Кландрии только за лутс

Мой рассказик, который, к сожалению, пролетел на эквадорском конкурсе.

* * *
- Кландрии? – переспросил турелянин и дернул верхним хвостом.
Макс исподтишка глянул на дисплей межгалактического справочника-переводчика – этот жест однозначно толковался как заинтересованность.
- Кландрии есть, - турелянин наклонился к самому уху Макса. – Но только за лутс!
- А за деньги?
Турелянин молча затряс головой – Макс понял его даже без помощи справочника.
- Или за золото? – без всякой надежды переспросил он.
- Нет, за золото – тоже нет. Только за лутс!
Макс тяжело вздохнул. И все-таки решился:
- А что такое лутс?
Турелянин от удивления поднял сразу оба хвоста.
- Лутс – это лутс!
- Нет, ну я понимаю, но все-таки – что это?
- Воздух – это воздух, вода – это вода, золото – это золото, а луст – это лутс!
- Ну, золото – это драгоценный металл, вода – это жидкость, которую мы пьем, - продолжал допытываться Макс. – А лутс?
- Лутс – это лутс, - отрезал турелянин, вздыбил гребень и быстро пошел прочь.
«Жест крайнего негодования», - прокомментировал галактический справочник.

* * *
Надо же, какая невезуха! Ничего, ну ничего не получалось!
Макс учился в университете на факультете социальных коммуникаций, кафедра Турела. Всех студентов перед дипломом отправляли на планету специализации проходить практику. Для будущего эксперта по коммуникации нужно было не только знать слова и грамматически формы чужого, порой даже чуждого языка, культуру и обычаи изучаемого народа, но и почувствовать, ощутить саму атмосферу иной планеты. На самом деле это было очень полезно – работая потом у себя дома с торговыми и дипломатическими представителями иных цивилизаций, специалисты-коммуникаторы могли понять, почувствовать своих собеседников. И частенько такое взаимопонимание помогало предотвращать конфликты, налаживать умопомрачительно выгодные торговые поставки. Поэтому Министерство внешних коммуникаций не скупилось на совсем не дешевые билеты для своих будущих сотрудников.
Тем не менее для большинства выпускников пребывание на Туреле обычно практикой и ограничивалось. Лишь 1-2 несчастных с курса, как правило, самые отпетые двоечники, вынуждены были ехать туда после получения диплома.
И вовсе не из-за ностальгии или там агрессивной местной природы было невыносимо на Туреле, нет. Планета как планета, как десятки других, с которыми уже установили контакт. Ну, сутки чуть подлиннее, чем на Земле, да сила тяжести повыше. Смена сезонов меньше выражена – так оно и к лучшему. А что кислорода в атмосфере меньше, так жителям больших городов и не привыкать. Это ж не Раморег, где без скафандра не высунешься.
Казалось бы, рай – и природа красивая, и аборигены дружелюбные.
Но!
Но была в этом «раю» одна особенность, которая сводила на нет все удивительные качества планеты – сильнейшие электромагнитные поля, постоянные магнитные бури, от которых и у неметеозависимых людей головы трещали. К слову, даже при распределении по кафедрам студентам, решившим специализироваться на Туреле, приходилось проходить медкомиссию. Так что выдержать два месяца практики, периодически спасаясь в железобетонных экранирующих бункерах, еще можно было. Но целый год – совсем тяжко.
И уж конечно возвращение старшекурсников с практики было самым главным праздником на кафедре. Разумеется, неофициальным, хоть и традиционным. Без пяти минут выпускники чувствовали себя старыми морскими волками, снисходительно поглядывали на младшекурсников и рассказывали всякие захватывающие истории, правдивыми из которых была разве что половина.
Тогда, без малого год назад, все было, как всегда. Витек укушался в первые полчаса и дальше продолжал праздник физиономией в тарелке, Ингемар клеил первокурсниц, «ботаники» Барбара и Влад обсуждали тонкости турелянской мифологии, а Джон хвастался приключениями. И, чем больше он себе подливал, тем опаснее становились происшествия и сногсшибательнее – спасенные им красотки. Когда он дошел до скоротечного романа с метанодышащей красавицей с Раморега прямо в транзитном порту, народ не выдержал и потихоньку стал разбредаться. А Максу было так хорошо и лениво, что не хотелось даже делать лишние телодвижения. Впрочем, болтовню Джона он все равно не слушал. Однако тот, оставшись в одиночестве, пересел поближе и продолжал, периодически дергая единственного оставшегося собеседника за рукав – чтобы тот паче чаяния не отвлекся на собственные мысли.
- Все вы – цыплята желторотые, - авторитетно изрек он. – Сидите тут, у мамы с папой под крылышком, ничего не знаете, ничего не умеете.
Макс только меланхолично кивнул.
- А я, между прочим, не только за девками ухлестывал.
- Мыгы.
- Да что ты, щенок, понимаешь? Да я с этой практики бабла срубил столько, сколько тебе и не снилось!
- Красотка с Раморега подарила? – хмыкнул Макс.
- Дурак ты. Они, туреляне, кландрии выращивают, забыл?
- Так их же запрещено вывозить?
- Запрещено, - кивнул Джон. – Организациям. А на частных лиц запрет не распространяется. То-то!

