заявка КФ3-0023

Олегу, как обычно, повезло, своей смерти он не помнил. Может быть, мозг решил, что ему такой херни не надо – Серый так умел, совсем лютую жесть забывал, как пожар, например, в котором умерли его предки. Серого такие приколы пугали, но Олег считал, что это полезно.

А может, его просто вовремя вырубило.

Зато он отлично помнил, как проснулся. Всё горело, каждая клетка тела, даже, как будто, волосы, он вроде успел подумать, что надо было чаще бриться, сука, так бы площадь боли была меньше. Его как будто выворачивало, выламывало изнутри, как будто все кости, ткани и органы сходились и расходились по швам, лопались как волдыри, сваривались в суп и вырастали заново, и ничего не существовало кроме этого жара, и думать было никак и нечем, потому что мозг тоже спёкся, и только какая-то мишура мелькала как обрывки фотографий: вкус мороженого, прохладные волны залива, ледяная зимняя темень, снежки и металл качелей под ладонями без перчаток, остывший за ночь чай в забытой у ноута кружке, мокрые рыжие волосы, липнущие к плечу даже через ткань футболки.
А потом всё закончилось и больше не было ничего.

Быть дохлым оказалось не так уж и погано. В принципе норм если не заморачиваться, а Олег как раз давно отучил себя заморачиваться, у него мысли пёрли по шоссе прямо, никуда не сворачивая. Руки-ноги на месте, ходить, стрелять, дышать и думать в состоянии? Вот и заебись, что ещё нужно. Дышать, впрочем, уже не было необходимости, но настолько давнюю привычку так легко не бросишь – Олег знал, о чём говорит, он курил с одиннадцати лет.
К жажде он как к привычке не относился. Ну какая это привычка, в самом деле? Это теперь базовая потребность организма, медицинское назначение. Неудобно, не всегда приятно, а что поделаешь? Кто-то таблетки для головы пьёт, кто-то инсулин колет, кто-то ходит с ингалятором. Ну а Олег пьёт кровь. Так вышло.

Рассказать об этом было нечего. Кровь и кровь. Вроде и вкусно, а вроде противно, текстура немного мерзкая, но глотаешь всё равно с жадностью, трудно остановиться. В детстве, ещё до интерната, соседи на даче зарезали лошадку – у неё было какое-то имя, но Олег называл её Понитой, как в Покемонах. Другую соседскую лошадь, её подружку, он нарёк, конечно, Рапидашем, хотя она была тоже девочкой, а Рапидаш вроде нет. Понита была ещё совсем молодая, здоровая, дядь Эмир говорил, что она младше Олега, а Олег тогда не врубался, как это така махина младше него. Но одним летом так вышло, что Понита сломала ногу, и зарезать её было проще, чем лечить. С его бабушкой тогда поделились мясом, Олег ел и давился, и у него даже в глазах щипало, ведь он любил Пониту и с удовольствием гладил её по гриве и пятнистым бокам, заглядывал в её круглые серьёзные глаза, похожие на чернику. Понита оказалась вкусной, но стоило вспомнить о том, что он ест, и кусок переставал лезть в горло. Вот с кровью было слегка похоже. Потом Олег вырос, конечно, и жрал уже всё без лишних сантиментов, если нужно было: лошадей, блядь, собак и кошек, голубей и ворон, однажды им с дивизией пришлось схарчить верблюда. Человека бы тоже сожрал при необходимости, но до этого не доходило. Немножко подгрызть жертву с голодухи не считается. Мясо есть мясо, и кровь по сути тоже мясо, только жидкое.

Обходиться трупами не выходило, кровь становилась густой и мерзкой буквально за пару минут, от такой тянуло блевать, толку чуть. Законсервированная в пакетах была не сильно лучше, горчила горло, насыщала ненадолго. Начальство и старички объясняли так, что пьют они не кровь, а жизненную энергию, кровь просто наиболее удобный для этого механизм. И работает она как надо только пока в живом теле или недавно там была. А стоит телу кончиться или крови отлежаться в морозилке – и упс.
В горячих точках и просто в процессе насыщенных, так сказать, заданий, пить было несложно. Всякие чуваки с автоматами легко подворачивались под руку, а там уже неважно, плохой, хороший, злой и за какую команду чел играет, свою или чужую. Назвался груздем так полезай в кузов, мирняк Олег валить без сильной надобности не любил, но человек с оружием – всегда легитимная цель, всё правильно. Кто к нам с мечом тот от нас поедет в морг озадачивать криминалистов пустыми венами.
Среднего человека, в котором хотя бы кило пятьдесят, хватало дней на десять, если выпить досуха. Не железно, не с точностью, человеческое тело всё же не механизм, пашет индивидуально и как попало, даже мёртвое. Раз на раз не приходился. Уровни физической активности и ранения тоже играли роль. После беготни и пары пулевых или ножевых пить хотелось пиздец.
Во времена поспокойнее, вот как в Питере Олег теперь зависал, напиваться было тяжелее.
Под настроение неплохо работал Тиндер и ему подобные достижения цивилизации. Ебанутых много, особенно в мегаполисах, большая часть продвинутой молодёжи и бровью не вела от просьбы немного куснуть, в худшем случае сливалась. Олег обозначал ещё в переписке, мол, такие кинки, хуле делать. Могу в ответ качественно придушить. БДСМ бодро шагал по планете, народ относился понимающе.
Было всё это, конечно, кринжово и нерентабельно, столько возни ради пары глотков. Не, если каждый день или через день, то протянуть можно, но это ж застрелись. Хотя бывали у Олега и такие периоды, благо, близкая пульсация чужих вен пьянила и становилось уже вообще похуй, что за тело он на этот раз вбивал в матрас, главное, что оно было живое, горячее, и пульс дрожал под его руками.
Не то, чтобы он был какой-то добряк. Просто как-то не улыбалось косить гражданских совсем уж на ровном месте, он же не зверь. Да и искать бы стали всех этих Жень-27 с работой в офисе, фотками из зала и с кошкой. Глоток-другой и свободны, за добавкой мало кто возвращался.
(Однажды, ещё в Турции, он не удержался и досуха выпил девчонку, даже хер из неё не вытащив, но это была старая история. Девчонка сказала тогда, оой, вот это у тебя шрамы, а можно со мной без этого? Шрамы были действительно атас, почти единственные у него, если не считать ожога на виске ещё из детства: Олег привык работать аккуратно и следить за спиной. И вот разок не проследил и сдох, всю спину изрезало в фарш. Зашивали уже по мёртвому, ну так, чисто чтоб требуха из дырок не вываливалась когда его поднимут. Девчонка еще сказала, ой, какие у тебя холодные руки. Сказала, что говорят, типа, у людей с холодными руками горячее сердце. Олег ответил, что не в его случае. Девчонка вообще на Серого была не похожа, маленькая, смуглая, с красной заколочкой в виде вишни в чёрных кудрях и с круглым смешливым лицом, которому так не пошло быть бледным и неподвижным.
После девчонки он как раз с концами решил, что возвращаться не вариант.)

