Солнечная ночь – глава 17
Подстраиваясь под неспешные шаги госпожи, директор держал её за руку и шёл рядом. В какой-то момент он остановился. Присмотревшись, я увидел, что она о чём-то ему говорит. Директор Чхве наклонился ближе и, внимательно слушая, кивал.
Я стоял в мастерской на втором этаже и пытался рассмотреть выражение его лица, но не решался подойти ближе. Предчувствие подсказывало: стоит только приблизиться к окну – он сразу поймёт, что за ним наблюдают, и отвернётся. Директор, прогуливающийся с госпожой по небольшому саду перед домом, выглядел как обычно: всё то же непроницаемое лицо и безупречная осанка.
И всё же произошла едва уловимая перемена. Наверное, я бы даже не заметил, если бы не следил за ним так внимательно. На его лице она никак не отразилась, но возникло ощущение, будто он сбросил с плеч невидимый груз. Прежде, даже находясь в своём огромном особняке, директор всегда выглядел настороженным, словно окружённым невидимыми шипами.
Возможно, сейчас эти острые шипы, делающие его недосягаемым, скрылись. Что именно стало причиной – его тётя или же уютный дом посреди природы, – не имело значения. Важно лишь то, что он смог спокойно вздохнуть.
Когда я обернулся на знакомый голос, ко мне подошла женщина, проводившая меня на второй этаж.
— Спускайтесь на обед. Поешьте с моим мужем, пока самоним и управляющий директор не сели.
Она бросила любопытный взгляд за окно, туда, куда мгновение назад смотрел я, и вскоре заметила двух человек.
— Они так хорошо ладят, правда? Наверное, не найти других таких племянника и тёти, чья связь была бы крепче, чем у родителей с родными детьми.
Это прозвучало как преувеличение, но я не мог пропустить её слова мимо ушей. Как ни посмотри, а это странно. Мне, выросшему сиротой, казалось, что ничто не может быть сильнее уз между родителями и их детьми. Однако она явно не находила в этом ничего необычного и ещё более довольным голосом добавила:
— Самоним заботится о директоре, как о сыне. Возможно, потому что родных детей у неё нет. И хотя племянников предостаточно, только к исполнительному директору она относится по-особенному. Но это точно не потому, что теперь он владеет всем состоянием корпорации! — женщина решительно покачала головой и замахала руками. — Просто самоним с самого начала к нему привязалась, и директор это чувствует. Он никого не признаёт, но её мнение для него всегда имеет вес.
— Ох, всё-таки жаль их. Оба лишились семьи и остались в одиночестве, — она сочувственно цокнула языком.
И всё же я не мог отделаться от мысли, что это не было обычной связью людей, объединённых одиночеством. Причина могла крыться куда глубже.
— Это была мастерская покойного художника Кима, супруга самоним.
Когда я неопределённо улыбнулся на последующий вопрос «а вы не знали?», она повернулась ко мне и добавила:
— Кажется, они поженились, когда обоим было почти под сорок. Пусть самоним и незряча, она из очень хорошей семьи, поэтому родня художника Кима не возражала против их брака. После свадьбы они жили душа в душу. Даже удивительно, правда? Слепой человек и художник нашли друг друга и были так счастливы вместе.
Это правда удивительно. Тот, чьё искусство доступно только зрячим, и тот, кто не может видеть, полюбили друг друга.
— Если бы только художник Ким не ушёл так внезапно. Они успели прожить всего десять лет после свадьбы, — женщина с тяжёлым вздохом покачала головой. — Но его друзья не забывают о нём и по сей день приходят в мастерскую. Директор Сон, кстати, тоже здесь часто бывает.
Только после этого я понял связь между директором Соном и госпожой. Вероятно, она и есть мой покровитель. Значит, ей известно, кто я? Хотя нет, когда мы встретились, она не знала, что я рисую. Размышляя о том, как много директор Сон мог рассказать ей обо мне, я вдруг почувствовал на себе взгляд и обернулся.
Женщина, вспомнив о чём-то при упоминании директора Сона, посмотрела на меня с широкой улыбкой.
В ответ на мой растерянный взгляд она тихо прошептала, словно делясь секретом:
— Наш директор вам его напоминает?
Кого «его»? Мои глаза расширились. Однако последующие слова заставили меня пожалеть, что предел их размера уже достигнут.
— Директор Сон сказал, что наш управляющий директор очень сильно напоминает Хён У его первую любовь.
— Всё в порядке. По телевизору говорят, что любовь между мужчинами больше не считается чем-то зазорным. Так что не волнуйтесь. И кстати, управляющий директор ничего об этом не знает.
Женщина улыбнулась, ободряюще похлопала меня по плечу и первой спустилась вниз. Но ничего не было «в порядке». Я не мог «не волноваться» и просто замер на месте, не в силах пошевелиться.
Пока я стоял там и пытался понять, зачем директор Сон рассказывает всем о моей первой и неизвестной даже мне самому любви, в комнате появился директор Чхве, чьи слова также застали меня врасплох. Логично было предположить, что раз сегодня воскресенье и он не был здесь уже месяц, ему захочется провести тут больше времени. Но директор, поднявшийся за мной на второй этаж, объявил, что нам пора уезжать.
— Уже? — спросил я, подразумевая: «Вы уже готовы уйти?»
Для него это место было единственным, где он мог вздохнуть полной грудью. И мне казалось, ему стоит набрать побольше «воздуха» на ближайший месяц. Однако он понял мой вопрос по-своему.
— Если вам здесь так нравится, я могу порекомендовать вас на работу в этот дом.
Я оторвался от картины, которую разглядывал, и повернулся к нему. Директор Чхве не сдвинулся с места. Только его взгляд переместился на полотно, ещё секунду назад занимавшее моё внимание. Вероятно, то, что я был слишком увлечён картиной и даже не сразу заметил его появление, не оставило у него сомнений в моём особом интересе к ней.
Когда я посмотрел на него, как бы спрашивая: «Что вы имеете в виду?», он кивком указал на остальные картины в комнате.
— Как думаете, кто её написал?
Я не стал отвечать, но его это, кажется, ничуть не смутило. Директор засунул свою здоровую руку в карман и вперился в полотно ещё более сосредоточенным взглядом.
— Кажется, его зовут Кей Ли. Корейский художник, но работает в Америке.
Псевдоним «Кей Ли», сорвавшийся с его губ, появился случайно, из-за почтового ящика. Когда прошлый жилец съезжал, он, видимо, слишком спешил и не успел полностью стереть своё имя с ящика, поэтому на нём осталась только буква «K». А я, абсолютный затворник, с головой ушедший в живопись, поначалу и не подозревал, что все соседи начали между собой звать меня Кеем.
Наверное, они выбрали это прозвище, чтобы поддразнить подозрительного азиата, который плохо говорил по-английски и почти не выходил из квартиры. Но позже, когда мы познакомились поближе, «Кей» уже слишком прижилось, так что я не стал заморачиваться и исправлять их. Да и правильно выговорить моё настоящее имя им было бы слишком сложно.
— Говорят, сейчас он довольно популярный художник, — бросил директор Чхве с таким безразличием, словно пересказывал какую-то незначительную заметку из газеты. Но это всё равно немного удивляло. Неужели здесь он и впрямь чувствует себя свободнее? Директор стал непривычно разговорчив, и хотя слушать о себе было неловко, я старался поддержать этот разговор.
— У него явно выдающиеся способности. Всего шесть лет в Америке, а уже успел сделать себе имя.
От его слов меня замутило. Откуда он узнал, что я живу там шесть лет?
И вообще, вопросов становилось всё больше. Так покровитель, который спонсировал меня первые три года после отъезда в Америку, – правда его тётя? И через неё директор что-то узнал обо мне? Но как много? Я был настолько напряжён, что не мог даже осмыслить это очередное невероятное совпадение. Меня охватил страх, что сейчас он спросит, не я ли написал эту картину.
Директор Чхве, будто почувствовав мой взгляд, в котором смешались страх и любопытство, обернулся на меня.
— Этого художника поддерживала моя тётя. Поэтому каждый год он присылает ей по одной своей работе, — он поднял глаза на картину и холодно добавил. — К счастью, цены на его творчество продолжают расти, так что, полагаю, вложения того стоили.
Действительно, к счастью. И хотя я сам того не знал, но раз цены на мои картины растут, возможно, он не будет слишком зол на меня, когда правда вскроется. Вот только это было не совсем то, что я хотел услышать.
