Дом Муаярда

Где тишина поглощает время и пространство, где каждый звук тонет в пустоте, неумолимая тень преследует без передышки. Мир за окнами? Мираж. Он чужд, он далёк. Каждый взгляд лишь усиливает дистанцию, подчеркивает стену между тобой и всем остальным. Руки — холодные, безжизненные. Но внутри всё бурлит. Мысли, разбросанные, не могут найти своего места.

Завтра? Завтра — это абстракция, мираж, который либо сбудется, либо растворится в воздухе, как пустой обещанный звук. Зачем вообще думать о завтрашнем дне, если здесь, сейчас, всё настолько несущественно?

В этом месте, где пространство кажется знакомым, но отчуждённым, наступает ночь. Ночь, которая не заканчивается. Каждый вдох — последний. И, тем не менее, какой-то тусклый свет пробивается, напоминая, что есть что-то важное. Но это не сейчас. Это когда-то. Или никогда.

Время здесь не существует, оно изгибается, распадается. Оно сдерживается, его не склеить в логичную линию. Каждый момент — это осадок, осколок от урагана мыслей, которые так и не ушли. Завтра? Это всего лишь слово, которое однажды может приобрести смысл. Или вообще исчезнуть.

Но вот, среди этой бесконечной тирании времени, кто-то должен пробудиться. Кто-то должен встряхнуть себя и понять: если ты не убьешь в себе того, кто хочет жить, ты не выживешь.

Я не ждал, что кто-то из вас это поймёт, но уверен, что вы все об этом подумаете, когда окажетесь в доме. Дом, который создал для того, чтобы быть уютным или комфортным. Это место для испытаний. Вы будете смотреть в глаза смерти. Все вы результат ваших собственных ошибок, ваших пороков, ваших преступлений. Я здесь, чтобы доказать, что человек не может жить. В каждый момент, когда вы решите, что вы стали лучше, я напомню вам, кто вы есть на самом деле. Помните, пока вы находитесь здесь, — я наблюдаю. Вы испытаете всё. Страх. Боль. Откровение. Это мои правила. И по ним живым выйдет только один. Остальные… вы знаете, что с вами будет.

Холод впился в её тело, как тысяча ледяных игл. Виола резко открыла глаза и тут же зажмурилась от режущего света старинной люстры. Её щека прижималась к холодному паркету, который, казалось, вытягивал последние крохи тепла.

"Твою мать, что за..." — мысли путались в голове. Первым порывом было списать всё на дурной сон, но противный металлический привкус во рту и саднящая шея кричали об обратном. Запах — смесь застоявшейся сырости и чего-то похожего на ржавчину — только подтверждал: всё происходит наяву.

Виола медленно села, борясь с головокружением. Сердце колотилось как бешеное, пока глаза жадно впитывали детали окружающего пространства. Огромная гостиная выглядела как декорация к фильму ужасов: облупившиеся деревянные панели, выцветшие обои с едва различимым цветочным узором, паутина в углах под потолком, который терялся где-то в полумраке. Где-то в глубине дома монотонно тикали часы, отсчитывая секунды этого кошмара.

Рука машинально потянулась к шее, и пальцы наткнулись на что-то холодное и металлическое. Ошейник. Тяжёлый, плотно прилегающий к коже, с какими-то электронными внутренностями и дисплеем, на котором светилось её имя.

— Какого хрена... — Виола провела пальцем по светящимся цифрам на экране.

Шорох слева заставил её вздрогнуть. Парень, лет двадцати одного, с взъерошенными волосами, пытался сесть, опираясь на локоть. На его шее поблёскивал такой же ошейник с надписью "Макс".

— Что за дичь? — пробормотал он, ощупывая металлический обруч.

Виола схватилась за ближайшее кресло, поднимаясь на дрожащие ноги. Пыль с обивки взметнулась в воздух, заставив её чихнуть.

— Где мы, чёрт возьми?

Макс только пожал плечами и, пошатываясь, направился к массивной двери с железной решёткой. Дёрнул ручку раз, другой.

— Заперто, — процедил он сквозь зубы. — Офигенно просто.

Звук падающей книги заставил их обернуться. Из-за массивного письменного стола поднималась девушка в деловом костюме, который сейчас выглядел помято и неуместно. На её ошейнике мерцало "Марьяна".

— Вы кто такие? — её голос дрожал, но в нём чувствовалась попытка сохранить самообладание. — Это какой-то розыгрыш? Шоу?

— Да какое нахрен шоу?! — взорвалась Виола, в бессильной ярости ударяя по своему ошейнику. — Что это за хрень вообще?!

— Тише-тише, — Макс примирительно поднял руки. — Давайте без истерик. Никто из нас не знает, что происходит.

Марьяна медленно осматривала комнату. Её взгляд скользил по потемневшим от времени картинам, остановился на античном граммофоне в углу, который, казалось, застыл в вечном молчании.

Глухой стук из-за потёртого дивана заставил всех замереть. Высокий мужчина в растянутом свитере неуклюже поднялся на ноги. "Арсений" — светилось на его ошейнике.

— И вы... тоже здесь очнулись? — голос был хриплым, будто со сна. Он машинально потёр шею под металлическим обручем. — Что за херня с этими ошейниками?

— Мы тут все такие «счастливчики», — буркнул Макс. — И это далеко не самое странное, поверь.

Громкий треск разорвал напряжённую тишину, и все вздрогнули. Старый граммофон, стоявший в центре комнаты, ожил, издавая скрежет иглы. Затем раздался голос. Глухой, металлический, похожий на шёпот, усиленный динамиком:

— Добро пожаловать в Дом Муаярда. Здесь вас будет проверять человечность. Выживет лишь один. Ибо каждый из вас достоин быть наказанным. Но не все из вас поймут это до конца. Возможно, кто-то из вас уйдёт отсюда живым. Но это не значит, что он выйдет победителем. Потому что этот дом не о том, чтобы жить. О том, насколько глубоко вы способны опуститься, чтобы выжить. Нарушение правил карается болью. Правила вы будете узнавать только тогда, когда будете их нарушать, чтобы мне не было слишком скучно. Каждый из вас преступник. Каждый — эксперимент. Но только один из вас выйдет отсюда, и тот, кто победит, будет по-настоящему лишён человечности. Не поддавайтесь сомнениям. Не думайте, что здесь есть выход. Он есть. Но не для вас всех. Дом Муаярда не прощает слабых. Игра начинается… сейчас.

Металлический голос сочился ядом, смакуя каждое слово: проверка человечности, один выживший, наказание... Каждая фраза била, как хлыст.

Пол под ногами задрожал. Из углов комнаты выдвинулись металлические конструкции — длинные лезвия и шипы, сверкающие, как свежая кровь. Крики прорезали воздух.

Как только комната наполнилась глухим, нечеловеческим шумом, когда воздух стал пропитан скрежетом и треском, каждый почувствовал, что что-то необратимо изменилось. Пространство сжалось. Нечего было скрыться — всё, что вокруг, либо стены, либо блестящие лезвия, тихо щелкавшие, приближаясь.

— Ну что, кто-то решил стать участником "Выживание по-муаярдски"? — пробурчал Макс, осматриваясь, как будто выбирал, где спрятаться. — Или это групповая скидка?

Макс пробежался взглядом по комнате, собирая факты. Он не мог позволить себе роскошь игнорировать детали. Вот Виола с напряжённым лицом. Все её попытки скрыть страх бессмысленны, он чувствует это. Арсений стоит в стороне, усталый, но настороженный. Его глаза не обманывают. Марьяна с её гримасой сарказма. Явно не нравится происходящее. Ясно. Макс всегда держит голову холодной. Аман нервно дёргает пальцами, без сомнений, он на грани. Ричард молчалив и сосредоточен, тот, кто не станет делать лишних движений. Ганжа поглощена собственными мыслями, но никто не обманывает взгляд её глаз. Артемида сканирует помещение, каждое движение — как проверка на наличие угрозы. Бика пытается не выдать паники, но дыхание выдаёт её. Коннорша молчит. Она готовится к худшему, и это видно. Тилли нервно оглядывает каждый угол, видимо, ищет выход. Такаши не реагирует, его спокойствие опасно. Кирис внимателен, как никогда. Дайла — её взгляд метается, явно на грани, и она не может скрыть тревогу. Дана молчит, но напряжение — на лице. Алиса — пот с лба. Она скрывает страх, но его не скрыть от внимательных глаз. Сё с блуждающим взглядом. Потерялась или просто не верит в происходящее? И, наконец, Анастасия — её глаза следят за каждым, но продолжает молчать.

Виола вцепилась в подлокотники кресла, пытаясь унять дрожь в руках. В ушах всё ещё звенело, мысли путались, но она заставляла себя дышать ровно. "Соберись", — приказала она себе. — "Истерика ничего не решит". Её взгляд метался по комнате, цепляясь за лица других пленников. Все они, как и она, искали выход из этого кошмара.

Арсений держался особняком. В отличие от остальных, он выглядел почти расслабленным — высокий, подтянутый, с едва заметной усмешкой в уголках губ. Небрежно задев металлический столик, он даже не вздрогнул от резкого звона.

— Что ж, похоже, вечер перестаёт быть томным, — протянул он с какой-то пугающей иронией. Окинув взглядом застывших в ужасе людей, он добавил жёстко: — Так, для начала определяемся. Без чёткого плана мы все покойники.

Марьяна металась по комнате как подстреленная птица. Её холёные руки, явно привыкшие к маникюрному салону, а не к смертельным играм, тряслись, пока она пыталась зажать рот, давя то ли истерический смех, то ли рыдания.

— Боже, это же просто какой-то больной розыгрыш, да? — её голос сорвался на визг. — Мы же не можем реально здесь умереть?

Артемида, отряхивая дорогие брюки, одарила её взглядом, полным презрения:

— Конечно, милочка, это всё постановка, — она язвительно ухмыльнулась, оглядывая собравшихся. — А теперь, может, кто-нибудь объяснит, какого хрена мы все здесь забыли? За какие такие грехи нас сюда затащили?

Макс, прислонившись к стене, демонстративно достал помятую пачку сигарет. Его показное спокойствие выглядело как последняя попытка сохранить контроль над ситуацией.

— Твою мать, даже покурить толком нельзя, — он повертел сигарету в пальцах. — Как думаете, нас прикончат до первой затяжки или после?

Тилли раздражённо фыркнула, скрестив руки на груди. В её тёмных глазах плескалось плохо скрываемое напряжение:

— А ты не думал, что мы все здесь не просто так собрались? — она процедила каждое слово сквозь зубы. — Может, кто-то очень постарался, чтобы собрать именно нас?

Виола выпрямилась, стряхивая оцепенение. Металлические шипы уже почти полностью выдвинулись из стен, превращая комнату в смертоносную ловушку. Воздух звенел от напряжения и страха.

— Так, стоп, — её голос прорезал всеобщую панику как нож. — Мы тут пять минут, а уже готовы друг друга перегрызть. Давайте соберёмся, — она махнула рукой в сторону блестящих лезвий. — Для начала проверим, с чем имеем дело. Кто-нибудь уже изучил эти... украшения интерьера?

Макс, который всё это время стоял, лениво подошёл к ближайшему лезвию. Провёл пальцем по холодной поверхности: — М-да. Железяки. Острые, — он демонстративно облизнул порезанный палец. — И работают неплохо.

— Браво, Шерлок, — Тилли закатила глаза. — Может, ещё потыкаешь пальцем в розетку, для полноты эксперимента?

