Крылья
Она пришла вечером. Нарушила привычную тишину робким стуком в дверь и неловким шуршанием чёрного плаща, который так любила. Её темно-зеленые глаза, обычно яркие от бурлящей внутри жизни, отражали лишь непонятное, жгучее, как стакан горячего шоколада из фургона-кофейни, чувство, которое явно причиняло ей ничего кроме ноющей боли. Она мелко дрожала, разуваясь в прихожей, по привычке ставя лодочки в углу между стенкой и вешалкой. Я, забеспокоившись о её самочувствии, предложил чай, на что она лишь рассеянно кивнула.
Поздно, темно и холодно. Свистел закипающий чайник.
Уже в который раз я вижу её, сидящей за своим столом, непременно слева у самого угла, близко придвинувшуюся к краю и опершуюся о поверхность локтями. Но что-то в этот раз было не так.
Кажется, все дело в атмосфере? Пропала лёгкость, свежесть и тот уют, который был похож на тёплый свет настольной лампы и на запах свежеиспеченных кренделей из булочной на первом этаже, ставшей мне, как родной. Она всегда приносила с собой что-то мягкое и загадочное, оставляющее в сердце томное чувство ожидания волшебства, нечто трепетное, что заставляет сердце биться, словно мотылёк об плафон люстры, стремясь добраться до нежного света. Сейчас же все изменилось. На сердце стало беспокойно. Кухня стала казаться маленькой и тёмной, странное отчаяние поселились в чёрных углах. Каждый звук резал по ушам.
Она сидела сгорбившись, то и дело мелко вздрагивая, да болезненно поводя плечами.
Достаю две кружки. Обычную синюю и белую с забавной мордой собачки непонятной породы. «Ты же любишь пить из неё чай, верно? Чай становится гораздо вкусней, я помню.»
Кидаю в кружки пакетики с чаем, заматываю ярлычки вокруг ручек, чтоб при наливании воды бумажки не оказались в кипятке, а она достаёт пачку сигарет. Руки вздрагивают, отчего вода немного расплескивается на стол. Смотрю с недоумением.
— Н-нет… Но когда ты начала курить?
Это прозвучало настолько горько, что сердце сдавило тисками дикой тоски. Закурила, подавилась дымом, стиснула зубы и, захлебываясь в кашле, продолжила затягиваться.
Останавливаю её, осторожно сжав запястье. Смотрит со слезами в глазах. Больно видеть её такой. Очень больно.
Знакомы мы с начальной школы. Лёгкая, активная, сияющая, она была похожа на купидона будучи ещё ребёнком. Но уже тогда она полностью завладела моим вниманием. Года шли, и вот неловкий купидончик превратился в ослепительного ангела. Моё внимание было ни к чему. В отличие от неё, я никак не выделялся, но она всегда подсаживалась ко мне на уроках, делясь всем, что было на уме. Для неё я был лучшим другом.
— Можешь мне дать во что-нибудь переодеться?
Нервно перебила. Только сейчас заметил, что вечернее платье на ней было порвано.
Сжал челюсть до боли и молча принёс только выстиранную и выглаженную одежду.
Стеснение друг перед другом у нас исчезло уже давно, поэтому она стала переодеваться прям на кухне, отвернувшись лицом к стене. И тут мне захотелось завыть.
Синяки и кровоподтеки красовались на бархатный белой коже.
Начал осторожно смазывать этот ужас, тихо давясь яростью.
«Слышу же, что уже плачешь, дуреха.»
— И как долго это продолжается?
Значит, долго. Не любишь врать, поэтому просто недоговариваешь.
Одно слово, но как по сердцу ножом.
— Но так нельзя! Он убить тебя так может!
Сел перед ней на колени. Сердце гулко отбивает свой медленный ритм, пульсацией разнося чувство боли всему телу. Беру её руки в свои, касаюсь их губами.
— Прошу, останься. Со мной. Ты же знаешь, я…
Поднимаю голову, вижу её грустную улыбку.
Очередной стук сердца. Дышать уже было сложно, лёгкие разрывало.
Любовь окрыляет, верно? Но так же и крыльев лишает.
«Ты знаешь об этом, как никто другой.»
Покачала головой, направилась в прихожую. Обулась, надела плащ. Все это так нелепо смотрится со спортивной формой.
Улыбнулась, взялась за ручку двери, но замерла. Повернулась, обняла порывисто.
«Она не забрала платье.» Судорожно вздыхаю и иду убирать нетронутые кружки с чаем: обычную синюю и белую с забавной мордой собачки непонятной породы.