Солнечная ночь – глава 9
С самого детства я привык рисовать в тишине, поэтому не особо любил что-либо, связанное со звуками. Музыка, фильмы и телевидение как-то проходили мимо меня. Вместо этого мне нравилось время от времени слышать обычные звуки повседневной жизни. Например, беспорядочный и шумный гул людей в разгар дня, когда я находился в своей тихой мастерской. Однако быть частью этого шума мне не хотелось.
После нескольких выставок в галерее Фреда, с которым у меня был контракт, мне, как главному действующему лицу, пришлось появиться на одном мероприятии. Это была самая обычная коктейльная вечеринка, но час, проведённый там, казался настоящей пыткой. Болтовня гостей сливалась в единый гул, который заглушал даже внутреннюю тревогу от пристального внимания, направленного на меня, – я будто оказался в центре торнадо. С тех пор, несмотря на угрозы представителя галереи, Анны, я больше не появлялся на подобных вечерах. К счастью, это списали на эксцентричность, свойственную художникам.
Возможно, поэтому я и полюбил ночь. Пусть в темноте краски и блекнут, но покой, который дарит ночная тишина, по-настоящему захватывает. Особенно, когда ты хочешь чем-то насладиться.
Голубое небо и тёмный дом с горящими окнами.
Кто бы мог подумать, что на картине они будут выглядеть настолько гармонично? Если бы не ощущение диссонанса, продиктованное здравым смыслом, их сочетание казалось бы совершенным. И всё же именно это «нереальное совершенство» пугало своей правдоподобностью и вызывало настоящую бурю эмоций. Картина была подобна зеркалу, отражающему любого, кто на неё смотрел.
Низкий, лишённый эмоций голос вернул меня в реальность, и я обернулся. Передо мной стоял мужчина в строгом костюме с перебинтованной правой рукой. Он был выше меня на семь-восемь сантиметров, но из-за расправленных плеч и прямой осанки казался ещё больше. На вид – около тридцати лет. Лицо не классически красивое, но приятное, с аккуратными чертами. Мы встретились взглядами в тусклом коридоре.
Возможно, Бог действительно существует. И чтобы посмеяться над тем, кто в него не верит, он в очередной раз использовал судьбу и случайность.
В его словах чувствовалась сила, а взгляд стал ещё более отстранённым.
Директор какое-то время пристально смотрел на меня, а затем молча направился на второй этаж. Только когда он исчез, я осознал, как быстро бьётся моё сердце. Что это со мной? Приложив руку к груди, я последовал за ним.
Постучав в дверь, я не услышал ответа и спустя несколько секунд осторожно открыл дверь. Он стоял посреди спальни, уже без пиджака, и развязывал галстук здоровой левой рукой. Стоило ли входить? Ему наверняка нужно помочь раздеться, но, как и тётушка днём, я не решался ступить на чёрный ковёр. Как вдруг – плюх – прямо передо мной упал его галстук.
— Откройте дверцу первого шкафа, там стоит корзина.
Хотя он говорил вежливо, это прозвучало скорее как приказ, чем просьба. Я уже поднял галстук, чтобы положить его в корзину, но заметил, что он не двигается и пристально смотрит на меня. Может, хочет что-то сказать? Директор молча указал на пуговицы на своей рубашке.
Ах, точно. Наверное, одной рукой ему будет трудно их расстегнуть.
Я обернулся и шагнул к нему. От него исходил свежий аромат. Из-за нашей разницы в росте мне пришлось бы запрокинуть голову, чтобы увидеть его лицо. И это было к лучшему.
Моё сердце, почти не реагирующее на других людей, снова бешено забилось, отдаваясь сильной пульсацией в кончиках пальцев. Я осторожно расстёгивал одну пуговицу за другой, чувствуя, как дрожат мои руки.
Если бы кто-то из тех, кто хорошо меня знает, увидел эту сцену, то ни за что бы не поверил своим глазам. Поколебавшись, я вытащил подол его белой рубашки, заправленной в брюки, расстегнул последнюю пуговицу и резко отступил назад.
Когда я поднял голову, он по-прежнему неподвижно смотрел на меня. Неужели нужно будет и штаны с него снять?..
— Только пуговицы, — словно прочитав мои мысли, он коротко уточнил задачу.
Когда я последний раз прикасался к кому-то?
Чтобы расстегнуть пуговицы, мне нужно взяться за верхнюю часть брюк, прилегающую к его животу, но тогда мои пальцы неизбежно коснутся голой кожи. До поцелуя с Фредом несколько недель назад мой последний опыт близкого контакта с кем-то был ещё в те времена, когда я работал курьером. Как и всем бездомным ребятам моего возраста, мне приходилось ночевать в маленьких комнатах, предоставляемых ресторанчиками. Возможно, дело было в моём лице, но я периодически просыпался среди ночи от того, что кто-то трогал меня и украдкой целовал.
Я всегда был довольно равнодушен к сексу и за всю жизнь, кроме первого и единственного слушая поллюции, никогда не испытывал к кому-то так называемого влечения. Возможно, этот опыт всё ещё живёт во мне. Когда мои пальцы едва коснулись его упругой кожи, сердце вновь заколотилось.
Расстегнув пуговицу, я поспешно отступил и спрятал всё ещё дрожащие руки за спину. К счастью, он не обратил на это внимание и потянул молнию брюк левой рукой. Словно провинившийся преступник, я отвёл взгляд и, подняв с пола одежду и галстук, направился в гардеробную. Там открыл дверь первого шкафа, о котором он говорил.
Внутри не было ничего, кроме корзины и пустых вешалок, на которые, по-видимому, вешали вещи, а утром их забирал человек, приходивший за стиркой. Как только я повесил всё на вешалку, что-то неожиданно протянулось ко мне сбоку. От неожиданности я вздрогнул и развернулся. Он стоял передо мной и протягивал свои брюки.
Стоя бок о бок в узком дверном проеме, я ощущал тепло его тела, прикрытого теперь одним нижним бельём. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы не смотреть в сторону директора и сосредоточиться только на словах.
— Не вешайте вещи так, чтобы крючок вешалки смотрел внутрь. Переверните их, чтобы можно было сразу взять и снять.
Я не сразу понял, что он имел в виду, но затем заметил, что один из крючков действительно смотрит в другую сторону. Так вот в чём дело? Я быстро перевернул его и взглянул на директора, ожидая дальнейших указаний.
Я перевесил рубашку, лицевая сторона которой была направлена к пиджаку.
— Брюки сложите ровно пополам.
Слово «ровно» заставило меня нервничать, и только после нескольких попыток мне удалось нормально их сложить.
Я переставил брюки на нужное место. После этого не последовало никаких замечаний, и я уже решил, что всё сделано, как вдруг он поднял левую руку и выровнял расстояние между вешалками.
Ах, это тоже важно. Сделав новую мысленную пометку, я вдруг осознал, что все вещи уже завтра заберут на стирку. То есть этот шкаф увидит только уборщица… С лёгким разочарованием я разглядывал первый в моей жизни идеальный порядок. После этого прозвучало очередное поручение – беспристрастное и даже немного раздражённое:
Его слова заставили меня оторваться от шкафа. Пройдя узкую гардеробную и коридор, я оказался в ванной, вся поверхность которой была окрашена в белый цвет. Из-за этого и так огромное помещение выглядело ещё просторнее.
Решив отложить осмотр на потом, я сразу подошёл к ванне. Она была квадратной и, кажется, легко могла вместить в себя троих человек. Я наклонился над ней и открыл единственный кран. Вскоре оттуда хлынула вода.
Невольно подставив ладонь под струю, я резко выпрямился от неожиданно пришедшей в голову мысли: такой дотошный человек, как он, наверняка захочет проверить температуру. Но единственный кран регулирует только подачу воды и не поворачивается в стороны.
К счастью, она не настолько горячая, чтобы в неё нельзя было окунуться, но всё же... Я поднялся и оглядел ванную. Где-то должен быть термометр. Однако на видимых полках не было ничего похожего. Может, он в закрытом шкафчике рядом с раковиной?
— Ищу термометр… — низкий голос, прозвучавший в ванной, заставил меня резко обернуться, и в тот же миг я потерял дар речи.
Директор прошёл мимо – совершенно голый, даже без нижнего белья, с каменным выражением лица, будто перед ним был не человек, а мебель.
Изо всех сил стараясь не опускать взгляд ниже его лица, я ответил:
— Подумал, вы захотите проверить температуру воды.
— Незачем, — произнёс он, слегка повернув корпус, и неспешно зашагал к наполняющейся ванне. Рельефные мышцы перекатывались под его кожей от каждого движения. — В ванной есть датчик температуры.
Его слова, прозвучавшие несколько раздраженно, прошли мимо моих ушей. Когда он отвернулся от меня и ступил в ванну, я замер, заворожённо глядя на его спину. Мне всегда казалось, что любое человеческое тело по-своему прекрасно – будь то морщинистая восьмидесятилетняя старушка или тучный мужчина лет пятидесяти. Ведь они являются частью природы, и одного этого уже достаточно, чтобы видеть в них красоту.
Хотя, возможно, есть некий стандарт «красоты». В конце концов, ведь существуют тела, которые кажутся особенно привлекательными? Например, как у него – такое идеально гармоничное. Я едва удержался от соблазна схватить бумагу и карандаш, чтобы запечатлеть эти совершенные пропорции, пока контуры его спины не изменились.
Почувствовав мой взгляд, он сразу же обернулся и прищурился, как бы спрашивая: «Ты что делаешь?» И неожиданно для самого себя я ответил:
— Ваши трапециевидные мышцы прекрасны.
Но они действительно прекрасны.
Покидая ванную, я ощущал, как его глаза прожигают мне спину.