Комната наполнилась шорохом шагов — все начали методично исследовать пространство, стараясь держаться подальше от выдвигающихся шипов. Стены казались монолитными, без намёка на двери или окна. Зловещий скрежет металла напоминал: время утекает, как песок сквозь пальцы.

Арсений с силой выдохнул, его кулаки сжались до побелевших костяшек: — Слушайте, либо работаем вместе, либо дохнем поодиночке. Я не в восторге от идеи командных обнимашек, но если кому-то невтерпёж сыграть в героя-одиночку — флаг в руки, вперёд.

— О, да ладно, — Артемида скривила накрашенные губы в холодной усмешке. — Дай людям полчаса, и ты первый будешь локтями расталкивать всех в поисках выхода.

Тишина упала как топор. Все понимали: они теперь марионетки в игре Муаярда. Правила неизвестны, ставки смертельно высоки, и занавес только поднялся.

Макс вытащил мятую пачку сигарет с таким видом, будто собирался на перекур в офисе, а не сидел в смертельной ловушке. Щёлкнул зажигалкой, затянулся с показным спокойствием. Сигаретный дым окутал его серым коконом — последний оплот нормальности в этом безумии.

Первая затяжка оказалась адом.

Грудь словно зажали в тиски, медленно проворачивая рукоять. Каждый нерв вопил от боли, лёгкие горели, как будто их залили расплавленным свинцом. Сигарета задрожала в пальцах, но он вцепился в неё побелевшими костяшками — последний якорь в реальности.

Попытка вдохнуть только усилила агонию. Горло сжалось, отказываясь пропускать воздух. В глазах потемнело, комната закружилась безумной каруселью. Что-то чужеродное захватило его тело, выкручивая внутренности, выжигая кислород из крови.

— Сука... — выдавил он сквозь стиснутые зубы.

Пот заливал глаза, сердце колотилось как припадочное. Снаружи всё выглядело нормально — ни ран, ни крови, только его скрюченная фигура и дрожащие руки. Но внутри бушевал пожар, превращая каждый вдох в пытку.

Сигарета легла на столик неровно, оставляя серый пепельный след. Макс привалился к стене, хватая ртом воздух как выброшенная на берег рыба. Боль отступала медленно, издевательски, оставляя после себя выжженную пустоту. Он был здесь, но одновременно где-то далеко — между реальностью и кошмаром, в котором его тело стало умирать.

Металлический голос снова разрезал воздух, как скальпель — холодный, бесстрастный, с нотками садистского удовольствия:

— Игрок Макс нарушил одно из правил. Курение — это грех в моём доме.

Макс застыл, как громом поражённый. Кровь схлынула с лица, превратив его в восковую маску. Одинокая сигарета тлела на столике — маленький огонёк в океане тьмы.

— За нарушение правил последует наказание. Понимание последствий приходит поздно. Но вам не удастся избежать того, что вы заслужили.

Тишина после этих слов давила на барабанные перепонки. Макс обвёл взглядом остальных пленников, и в его глазах читалось понимание: здесь каждое правило написано кровью.

Внезапно двери распахнулись с оглушительным грохотом. Яркий свет хлынул из коридора, безжалостно вырывая их из полумрака. В этом беспощадном освещении они впервые по-настоящему увидели друг друга — восемнадцать перепуганных людей, запертых в кошмаре.

Они изучали друг друга, как хищники в клетке. Взгляды скрещивались, полные подозрения и страха. Кто-то пытался держать лицо, но дрожащие руки выдавали панику. Другие прятали глаза, словно боясь, что в них можно прочитать их тёмные секреты.

— Нас... нас восемнадцать? — Марьяна нервно облизнула пересохшие губы, её наманикюренные пальцы впились в ладони до красных отметин. Она пыталась говорить уверенно, но голос предательски дрожал.

Макс сделал неуверенный шаг вперёд, его ноги казались ватными после пережитой агонии. Он посмотрел на Виолу — она стояла, обхватив себя руками, будто пытаясь защититься от кошмара вокруг.

— Это какой-то пиздец, — прошептала Бика, и её шёпот эхом разнёсся по комнате. В её широко распахнутых глазах застыл первобытный ужас, как у ребёнка, заглянувшего в бездну. Она вжалась в стену, надеясь раствориться в ней.

Тишина звенела от напряжения. Каждый понимал: они — фигуры в чьей-то извращённой игре, и правила они будут узнавать только через боль. Яркий свет из коридора создавал длинные тени, превращая их лица в гротескные маски страха и отчаяния.

Воздух пропитался запахом страха и металла. Где-то вдалеке капала вода, отсчитывая секунды их заточения. Восемнадцать человек, восемнадцать судеб, связанных невидимой нитью чужой злой воли. И только один вопрос пульсировал в каждой голове: "Почему именно мы?"

Мертвая тишина давила на плечи, заползала под кожу ледяными иглами. В этой комнате, залитой тусклым светом, даже воздух, казалось, застыл от страха. Зеркала — десятки зеркал разных размеров — покрывали каждый сантиметр стен и пола, превращая пространство в бесконечный лабиринт отражений.

Виола, хрупкая девушка с растрепанными волосами, первой заметила неладное. Её отражение... оно было ошибочное. Просто ошибочное. Черты лица исказились, словно кто-то небрежно размазал их мокрой кистью. Но самое жуткое — оно не двигалось вместе с ней. Застыло, как старая фотография, вырезанная неровными ножницами.

— Это... это не я, — голос дрожал, как осенний лист на ветру. Желудок скрутило спазмом, к горлу подступила тошнота. Всё, во что она верила о себе, рассыпалось, как карточный домик. Виола отшатнулась, но её отражение осталось неподвижным, будто приклеенное к зеркальной поверхности.

Рядом стояла Тилли — обычно собранная и уверенная в себе, сейчас она напоминала испуганного ребенка. Её грудь вздымалась от тяжелого, прерывистого дыхания. В зеркале она увидела... себя? Нет, какую-то искореженную версию: лицо, изрезанное шрамами, одежда, пропитанная кровью — свежей, яркой, невозможной. Пальцы судорожно вцепились в край футболки, костяшки побелели от напряжения.

— Мы все... это... — Тилли запнулась, её голос звучал как треснувшее стекло. Она попятилась, надеясь, что расстояние сделает кошмар менее реальным.

Зеркала — безжалостные судьи — продолжали свою игру. Они наслаждались, раздевая души догола, вытаскивая на свет каждый темный уголок, каждую спрятанную рану.

Реальность начала плыть, как акварель под дождем. Их отражения искажались все сильнее, теряя последние черты сходства. Движения замедлились, будто они двигались сквозь густой мед, а в зеркалах их лица становились все более чужими, все более пугающими.

— Что за хрень?! — истерический крик смех Артемиды разорвал тишину. Высокая, атлетичная девушка застыла перед зеркалом, где её лицо медленно растворялось в черноте, как будто кто-то стирал его ластиком. Её силуэт превращался в размытую тень, теряя очертания.

Воздух в комнате стал густым и тяжелым, как перед грозой.

В воздухе повисла вязкая, густая тишина. Каждый шаг давался с трудом, словно они брели сквозь болото. Старинные зеркала в массивных рамах, покрытых патиной времени, превратились из молчаливых наблюдателей в нечто зловещее. Их поверхность подёргивалась рябью, как потревоженная вода.

Виола, стройная девушка, застыла на месте. Её отражение, будто обретя собственную волю, начало двигаться само по себе. — Какого хрена? — прошептала она, наблюдая, как её зеркальный двойник уходит вглубь стеклянной поверхности, растворяясь в мутной дымке.

Внезапно из зеркала выстрелила рука — серая, покрытая гнилостными пятнами, с распухшими пальцами. Она вцепилась в плечо Виолы, оставляя на светлой ткани худи грязные разводы. Резкий рывок — и воздух разорвал звук рвущейся ткани.

— Господи, что это?! — крик Тилли эхом отразился от стен. Все обернулись и застыли в ужасе: отражение Тилли, всегда такой собранной отличницы в идеально выглаженной блузке, теперь напоминало расползающийся мокрый картон. Её лицо в зеркале исказилось, глаза вывернулись наизнанку, как у сломанной куклы.

Макс сейчас стоял белее мела. Его руки дрожали, когда он заметил, как из трещин в зеркалах начала сочиться кровь. Сначала это были едва заметные капли, похожие на утреннюю росу, но постепенно они превращались в небольшие лужицы, расползающиеся по полу как красные чернила.

— Д-девочки, я сейчас реально двинусь, — пробормотал он, пятясь назад.

Зеркала ожили, превратившись в порталы в кошмарный мир. Из их глубины появлялись изуродованные тела — сломанные конечности, разорванная плоть, искаженные лица. Один из них, особенно жуткий, с лицом, больше похожим на кровавую маску, бился о стеклянную поверхность изнутри. Его окровавленные ладони оставляли на зеркале смазанные отпечатки, а в глазах застыл немой крик.

Арсений отскочил от ближайшего зеркала как ошпаренный. — Ч-ч-чёрт! — его нога зацепилась за ножку стола, и он неуклюже завалился назад. Острый край антикварного стола полоснул по руке, и тонкая струйка крови побежала по бледной коже, капая на паркет.

— Теперь у нас тут полный комплект, — нервно хихикнула Виола, глядя на кровь Арсения, смешивающуюся с той, что сочилась из зеркал.

Комната наполнилась тяжелым металлическим запахом крови и гнили. Зеркала продолжали исторгать своих жутких двойников, а воздух становился всё гуще.

В тот момент реальность словно треснула. Из зеркала метнулась серая, покрытая гнилью рука, вцепившись в горло Арсения мертвой хваткой. Её пальцы, холодные как лёд, впились в кожу, пытаясь затащить парня в зеркальную бездну. Хрупкий, вечно прячущийся, сейчас отчаянно боролся за жизнь. Воздух наполнился звуком трескающихся костей, когда невидимая сила потянула его тело к зеркальной поверхности.

— Твою мать, держите его! — крикнул кто-то, но все застыли, парализованные ужасом.

Внезапно прямо перед ними возникло новое зеркало. На его поверхности, как на экране старого телевизора, начал разворачиваться кровавый спектакль. Лезвие ножа блеснуло в тусклом свете, оставляя за собой алые росчерки. Кровь заливала зеркало изнутри, словно кто-то опрокинул банку с красной краской.

Артемида, обычно самая громкая и боевая из всей компании, сейчас стояла белее мела. Её отражение превратилось в анатомический кошмар — внутренности вываливались наружу, как содержимое распоротой подушки. На её руках проступали кровавые узоры — последние штрихи её жизни.

— Так, ребята... кто первый? — захихикала Анастасия, наблюдая, как её отражение расползается по стеклу, словно тающее мороженое. В её глазах плескалось безумное смирение. — Всегда мечтала эффектно уйти. Правда, представляла это немного иначе.

Ричард, который обычно решал все проблемы силой, сейчас выглядел потерянным ребёнком. Его взгляд метнулся к Кирису, который, как загипнотизированный, тянул руки к ближайшему зеркалу.

— Кирис, твою мать, не трогай! — крикнул Ричард, но было поздно.

Воздух взорвался звуком бьющегося стекла. Одно из зеркал лопнуло, выпуская рой смертоносных осколков. Они взметнулись в воздух, как стая стеклянных пираний. Ричард даже не успел среагировать — осколки вонзились в его тело, превращая крепкого парня в кровавое месиво.

— Блядь, нет, нет, НЕТ! — он пытался зажать раны трясущимися руками, но кровь просачивалась между пальцами, окрашивая его любимую футболку в тёмно-красный. Зеркала вокруг него начали искажаться, их края заострились как бритвы. Его отражение исказилось, словно пропущенное через мясорубку. Последний вздох застрял в горле, когда невидимое лезвие распороло живот.