С Серым у них была когда-то дискуссия про всяких упырей. Может, Серый в тот год был как раз в своей Токио Гуль-эре. Но, в целом, он как всегда всех жалел и считал, что если у чего-то есть разум, то с ним можно договориться по-хорошему и зажить этично в счастье и согласии, взявшись за руки. Для кровососов есть донорская кровь, для людоедов - трупы.
Нет, вернуться был вообще не вариант.

С Серым у них когда-то была и другая дискуссия, вообще занятного пиздежа в их коротких в последние годы встречах было много: если просто трепаться о всякой фигне, то не придётся пробалтываться о чём-то важном. Хотя иногда всё равно прорывалось. Серый выдал тогда что-то типа про очищение города от дерьма, какой-то орущий алкаш на розовой от заката набережной испортил ему настрой и понеслась тирада про биомусор, Серый плевался словами, будто этот несчастный алкаш его окунул головой в Фонтанку и теперь он пытался откашлять воду. Откашлял и сразу зажал себе рот ладонью, округлив глаза. Потом говорил, типа, блин, Олег, ну ты знаешь, у меня проблемы с гневом, я не всегда говорю, что думаю, надо, конечно, дойти хоть когда-нибудь до психолога, а то иногда самому себе хочется рот с мылом вымыть. Олег покивал, конечно, но считал, что это всё хуйня: Серый всегда говорил именно то, что думает.
Валить народ в промышленных масштабах в условиях мирного мегаполиса неспортивно, да и запалят, а ебанутыми мальчиками и девочками из Тиндера закусывать по чуть-чуть - затрахаешься во всех смыслах, но есть и другие пути, есть люди, которых людьми не считает никто вообще, о которых никто и не вспомнит лишний раз.
Бродя поздно вечером или рано утром по самым уёбищным закоулкам города, Олег думал о розовой набережной, невидимой за километрами обшарпанных хрущей, о том, какой приятный тогда стоял вечер, готовый раствориться в прохладную сентябрьскую ночь, но им это было нестрашно, у них были куртки, у Олега в рюкзаке уже звенели заранее купленные бутылки, а билет из Питера можно было не доставать до конца месяца.
Это был не первый и не последний конечно, раз, когда Серый выдавал что-то такое, когда выдёргивал у себя изо рта всякую дрянь, будто если он промолчит, то она там застоится, забродит и Серый сгниёт изнутри. У Олега с детства чесались руки потянуть за эту леску, посмотреть, что ещё удастся вытянуть, не сползёт ли с Серого размякшей чешуёй этот костюм хорошего мальчика, медалиста-олимпиадника, филантропа в белом пальто. У мороженого красивые блестящие обёртки, и если есть совсем без них, то можно испачкаться, но кому нахрен нужно мороженое в обёртке, что с ним делать, на полку поставить и любоваться?
Олег думал об этом, о розовой набережной, о том, как заходящее солнце подсвечивало волосы Серого, как в кино, и блестело на его зубах и стекле очков – фиолетовых, больше выпендрёжа, блин, чем маскировки.
Впивался в вонючую, потную шею очередного отребья из подворотни на Народной, и вспоминал, как они уже здорово напились под утро, и Серый сам чуть не навернулся в реку, пытаясь поймать выскользнувшую из пальцев крышку от бутылки. Крышка всё же полетела в воду вместе с очками, но Серого Олег успел схватить поперёк груди, он был таким тёплым даже через куртку, и они с хохотом повалились на мостовую, ничем не лучше вечернего алкаша, и пришлось потом убегать от бабки, высунувшей клюку и нос из круглосуточной Семёрочки и пригрозившей вызвать ментов.
Воспоминание пьянило, и кровь осевшего в руках Олега мужика пьянила тоже, отличная была кровь, живая, горячая, много, что ещё нужно. Некоторые были переборчивые, такую не пили, сякую не пили, нариками брезговали. Олег ещё в интернате привык не выёбываться и клювом не щёлкать.
– Очищаем город потихонечку, получается, – улыбнулся Олег мёртвому мужику. Мужик промолчал, значит, был согласен.

Утилизировать этих лузеров было даже проще, чем их искать. Идёшь в паршивый райончик без камер возле подъездов, весь такой одинокий, с айфончиком, ждёшь, пока кто-нибудь доебётся. Ужинаешь. Накидываешь на трупак пальто, если кровью совсем заляпало, взваливаешь на плечо – ой, да, друг накидался, жене его надо сдать, как-нибудь дотащу, спасибо, не надо. Дотаскиваешь до багажника, а дальше в лес или к заливу. Если влом, то можно просто в заброшку сгрудить какую-нибудь.
Никому не было до них дела, Олег даже в душе не ебал, многих из них ли в итоге нашли. Если и находили, то решали не тратить ресурсы на расследование и даже вскрытие: никакой волны статеек или хотя бы слухов про готов-сатанистов и обескровленные трупы всяких бомжей, гопников и солевых Олег в рунете не увидел. Только один раз, оказалось, в карманах у мужика, которого он так и оставил валяться в парке на Пушкинской, нашлось что-то нехорошее, менты зашевелились. Олег чо, он ж их не обыскивал, он их ел. А мужик оказался серийник, вся хата в трофеях, убивал и ебал потом всех подряд, мужчин, женщин, детей, исключений не делал. Впрочем, может, личные подвиги мужика были не такими уж обширными и на него просто свалили кучу висяков, включая висяки производства самого Олега. История прикол, конечно, получилась, вот о такой можно было бы потом рассказать Серому. Просанитарил лес немного. А кровь у мужика была на вкус такая же, как у всех, и подыхал он тоже совершенно стандартно, всхлипывал и так пялился, будто смерть это с кем угодно может случиться, с кем угодно, только не с ним.

Сколько раз он за этот год видел Серого Олег решил не считать. Но старался зайти, даже если возвращался в Питер только на пару дней – у него, как бы, были ещё дела, и с Отряда сливаться совсем резко и внезапно был не вариант, хотя пронырливый Хольт как-то догадался, что Олег сматывает удочки. Олег знал, что Хольт вряд ли станет пиздеть, разве что в виде шантажа, он всё надеялся из Олега вытащить секрет бессмертия, и дожать его Хольту казалось задачей полегче, чем окучивать с нуля кого ещё. Олега, вообще, дожимать не надо было, он отвечал честно: "придётся сначала сдохнуть". И "вам не понравится". Хольт почему-то не верил.

Охрана в Снежневского была даже не на нуле, а в минусе. В интернете шутили про Аркхэм и ведь реально Аркхэм, не больница, а проходной двор. Сваливать с Серым было бы неудобно, да, но просто в гости ходи не хочу. Серый на первом курсе загремел в обычную районную больницу с аппендицитом, туда и то залезть было проблемнее. Олег приходил ненадолго, в зазор между визитами санитаров, и каждый раз немного надеялся, что его наконец спалят и можно будет прекратить вообще этот цирк, сцапать Серого и съебать подальше. Надежды всё не оправдывались.

Иногда, когда Олег приходил, Серый был в принципе норм. Злой правда, старался в его сторону особо не смотреть и нахуй послать мог, но, как бы, окей. Заслужено. В такие дни они обсуждали план, ругались, Серый пихал ему листки с кодом, написанным углём и карандашами. Спрашивал разное, про погоду даже. Говорил, что всё нормально, всё терпимо, сейчас полезнее быть здесь, чем уйти, я лучше знаю, иди к чёрту, только попробуй мне всё испортить, твоё дело – заткнуть ебло и выполнять приказы, тебя даже этому в твоей армии не научили?
Иногда бывало совсем плохо. Серый молча сидел или валялся на полу, пялился в одну точку и никак не реагировал даже если посветить ему в глаза фонариком. Олег уже видел людей в таком состоянии, Олег и сам, бывало, доводил людей до такого состояния, он знал, что это просто препараты, он даже примерно представлял, какие и в каких дозах, он понимал, что это пройдёт – и всё равно каждый раз было так стрёмно, что в груди становилось тяжело и холодно. Ну, ещё более холодно, чем всегда теперь. Оставаться с Серым в этом состоянии не было никакого смысла, да и просто по-человечески смотреть на него в таком виде было неприятно. Хуёво. Да страшно было его таким видеть, ёбаный в рот.
Олег всё равно до упора сидел в палате, каждый раз почти позволяя себе всё испортить.

Иногда бывало… по-разному. Серый был вроде норм, но не совсем. Обычно забывал, что уже его видел, чем они вообще занимаются, принимал за сон или галлюцинации. А дальше когда как. Мог начать ругаться или плакать, даже закричать – Олег в первый раз напрягся, но никто не пришёл.
( – Да не парься, – сказал ему как-то Серый, когда был уже более или менее и пытался запитчить ему охуительный план с алкотестером. – Всем похуй. Орут психи и орут, а что ещё им делать? Тут подыхать будешь, и то до не дозовёшься. )

Если в такие дни Серый был скорее злой, чем грустный, то Олег сваливал всё равно. Насильно мил не будешь.
Если Серый был скорее грустный или вообще на похуе, принимая, типа, логику сна, то Олег оставался и было по-всякому. В какой-то мере даже забавно, всё равно что общаться с кем-то очень пьяным или отходящим от наркоза. Серый нёс всякую муть, обвинял, извинялся, каялся по всех грехах, что-то доказывал, объяснял. Просил помочь непонятно с чем, не слушать непонятно кого. Олег мечтал, чтобы Серый, хотя бы такой, попросил забрать его отсюда, но он не попросил ни разу. Зато начинал вдруг разговаривать о чём-нибудь нормально, о старых книгах, о больнице, о детстве, как будто они только что встретились на вокзале и просто давно не виделись. Иногда Серый с таким лицом, будто шёл на казнь, хватал его за руку и повисал у Олега на шее. Олег держал в ответ крепко, ему было не жалко, лишь передёргивало от того, как Серый мелко, лихорадочно дрожал, и как сильно от его волос и кожи теперь пахло больницей и нездоровьем.
Как бы долго и как бы крепко Олег его не обнимал, было кристально ясно, что Серый считает: никакого Олега здесь нет, не было и уже никогда не будет. Ладно. В принципе, это не худшее, что Серый мог о нём думать.

И всё же Олегу стало почти дурно когда однажды вечером, уже незадолго до начала игры, Серый вдруг вывернулся из его рук и отшатнулся, вжался спиной в изрисованную мягкую стену и посмотрел с перекошенным от ужаса лицом.

– Я так и знал, – прошептал Серый и нервно прижал пальцы ко рту, впился зубами в ногти и кожу. – Господи, я ведь знал, что ты мёртвый.

Бля. Наверное, наконец заметил, какой Олег холодный. Или у Олега уже всё таки начала идти по пизде привычка дышать.
Олег вдруг ощутил себя невероятно уставшим, а от капелек крови с пальцев Серого у него начало слегка плыть перед глазами.
Он подвинулся ближе, снова сел рядом с ним. На этот раз Серый не отшатнулся, только продолжил смотреть очень тяжёлым, очень несчастным взглядом.
– Ну да, – признался Олег и провёл по лицу рукой. Лицо хотелось стесать до мяса чтобы отросло новое, не такое заёбанное и, технически, это было возможно. – Да, я умер, Серёж. Прости меня, пожалуйста.
Серый смотрел на него как. Ну как на покойников смотрят, наверное. Глаза у него уже начали краснеть. Струйка крови стекала по пальцу и вдоль запястья, затекала под рукав смирительной рубашки.
Нужно было что-то ещё сказать, нельзя же просто вот так.

– Так получилось, – Олег прижал ладонь к щеке Серого и тот вздрогнул, но не отпрянул. Руки у Олега были теперь, наверное, совсем ледяные, и кожа Серого их обжигала, жар пронизывал до костей. – Ну не реви, со мной всё в порядке, я же здесь, это не больно, я просто… Ну я же не мог просто взять и вернуться таким. Я кровь теперь пью, Серый, прикинь. Как вампиры в фильмах. Ты б с ума сошёл.
Серый продолжал смотреть, не отводя взгляда, рот у него дёрнулся – то ли улыбнулся, то ли просто. Смотрел, смотрел, а потом глаза у него расширились, он шумно вздохнул и отнял пальцы ото рта, закатал рукава на обеих руках до локтя, пихнул запястья Олегу прямо под нос.
На секунду Олегу показалось, что кружится голова. Он услышал, как бешено бьётся кровь под пятнистой, измазанной углём кожей, и ничего в жизни ему ещё так не хотелось, как бы было легко вонзить зубы в его руку, а лучше в шею, повалить на пол и выпить всё до последней капли, пока он будет стонать и дёргаться, впиваться пальцами в спину.
Олег так замотал головой, что сам чуть не приложился виском об мягкую стену.
– Убери, – сказал, стараясь не хрипеть, и схватил Серого за запястья, дёрнул вниз рукава. – Убери и не предлагай больше. Я не буду твою кровь пить, ни за что вообще. Я совсем насмерть пью, ты не понимаешь?

Это было враньё, но он не был уверен, что если сделает хоть глоток, то сможет удержаться.
Глаза у Серого всё ещё были красными и влажными, губы дрожали. Он сложил ладони на коленях, повесил голову.
– Если бы это было на самом деле, – прошептал он, и Олег увидел, как на его руки и светлую ткань падают капельки слёз. – Если бы можно было тебя вернуть, я бы что угодно сделал. Сам убил бы кого угодно. Я бы всю кровь отдал, руки, ноги, глаза, честно, мне всё равно, если бы я только…

Слова потонули во всхлипах, и Олег обнял его, осторожно, стараясь делать вид, что дышит, и не задевать его кожу своей ледяной.

Ему так хотелось попросить, чтобы Серый приказал забрать его.
– Серый, всё хорошо, – сказал он вместо этого. – Мне ничего не надо, всё и так нормально. Потерпи ещё немного, скоро всё закончится и мы уедем. Зима прошла, лето скоро, не плачь. Закажем кучу пиццы, да? И вся будет твоя, я теперь почти ничего не ем. Я тут недавно кстати мужика выпил, ну, насмерть, да и он сам напросился, а он оказался каким-то суперпедофилом, его потом по новостям показывали. В общем есть и положительные стороны, а? Стакан с кровью наполовину полон.
Серый не засмеялся – Олег сам бы не заменялся, но вздохнул как будто не так прерывисто и несчастно.

– Я так по тебе скучаю, – прошептал он Олегу в плечо, как раз там, где заканчивался воротник кофты, и его кожа объективно никак не могла покрыться мурашками, но каким-то образом ей всё же удалось.
Олег скосил взгляд на часы на своей руке: пора была уходить.
Он неохотно отпустил Серого и осторожно вытер ему слёзы собственным рукавом, как в началке.
– Мне пора уходить пока твои грачи-убийцы не вернулись.

Он почти понадеялся, что Серый попросит его остаться, но он лишь медленно, неуверенно кивнул. Взгляд у него начал как-то затуманиваться и Олег еле сдержался чтобы не щёлкнуть пальцами перед его лицом.

– Я тоже по тебе скучаю. Но уже всё, недолго осталось. Ты подождёшь?
Серый продолжал молча смотреть на него, с таким печальным, блаженным лицом, как будто на мираж в пустыне или на прекрасный сон в горячке перед смертью. Олегу хотелось его встряхнуть и попросить больше так не делать, попросить сделать лицо попроще. Не надо на него так смотреть, он, блин, не мираж, он Олег Волков, тот ещё подарок, если честно.
Олег взял Серого за руку и поцеловал в запястье, через ткань рубашки, плотно сжав губы.

Хуёво Олегу начало становиться ещё пока он записывал обращение. Две плохие новости, но есть и одна хорошая, блин.
Он знал, что намутили какое-то химическое дерьмо против таких упырей, как их братия, но не думал, что его уже юзают вот так запросто. Отто, получается, вколол себе: ну и ёбнутый, вряд ли оно для живых людей безобидно, как глицинчик. Олег, может, сделал доброе дело, спас товарища Шрайбера от спидорака в скором будущем. Интересно, Хольт всех своих солдатиков этой херней напичкал или это была такая личная инициатива? Олег выпил только Отто, его кровь была самая свежая, и так манили вены и артерии, торчащие из развороченной шеи… Так и присосался прямо на полу, реально как животное, тупо из жадности.
Действует, значит, с оттяжкой, Олег про это читал, были отчёты, но там кололи, сука, в контролируемых дозах в лабораторных условиях, а не вот так. Ощущения были как будто голодал пару недель, и накрыло резко, блядь, как обухом по голове или взрывной волной. Аж испарина выступила. На камеру наверняка было заметно, что ему не очень, но и похуй, штурмовать всё равно не будут. Не из большой заботы о гражданах или уважения к протоколу, а просто – нахера что-то делать, когда можно не делать, правильно?

В студии было тихо, как в церкви, и витражные окна только добавляли атмосферы.
Олега слегка шатало. Надо было всё же взять пару телевизионных крыс в заложники, но он так не любил всю эту тему, чем больше в задаче переменных, тем выше вероятность, что что-то пойдёт не так. Просчитался и щёлкнул клювом. Но ничо-ничо, не проблема. Он был в здании не один.
Некоторые спецом ходили на задания полуголодными. Олег считал это лишним и выебонами, слишком рискованно. Но, действительно, чем сильнее была жажда, тем лучше работала вся туша. Будто стремилась ожить напоследок, на секундочку. Всё вокруг становилось острым, ярким, и даже издалека было прекрасно слышно, как гоняет кровь чужое сердце. Даже на расстояние километра чужой пульс начинал отдавать в виски, что уж говорить о каком-то втором этаже.
Олег поднялся на лестнице, мимо разбросанных бумаг и скинутых туфель на каблуках. Прошёл мимо столов и свёрнутого в суматохе оборудования. Лампы какие-то, штативы, белые полотнища, легко лопающиеся под ботинками. На одном из столиков валялся недоеденный кем-то батончик, Олег откусил от него почти машинально. Олег когда-то безумно любил шоколад, но теперь он стал мерзким, как вся еда, похожим на пластилин. Есть всё равно приходилось, немного. Чтобы тело не забывало, что должно работать, должно двигаться, а не тупо лежать в могиле. В идеале надо было и сердце разгонять периодически, но это было больно, и нудно, и Олег забивал. Лучше уж покурить.
В глубине офиса, спрятавшись за углом стола, вжавшись в мутную зеркальную стену, сидела девчонка. Примерно как Олег или, может, немного младше. В белой блузке, в пиджаке и юбке до колена, ну чисто школьница на линейке. Олегу всё это деловое, офисное тряпьё на взрослых людях всегда казалось убогим.
– Привет, – поздоровался Олег и, не задумываясь, поднял руку в виктори-жесте. Ещё одна привычка, которую сложно бросить. – Ну чего, бросили тебя твои товарищи?
Девчонка молчала и судорожно мотала головой. Вряд ли это "нет" предназначалось вопросу о товарищах. Скорее Олегу и жизни в целом. Лицо у неё было красное и зарёванное, но совсем без чёрных разводов под явно накрашенными глазами – ресницы были мультяшно густые и слишком чёрные для такой белобрысой мышки. Олег не в первый раз такое замечал, производители косметики, надо думать, знали своё дело.
– Меня Олег зовут, – продолжил он. – Но ты уже в курсе, да?
Девчонка всхлипнула и натянула край юбки пониже. О господи. Нет, ход мысли логичный, конечно, чего тут скажешь, но разве ж это помогло бы?
Захотелось напиздеть, что его бабы вообще не
интересуют. Ну так, по приколу. Гей-террорист типа. Интересно, она бы сильно охуела?
Олег поморщился и сел на край стола, снеся краями наручей какие-то фантики и фотографии.
– Давай без этого, а? Ты посмотри, что на меня напялено. Думаешь, я эту хуйню буду снимать теперь полчаса? Сиди спокойно.
Девчонка действительно сидела. Молча, не глядя в его сторону, только плечи тряслись и из носа текла сопля. Вместе с девчонкой дрожала стена – видимо, зеркальные панели были прилажены поверх, причём халтурно.
– Слыш, тебя как зовут?

– А-аня, – голос у неё оказался приятный даже в таком состоянии. Может, дикторша какая. – Анна.

‘У Олега в голове вдруг щёлкнуло, но щёлкать ещё и пальцами он не стал, в таких перчатках бы не получилось.
– Та, которая про теракт сказала?

Аня прижала колени к груди и совсем быстро замотала головой, так, что волосы пряди волосы заметались и прилипли к лицу.

– Н-нет, это б-была Тер-ребкина. Её у-уволили, её н-нет с-сегодня. А я с-стажёрка п-просто. – она вдруг вскинула голову и умоляюще посмотрела Олегу прямо в глаза. – У-у меня от и-института п-практика.
– Уволили? – хмыкнул Олег. – А это ж государственный канал? Ну родина-уродина как обычно. Зря тебя сюда потащило, Анёк. Хорошими делами прославиться нельзя.
Аня громко всхлипнула и уткнулась лицом в колени. В отражении зеркальной панели он видел её затылок, растрёпанные волосы, заколотые крабом в виде бабочки. Девчонки носили такие, когда он был мелким, только всякие цветные, а не чёрные. Серый ему как-то сказал, что мода циклична – Олег тогда правда не понял, как это связано с тем, что Серый тратит кучу бабла на кроссы, выглядящие как отрыжка Удельного рынка.

В отражении он видел и себя – хуйня это всё была из детских сказок про зеркала, про чеснок, про то, что нельзя входить в чужой дом без приглашения. Разве что солнце стало кусачим, но в Питере оно всё равно было редким гостем. Но хорошенькие из них бы вышли наёмнички, если б пришлось обивать пороги и клянчить пропуск. Смешно представить.
Щетина уже отрастала, но в нормальном темпе. Олег как-то подцепил у Серого книжку про вампиров, какую-то гейскую, где все разговаривали как в мелодрамах, и там была тётка, которая каждую ночь срезала волосы, а они за день отрастали обратно, и у неё весь замок Дракулы, или где она там жила, был засран волосами. Вот это был бы отстой, конечно.
Смотреть на своё лицо без бороды и длинной чёлки было странно. Такое же лицо, какое было у него всегда. На военном билете, в зачётке, в старом паспорте. На фото в статейках и трукрайм-видосах о Чумном Докторе. В развешанных по городу ориентировках. Как будто ничего не произошло, ничего не изменилось. Олег Волков умер, а лицо осталось. Молодое, обычное. Как на памятнике.
Как призрака увидел.

– Ань, – позвал он, глядя себе в глаза. – Мне нужна твоя помощь.
– Моя? – Аня осторожно приподняла голову и облизнула губы. – Н-но я… Я практикантка, п-понимаете? Я д-две недели тут.
– Не боись, ты справишься. Слушай, – Олег с подозрением прищурился, хотя, в общем-то, какое ему было дело. – Не обижайся, но ты какая-то взрослая для студентки.

Аня нервно хихикнула – ого! – и вытерла нос рукавом пиджака.
– Эт-то у меня в-второе образование.
– Ааа, сначала корочку для мамы, потом корочку для души? А первое какое?

– Экономическое.
Олег хлопнул себя по колену и рассмеялся.
– У меня тоже, прикинь! Ну типа, я не доучился. – Это было, конечно, мягко сказано. – Тоже по призванию ушёл, считай.
Аня улыбнулась и приняла позу чуть посвободнее, но левый глаз у неё дёргался. Олег с интересом смотрел, как она глубоко вдыхает и пытается выпрямить спину.
– Отпустите меня, пожалуйста. Я никому не скажу.

– Что ты не скажешь? – улыбнулся Олег. – Что я учился на экономе?
Губы у Ани снова задрожали, но взгляда она не отвела.
– Вы всех остальных отпустили, я видела.
– Ну отпустил, да.
– Вы не стреляли в людей, только в воздух, – упрямо продолжила она. – Отпустите. Мне с собакой надо гулять
– Сегодня не стрелял, – уточнил он, и поскрёб щетину пальцами. Через гладкий металлик Хольтовского костюма удовольствия было мало. Хотелось попросить показать фотки с собачкой, но это было, по сути, лишнее. Сам посмотрит потом в телефоне, вон он, торчит из кармана юбки. – Знаешь, Ань, жизнь такая сука, в жизни главное – это везение. И больше ничего.

Не было, конечно, никакой чести в том, чтоб убить безоружную гражданскую девку, и никакого азарта, и никакой радости. На это кто угодно был способен, любая шваль
из подворотни, любой алкаш и кухонный боксёр. Даже Олегов батя. Но а какие были варианты?
– Ну-ну, не бойся, это почти не больно, – уговаривал Олег, опускаясь перед визжащей Аней на колени, прижимая её к стене. – Как комарик укусит.
От Ани приятно пахло какими-то духами, и волосы у неё были такие мягкие, а кровь сладкая-сладкая, как у всех молодых девчонок, таяла в глотке, на белую блузку капала.

Анин телефон он потом разблокировал отпечатком, но покопаться там не смог, мешали перчатки. На заставке, впрочем, и правда стояла фотка какой-то лупоглазой чихуйни – Олегу такие не нравились, но дело вкуса. Он закрыл Ане глаза, уж как смог, и положил телефон ей на колени, прежде чем вернуться на первый этаж.

Настроение было супер. Ты – не ты, когда голодный, или как там было. Олег погрыз немного забытые кем-то чипсы, попил водички, нашёл гитару. Цой, которого он когда-то так любил бряцать на вписках, как-то не пошёл, Олег с изумлением обнаружил, что плохо помнит тексты большей части песен. Надо будет вечером переслушать, заебать Серого, он отечественный рок плохо переносил, реально, блин, агент запада, как про него в газетах писали в былые годы.
От мысли о том, что вечером уже всё, дембель, отмучились, в груди почти что теплело. Нахуй Питер, нахуй Грома этого, нахуй кислые рожи дохлых побратимов, полгодика пенсии он заслужил, а там подвернётся что-нибудь. Если всё пойдёт по плану, то через неделю они уже будут в Гватемале. Да, Олег теперь не был фанатом солнечных климатов, но от близкой перспективы нормального моря и жаркого ночного воздуха огрызки его души практически пели.

Немного напрягало только, что не угадаешь, в каком состоянии Гром притащит Серого. Может, он будет совсем никакой. Невелика беда, конечно, а всё же жаль, если после всего этого мучительного цирка придётся безыдейно и без фанфар пристрелить Грома своими руками. Но чё уже поделаешь, будь что будет, с собой Олег мента никуда не потащит, и так уже битый год хернёй страдают. Запишет Серому снаффчик, в конце-концов, пусть потом хоть удрочится, когда от колёс отойдёт. Надо будет выпить Грома, успеть, не забыть, пусть спецслужбы охуевают и трукрайм-стервятники снимают видосы про сатанизм. Мусора, конечно, хуже говна, но кровь у Грома вкусная, Олег уверен.

