-
взгляд в затылок самому себе, взгляд неотвратимой и ожидаемой смерти
Торжество мастерства, уже почти не скрывающего свою тщету, фиксирующего поражение: великий русский художник приезжает на Запад, но не несет света с Востока, ему нечего сказать. Ему также нечего привезти назад, он ничего не видит. Всемирная отзывчивость русской души — миф. Диалог между культурами возможен еще меньше, чем диалог с живыми людьми. Есть только ностальгия — не тоска по дому, а уютное преддверие смерти, населенное картонными фигурками близких небытие, в которое можно сбежать от неслучившейся жизни
меня любит часть ее, вот и все. Жизнь необязательно нужно понимать – только принимать
…сам того не желая, написал не мемуары, а трагедию, вернее трагедийный по природе героический эпос, где не добро борется со злом, а одни герои – с другими, и каждый из противников – лишь орудие высшей силы в лице «мирового капитала» или «мирового интернационала», враждующих между собой, как две партии олимпийских богов при осаде Трои.
Мы знаем, что во вселенной плавают миры, ограниченные временем и пространством. Они распадаются и умирают, но в этих равнодушных мирах, не имеющих цели ни в своем существовании, ни в гибели, некоторые их части одержимы такой страстностью, что кажется, своим движением и смертью преследуют какую-то цель
Он похож сейчас на человека, который внезапно узнал, что говядину можно не только есть, баб не только ебать
Презервативы были презираемой слабостью. Считалочсь, что проще вылечить триппер. Считалось, что они снижают потенцию, годятся только педерастам, а баб, которые просят гондон, нужно бить
Что есть жизнь? Пепел, зола… и еще рассказ
Человек — единственное животное, которое хоронит своих мертвых
Меня всю жизнь учили, что есть только факты, что факты — упрямая вещь, что нет ничего, кроме факта. Ерунда. Нет ничего лживее факта, любой факт можно исказить, любой факт можно представить в совершенно противоположном свете. Миром управляют общности, а не факты, а миф имеет прямое отношение к общности
И одна из этих общностей, — пишет великий Алексей Федорович Лосев, — любовь
Такие пейзажи являются нам во снах как преддверие страны мертвых. Мы стояли на разной высоте и на разном расстоянии друг от друга, поэтому одни фигуры выглядели крупнее и четче, другие – мельче и туманнее. Я мысленно соединил всех нас линиями сообразно связям, которые между нами существовали, и заметил, что вязь этих сложно переплетенных извилистых нитей образует подобие орнамента. В нем чудились фрагменты латинских и кириллических букв. Казалось, если расшифровать эту тайнопись, можно узнать о жизни и смерти что-то очень важное, такое, чего иначе никогда не узнаешь, но одновременно я понимал, что смысла здесь не больше, чем в оставляемом волнами на прибрежном песке узоре из пены.
Общение с людьми не поджигает мысли, наоборот: гасит ее. Люди — сущие гасильники, гася в себе следы ими не осознанной собственной мысли, они заменяют ее суррогатами: штампами быта, сегодняшний застой и т.д. Я устал не от людей, а от «умственной» их отрыжки; она всегда — вонь, от нее бежишь как от нужника.
Христианство как систему взглядов создали не евреи, а греки, использовав евреев и их веру как прототипы в классической греческой трагедии. История про героя, сына бога и земной женщины, идущего по пути рока и отдающего жизнь во имя своих идеалов — это эталонно греческая история. Тема Логоса, рождаемого в пространстве абсолюта и превращающегося сначала в звук, а затем и в силу, преображающую мир — это ключевой лейтмотив греческой философии, и Иисус в роли Логоса — не более чем философская метафора. Но Церковь, именно как организационная система — это, конечно, продукт главным образом латинского мышления и римской культуры. Аскеза и пророчество — это к евреям; богословие, эстетика, ритуал — к грекам; а вот иерархия, порядок и кадровое священство — к римлянам.
Ебут друг дружку и деньги в кружку
Что-то меня гнетет, какая-то пустота, вялость, все погасли, все уснули, все будто 20 лет друг на друге женаты.
…В каком-то смысле писатель пишет все время одно и то же произведение, и все его книги есть вариации того, что он сам не вполне знает, и поэтому пишутся эти несколько или десяток книг. Книги — это одно пространство, в котором устанавливается смысл. И, соответственно, самое интересное — не материальное и сюжетное содержание какой-то отдельно взятой книги; самое интересное — почувствовать, увидеть или понять, что варьируется от книги к книге, что в самой книге является ее голосом, звуком, латентным текстом, — латентным не потому, что художник его скрывал, и не потому, что читатель произвольно и субъективно вчитывает нечто, а потому, что бытие никогда не умещается ни во что существующее, в том числе — в существующую книгу. А в книге есть голос бытия; голос бытия по определению есть то, что сам носитель бытия, или существующий в бытии, не вполне знает, и он создает пространство, в котором будет вращаться не вполне знаемое, обрастая все большим и большим знанием и смыслом, — в том числе и в наших головах (если они уловили это общее, которому только и можно радоваться)
Но само по себе формирование убеждений, как процесс — не происходит в безвоздушном пространстве. Убеждения — это всегда некая производная от имеющейся у человека картины мира. Он как-то понимает и представляет мир, пропускает через это понимание входящий поток информации — и делает свои выводы: где правда, с кем он, кто враг, за что идёт борьба и т.д. И вот эта картина мира — она есть продукт некой рефлексии, «отзеркаливания» и упрощения реальности; сведения многообразия жизни к чему-то объяснимому, пусть даже ценой потерь в деталях.
И это очень редко когда является индивидуальной работой. Надо обладать титаническим умом и не менее титанической эрудицией, чтобы пытаться строить свою картину мира самостоятельно. Чаще мы используем «общие места», некий набор положений, принимаемых на веру, начиная с самого элементарного — как, какими словами называть то или иное явление, событие, сущность. И этот набор схем, позволяющих нам «схватывать» и осмыслять реальность, даёт базовый корпус знаний, который человек получает по мере взросления — от родителей, в школе, в информационной среде.
здесь все умело месят, но получается не замес, а месиво.