Аман, всегда державшийся в тени, рванулся к падающему другу. — Нет! — его крик эхом отразился от стен, но какая-то сила отбросила его назад. В зеркале его двойник уже занёс нож, готовясь нанести удар.

Воздух пропитался металлическим запахом крови и озона, как перед грозой.

Макс, задыхаясь от ужаса, отступал к стене. Его сердце колотилось как безумное, готовое выпрыгнуть из груди. Футболка, пропитанная холодным потом, прилипла к спине. Краем глаза он заметил Виолу — она споткнулась, пытаясь увернуться от очередного искажающегося зеркала.

— Быстрее! — её крик оборвался, когда она рухнула на пол. В зеркале её отражение начало выворачиваться наизнанку, словно кто-то играл с тряпичной куклой. Острые осколки впились в кожу, превращая её лицо в кровавую маску. Из зеркал доносился жуткий смех — их двойники наслаждались представлением.

— Господи, нет... — прошептал Макс, наблюдая, как тело Виолы начинает распадаться, как до этого распался Ричард. Кровь заливала её лицо, а отражение продолжало искажаться, превращая последние секунды её жизни в сюрреалистический кошмар.

Смерть двигалась со скоростью света, выбирая следующую жертву.

Ганжа, всегда такая сдержанная и рациональная, сейчас завизжала как баньши. Её отражение начало плавиться, из зеркала посыпались искры, но её крик потонул в какофонии других звуков.

Постепенно крики стихли, но кровь продолжала растекаться по паркету, образуя причудливые узоры. Зеркала, казалось, насытились страхом и теперь жаждали большего. В каждом отражении таился свой персональный кошмар, готовый вцепиться в глотку. Виола, из последних сил пытаясь подняться, двигалась как в замедленной съемке.

— Ну же, давай, — прохрипела она, но её тело отказывалось подчиняться.

Её отражение, с улыбкой Джокера на искореженном лице, подняло нож. Глаза существа в зеркале светились неоновым безумием — это была уже не Виола, а нечто злое. Она разрыдалась, хватаясь за окровавленное плечо. Её двойник в зеркале открыл рот с хрустом ломающихся костей.

Аман вдруг взорвался яростью. Он выхватил нож из второй рук Виолы и с диким криком метнул его в зеркало. Но вместо того чтобы разбить стекло, лезвие просто исчезло, поглощенное зеркальной поверхностью, как капля воды в пустыне. Виола безжизненно осела на пол.

— Какого хрена, какого хрена... — бормотал Аман, его разум отказывался принимать происходящее. Он закричал — дикий, животный крик, который тут же растворился. Внезапная острая боль пронзила его бок. Тот самый нож, который секунду назад исчез в зеркале, теперь торчал из его живота.

— Вот... блядь... — выдохнул он, глядя, как кровь медленно пропитывает рубашку. Мир перед глазами поплыл, превращаясь в калейдоскоп кровавых пятен. Последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в темноту, был мертвый смех из зеркала — холодный, механический, торжествующий.

Аман застыл перед зеркалом, не веря своим глазам. Тилля стояла в отражении — живая, настоящая, с окровавленным ножом в дрожащих руках. Только её отражение оставалось неподвижным.

— Тилля, стой! — крик Амана отразился от стен, но в зеркале его губы даже не шевельнулись.

— Поздно, Аман, — её голос звучал глухо, безжизненно. — Они все мертвы. Мы все... — слова оборвались хриплым вздохом. Нож в её руках ожил, резко вошёл в грудь. Кровь расцвела на белой блузке тёмным цветком.

Тилля рухнула на пол безвольной куклой, но в зеркале она продолжала стоять — спокойная, отстранённая, будто наблюдала за представлением со стороны. Аман не мог пошевелиться. Ужас сковал его тело, пока искажённые отражения продолжали играть свой жуткий спектакль.

Выжившие застыли среди тел, как статуи в музее. Тишину разорвал знакомый металлический голос, сочащийся из тёмного угла комнаты.

Муаярд говорил с почти театральным удовольствием, смакуя каждое слово: — Ах, мои дорогие... Начинаете понимать? Забавно наблюдать, как быстро слетает маска цивилизованности, когда на кону стоит жизнь.

Пауза. Только капающая где-то вода отсчитывала секунды.

— Четверо покинули наш уютный дом, — голос стал интимным, почти ласковым. — Ричард... О, его конец был предсказуем. Не понял главного — зеркала здесь не отражают реальность. Они её пожирают. Контролируют, — смешок. — Когда он встал перед зеркалом, его тело стало марионеткой. Как отчаянно он пытался остановить кровь... А отражение только ускорило процесс. Лезвие распороло живот, и — оп! — ещё одна душа в коллекции зеркал.

Муаярд сделал паузу, дегустируя дорогое вино.

— А Виола... — в голосе зазвучала почти отеческая гордость. — Храбрая, решительная Виола. Слишком храбрая. Когда зеркало начало ломать её кости, она всё ещё пыталась бороться, - он цокнул языком. — Но здесь нет спасения, дети мои. Зеркала искажают каждый шаг, превращают смерть в искусство. Она упала, как падали другие. Её кровь, её крики — теперь часть дома. Часть нашей маленькой... коллекции.

Воздух в комнате сгустился, пропитался металлическим запахом крови и страха. Оставшиеся в живых переглядывались, пытаясь найти в глазах друг друга хоть каплю надежды. Но находили только отражение собственного ужаса.

В комнате повисла тяжелая тишина — настолько плотная, что казалось, можно было резать ее ножом. Пыльные лучи света, пробивающиеся сквозь грязные зеркала, освещали потертый паркет и выцветшие обои, придавая помещению болезненный желтоватый оттенок. Где-то вдалеке монотонно капала вода, отсчитывая секунды в застывшем пространстве.

— Амар... — голос звучал надтреснуто, словно старая пластинка. — Он просто не выдержал. Представьте себе человека, который всю жизнь строил из себя порядочного , а в итоге... — Муаярд покачал головой, его пальцы нервно теребили потрепанный рукав. — Когда лезвие вошло в живот... Просто... растворился в этой боли. Слишком мягкий был для такого дерьма. В этом месте слабость — билет в один конец.

Тяжелый вздох повис в воздухе. Муаярд сглотнул, его кадык дернулся, когда он заговорил снова, теперь уже с каким-то истеричным подвизгиванием:

— А Тилли... черт, она всегда была простой девчушкой из разряда: Если проблему нельзя решить — нужно ее устранить, — он издал короткий, лающий смешок. — Схватила нож и... представление окончено. Думала, что сможет переиграть. Но эти чертовы зеркала... они продолжали издеваться, искажать каждое ее движение. Здесь нет выхода, понимаете? Нет задней двери. Она ушла быстро, но... — пауза, — следы остаются. Всегда остаются.

Арсений лихорадочно шарил по карманам. Его движения становились все более дерганными и отчаянными, словно белка в колесе. Телефон, зажигалка, жвачка, старый чек — что угодно могло стать спасительной соломинкой. Но любая техника здесь умирала, как и люди: быстро и без предупреждения.

За его спиной зеркала издавали тот особый звук, от которого волосы встают дыбом — словно кто-то провел огромными ногтями по стеклу. Или это были не ногти?

Алиса стояла чуть поодаль, скрестив руки на груди. Ее лицо выражало скорее раздражение, чем страх — будто все происходящее было особенно неудачным эпизодом.

— Господи, ну что за детский сад, — фыркнула Бика, закатив глаза. Ее массивные серьги качнулись в такт движению. — Все просто как дважды два: зеркала — это ловушки. А в ловушках, — она многозначительно подняла бровь, — обычно оказываются те, кто в них попадает.

Она встала перед ближайшим зеркалом, придирчиво разглядывая свое отражение.

— Раз уж мы играем, то кому, как не мне, быть судьей? — в ее голосе звучала странная смесь иронии и вызова.

— Твою мать, ты это серьезно сейчас? — Макс присвистнул, его лицо исказилось в гримасе удивления. — Железные нервы, ничего не скажешь.

— Так, может, хватит уже строить из себя героев трагедии? — Коннорша ловко проскользнула между ними, как рефери на ринге. — Обожаю театр, но это уже слишком, — пробормотала она себе под нос. — Если будем просто стоять и ждать, когда что-то случится... ну, вы видели, что бывает.

В затхлом воздухе комнаты повисло электрическое напряжение. Макс наблюдал за остальными с какой-то нездоровой заинтересованностью. Уголки его губ подергивались в полуулыбке. Несмотря на внешнюю браваду, его пальцы непроизвольно отбивали нервный ритм по джинсам.

Внезапно Алиса вздрогнула всем телом. Это движение, такое несвойственное ей, заставило остальных напрячься еще сильнее.

— Господи, вы как дети малые, честное слово, — Анастасия резко взмахнула руками, ее серьги качнулись, отбрасывая блики на стены. В ее голосе сквозило раздражение человека, привыкшего контролировать ситуацию.

Дайла механически терла локоть, пытаясь стереть невидимое пятно. — Ну да, конечно, вещаешь как по писаному, — пробормотала она безжизненным голосом, который больше походил на эхо в пустой комнате.

Такаши, нервно переминающийся с ноги на ногу, подошел к Анастасии. Его стрижка растрепалась, придавая ему вид взъерошенного воробья. Хлопнув ее по плечу с наигранной фамильярностью, он спросил: — Слушай, умница, ты реально думаешь, что у нас есть шанс?

Анастасия смерила его таким взглядом, что температура в комнате, казалось, упала на несколько градусов: — О, я думаю о выживании. А ты, похоже, о том, как бы поэффектнее сыграть в ящик? — она тут же поморщилась от собственного тона, как будто укусила лимон.

Воздух в комнате густел от смеси страха и взаимного недоверия. Каждый из присутствующих находился в собственном пузыре паранойи, разбавленной отвращением к происходящему.

Кирис громко прочистил горло: — Друзья мои, — начал он с интонацией университетского лектора, — мы все в одной лодке. И да, она может перевернуться. Но давайте хотя бы не будем нырять раньше времени, а? — нервно усмехнулся собственной метафоре.

Артемида, размазывая тушь под глазами, пробурчала: — Кто-то тут реально крышей едет, а кто-то... — она покосилась на невозмутимую Алису, — держится, будто на светский раут пришел. Хотя какая разница? Здесь твои мысли и желания — как прошлогодний снег.

Ганжа, женщина с неожиданно изящными движениями, глубокомысленно изрекла: — Знаете, это все напоминает курятник, — обвела взглядом помещение. — Либо сдохнешь от тесноты, либо мясник придет. Единственный вариант — найти лазейку.

В тусклом свете пыльной люстры их тени причудливо переплетались на стенах, создавая жуткий танец силуэтов.

Ослепительный поток света хлынул из распахнувшихся дверей, заставив Арсения инстинктивно прищуриться. Он потер воспаленные глаза, чувствуя, как искаженные отражения множатся в зеркалах, насмехаясь над ним. Но вместе со светом в затхлое помещение ворвался поток свежего воздуха – настоящего, живого, пахнущего свободой. "Очередная иллюзия?" – мелькнула предательская мысль, но даже если это был обман, он дарил секундную передышку от навязчивых мыслей о смерти.

Макс, небрежно присвистнул: — Наконец-то что-то новенькое! — он картинно взмахнул руками. — Клянусь, увижу еще хоть одно зеркало – разнесу вдребезги.