Он так замечтался с гитарой в руках, что почти не заметил, как к нему подошли со спины. Почти. Настрой стал ещё лучше, ещё веселее, от улыбки почти что заныло ебало.
А потом всё пошло по пизде настолько феноменально, что можно ставить в рамочку.
Когда Серый вдруг повернулся в его сторону, Олег успел заметить, как красиво смотрелся его силуэт на фоне витражных окон, даже с избитым лицом, даже с грязными волосами. Как прикольно выглядели чёрные ремни на его рубашке, прям как перевёрнутый крест. Какая у него рука, белая, угловатая, с длинными пальцами, как нарисованная, как у скульптуры в музее, держит пистолет, направляет дуло прямо на него.

В студии было тихо, как в церкви.

– Уёбывай, не до тебя щас, – сказал Олег сразу, как зашёл в серверную, как можно более твёрдым голосом. Выглядел Гром неважно, пистолет – наверняка разряженный, валялся поодаль. Вряд ли будет сейчас на него кидаться, вот и супер, считай, повезло мусорку. Только чё он сидит и пялится, оглох? Это не ему, вроде, в ухо стреляли. – Уёбывай, я сказал, чё расселся!
Гром наконец поднялся, и голова Серого соскользнула с его колен на пол с ужасным, глухим звуком, как падают предметы, а не живые люди. Сука тупая. Их с Громом от этого звука перекосило будто бы одинаково.

Ситуация сюр. У Олега всё ещё болели башка и самомнение, он всё ещё злился, вот только злиться на труп это дрянная затея. Вот Серый, походу, злился на него и крышей совсем поехал, кому от этого стало лучше?
Нормально опуститься на пол в этой киберколоде не получилось, получилось только грохнуться на колени, как будто Олега подкосило от горя как какого-нибудь героя готического романа, Грозовой перевал там, хуё моё, им задавали когда-то на лето, Олег до конца не осилил. Нихуя его не подкосило, щас всё норм будет.
– Он уже… уже всё, – выдал зачем-то Гром, ебать, спасибо нахуй, а то Олегу не видно. – Волков, давай ты сдашься по-нормальному, а? Здесь всё равно сейчас все будут.

– Ну вот и иди встречай всех, блядь, давай, резче!

Олега гипнотизировали алые пятна на рубашке Серого, хотелось её вылизать, выжать её себе в рот, хотелось дать себе по ебалу. Ничего, нормально, раз так хочется, раз кровь свежая, значит время ещё есть, он успеет. Можно было и не сразу, Олега самого вернули не сразу, но это надо было знать как, Олег не знал, Олег умел только по-простому, и у Олега ничего больше не было кроме себя, но хватит и этого.
Лицо у Серого было таким спокойным. Умиротворённым даже. Он почти улыбался. И Олег подумал, Олег подумал, хрен тебе. Хрен тебе, останешься здесь, со мной.

С костюмом долго было бы возиться, страшно было терять секунды, Олег не стал даже пробовать ковыряться с перчаткой или наручем. Он вдохнул поглубже – и зачем? Дурацкая привычка – всадил зубы в собственный язык, почти напополам перекусил. Потом прокусил насквозь нижнюю губу. Голова едва не взрывалась, аж из глаз текло, сука, как же больно, он не думал, что будет так больно.

Олег наклонился так, что их носы почти соприкоснулись. Запрокинул Серому голову, стараясь не обращать внимания на то, как безвольно она мотнулась в его руках, как кукла или манекен, а он ещё думал, что под седативными было страшно. Оттянул ему подбородок, приоткрыв рот, как для искусственного дыхания – он делал, ему делали, он прекрасно знал, что ощущения в лучшем случае гадкие, ничего в этом нет романтичного – и прижался своими губами к его.
Олег надеялся, крови будет достаточно. Текло прилично, болело страшно, он изо всех сил старался не дать ранам зажить. Романтика пиздец, конечно. Губы у Серого были сухими и ещё совсем тёплыми, на вкус отдавали лекарствами, и какая-то особо тупорылая часть мозгов Олега, которую надо было добить ещё лет в семнадцать, но которая каким-то чудом пережила вообще всю херню, восторженно орала "ого, это чо, мы целуемся?!". Нет, надо было серьёзно дать себе по ебалу.

В этом не было ничего гадкого. Было нормально, было естественно, будто так и надо. Олег мог бы так и остаться, наверное, навсегда. Вот только Серый лежал абсолютно неподвижно, и Олега начинало прошивать паникой. А если крови недостаточно, а если он не успел, а если вообще всё не так просто, он ведь никогда раньше не пробовал, он только видел пару раз со стороны, а если…

Объективно прошло, наверняка, меньше минуты, но субъективно часа четыре, прежде чем Серый вдруг вдохнул ему в рот. Привычка, от которой тяжело избавиться. Вдохнул, выдохнул и закашлялся, начав наконец нормально сглатывать кровь.