Нерешительно запнувшись, я встретился с его настойчивым взглядом, вопрошающим: «Что?» Однако слова никак не шли с языка. Внезапно нахлынувший стыд сковал меня. Я редко испытывал проблемы с контролем эмоций, но рядом с этим мужчиной почему-то не мог с ними совладать. Подавляя волнение, я осторожно спросил:
Он снова равнодушно уставился на картину.
Каким будет ответ? Сердце глухо застучало. Впервые в жизни я так нервничал из-за чьей-то оценки. Но директор, не зная о моих переживаниях, вместо ответа поднял руку и поправил чуть накренённую раму картины. Прищурившись, он удостоверился, что она висит идеально ровно, и неспешно заговорил:
Казалось бы, это была похвала, но почему-то от неё веяло холодом. Меня словно окатили ледяной водой.
Мой голос, перешедший на шёпот, видимо, показался ему странным, – директор удивлённо посмотрел на меня. Но затем твёрдо и уверенно ответил:
— Это должен выяснить тот, кто её написал, — произнеся это, он одарил меня ещё более изумлённым взглядом.
Вероятно, потому что в тот же миг на моих губах расплылась неконтролируемая улыбка. Я отдавал себе отчёт, что улыбаться сейчас неуместно, но эти холодные слова были именно тем ответом, в котором я нуждался.
Говорят, когда влюбляешься в человека, даже его кашель звучит для тебя как музыка. Пусть это не совсем то же самое, но его спокойная, почти равнодушная фраза поразила меня. Он словно понимал ту часть меня, о которой даже не знал. Проблема в том, что чем дольше директор смотрел на меня, тем холоднее становилось выражение его лица. Я с опозданием стёр улыбку, на что он лишь чуть приподнял одну бровь.
— Не хочу лезть не в своё дело, но завидовать чужим картинам ещё рано. Лучше сосредоточиться на своих и довести их до совершенства. Если, конечно, вы планируете продолжать рисовать.
Директор нахмурился. Видимо, из-за моего невнятного ответа он решил, что я расстроен. Однако, несмотря на выражение лица, его голос звучал мягко, и я понял: он пытается меня утешить. Хотя сами слова нисколько не утешали.
— Если будете стараться, то и вы, господин Ли Хён У, сможете писать не хуже.
Моя неразговорчивость явно его раздражала, поэтому он показал свой редко проявляющийся соревновательный дух:
Сузившийся взгляд директора давил на меня безмолвным вопросом: «Не веришь мне, что ли?»
Он, кажется, был не совсем доволен ответом, но, быстро проверив время на своих наручных часах, предложил идти. На душе было неспокойно из-за того, что я в каком-то смысле обманывал его. И всё же раскрыть правду я тоже не мог, поэтому молча отошёл от своей картины и направился к выходу. Однако тот, кто сам предложил уйти, и не думал двигаться. Увидев, что он стоит с одной рукой в кармане и не сводит с меня глаз, я вдруг пришёл к одной мысли.
Директор так разговорился не потому, что чувствовал себя здесь комфортнее, – просто ему нужно было что-то обсудить со мной, но он не мог сказать прямо и потому ходил вокруг да около. Я остановился и развернулся к нему. В этот момент он, как и ожидалось, отвёл от меня взгляд.
— У меня… небольшая мизофобия.
«Не просто небольшая», – едва не вырвалось у меня. Он же, похоже, слегка смутился, хотя по-прежнему держал спокойное лицо. Не поднимая глаз, директор Чхве тихо откашлялся и продолжил:
— Поэтому, даже если вещи в доме не грязные и не пахнут, мне хочется заменить их, когда я вижу, что ими кто-то пользовался. Даже если никакого запаха нет, — сделав особый акцент на запахе, он обошёл меня и стремительно вышел из комнаты.
Я ожидал продолжения, однако он просто испарился, оставив меня в недоумении. Поразмыслив над его словами, я наконец понял, в чём дело.
Так он пытался намекнуть мне, что от меня не воняет? Видимо, заметил, как я обнюхивал себя утром. Медленно последовав за ним, я с удивлением обнаружил, что в моей голове без конца повторяется слово «милый».
Но словно в наказание за то, что приписал ему не соответствующий образ, как только я сел в машину, меня настигло испытание: поскольку директор верил в то, что люди – существа забывчивые, мне пришлось потратить двадцать минут на повторение теории и дорожных правил, прежде чем завести двигатель.