Коннорша фыркнула, скрестив руки на груди. Ее массивные браслеты тихо звякнули. — Ой, да ладно! Ты, который на ровном месте в стену впечатался? — она закатила глаза. — Теперь еще и зеркала запугивать вздумал. Может, хватит строить из себя выпендрежника? Жутковато выходит.

— Слушай, не начинай, — огрызнулся Макс, его показная расслабленность на миг дала трещину. — Кто-то же должен разряжать обстановку в этом дурдоме? Хоть кто-то должен оставаться в здравом уме.

Бика, стоявшая чуть поодаль, издала короткий смешок. Ее небрежный пучок почти расползся, выпуская непослушные пряди. — О да, абсолютно нормально просыпаться и обнаруживать, что твое отражение жаждет твоей смерти, — она поправила съехавшие очки. — И кстати, пока вы тут устраиваете философский кружок, может, кто-нибудь рискнет проверить этот чудесный светящийся коридор?

Дайла нервно теребила рукав свитера, оглядывая помещение потухшим взглядом: — Чудесный? Как же... Еще одна ловушка, готова поспорить, — тяжело вздохнула. — Смотрю на вас и думаю – хоть бы выбраться отсюда. Хотя... кого я обманываю?

Анастасия, не прекращая методично исследовать стены, пытаясь прочесть в их фактуре что-то тайное, бросила через плечо: — На депрессию времени нет, — ее растрепанные волосы падали на лицо, но она даже не пыталась их убрать, полностью сосредоточившись на поиске закономерностей, которые остальные могли упустить.

Такаши переминался с ноги на ногу, его высокая фигура отбрасывала причудливую тень на стену. Несмотря на худобу, в его плечах чувствовалась какая-то тяжесть – груз ответственности за чужие жизни. — Все хотят свалить отсюда, но пока мы живы – значит, еще есть шанс. Главное – не опоздать.

— Боже, да хватит уже! — вмешалась Дана, размазывая остатки туши под глазами. Ее губы дрожали в попытке улыбнуться. — Почему именно я должна быть той, кто верит в худшее? Кто еще ставит на то, что мы не откинемся в ближайшие пять минут?

Марьяна, прислонившись к стене, позволила себе легкую улыбку, хотя ее плечи оставались напряженными: — Знаешь, чем больше ты паникуешь, тем больше кажется, что ты здесь случайно, — она выпрямилась, расправляя складки. — Давайте просто... подождем. Если дверь открылась – значит, так нужно.

В воздухе повисла тяжелая пауза, нарушаемая только далеким гулом, доносящимся из светящегося проема. Казалось, само время замедлило свой ход, ожидая, кто первым решится сделать шаг навстречу неизвестности.

Каждый шаг к распахнутой двери давался с трудом, словно они шли против течения. Воздух вокруг густел от напряжения и страха, но даже этот путь в неизвестность казался глотком свободы после кошмара зеркальной комнаты.

Кирис забился в тень дверного проема, как раненое животное. Его длинные пальцы судорожно цеплялись за холодный металл дверной рамы, костяшки побелели от напряжения. Темные круги под глазами делали его похожим на призрака – бледного, измученного, с потухшим взглядом, блуждающим по лицам остальных.

— Я остаюсь, — его голос был едва громче шелеста бумаги, но в гнетущей тишине прозвучал как выстрел. — Здесь... здесь хотя бы понятно, чего ждать. Может, смерть придет медленнее.

М-да... давайте хотя бы не будем нырять раньше времени.

Повисла тяжелая пауза. Остальные смотрели на него со смесью жалости и раздражения – еще одна жертва, еще один слабак, не выдержавший давления. Кирис ощущал тяжесть их взглядов, но был слишком измотан, чтобы реагировать. Его воля к борьбе испарилась, как утренняя роса под палящим солнцем.

Анастасия дернула плечом, ее голос прозвучал с металлическими нотками: — Твое право. Оставайся, — она отвернулась, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Группа двинулась дальше по коридору, их шаги эхом отдавались от стен, становясь все тише. Кирис остался один в полумраке, и именно тогда знакомый голос Муаярда зазвучал из старого граммофона, искаженный помехами, но пропитанный такой злобой, что воздух, казалось, завибрировал.

— Игрок Кирис нарушил правила Дома, — каждое слово падало, как капля расплавленного металла. — Отказ от следующего испытания недопустим. Тот, кто избегает своего предназначения, ставит под угрозу не только свою жизнь, но и жизни других участников. Нарушение не останется без последствий.

Воздух внезапно стал плотным, как желе. Кирис почувствовал, как невидимая тяжесть давит на грудь, выжимая последние крупицы кислорода из легких. Каждый вдох превратился в борьбу.

Осознание происходящего накрыло его ледяной волной. Мурашки побежали по коже, когда он попытался отступить глубже в тень, но тело уже не слушалось. Пальцы, все еще сжимающие дверной косяк, свело судорогой, мышцы окаменели, превращая его в живую статую. В голове билась единственная мысль: "Что я наделал?"

Первая волна боли накрыла его внезапно. Мышцы свело судорогой, руки с неестественной силой потянуло в стороны. Хруст собственных костей эхом отразился от старинных стен, украшенных портретами давно умерших. Они, казалось, с молчаливым осуждением наблюдали за происходящим.

— Кирис, ты избрал путь бегства. Ты выбрал избегать испытания. Ты решил остаться здесь и отказаться от своих обязательств, — голос Муаярда стал всё более холодным. — В моём Доме за такое платят особую цену.

Новая волна агонии прокатилась по телу Кириса. Кости трещали, как сухие ветки под ногами, суставы выворачивались с противным хлюпающим звуком. Кожа натянулась, как переспелый фрукт, готовый лопнуть. Его пальцы, кажется, сами по себе начали отделяться, а затем — разорвались, оставив его тело без средств к защите. Теперь бесполезно повисли, превращаясь в кровавое месиво.

Он пытался крикнуть, но не мог, так как боль, которую он испытывал, была настолько сильной, что в горле не было воздуха, только глухой стон. Кровь хлынула в его глаза, а сознание начало тускнеть.

— Ты, Кирис, нарушил закон, установленный для всех, и теперь... ты станешь жертвой этой ошибки. Боль будет твоим последним испытанием. Она будет медленной и ужасной. Ты умрешь от неё, чувствуя каждую секунду её остриё, пока не распадешься на части. Твоя смерть станет уроком для других. Медленным, мучительным уроком.

С каждой секундой, когда его тело было разорвано, он чувствовал, как сила исчезает, как будто его изнутри выжимают. Казалось, что его руки больше не принадлежат ему, они потеряли всякую форму. Костям не было куда идти, а всё, что оставалось, это постоянное ощущение ломки и рвущегося тела. Его кровь была повсюду, на полу, на стенах, добавляя новый слой к многовековой истории этого проклятого места.

Когда колени подогнулись, и тело рухнуло на пол, последняя мысль промелькнула в угасающем сознании: "Вот он, конец пути." Тишина накрыла его, как тяжелое бархатное покрывало, унося последний вздох в вечность.

Безжизненное тело Кириса лежало на полу, словно брошенная кукла – неестественно изогнутое, с застывшим выражением последнего удивления на лице. Тишина давила на барабанные перепонки, прерываемая только учащенным дыханием выживших.

Их лица исказились гримасами подавленного ужаса – кто-то до крови закусил губу, другие механически сжимали и разжимали кулаки, третьи застыли статуями, боясь пошевелиться. Запах страха и металлический привкус крови пропитывали воздух.

Голос Муаярда снова прорезал тишину. Его голос, мягкий как бархат и острый как лезвие, разрезал тишину:

— Не спросите ли вы, — произнёс он с почти отеческой заботой, от которой мурашки бежали по коже, — почему я упомянул эту фразу? — сделал паузу, смакуя каждое слово. — "Тот, кто избегает своего предназначения, ставит под угрозу не только свою жизнь, но и жизни других участников."

Марьяна в углу начала беззвучно плакать, размазывая тушь по щекам. Рядом с ней Арсений сжал кулаки так, что побелели костяшки.

— Следовательно, — продолжал Муаярд, растягивая слова, как патоку, — кто-то из вас должен умереть. Умереть из-за нарушения Кирисом закона. Кто-то из вас добровольно должен отдать свою или чужую жизнь, чтобы спасти других.

Воздух в комнате стал густым и тяжёлым, как перед грозой. Люди начали переглядываться, в их взглядах читалась смесь паники и животного инстинкта самосохранения. Некоторые непроизвольно отступили назад, создавая дистанцию между собой и другими, словно это могло защитить их от страшного выбора.

— Если через пятнадцать минут никто не осмелится сделать этого, — Муаярд улыбнулся, обнажив идеально ровные зубы, — все вы почувствуете боль, — он, кажется, поднял руку, рассматривая свои длинные пальцы. — Начнём с мизинца. Потом безымянный. Средний. Указательный. Большой, — каждое слово падало, как удар молотка. — И так на обеих руках. Медленно. По очереди. Каждая косточка, каждый сустав.

В углу комнаты мигнула и загудела лампа дневного света, создавая нервный стробоскопический эффект. Кто-то из игроков начал истерически смеяться, но быстро замолк, подавившись собственным страхом. Часы на стене начали отсчитывать пятнадцать минут, их тиканье эхом отдавалось в черепной коробке каждого присутствующего.

Теперь комната превратилась в клетку со зверями, где каждый смотрел на другого как на потенциальную жертву или палача. Взгляды метались между знакомыми лицами, пытаясь найти слабое звено или, наоборот, защиту. Воздух пропитался запахом пота и отчаяния, а тишина стала почти осязаемой, давящей на плечи.

— Для вашего удобства, — его голос звучал почти нежно, как у заботливого хозяина, предлагающего гостям угощение, — на столике лежит револьвер, — он сделал паузу, наслаждаясь эффектом своих слов. — С его помощью кто-то из вас может убить другого, и тем самым вы все получите пропуск на следующее испытание. В одном из вас должна проснуться сила, готовая взять жизнь другого. Ибо от вашего решения зависит жизнь или смерть.

Лампы над головой едва заметно мигнули, словно соглашаясь с его словами. Кто-то из присутствующих нервно сглотнул, звук показался оглушительным в звенящей тишине.

— Желаю удачи, игрушки, — Муаярд растянул губы в холодной улыбке, издевательски. — Пусть ваша игра начнется.

Комната, казалось, сжалась вокруг них, стены придвинулись ближе. Воздух стал густым и тяжёлым, как перед грозой. Револьвер на столике притягивал взгляды магнитом – тяжёлый, матово поблескивающий символ неизбежного выбора.

Дайла первой нарушила тишину. Её тонкие пальцы нервно теребили край, оставляя на ткани мокрые следы от пота. Она была похожа на испуганную птицу – хрупкая, с широко раскрытыми глазами.

— Это шутка, правда? — её голос сорвался на последнем слове. Пот струился по её бледному лицу, собираясь в капли на подбородке. — Он же не может нас... ну... заставить это сделать?

Дана оттолкнулась от стены, где стояла до этого момента. Её движения были плавными, как у хищника, оценивающего обстановку. Волосы падали на лицо, создавая тени.

— Кажется, он может всё, — в её голосе звучала странная отрешённость. Она говорила тихо, но каждое слово било, как хлыст. — Вы видели, что случилось с Кирисом. Думаешь, пронесет реальность, да?

Алиса издала короткий, истерический смешок. Её волосы дико растрепались, создавая вокруг головы подобие нимба. Она отступила к стене, словно пытаясь врасти в неё.

— Реальность? — её голос сочился ядовитой иронией, маскирующей страх. — Реальность — это когда ты просыпаешься дома, пьёшь кофе и идёшь на работу. А это? Это какой-то больной долбаеб!

— Он поставил нас перед выбором, — прервал их Такаши, глядя на револьвер. Его голос был низким, резким, с заметным акцентом. На вид он был самым спокойным, но его побелевшие костяшки пальцев, сжимающих край, выдавали напряжение. — И кто-то должен сделать шаг. Иначе...

— Иначе всем нам крышка, — закончила Сё, её лицо исказилось от ужаса. Она провела рукой по своим волосам, пытаясь собраться с мыслями. Её голос дрожал. — Но... блять, мы что, действительно должны кого-то убить?

Дайла резко обернулась, её движение всколыхнуло застоявшийся воздух. В её глазах плескалось отчаяние, смешанное с упрямством.

— Никто не собирается умирать, — голос звучал неубедительно. Она нервно оглянулась на остальных. — Мы должны что-то придумать. Какой-то выход... должен быть выход...

Гулкий тик-так старых часов на стене загонял в угол. В комнате было душно, воздух казался спертым, будто стены сами впитывали страх, которым насквозь пропитались все, кто здесь находился. Вонючая лампа на потолке дёргалась, как на последнем издыхании, выливая тусклый, больной свет на облупленные стены.

— Так кто? — вдруг сорвалась Алиса, голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. Её глаза метнулись к остальным, сверкая смесью паники и злости. — Мы будем просто стоять и ждать, пока нам переломают пальцы один за другим? Или кто-то, мать его, решится?

Дана усмехнулась. Её голос был ледяным, как мёртвые руки, которые, казалось, уже сжимали их.

— Ты так говоришь, будто готова предложить себя, — скрестила руки на груди, склонив голову набок. — Или ты у нас новая главнокомандующая?

Алиса сжала кулаки, губы дёрнулись, но вместо ярости в голосе проступило отчаяние:

— Да пошла ты! — шагнула назад и больно ударилась спиной о стену. — Я просто... Я просто говорю. Блять. Я не знаю, что делать.

— Никто не знает, — тихо сказал Такаши, сделав шаг вперёд. Его взгляд упал на револьвер, лежащий на столе, терпеливо ждущий, кому вынесут приговор. — Но Муаярд дал понять: либо мы выбираем, либо нам помогают выбрать... жестко.

— Ты... хочешь взять оружие? — Сё шагнула ближе, в её голосе прорезалась истеричная нотка. — Ты реально хочешь убить кого-то из нас, Такаши?

Он медленно поднял на неё глаза. В них не было злости, только хладнокровная, пугающая ясность.

— У тебя есть другой вариант? — голос звучал так же просто, как если бы он спрашивал, кто хочет чаю.

Повисла мёртвая тишина. Только старые часы на стене продолжали отсчитывать обречённые секунды. Тик. Так. Тик. Так.

Дайла прикусила губу, её дыхание было сбивчивым. Дана стояла напряжённая, будто внутри у неё сжималась пружина. Алиса дрожала, словно загнанный зверёк. Сё скользнула взглядом по каждому лицу, готовая сорваться.

— Осталось меньше десяти минут, — пробормотала Дана, глядя на часы. — Мы тянем время.

— Может, жребий? — вдруг выдала Сё, но голос её сорвался на последнем слове. — Просто бросим ебаный жребий и...

— Ты слышишь себя? — перебила её Дайла, в глазах плескались слёзы. — Это не казино, Сё. Мы не фишки на столе.

— Лучше жребий, чем так, — глухо сказал Такаши, наклоняясь к столу. — Но если никто не решится, я сделаю выбор сам.

Алиса сглотнула. В горле стоял комок. Она смотрела на него так, будто впервые видела.

— Ты? — её голос был почти шёпотом. — Ты правда... готов?

Такаши провёл пальцами по холодному металлу револьвера. Его губы дрогнули в слабом, безрадостном подобии улыбки.

— Если это спасёт остальных.

Гулкий тик-так старых часов на стене загонял в угол. В комнате было душно, воздух тягучий, как застоявшийся дым. Тусклая лампа подрагивала, отбрасывая рваные тени на облупленные стены.

Такаши потянулся к револьверу. Его пальцы едва коснулись холодного металла, как Алиса резко шагнула вперёд и вцепилась ему в руку.

— Ты что, ебнулся, Такаши?! — её голос сорвался, руки дрожали, но она не отпустила. — Ты просто возьмёшь и пристрелишь кого-то?!

Такаши медленно повернул голову, глядя на неё пустым, тёмным взглядом.

— А у тебя есть другой вариант? — спокойно спросил он, будто обсуждал погоду. — Или хочешь подождать, пока Муаярд начнёт нам пальцы ломать?

— Да хрен с ним, с пальцами! — выкрикнула Дайла, голос дрожал. Она стиснула голову руками, словно пытаясь удержать здравый смысл. — Вы слышите себя?! Вы реально готовы убить кого-то, чтобы пройти дальше? А дальше что? Опять кого-то грохать?

— Заткнись! — рявкнула Дана, её голос был резким, как удар плетью. Она смотрела на Дайлу с такой яростью, что та инстинктивно отшатнулась. — Орать не поможет. Или ты предлагаешь сидеть здесь, пока нас всех не выпотрошат?

— Да еб вашу мать, я не знаю, что делать! — Дайла хлопнула ладонями по столу, тяжело дыша. — Но вы ведёте себя, как... как психи!

— Как психи? — Дана криво усмехнулась, в голосе звучал ядовитый сарказм. — Мы в долбаном доме-убийце, Дайла. Тут всё, блять, ненормально. И нас всех нагнут, пока ты тут строишь из себя святую.

— Хватит уже! — резко перебила их Сё. Голос её звучал тонко, но твёрдо. Она шагнула между ними, подняв руки, будто пытаясь всех удержать. — Просто... блять, успокойтесь, ладно?

Густая, давящая тишина. Воздух в комнате застыл, будто вымер. Только старые, прожившие слишком долгую жизнь часы упрямо отсчитывали секунды. Тик. Так. Тик. Так. Они не спешили, не волновались, не боялись. Просто делали своё дело, в отличие от всех, кто здесь.

Дайла вцепилась пальцами в край стола так, что побелели костяшки.

— Я просто... я не могу, — выдавила она, голос почти сломался. Глаза бегали по комнате, цеплялись за лица остальных, но никто не спешил её поддерживать. — Кто-то из нас должен... умереть? Это... это просто безумие.

— Ты думаешь, мы этого не понимаем? — тихо сказал Такаши. Он говорил ровно, но в этой ровности чувствовался ледяной, почти неживой оттенок. Его взгляд снова вернулся к револьверу на столе. Чёрный металл зловеще поблёскивал в тусклом свете единственной лампы. — У нас нет другого выхода.

— Хуй там! — резко выкрикнула Алиса. Она стояла, сжав кулаки, взгляд метался между револьвером и лицами остальных. — Если ты так хочешь кого-то убить, Такаши, то убей себя. С чего ты решил, что имеешь право решать за всех?

Такаши медленно повернулся к ней, и его глаза сузились. В них не было злости. Только холодный расчёт.

— Потому что кто-то должен, — ровно ответил он. — Если никто из вас не возьмёт на себя ответственность, значит, это сделаю я.

— Охренеть, ты самодовольный ублюдок, — усмехнулась Дана, откидываясь. В её голосе звенело раздражение, перемешанное с цинизмом. — Если тебе так хочется поиграть в героя, то давай, крути барабан, стреляйся. Чего ты нас-то втягиваешь?

— Ебануться, — пробормотала Сё, закрывая лицо руками. — Мы тут скоро друг друга перестреляем, а этот грёбаный Муаярд будет просто сидеть и наслаждаться.

— Он уже наслаждается, — тихо сказала Дана, наклонив голову и усмехнувшись уголком губ. — Просто ждёт, когда мы сделаем его работу за него. Вопрос в том, кого он первым порвёт в клочья, если мы продолжим тут жевать сопли.

Комната погрузилась в напряжённое молчание. Где-то вдалеке скрипнула старая труба. В сыром воздухе повис запах ржавчины и пота. Часы продолжали свой беспристрастный счёт. Тик. Так. Тик. Так.

Время почти вышло.

Комната, пропитанная спёртым воздухом, пахла страхом и потом. По стенам скользили тени — резкие, угловатые, похожие на фигуры палачей. Гулкая тишина давила на уши.

— Ладно, — внезапно бросил Такаши, резко шагнув к столу. Пол под его ногами скрипнул. Он взял револьвер. Оружие было холодным, тяжёлым. Казалось, что оно тянет его вниз, прямо в бездну.

Алиса резко вскинула голову, её глаза расширились от ужаса.

— Ты что, ебнулся? — голос её дрогнул, но она не отступила. — Ты реально собрался кого-то грохнуть? Ты вообще себя слышишь?!

— Если вы хотите выжить, кто-то должен это сделать, — Такаши говорил ровно, но его пальцы чуть сильнее сжали рукоять. Казалось, что каждое слово отдаётся эхом в стенах, превращаясь в нечто большее, чем просто звук. — Или ждите, пока нас всех разнесёт к чертям.

Секунда тишины. Потом другая. Липкая, невыносимая.

Тишина в комнате была настолько гнетущей, что казалось, будто стены вот-вот начнут сдавливать всех присутствующих. Такаши держал револьвер обеими руками, пытаясь осознать его вес — физический и моральный. Его дыхание стало тяжелым, а руки слегка дрожали.

— Ну что, кто? — прошептала Дана, нервно сглотнув. В её голосе слышалась истерика, спрятанная под сарказмом. — Давай, герой, показывай, как ты справляешься с ответственностью.

— Заткнись, — процедил Такаши сквозь зубы, его голос приобрёл новый, опасный оттенок. — Ты думаешь, мне этого хочется? Думаешь, мне легко?!

Алиса сделала шаг вперёд, искажённое злостью лицо было бледным, почти мертвенным.

— Тогда брось этот ебаный пистолет! Ты хоть понимаешь, что делаешь?! Ты хочешь быть убийцей? Готов потом видеть его лицо, когда закроешь глаза? Готов к тому, что оно будет преследовать тебя даже после смерти?

Такаши сжал челюсти. Он медленно провёл взглядом по лицам. Все ждали. Кто-то прятал взгляд, кто-то, наоборот, сверлил его, будто пытаясь понять, сорвётся ли он. Лампа снова мигнула, отбрасывая на его лицо резкие, почти кошмарные тени.

Он вздохнул. Глубоко. Медленно.

Дайла вжалась в стену, её плечи мелко дрожали. Кожа казалась мертвенно-бледной, губы пересохли, взгляд метался, цепляясь за пустоту. Она выглядела так, будто вот-вот рухнет на грязный, усеянный осколками стекла пол.

Сё стояла рядом, стиснув кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Грудь её тяжело вздымалась, но она молчала, только нижняя губа была закушена до крови. В её глазах было что-то между страхом и яростью, холодное и почти механическое.

Дана, напротив, выглядела пугающе спокойной. Её поза была расслабленной, руки небрежно скрещены на груди, но в её глазах полыхало что-то дикое, какое-то бешеное веселье. Она улыбалась — криво, насмешливо, словно вся эта сцена её развлекала.

— Если никто не решится, он нас всех перехуярит, — процедил сквозь зубы Такаши. Его голос был глухим, сдавленным, но напряжение в каждом слове можно было резать ножом. Он бросил взгляд на Дану, прищурился. — Ты всё время трепешься. Может, хочешь быть первой?

— Ха! — короткий, хлёсткий смешок сорвался с её губ. — Ну давай, попробуй, сосунок. Ты же хочешь быть тем, кто решает, да? Всегда ждал момента, чтобы показать, какой ты клутой. Ну вот он.

— Замолчите! — неожиданно взорвалась Сё. Её голос разорвал тишину, как хлёсткий удар кнута. — Мы уже, блять, не люди. Вы хоть понимаете это? Мы все по уши в дерьме, а вы хотите ещё глубже зарыться.

Алиса бросила на неё быстрый взгляд, затем снова перевела глаза на Такаши. В её тёмных радужках плясали отблески лампочки.

— У тебя есть выбор, — прошептала она, голос дрожал. — Просто поставь его обратно на стол. Мы... мы что-нибудь придумаем. Ещё можно...

— У нас нет времени, — отрезал он мрачно. В глазах — только решимость. Сталь.

В этот момент Дана сделала шаг вперёд. Тихо, уверенно. Лицо её осталось пустым, как разбитая маска.

— Стреляй, Такаши, — холодно сказала она, скрестив руки. — Если яйца не картонные.

Секунда — и воздух раскалился. Капля пота скатилась по виску Такаши. Губы дрогнули. Он поднял пистолет. Сердце каждого в комнате замерло.

Палец лёг на курок.

Выстрел разорвал воздух, как кнут, обрушившись на комнату глухим эхом. Тишина разлетелась на осколки, смешавшись с резким запахом пороха.

Дана дёрнулась назад, будто её ударили молотом в грудь. Глаза расширились, рот приоткрылся в беззвучном крике. Пуля попала ей прямо в правую сторону груди, чуть ниже ключицы. Кровь брызнула фонтаном, алыми каплями оседая на её футболке. Лоскут ткани моментально пропитался, становясь липким, тяжёлым.

— Ах ты... сука... — хрипло выдохнула она, хватаясь за рану. Пальцы тут же вязнут в тёплой, густой жидкости, и она судорожно втягивает воздух, но он застревает в горле, превращаясь в булькающий хрип. Мир вокруг словно сужается, вибрирует на грани провала в темноту.

Сё вжимается в стену, глаза округлились до белков. Руки дрожат, едва удерживая себя от того, чтобы не зажать рот.

— Ебать... — вырывается у неё, голос срывается в панике. — Ты чё, блять, сделал?! УБЛЮДОК, ТЫ ЧТО НАДЕЛАЛ?!

В углу Дайла сдавленно всхлипывает, пальцы вцепились в волосы, плечи вздрагивают от каждого судорожного вдоха. Она сжимается, словно надеется исчезнуть, но всхлипы становятся только громче.

Дана оседает, вцепившись в край стола, оставляя размазанные кровавые отпечатки. Дыхание сбивается в рваные глотки, лицо бледнеет, превращаясь в серый восковой отпечаток самой себя. Она пытается выпрямиться, встретиться взглядом с Такаши, и даже сейчас, когда силы уходят с каждым мгновением, ухмыляется — кровью на зубах, болью в глазах.

— У тебя... всё-таки... яйца... есть... — сквозь булькающий хрип выдавливает она, прежде чем тело обмякает и рушится на холодный пол.

Кровь продолжает расползаться вокруг неё, густым пятном затекая в щели деревянного пола. Запах — металлический, резкий, тяжёлый, как ржавчина во рту.

Такаши стоит столбом, револьвер всё ещё зажат в пальцах. Руки дрожат, но он не выпускает оружие, словно оно — единственная реальность, за которую можно уцепиться. Глаза его пусты, лицо застывает в каменном выражении, но в уголке губ дёргается мышца, будто он хочет что-то сказать — но не может.

— Мы живы... — глухо произносит он наконец, не отрывая взгляда от неподвижного тела Даны. — Мы... сука... живы.

— Ты... мразь, — Алиса делает шаг вперёд, её голос дрожит, но в нём нет истерики — только ледяной ужас и бешеная злость. — Ты просто ебаный ублюдок.

Где-то вдалеке, на грани восприятия, звучит сирена. Или это кровь шумит в ушах?

Сё согнулась пополам, ладонями вцепилась в колени и вырвала в пыльный угол комнаты. Горло жгло, кислый привкус рвал нёбо, но она даже не пыталась стереть слёзы, которые текли по щекам, смешиваясь с потом. Воздух в комнате был тяжёлый, застоявшийся — густой запах крови въедался в кожу, пропитывал одежду.

Дайла ползала на четвереньках, дрожащими пальцами цеплялась за доски, но не могла подняться. Она всхлипывала тихо, срывающимся дыханием, будто старалась сжаться в себя, раствориться в темноте.

Такаши молча опустил револьвер на стол. Глухой стук металла по дереву прозвучал в тишине, как удар молота. Он смотрел на свои руки. Кровь. Горячая, густая, липкая. Его пальцы чуть подрагивали, но лицо оставалось пустым, словно он всё ещё не осознавал, что только что сделал.

Тело Даны лежало на полу. Но оно не было мёртвым в привычном смысле. Руки вздрагивали, судорожно дёргались, ногти скребли по полу, оставляя тонкие царапины. Сё подавила рвотный спазм, вцепившись в собственные плечи. Из раны на груди продолжала течь кровь — чёрная в полумраке, она медленно растекалась вокруг, впитывалась в щели между досками.

— Господи… — выдохнула Сё, сползая спиной по стене. Лицо белое, губы дрожат. — Почему она ещё… двигается?

— Это нервы, — отозвался Такаши, голос глухой, сдавленный, но ровный. Он не поднимал глаз, будто бы говорил сам с собой. — Мышцы ещё какое-то время сокращаются после смерти.

Словно в подтверждение его слов, пальцы Даны снова дёрнулись, и Сё в ужасе отдёрнула ноги.

— Это ненормально, нахрен! — выдохнула она.

— Полностью нормально, — бросил он, сжимая кулаки. — Кальций высвобождается в клетках, нервы ещё посылают импульсы, так что…

— Ты, блять, себя слышишь?! — голос Алисы прорезал тишину, как лезвие. Она шагнула ближе, глаза метались между ним и телом. — Какого хрена здесь может быть нормально?! Ты только что убил её, Такаши! Своими, мать их, руками!

Дайла мелко тряслась в углу. Она уставилась в лужу крови, которая уже подползла к её ногам. Дыхание частое, судорожное. Губы беззвучно шевелились, будто молилась.

— Чёрт… — прошептала она. — Чёрт-чёрт-чёрт… Она была жива. Только что. Она… она говорила, смеялась…

Такаши поднял голову, его взгляд впился в неё. Лицо мёртвое, но в глазах полыхало что-то злое, выжженное, на грани срыва.

— А ты что думала, Дайла? — его голос был хриплым, с налётом усталости и ярости. — Это не игра, нахрен. Очнись.

— Очнуться? — Алиса подошла почти вплотную. — Ты проебал свою голову, Такаши? Где-то в этой луже крови? Это тебе не просто «нервы» или «нормальное явление». Ты только что забрал чью-то жизнь! Какого хрена ты такой спокойный?!

Он посмотрел на неё. Тяжело. Холодно.

— А если бы я не сделал этого, мертвыми были бы мы, — откинулся, упёрся ладонями в лицо. — Вы хоть понимаете это?

— А ты понимаешь, что мы всё ещё люди?! — голос Алисы сорвался. Она стиснула зубы. — Или ты уже забыл, что мы не просто мясо?

Тем временем тело Даны продолжало своё посмертное движение. Оно вздрагивало, будто внутри неё ещё теплилась жизнь, но это была всего лишь инерция. Лёгкие, пытавшиеся вытолкнуть воздух, издавали хриплый, глухой звук, похожий на предсмертный вздох. Её глаза, наполовину открытые, смотрели в пустоту, зрачки застыли, но в них ещё теплилась какая-то жуткая влага.

Кровь стекала по её подбородку тонкой, рваной линией, застывая на коже тёмными пятнами. Пол под ней уже промок, но алые струйки продолжали искать дорогу между щелями в деревянном полу, проникая в тёмные трещины, оставляя грязные, уродливые разводы.

— Она… она смотрит на меня, — выдохнула Дайла. Голос её сорвался, она оттолкнулась от стены и, неуклюже заваливаясь на локти, поползла назад, как будто расстояние могло стереть этот взгляд. — Господи, она смотрит!

— Она мертва, — процедил Такаши сквозь стиснутые зубы, но даже он не смог удержаться от взгляда на её лицо. Там, в этих пустых глазах, всё ещё оставалась тень чего-то болезненно человеческого.

Сё судорожно втянула воздух, будто хотела что-то сказать, но в последний момент передумала. Руки у неё тряслись, пальцы вцепились в подол так, что побелели костяшки.

— Кто-то должен… сделать что-то, — выдавила она, голос слабый, почти жалкий. — Мы не можем просто смотреть… на это.

— И что ты предлагаешь? — Такаши резко повернулся к ней, в голосе раздражение, но больше усталости. — Подойти и закрыть ей глаза? Или, может, взять за руку и попросить прощения?

Алиса дёрнулась. Её взгляд потемнел, как перед бурей.

— Ты, урод, — прошипела она, шагая к нему. В её движениях была опасная напряжённость. — Просто бездушный мудак. Как ты можешь быть таким холодным?

— Я не холодный, — ответил он тихо, почти шёпотом, но в голосе сквозил лёд. — Просто понимаю, что всё кончено. И кто-то должен был это сделать.

В углу Дайла раскачивалась, обхватив себя за плечи, губы беззвучно шевелились — она бормотала что-то себе под нос, будто молитву или детскую считалочку, цепляясь за любой звук, чтобы заглушить тишину.

Алиса, стиснув зубы, медленно двинулась к телу Даны. Её руки дрожали, лицо перекосило от отвращения, но она всё же опустилась на колени и протянула руку. Её пальцы коснулись холодного, липкого лба, и она, сжавшись от отвращения, закрыла Дане глаза.

Внутри комнаты стояла тишина, густая, вязкая, удушающая.

— Хватит, — прошептала Сё, опускаясь на колени. — Просто хватит…

Кровь медленно растекалась по неровному полу, впитываясь в трещины, словно живая, жадная к этим каменным губам. Запах — густой, тяжелый, с привкусом ржавчины — заполнял все щели комнаты, въедаясь в стены, в кожу, в лёгкие. Он был не просто в воздухе. Он становился частью тебя.

В углу кто-то зашаркал ногой — едва слышно, осторожно, будто боялся потревожить смерть. Лампа мерцала, время от времени заливая помещение тусклым, больным светом. Тени дрожали, как будто тоже понимали, насколько всё пошло не так.

А потом зазвучал голос.

Холодный. Отстранённый. Необратимый, как лезвие ножа.

— Игрок Дана погибла от рук игрока Такаши.

Голос Муаярда разрезал тишину, оставляя за собой липкий след, будто комок крови, который не проглотить.

— Игрок осмелился осквернить законы Дома. Твоя алчность, твоя жажда выжить любой ценой... как предсказуемо. Ошибка. Каждое слово. Каждый шаг. Каждая капля пота, что стекает с твоего лба, когда боишься.

Он смаковал эти слова. Как будто они были вином, выдержанным в гнилом погребе.

— Ты убил. Ради выгоды. Ради жалкого шанса продлить своё существование ещё на несколько часов. Думаешь, я этого не ожидал? Каждый из вас марионетка. Но убивать... ради себя? Это высший из грехов здесь. Это акт неповиновения правилам. А Дом, Такаши, правила не прощает. В Доме Муаярда никто не властен над своей судьбой. Даже я.

Тишина сжалась вокруг них, липкая, давящая. Где-то сзади раздался тихий хруст — Макс, с каменным лицом, машинально сжимал и разжимал костяшки пальцев. Кто-то нервно сглотнул.

— Вот же урод, — проворчала Коннорша, резко затягивая хвост резинкой. Волосы скрипнули между пальцами. — Мудак, думал, ему это так просто с рук сойдёт?

Такаши медленно поднял голову. В его глазах что-то метнулось — не страх, не ярость. Что-то глубже, темнее. Он скользнул взглядом по граммофону, откуда раздавался голос.

— Ты бы помолчала, — рявкнул Арсений, стоя неподалёку. Голос сорвался, но он тут же вернул себе контроль. Его взгляд метался между лицами остальных.

— Как будто мы тут все такие невинные овечки, — добавил он с кривой усмешкой.

— Овечки или нет, а на мясо пускают по правилам, — мрачно бросила Артемида, прислоняясь к стене. Говорила как шутку, но в глазах не было даже намёка на лёгкость.

Такаши выдохнул. Лицо его дёрнулось. Он провёл языком по пересохшим губам, но слова застряли в горле. А потом он взорвался.

— Что за хрень?! — выплюнул он, ударяя кулаком по ближайшей стене. Камень глухо принял удар, но трещины в нём не появилось. — Вы же сами заставили нас выбрать! Вы сами сказали, что кто-то должен…

Голос осёкся, запнулся на полуслове, словно наткнулся на нож.

Сверху, где-то за стенами, за потолком, за этим проклятым местом, что-то скрипнуло. Неспешно. Тяжело.

Дом услышал.

Муаярд будто не услышал его слов. Голос продолжал с пугающим спокойствием:

— За нарушение закона ты, игрок, должен умереть, — произнес он, его голос был таким ровным, что от этого становилось невыносимо тревожно. — Наказание будет соответствовать тяжести твоего проступка. Начинается экзекуция.

Слова утонули в этом мракокомнатном воздухе, и даже тишина, которая последовала, была обременённой, тяжёлой, как свинцовое облако, висевшее в этом пространстве. У Такаши в горле пересохло. Он едва мог дышать. Он почувствовал, как его ладони начинают становиться влажными. Он был пойман. И теперь расплата была неминуема. Первым странным ощущением для Такаши стала резкая боль в кончиках пальцев.

— Да ну нафиг, — пробормотал Макс, пятясь к стенке, глаза его были полны паники. Он знал, что происходит, но это было слишком для его нервов. — Что он с ним сделает?

— Лучше не знать, — ответила Дайла, её голос был едва слышен, как если бы она говорила сама себе. Она опустила глаза, пытаясь не встретиться взглядом с тем, что происходило.

Макс огляделся, нервно зажимая кулаки. Он начал было отступать, но когда его взгляд упал на Такаши, он застыл. Тот стоял, не двигаясь, словно каменная статуя. Но его руки... Они начали дергаться. Пальцы Такаши начали дёргаться, сначала чуть-чуть, а затем резко. Пальцы, раньше столь уверенные в движении, теперь сводило судорогой. Он попытался сжать их, чтобы не дать себе почувствовать эту ужасную ломку в костях. Но они не слушались.

— Что за хрень...? — Макс ошарашенно закашлялся, но не успел договорить, как один из пальцев Такаши с хрустом оторвался, падая на холодный пол с глухим ударом. Тело Такаши содрогнулось, но он не закричал. Только сжал зубы, так что жилы на лбу буквально вздулись, а из-под ногтей на руках выступила кровь.

Марьяна, стоявшая рядом, прикрыла уши руками, её лицо искажала смесь шока и страха. Она даже не могла сказать ни слова, глаза её были полны ужаса.

Такаши смотрел на свою руку, на культю, от которой теперь торчал только обрубок. Его тело выворачивало от боли, но крик не вырвался. Он только глухо зашипел, вцепившись в рану второй рукой, пытаясь хоть как-то остановить кровь. Но это было бесполезно — второй палец на другой руке уже дёрнулся, и в следующую секунду его рука снова начала ломаться.

— Сука! — его крик был наполнен такой болью, что резал слух, но Муаярд не проявил ни малейшего сочувствия.

— Нет-нет-нет! СТОЙ! — его голос был истеричен, почти животный, но голос Муаярда остался безжалостно спокойным:

— Каждое действие имеет последствия, Такаши, — сказал Муаярд с таким спокойствием, что это звучало ещё более зловеще. — Ты выбрал убийство. Теперь Дом выбрал твою смерть.

Второй палец — снова хруст, на этот раз ещё громче. Капли крови упали на пол, образуя крошечные алые лужицы. Ганжа, глядя на всё это, инстинктивно сделала шаг назад.

Воздух наполнился отвратительным хрустом, словно кто-то ломал сырые ветки. Указательный палец Такаши оторвался с влажным чавкающим звуком, падая в растекающуюся лужу крови. Его крик, сначала сдавленный, перерос в животный вой – первобытный звук чистой агонии. Он пытался сжать кулаки, но оставшиеся пальцы один за другим выворачивались из суставов, как игрушки в руках жестокого ребенка.

Сё рухнула на колени, вцепившись в собственные волосы. Ее голос сорвался на визг: — Прекратите! Умоляю! — слезы текли по ее лицу. — Это не он виноват! Вы... вы сами его вынудили!

Муаярд хранил молчание, пока кровь Такаши струилась по полу замысловатым узором. Его руки превратились в месиво из раздробленных костей и рваной плоти, кожа свисала лохмотьями, обнажая пульсирующие вены.

— ЗАТКНИСЬ, СЁ! — прорычал Такаши сквозь окровавленные зубы. Несмотря на мертвенную бледность, его глаза пылали яростным огнем. — Я... не... буду... УМОЛЯТЬ!

Внезапно его тело конвульсивно дернулось. Голова начала поворачиваться – медленно, механически, как у сломанной куклы.

— Нет... нет-нет-нет! — ужас просочился в его голос, когда он осознал происходящее.

Первый хруст в шее был тихим, почти деликатным. Затем звуки стали громче – влажное хрустящее крошение позвонков. Глаза Такаши расширились от шока и боли, когда его голова повернулась на тридцать градусов, затем на шестьдесят.

Алиса, трясущимися руками прикрывая рот, не могла отвести взгляд от этого кошмара.

— Остановите это! — ее голос срывался. — Кто-нибудь... хоть что-нибудь!

Но все застыли, парализованные ужасом. Голова Такаши продолжала поворачиваться – девяносто градусов, сто двадцать, сто восемьдесят. Его последний крик оборвался влажным хрипом, когда шейные позвонки окончательно сдались. Артерии лопнули, разбрызгивая кровь по стенам.

Брызги крови окропили стены и ближайших участников в стиле Поллока. Алиса отскочила назад с пронзительным криком, а Дайла рухнула на колени, её губы дрожали в лихорадочной молитве.

— Господи, помилуй... защити нас... — её слова смешивались со всхлипами. — Я не знаю, что делать... Прости меня, Господи...

Финальный поворот головы Такаши был как удар хлыста – молниеносный и беспощадный. Треск позвоночника прозвучал как выстрел в тишине. Его голова, совершив полный оборот, безвольно повисла, лицо застыло в гротескной маске, обращенной в противоположную сторону от тела.

Тело обмякло и рухнуло на пол с глухим стуком. Кровь хлынула из разорванных артерий, расползаясь по полу темным озером.

— Он... — Сё захлебнулась словами, её желудок взбунтовался, и она согнулась пополам, извергая свой скудный ужин на залитый кровью пол.

Голос Муаярда зазвучал снова, до отвращения будничный и спокойный: — Игрок Такаши нарушил закон. Его судьба была предрешена, — пауза. — Поздравляю выживших. Добро пожаловать в следующую комнату.

Стальные двери с лязгом опустились, отрезая путь назад. Комната, в которой оказались оставшиеся участники, была погружена в абсолютный мрак. Тьма была такой плотной, что, казалось, её можно было потрогать. Тишина давила на барабанные перепонки, обволакивая разум первобытным ужасом.

Артемида нервно провела рукой по спутанным волосам: — Какого хрена здесь происходит? — её голос звучал неестественно высоко. — Я даже собственных рук не вижу!

— Заткнись ты, — прошипела Марьяна, прижимаясь к холодной стене как к последнему якорю реальности. — Если тут что-то жаждет нашей крови, давай не будем облегчать ему задачу.

— Блядь, я вообще ничего не вижу, — Сё размахивала руками в темноте, как слепой котенок. Её голос срывался на истерические нотки. — Может... может это такая комната отдыха? Знаете, как эти... кабинеты тёмной терапии? Дай бог Муаярд нас помиловал.

— Терапия? — горький смех Марьяны прозвучал как карканье вороны. — В этом доме? — она сделала глубокий вдох. — Остынь, Сё.

Тьма сгущалась вокруг них.

В кромешной тьме комнаты каждое чувство обострилось до предела. Мрак был настолько плотным, что, казалось, его можно было потрогать – вязкая, маслянистая субстанция, поглощающая любой проблеск света. Ни единого ориентира – ни стен, ни потолка, словно они оказались подвешенными в пустоте. Воздух здесь был другим – тяжелым, с металлическим привкусом на языке, будто они вдыхали ржавчину.

Тишина давила на барабанные перепонки почти физически, как будто кто-то медленно закручивал тиски вокруг головы. Каждый звук – шорох одежды, нервный вздох, осторожный шаг – отдавался оглушительным эхом, возвращаясь искаженным, чужим, словно кто-то в темноте передразнивал их движения.

При каждом шаге пол странно пружинил под ногами, как резиновый матрас. Этот неестественный отклик сопровождался тихим, но отвратительным скрипом – звуком настолько неприятным, что по спине пробегали мурашки. С каждой минутой крепло жуткое ощущение, что комната живая – дышала, пульсировала, выжидала...

Затхлый запах плесени смешивался с чем-то приторно-сладким, от чего к горлу подкатывала тошнота. Этот аромат напоминал разлагающуюся плоть, пропитанную химикатами – тошнотворное сочетание природного гниения и искусственной стерильности.

Внезапно из глубины темноты донесся звук – едва уловимый скрип, похожий на движение проржавевшего механизма. Он начался как шепот, но эхо подхватило его, размножило, исказило. Теперь казалось, что этот звук идет отовсюду – то ли шаги какого-то существа, то ли пробуждение мотора. Медленный, методичный скрип приближался.

В непроглядной тьме невозможно было определить, откуда именно исходит звук – он кружил вокруг них, играя с натянутыми нервами, как кошка с беспомощной мышью.

Тишина взорвалась испуганными вздохами и сдавленными проклятиями. Ледяной ужас пробирал до костей, парализуя каждую мышцу. В абсолютной темноте даже собственное дыхание казалось чужим и враждебным.

Марьяна вслепую схватила руку Артемиды, впиваясь ногтями до крови. Её голос дрожал: — Что... что это такое?

— Да хрен его разберет, — процедила Артемида сквозь зубы, выдергивая руку и растирая саднящие следы от ногтей. — Но мне эта хрень совсем не по душе.

Из темноты донёсся звук — мягкие, размеренные шаги, будто кто-то босиком двигался по полу. Гулкое эхо разнеслось по пространству, делая его бесконечно большим.

— Твою мать... — всхлипнула Сё, её голос срывался на визг. — Там кто-то есть?

— Надо что-то делать, а не стоять, как истуканы, — резко сказала Алиса, нащупывая в кармане телефон. Экран вспыхнул, и луч фонарика прорезал темноту.

Свет выхватил из мрака кошмарную картину: они стояли посреди гигантского лабиринта, окруженные... Десятки фигур застыли в хаотичном порядке – одни неподвижные как статуи, другие слегка покачивались.

— Фух, это просто... — Алиса с облегчением выдохнула, но договорить не успела.

— Выруби эту хрень! — рявкнула Артемида, её лицо исказилось от страха. — Ты что, забыла про правила?!

— Да брось, это же всего лишь...

Голос Муаярда ворвался в их сознание как удар хлыста:

— Игрок нарушил правило Дома. Использование источников света запрещено.

Алиса замерла. Луч фонаря затрепетал на её ладони. В груди разрослось неприятное чувство — не страх даже, а предчувствие беды.

— Стойте! Я же не знала! — её крик оборвался, когда сила скрутила её тело пополам, сминая как бумажку.

В темноте раздался влажный хруст. Остальные только и могли, что смотреть.

— Что с тобой?! — закричала Сё, рванувшись к Алисе, но Артемида вцепилась ей в плечо и резко дёрнула назад.

— Не лезь! — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

Алиса рухнула на колени. Её пальцы вцепились в живот, ногти впились в ткань одежды. Лицо побледнело, капли холодного пота стекали по вискам. И вдруг — крик. Пронзительный, нечеловеческий, будто из самой глубины боли. Воздух в комнате сгустился, стал липким, тяжёлым. Волосы у всех на загривке встали дыбом.

— Внутри...— выдохнула она, давясь воздухом.

Тело Алисы выгнулось дугой, её била мелкая дрожь, которая быстро переросла в судорожные конвульсии. Она пыталась вдохнуть, но казалось, что лёгкие наполняются не воздухом, а жидким свинцом. Где-то внутри неё что-то хрустнуло — звук ломаемого стекла, только гораздо глубже, ближе к сердцу. Затем — шорох, будто кто-то прокручивал мясорубку прямо у неё в животе.

— Чёрт возьми, помогите ей! — вскрикнула Марьяна, сжимая ладони в кулаки.

Но никто не двигался. Артемида смотрела на Алису мрачным, застывшим взглядом. Её губы шевельнулись, но она не произнесла ни слова.

— Ничего не сделать, — тихо сказала она наконец, голосом, в котором не осталось ни капли надежды.

Алиса дернулась, её спина выгнулась ещё сильнее. Казалось, что что-то внутри неё раздувается, разрывая внутренности на части. Жар пронёсся по венам, обжигая изнутри, как жидкий огонь. Она попыталась закричать снова, но изо рта вместо крика хлынула кровь. Горячая, густая, тёмная. Она потекла по подбородку, капнула на пол. Из носа и ушей пошли алые струйки.

— Остановите это! — в ужасе закричала Марьяна, пятясь к стене.

Алиса подняла на них взгляд — глаза расширены, чёрные зрачки затопили радужку. В её взгляде читалась не только боль, но и что-то другое. Что-то чужое. Что-то... нечеловеческое.

Лёгкие Алисы работали вразнобой, словно кто-то сунул в её грудь огромные тиски и медленно закручивал ручку, сдавливая её изнутри. Она судорожно хватала ртом воздух, но с каждым вдохом в горло будто лили вязкий цемент. Кислород не доходил до мозга, в висках застучало.

А потом что-то под кожей зашевелилось.

Сначала лёгкая дрожь в животе — как будто внутри заворочались змеи. Алиса инстинктивно схватилась за себя, пытаясь остановить это движение, но бесполезно. Кишечник скручивало, как мокрую тряпку, выкручивая его с чудовищной силой. Желудок дёрнулся, словно хотел вырваться наружу, перекатываясь из стороны в сторону.

— Д-двигается… внутри… — эти слова Алиса буквально выдавила сквозь стиснутые зубы, когда первая волна агонии прокатилась по телу.

Глухой, тупой удар под рёбрами — её печень подалась вверх, впечатываясь в диафрагму. Алиса дернулась, а затем выгнулась дугой, когда по телу прокатилась жгучая, режущая боль. Она пыталась вдохнуть, но воздуха не было. Лёгкие сжались, как сдувающийся шар.

Почки стянулись, словно их сжимали чьи-то холодные, металлические пальцы. Затем их просто… размололи. Алиса услышала этот хруст внутри себя, будто кто-то сдавил горсть гнилых косточек.

Желудок не выдержал — он выплюнул всё, что мог. Она закашлялась, но это была не рвота. Густая, горячая кровь хлынула из её рта, стекая по подбородку, по шее. Вкус железа заполнил весь рот, едкий и обжигающий.

В ушах заложило, и через секунду оттуда тоже потекло что-то тёплое и липкое.

Она хотела закричать, но её трахея уже сдавилась, смещённая куда-то вбок. Вместо этого вырвался только тихий, жалкий хрип. Алиса хваталась за живот, за горло, за грудь, но ничего не помогало. Её внутренности двигались, словно их кто-то передвигал вручную.

Перед глазами всё плыло. Она ещё видела, но не понимала, что.

Слезящиеся глаза метнулись в сторону — и на секунду ей показалось, что кто-то стоит рядом, наблюдая за её агонией.

Кто-то… в темноте.

Но она уже не могла различить черты лица. Мир превратился в размытое пятно.

Казалось, внутри неё работал мясник — без жалости, без сантиментов, методично перемалывая всё, что делало её человеком. Хруст ломающихся костей отдавался внутри, будто кто-то сжимал позвоночник в железных тисках. Что-то тянулось, рвалось, будто тонкие нити, а затем снова слипалось воедино в мучительной, неестественной агонии.

Алиса не могла кричать. Голосовые связки парализовало. Её тело больше не принадлежало ей — оно стало марионеткой, оболочкой для боли, которая заполнила её до краёв.

Она сделала судорожный вдох, но вместо воздуха в лёгкие плеснуло нечто густое и тёплое. Кашель разорвал грудную клетку, и изо рта хлынула тёмная, почти чёрная кровь. Алиса рухнула, её пальцы дрожали, цепляясь за пустоту, как будто она могла за что-то удержаться.

На полу осталась лишь густая лужа крови. А её искажённое ужасом лицо застыло в последней гримасе агонии.

Тишина.

Муаярд, будто ему доставляло удовольствие наблюдать за этим, заговорил с медленной, почти ласковой интонацией:

— Игрок Алиса исключена за нарушение правил. Остальные могут продолжать свой путь.

Эхо его голоса расплылось по комнате, оседая липким страхом на плечах тех, кто ещё дышал.

Никто не двигался.

— Мы не выберемся отсюда… — тихо прошептала Сё. Она не пыталась скрыть дрожь в голосе.

— Заткнись, — резко бросила Артемида, её пальцы нервно стискивали рукав. Она пыталась взять себя в руки, но в глазах отражалась та же паника. — Мы не умрём. Пока что.

Макс сглотнул. Посмотрел на Алису, потом на остальных. В комнате стало до омерзения тихо, только тяжёлое дыхание игроков мешало этой тишине задушить их окончательно.

Голос Муаярда прорезал густую тьму. Он звучал насмешливо, почти игриво:

— Ну что, мои милые игрушки… Если вы такие узколобые, я облегчу вам задачу и разжую правила. Они ведь до смешного простые.

В ответ кто-то нервно сглотнул. В кромешной темноте было слышно только напряжённое дыхание.

— Всё, что вам нужно сделать, — продолжил Муаярд, — это пройти лабиринт перед вами. Ах да… вы его, конечно, не видите. Но не переживайте. Скоро привыкнете.

Бика тихо фыркнула:

— Ну да, турслёт какой-то. Только без костра и гитары.

Муаярд проигнорировал её реплику:

— Но есть маленький нюанс. Вы можете двигаться только по двое. Ходить больше двух в одной группе нельзя. Пересекаться на одном переходе больше двух тоже нельзя.

— Что за бред? — голос Сё дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. — Мы даже не знаем, где тут переходы, где стены…

— О, не переживайте, — голос Муаярда стал тягучим, почти сладким. — Вы очень быстро это поймёте. Вопрос только в том, кому это понимание обойдётся дороже.

Тьма сгустилась ещё сильнее. Где-то в глубине комнаты что-то щёлкнуло, и вдруг холодный воздух зашевелился, а лабиринт уже начал менять свою форму, перестраивая себя.

Игра началась.

Артемида первой нарушила молчание.

— Окей, допустим... — она сжала кулаки и глянула в темноту, пытаясь в ней что-то разглядеть. — Так, кто со мной?

В ответ — ничего. Только тяжёлые вдохи, кто-то нервно хрустнул пальцами.

— А с чего это мы сразу по парам разбегаемся? — резко выдала Марьяна. Её голос резанул темноту, наполненную тревогой. — Может, сначала разберёмся, где мы вообще и что делать?!

— Ты дура? Чем ты слушала? — резко бросила Коннорша.

— Слушай, либо ты идёшь со мной, либо одна, — отрезала Артемида, устремляя взгляд в кромешную черноту. — Я не собираюсь тут застрять.

— Вот так вот? Просто ткнула пальцем и выбрала себе «партнёра по несчастью»? — фыркнула Марьяна, но в её тоне чувствовалось напряжение.

— А тебе не всё ли равно? — Артемида ухмыльнулась, но улыбка получилась кривой. — Или ты думаешь, что с Сё будет комфортнее?

— Эй, не надо меня втягивать! — встрепенулась Сё. Её голос дрожал, и это её раздражало. — Может, все просто… немного успокоятся и подумают?!

— Нечего тут думать, — Артемида говорила холодно, чётко, как лезвие скальпеля. — Либо мы двигаемся, либо нас убьют. Как Алису.

Тяжёлая пауза. В ушах шумела кровь.

В ушах шумела кровь, в горле стоял привкус железа. Никто не произнёс ни слова, но всем в голову одновременно врезалась та жуткая сцена — Алиса. Её предсмертный крик, звук раздавленных внутренних органов, кровь, хлещущая изо рта, из носа, из глаз.

— Ладно, хрен с тобой, — бросила она Артемиде, тяжело выдохнув. — Пошли. Но если нас где-нибудь завалят, это будет на твоей совести.

— Ага, напомни мне об этом, если мы вообще доживём до завтра, — хмыкнула Артемида, двигаясь вперёд, но её плечи оставались напряжёнными.

— Остальные? — голос Сё дрогнул, но она взяла себя в руки. — Давайте уже решим, кто с кем.

— Сё, пойдём со мной, — негромко сказала Марьяна, кидая быстрый взгляд в сторону. — Вдвоём шансов больше, чем одной.

— Эй, а мне что, в гордом одиночестве шагать? — перебила Артемида, резко обернувшись. — Или тут, по-вашему, так безопасно?

Пауза. Та самая, когда все понимают, что надо что-то сказать, но никто не хочет первым. Темнота давила, стены, казалось, нависали всё ближе.

— Да вы издеваетесь... — процедила Артемида, вскинув руки. — Ладно, хрен с вами. Если кто-то из вас не решится идти, буду считать, что вы выбрали смерть.

— Не нагнетай, Артемида, — устало выдохнула Марьяна, потерев виски. — Мы все на нервах.

— На нервах? — передразнила она, ухмыльнувшись, но в её голосе звучала горечь. — Ладно, ладно. Давайте решать быстрее. Я не собираюсь торчать тут всю ночь.

Внезапно где-то впереди раздался щелчок. