюблена в Тарона, что жить без него не сможет, как без солнца!..
Искристым шампанским полилась теперь её жизнь, как в молодости. Судьба дала второй шанс на счастье, не упустить бы!..
После свадьбы Мария Алексеевна переехала к мужу, её квартиру решили пока сдавать. Фёдор и Светлана часто навещали родню, вместе ездили отдыхать. Мария вдруг поняла, что и правда, не потеряла она сына, а стала богаче, ведь теперь есть ещё и дочка. А там и внуки будут! Время, оно же быстро бежит, как горный ручей, холодный, чистый и звонкий. Он несёт всех вперед, успевай только за руки хвататься. Не успеешь – закрутит в водовороте, пропадёшь! А доверишься другому, сам сильнее станешь.
Подписывайтесь на наш телеграм канал - там собраны все самые инетерсные истории из жизни!
ПОДПИСАТЬСЯ