В голове у Олега стало по-праздничному пусто, как утром первого января. Он прижался на секунду лбом к холодной плитке, как мусульмане молятся, и надсадно, хрипло засмеялся. Язык и губа сразу же начали срастаться, как уже срослось ухо, но всё равно почему-то везде болело и продолжали слезиться глаза.
Можно было бы теперь уйти, время ещё было чтобы сделать это беспалевно. На пару дней Серому хватит, свежим упырям поначалу много не надо, тело ещё не забыло, как быть живым, хочет обратно, много крови не может выпить. На пару дней хватит, а там Олег разберётся, всё равно будет проще, если хотя бы он останется на свободе. Можно было бы теперь уйти, но.
Серый дрожал так, что Олегу было слышно, как бьются друг об дружку его зубы. Он скрёб пальцами по плитке и пялился в потолок невидящими, мутными глазами – лицо уже начало заживать, отёк и синяки вокруг левого уже почти пропали. И Олег вспомнил, как ему было хуёво, и как ему было жарко, жарко, жарко, будто каждая клетка плавилась, а Серый ведь выше него, всего на сантиметр обогнал в десятом классе, но так собой гордился, как будто это от него зависело и как будто это имело значение, если он всё равно вечно горбится, как знак вопроса. И волосы у него так отросли. И, может быть, это было глупо, Серый всё равно ничего из этого бы не запомнил, как не запомнил пожар, в котором умерли его предки.
Но Олег стянул наруч и перчатку, и потянулся вытереть струйку крови, стекающую у Серого из угла рта – лишь сильнее по лицу размазал, блин. Лицо у него было обжигающе горячим, как раскалившийся автомат, но Олег не убрал руку, он знал, что руки у него теперь холодные.
Олег начал нести какую-то сопливую хуйню, что всё хорошо, надо только чуть-чуть потерпеть, сейчас всё закончится, станет не больно, я никуда не уйду, я больше тебя не брошу, ну не плачь, сейчас всё пройдёт.

Это был, конечно, пиздёж, особенно про то, что всё закончится, но Олег уже научился пиздеть как дышать, ну хотя, может, херовенькая теперь аналогия.
В любом случае, когда в студию ввалились наконец космонавты и Олег получил сперва сапогом по ебалу, потом прикладом по затылку, а Серый на мгновение встретился с ним почти осмысленным взглядом голубых глаз, Олег остался убеждён, что ему, как всегда, повезло.

После смерти добраться до телефона или компа получилось сильно не сразу. Ещё до этого Олег успел увидеть Серого по Аль-Джазире, он что-то вещал про справедливость и международное право на какой-то конференции, потом начал пылко ругаться с дородным дядькой, похожим на мультяшного злодея – где-то опять кого-то бомбили. Лицо у него было ужасно бледное даже на хуёвеньком экране пузатого старого телика, и он вроде похудел, но всё же Серый оставался Серым – гордым, с упрямо выдвинутым вперёд подбородком, громким голосом и волосами как огонь. Взвейтесь кострами синие ночи, в школьном хоре заставляли петь. И про круг ещё что-то там, про зарю.

Олегу стало отчего-то горько, хотя ну блин, удавиться Серому теперь надо было, что-ли, вместе с ним в гроб лечь? Ну и мерзость. Реально смерть портит людей.
– Раскатай их там всех, – заставил подумать себя Олег.
И что-то внутри противно добавило: теперь можешь жить без двойных стандартов и не париться о том, что кого-то где-то опять бомблю именно я.

Никто кроме Серого об этом не знал, но у Олега была страница Вместе. Левое имя, ни фото, ни музыки или подписок, абсолютно пустой профиль. Они с Серым договаривались ещё давно, если вдруг что, то связываться через неё. Страница была перманентно оффлайн: во Вместе по дефолту нельзя было посмотреть, в сети пользователь или нет, эта функция отключалась дополнительно в профиле. Олег знал, что народ годами ныл и канючил, хотел знать когда каждая Ленка была онлайн, но Серый был неумолим. У каждого есть право быть невидимым.
Когда Олег зашёл туда уже спустя месяцы, то увидел шесть непрочитанных сообщений.

«Привет, напиши или позвони мне пожалуйста сразу как только сможешь. Я понимаю, что это бред, но я волнуюсь. Надеюсь, у тебя всё норм и ты не где-нибудь в плену или в госпитале. До связи.»

«Блин, я уже надеюсь, что ты в плену или в госпитале если честно. Татьяна Михайловна настаивает, что нужны похороны, и с ней Алина эта, если ты её помнишь, вечно ей больше всех надо было, что свадьбы, что встречи выпускников, что похороны… А я же не могу им запретить. Не представляю, как это всё потом разруливать юридически, наверное по судам затаскают. Я поищу юристов заранее, не ты же первый в такой ситуации. Напиши мне когда сможешь, я каждый день проверяю»

«Я не пошёл на похороны, ну их нахуй всех. Олег, если ты не можешь ответить, то тупо бы лайкни что-нибудь или хоть какую-то активность на странице прояви, никто кроме меня узнает, я клянусь»

«Вот это неделька была, я тут выкупил твою хату чтобы она твоему ёбнутому дяде из Казани не досталась))) Мразь та ещё. Ты мне должен теперь что-нибудь. Шучу. Напиши мне.»

«блин прости меня за эту безобразно простыню если ты успел ее почитать, я все стёр уже. Я на самом деле не думаю ничего из этого, просто напился. Свяжись слтсглй как можно скорее как угодно пожалуйста я тебя очень прошу»

«бля Волков я тебя умоляю просо дай мне знать что ты жив, как м угодно способом, я тебе обещаю я даю слово я больше никогда в жизни ни л чем тебя не попрошу мы болше никогда можем не разговаривать больше и не видеться если ты не хочешь или не можешь я обещаю что не буду тебя искать или пытаться связаться просто пожалуйста дай мне знать и я обещаю мне никогда Больше ничего от тебя не будет нужно я никогда больше не напишу я понимаю что у тебя никогда ничего не бывает просто я все понимаю но я я так не могу больше, мне очень страшно»

«о господи»

«Блин, я теперь тоже наверное умру»Драмы то развёл, подумал тогда Олег. Ничего не умер. И без меня всё можешь.
Треснутый экран чужого телефона сиял ему в рожу, будто автомобильные огни в ебло оленю или кролику.
Он лайкнул Серому аву перед тем, как выйти из страницы и не заходить туда больше никогда. Малодушно, как школьники делают.