* * *
Не то, чтобы Макс вот так вдруг поверил пьяному трепу Джона, но мысль о кландриях не давала ему покоя весь следующий день. Так что, как только закончились занятия, он принялся рыться в турелянском таможенном законодательстве.
Точно!
Нет, чтобы вот так вот прямо было разрешено вывозить кландрии контейнерами или даже чемоданами – нет. Но ведь и вправду запрещено не было!
Кландрии...
Культуры то ли грибков, то ли простейших, крохотные микроскопические создания, которые вступают в симбиоз с организмом человека и выводят из него всякие шлаки и прочую гадость, обновляют клетки и все такое. В итоге после курса лечения кландриями семидесятилетняя старуха выглядит не старше тридцати, да и чувствует себя так же.
Конечно, жизнь колонии кландрий в организме человека не вечна, и лет через 5-6 курс приходится повторять. И само собой, далеко не все могут это себе позволить. Но уж всевозможные «звезды» готовы заплатить любую цену за полнаперсточка, да что там – за спичечную головку серо-фиолетовой кашицы кландрий. Да всякие пластические клиники не скупятся...
А ведь даже если привезти совсем немного, то можно будет неплохо заработать!
Нет, Макс вовсе не был беден, да и предстоящая служба в Министерсве должна была его обеспечивать вполне прилично, но…
Но он имел мечту.
Глупую, странную детскую мечту – путешествовать! Он-то и в Университет на факультет коммуникаций пошел из-за этого – хоть раз побывать на другой планете!
А ведь если дело выгорит, то можно не просто туристом – можно будет купить какой-нибудь списанный катерок и – самому! Эх!

* * *
Макс копил весь год, и вот – пожалуйста!
За деньги никто кландрии не продает. Даже за золото. Впрочем, золота у него все равно не было – только межгалактическая карточка «Мистер».
Да хоть бы и было? Даже если б у него карманы лопались от бриллиантов, что толку, когда все туреляне в один голос требуют лутс.
И вот казалось бы, почти закончил университет, а понятия не имеет, что такое этот паршивый лутс. Даже слова такого за все время учебы не слышал. Получалось, как в старом анекдоте про жопу – она сама есть, а слова такого нету. А местные смотрят на него как на идиота и гребни раздувают. Этот был то ли двенадцатым, то ли пятнадцатым за сегодня. Понятно, что вчерашний день ничем не отличался. Эхе-хе, а завтрашний?
Знать бы, что это за зверь такой, так, может, достал бы, прикупил, а?
Макс побрел в местный информаторий.
Привычных интерактивных систем поиска на Туреле не было – впрочем, он давно об этом знал, но вот так непосредственно столкнулся только сейчас. И поэтому пришлось рыться в куче совершенно несистематизированных материалов, периодически натыкаясь то на сведения о паразитах пищеварительной системы турелян, то на клановые узоры хвостовых татуировок жителей различных регионов.
Познавательно. Слов нет.
Он уже хотел плюнуть на все и пойти напиться, как совершенно неожиданно, в трактате о высокой поэзии позапрошлого столетия мелькнуло слово… Лутс!
Макс почувствовал, как зачесались ладони.
«Ясные и чистые образы стихов Хрвалладра Джи вызывали у современников самый настоящий лутс».
Опаньки!
Так, рядом со словом – ссылочка какая-то. Макс лихорадочно стал перелистывать пометки. Вот!

«Лутс – (устар.) – состояние возвышенного подъема, экстаза, вдохновения. Сопровождается чрезвычайно сильным всплеском эмоций, зачастую – душевным катарсисом. Длительное пребывание в состоянии л. чревато тяжелыми, необратимыми последствиями для психики индивида».

