Еще раз о моде и о сапогах

Вчерашнее обсуждение моды как таковой с ее закидонами и в частности гламурррррной обуви под названием "Угги" заставило меня вспомнить забавный факт из собственной биографии - как я однажды стала законодательницей моды.

Шел 1984 год, и все было совсем не так, как у Оруэлла, а куда интереснее. Потому что летом я поехала в стройотряд, поваром.

На должности мастера у нас был парень по имени Кукушкин, мой давний знакомец. И вот с самого приезда он повадился ходить к нам с Машкой в кухню: играть на гитаре и песни петь. Лирические.
Правда, на эти песнопения я реагировала совершенно не тем образом, как он ожидал: при первой же возможности старалась вместо гитары всучить ему ножик и заставить почистить картошку.
Почему, спрашивается?
Да потому, что была по самые уши влюблена в Сережу, который проходил в то лето офицерские сборы, и жутко скучала.
А Кукушкин пел — с упорством, достойным лучшего применения.
И однажды то ли воды принести я его попросила, то ли дров наколоть — не помню, но каким-то хитрым манером ему удалось получить от меня обещание сходить с ним в кино.
Тут-то все и началось.
- Пойдем в кино?
- Мыгы...
- Когда?
- Мож, завтра... А то сегодня вона сколько посуды грязной... Кста, мож, поможешь?
Разумеется, вечно так продолжаться не могло. А тут еще и Машка подвела: «Сходи, мол, Лена — я сама посуду домою!»
«Дай хоть переоденусь, - ухватилась я за последний шанс. - А то куда ж в таком виде?»
А видок был и впрямь замечательный!
На ногах — пудовые кирзачи. Лето в Псковской области и так жарой не баловало, а в нашей кое-как сделанной кухне с цементными полами и полным отсутствием как водопровода, так и канализации, то и дело вода плюхалась на ноги, и было довольно холодно.
Далее шли так называемые джинсы.
Почему «так называемые»? Да потому, что нормальные джинсы стоили в те времена рублей 160-180, носились исключительно на выход и залатывались вплоть до стадии окончательного расползания.
А эти штанцы были куплены в магазине «Спорттовары» за 7 рублей. Когда они отстирались (уже дома, в Минске), оказалось, что цвет — серо-голубой.
Сверху красовалась футболка, выданная мне на каком-то из сборов — красная такая, с белой полосой по рукаву, размер — то ли 52, то ли 54, других не было.
На футболку была надета старая лыжная кофта, хлопковая с начесом, а у пояса висел ножик таджикской аутентичной формы, купленный в Душанбе.
Прынцэсса! Нет, каралеуна!

Но Кукушкин не повелся на мои причитания. Совсем даже наоборот: вдохновленный предательской поддержкой Машки, подхватил меня на руки и так дошел до огромной лужи во дворе: «Дай честное слово, что никуда не убежишь, что даже не пойдешь переодеваться, а наоборот, прямо сейчас пойдешь со мной в кино, а не то я тебя прямо в эту лужу и посажу!»
И посадил бы, это я точно знала.
Так что — пришлось дать слово и километра полтора топать в этот деревенский клуб.

Ну, а как оно обычно водится? Сначала — кино, а потом же — танцы! Точнее, ТАНЦЫ!
Танцевать я любила всегда, да и получалось неплохо. А Кукушкин, как оказалось, даже когда-то бальными танцами занимался, поэтому вел он просто превосходно, да и покрутиться можно было во все стороны. И очень скоро я даже забыла о своем нетривиальном наряде.
Надо сказать, впечатление мы произвели: через какое-то время местные уже все больше по стеночкам жались, завистливо поглядывая на то, как мы зажигаем. А ведь получалось и в самом деле неплохо!
А после танцев, когда мы шли в лагерь, мне даже удалось объяснить Кукушкину, почему я никак не реагирую на его серенады.

Из этого вечера было 3 следствия.
1. Проникнутый сочувствием Кукушкин мало того, что приносил из деревни и лично вручал мне Сережины письма, так еще и всячески опекал-оберегал до самого отъезда. Точнее, до приезда Сережи за два дня до — и передал с рук на руки.
2. Тут же вместе с серенадами закончилось его волонтерство на кухне. Впрочем, на красавицу Машку заглядывалось полотряда, и добровольных помощников хватало всегда.

Но самое интересно все же не это.
Прошла неделя или две.
Во-первых, изрядно потеплело, погода стояла чудесная. Ни дождичка, очень тепло, порой даже и жарко — иногда под 30 заворачивало.
А во-вторых мы уже понемножку втянулись в ритм отрядной жизни, приобрели сноровку в общении с дровяной плитой и несколько модифицировали процесс мытья мисок над тазиком. Уже не уставали так, как в первые дни, когда, выйдя прогуляться, мы с Машкой попросту заснули в придорожной канаве.
И, как следствие, решили, что неплохо бы и развлечься — сходить в кино и на ТАНЦЫ!
Тщательно наутюжили форму. Рубашечки там, кроссовочки, даже — капельку туши не ресницы. Вперед!

Ну, кино — ладно, что о нем говорить: кино и есть.
Но когда начались танцы...
Девчонки — Машка и Инка, понятное дело, что я рассказала им историю приобщения к местной культуре во всех красках и со всеми подробностями — стали вдруг сползать вниз по стеночке, как то странно сдавленно икая и подхрюкивая.
А я стояла, не в силах закрыть рот, и самым непристойным образом пялилась на местных девушек: все, как одна, отплясывали в огромных растянутых футболках и... в резиновых (по-видимому, за неимением кирзовых) сапогах!

И это - в тридцатиградусную жару!
Наверное, решили, что сапоги, пусть даже и другого сорта - обазятельное условие для изящных пируэтов?

Я не знаю, как и что дальше получится с моими войлоками.
Но уже сейчас я могу абсолютно честно сказать, что пусть один раз, летом 1984 года, пусть только в деревне Жадрицы Новоржевского района Псковской области, но все же я была законодательницей моды!