.. либо – удобный _тому или иному_ сообществу идол:

«Поскольку границы смыслу положены как бы внутри самого мира, мир такой, что всё равноценно, постольку опыт мира как целого (опыт беспредметного мира), столь важный для Витгенштейна и многих других, оказывается _пустым_. Он только указывает на то, что "смысл мира" должен лежать за пределами мира, но нет никакого за-пределами-этого-мира, из клетки нет выхода. Поэтому даже представления о Боге не могут предполагать никакого иного Бога, кроме уже описанных Витгенштейном опытов-переживаний. Бог-за-пределами-мира либо абсолютно неизвестен (не в смысле такого вот непознаваемого статуса, а просто: неизвестен, нет такого), либо – удобный тому или иному сообществу идол. Если мы понимаем логику нашего языка, из которой стало ясно, что кроме фактического смысла никакого другого нет, тогда мы неизбежно храним молчание относительно "Бога" и опыта беспредметного мира. В противном случае есть риск _потерять какое-то важное незнание_, включиться в теологический дискурс (т.е. стать идолопоклонниками) и не увидеть нашего положения в-клетке. Сказать иначе: равно и неопозитивисты, и теологи, и этики уничтожают "действительный" опыт беспредметного мира как он (и мир и опыт) есть; одни его не признают, другие о нём говорят. Молчание – это безусловный "императив", альтернативный и тому и другому. Прежде всего, однако, молчание подчеркивает неискупаемость профанного мира. Уместна аналогия. Если удивление тому, что мир существует, сродни какому-то чувству-переживанию Бога и одновременно сходится с удивлением перед тем, что язык как таковой существует, то возможно в этом смысле сказать, что язык – это Бог. Предложение бессмысленно, однако, оно показывает, что язык – прежде всего в стремлении выйти за рамки себя самого, обнаруживая тем свою границу – и только язык и всего лишь язык есть "Бог". Иными словами: _говоря о Боге, человек преклоняется перед клеткой собственно(го) языка_. Этика заключительного афоризма Трактата в том числе в попытке освобождения, обнаружение существа бессмыслицы показывает только абсолютную безнадежность».

(К. А. Родин, «Этика Л. Витгенштейна в контексте постметафизики "Логико-философского трактата"»)