Все понятно. Кайф, говоря простым и понятным языком. Со всеми вытекающими.
А вот это, кажется, называется «приплыли».
И где же его взять?
Самому начинать сочинять турелянские вирши? Так это застрелиться проще, прямо не сходя с этого места – у них шло два, а у мастеров – и три ритмических рисунка, то есть по нашему говоря – в одном стихотворении одновременно использовалось несколько размеров. При этом необходим был еще и фонетический рисунок, типа «жужжали жуки железными жилами, желудь жалело желе» - тут сочетание «ж» и «л», а в турелянском алфавите – 42 буквы, не считая дифтонгов.
И в самом деле, ничего не остается, как только пойти и напиться.
Макс уселся за стоку в ближайшем интер-баре и заказал пиво.
А что, если этот самый лутс – не только эффект от художественного воздействия? А вдруг это слово означает еще и вещество, которое вызывает подобный эффект? Тем более, что в том трактате слово было помечено как устаревшее. Вполне возможно, что со временем оно просто перешло в сленг и имеет значение какого-то наркотика, «дури», от которой у турелян наступает состояние, похожее на древний поэтический экстаз?
Ну, тогда совсем весело.
Да за такие дела и в самом деле можно схлопотать билет в межпланетное путешествие – куда-нибудь на Брунтан, лет эдак на 20, ковырять эрбий или иттербий…

* * *
Настроение Макса как упало тогда ниже плинтуса, так и не поднималось. Да, видать, не суждено ему посмотреть своими глазами другие миры. Ну, разве что, выслужившись в Министерстве, ближе к пенсии накопит на недельную поездку на курортный Карнар, греть ревматизм. А чего-то более интересного и экзотического не видать ему, как своих ушей. И поэтому даже чудеса и диковины Турела, ознакомление с которыми входило в программу практики, его не радовали. Все чаще он заходил то в один бар, то в другой. Тем более, что от диких головных болей изолированные помещения спасали на час-два, не больше. А вот рюмочка плохонького бренди действовала гораздо дольше. По крайней мере, так ему казалось.
Впрочем, за сегодняшний вечер она, рюмочка эта, была уже отнюдь не первой.
- Здорово, землянин! – массивная четырехпалая лапа легла ему на плечо.
- Привет, - удивленно отозвался Макс.
- Что, на практике? – гребень турелянина раскачивался из стороны в сторону – любопытство и дружелюбие.
- Да, а как ты догадался?
- Да сам такой был. Два года назад у вас, на Земле, - турелянин издал тонкий, почти на ультразвуке, короткий писк – полный аналог земной улыбки. Мена зовут Краджайн.
- Макс, - протянул руку практикант.
Турелянин покосился куда-то в район запястья, на какой-то укрепленный там приборчик, удовлетворенно кивнул, осторожно дотронулся до ладони Макса и тоже заказал бренди:
– Голова болит, да?
- Ага.
- А я так у вас там все время полусонный ходил. Голова – чугунная и словно ватой набитая.
Макс безуспешно попытался было себе представить голову, одновременно ватную и чугунную, и списал странное выражение на языковые тонкости – эх, учиться ему еще и учиться!
- Можно было, конечно, зайти в специальное помещение с мощными полями, но не просидишь же в изоляторе весь день! А эта ваша штука – Краджайн постучал пальцем по бокалу – хоть и помогала, но совсем немного. И, что погано, за все время – ну ни капли лутса!
Макса мгновенно протрезвел. Ага, значит лутс этот по крайней мере жидкий! Он несколько раз вдохнул-выдохнул, чтобы скрыть волнение, и самым безразличным тоном протянул:
- Вот сколько здесь, у вас, нахожусь, только и слышу: лутс да лутс! А что это за штука такая?
Турелянын надул щеки и громко произнес что-то вроде «П-пых!» - крайнее удивление:
- Ну, ты даешь! Побывать на Туреле и не попробовать лутса – это надо уметь!
- Я б попробовал, если б знал, где его взять…
Краджайн пыхнул еще раз:
- Как где? В любом баре, да хоть в этом! Эй! – он повернулся к бармену. – Лутса мне и моему другу!
Так просто… Макс не верил глазам и ушам. И тем не менее не прошло и минуты, как перед ними возникли темные, почти черные стаканчики с какой-то непрозрачной беловатой жидкостью.
- Должен тебя предупредить, - Краджайн отхлебнул крошечный глоточек и с наслаждением подергал носом. – Лутс – не такая штука, которую пьют каждый день.
- А почему? Дорого? – полюбопытствовал Макс.
- Ну, недешево, - согласился турелянин. – Но дело даже не в этом. Есть ведь и богачи, которые могли бы хлебать его бочками, но не делают этого. Видишь ли, лутс – это квинтэссенция нашей культуры, нашей доблести и гордости. Впервые мы его попробовали, когда много сотен лет назад наши межзвездные корабли осуществили контакт с Драйголом. Это был первый перелет в нашей истории. Сам по себе он явился беспримерным подвигом, и весть о его успехе вызвала у народа настоящий лутс в древнем понимании этого слова…
- А, состояние возвышенного подъема и так далее?
- Точно. И вот первые путешественники привезли с Драйгола удивительный волшебный напиток, употребление которого приводило наших земляков в состояние лутса. Так и получилось, что волшебный напиток стали звать этим древним словом – лутс. Только вот если пить его помногу, то уже никакого лутса не почувствуешь, будто воды выпил. Так-то, брат. Да ты пробуй, пробуй, не бойся – метаболизм-то у нас похожий.
Макс склонился к стаканчику, понюхал – кисло пахло чем-то невероятно знакомым. Он осмелился и чуть-чуть пригубил жидкость, потом еще…
Да это же… Это же кефир!
Самый настоящий, только не очень свежий – будто бы забыли бутылку в тепле на денек-другой…

* * *
Если сказать, что Джон удивился, так лучше вообще промолчать.
Он был поражен, он чуть не упал со стула, когда в его кабинет в Министерстве в качестве молодого сотрудника заявился Витек, разгильдяй и лоботряс, по которому с первого курса Турел плакал.
- Оппаньки! – не слишком вежливо поприветствовал Джон нового коллегу. – А кого же к двухвостым отправили?
- Ты будешь смеяться, - Витек сиял солнышком, был так невероятно счастлив, что даже не обратил внимание на не слишком любезный тон своего товарища. – Макс отправился туда. Представляешь, добровольцем вызвался! На целый год – в микроволновку, во псих, да?!
- Ну, дела-а-а, - протянул Джон. – Не ожидал. Тем более, что Ингемар мне говорил, что во время практики он больше по кабакам шлялся, чем занимался чем-то путным. И чего его торкнуло?
- Кто ж знает? Ты прав, пока там были где его только не носило, а чуть приехал – закопался в информацию с головой, стал рыться в документах по истории Турела, а потом и вовсе на биологию с микробиологией перешел.
- Может, влюбился? И от несчастной любви немножко подвинулся, а?
- Может, - пожал плечами Витек.
- Ну да ладно. Пусть себе Макс на Туреле микробиологией занимается, а у нас с тобой у самих дел по горло. На вот, посмотри: договор о намерениях по поставкам ванадия в обмен на алюминий, на первый раз – ничего сложного.
Витек тяжко вздохнул и уткнулся в документы.

* * *
Макс потратил просто невероятную, неприличную сумму. Сначала он тупо шлялся по барам, пробуя различные сорта лутса и пытаясь вынести напиток с собой, чтобы как-то законсервировать, запаковать до Земли. Но в один прекрасный день тот же Краджайн пригласил его в маленький, полуподпольный магазинчик «для своих», где лутс продавался в крошечных бутылочках – в эпоху авиаперелетов в таких подавали спиртное в самолетах. В общем, к моменту посадки на обратный рейс карточка «Мистер» была практически пуста.
Кое-как спихнув диплом, Макс занялся собственными исследованиями.
Да, Краджайн говорил все верно. На Туреле никогда не было млекопитающих, эти сумасшедшие поля просто не давали им размножаться, и даже завезенные с других планет, они не приживались. А на Драйголе водились издавна. Там вообще цивилизация очень сильно напоминала земную. И ничего удивительного в том, что использование продуктов животноводства осуществлялось аналогичным образом.
Простенький микробиологический анализ показал, что лутс – это молоко драйгольских «коров», если их можно так назвать, сквашенное обычными молочнокислыми бактериями. Сорт лутса зависел от штамма бактерий, и тем не менее все они были хорошо известны на земле, применялись в производстве молочных продуктов.
Остатки денег и практически все подъемные Макс потратил задолго до отлета.
Как сотруднику Министерства внешних коммуникаций ему было разрешено взять с собой до 1 кубометра личных вещей при условии, что их вес не превышает 1 тонну.
Кто-то из однокашников, увидев, как Макс пакует свой багаж, удивился бы еще больше, чем Джон при встрече с Витьком. Вместо одежды или, скажем, информационно-коммуникационной техники Макс трамбовал в здоровенный герметичный рифленый ящик пакетики с сухим молоком. На самый верх он осторожно положил коробочку из пластика, но потом все же не удержался, открыл ее – еще разок полюбоваться содержимым.
В разных ячейках пластикового контейнера были аккуратно разложены ампулы с коричневатым порошком – сухой культурой молочнокислых бактерий. Вот тут – кефирные, тут – для простокваши, здесь – для сметаны или ряженки. В общем, для разных сортов лутса.
Ведь кландрии – только за лутс.
Ничего, год – это не так уж и долго.
Зато потом можно будет купить не подержанный катерок, а самую что ни на есть настоящую прогулочную яхту. Отправиться куда глаза глядят и даже, быть может – кто знает? – самому найти неизвестную планету…
Только это будет потом. А сейчас Макс тщательно загерметизировал и запечатал контейнер. А потом, усмехнувшись, сунул в дорожную сумку литровый пакет бифидокефира – сувенир для Краджайна, так в свое время тосковавшего на Земле без лутса.

30 мая 2006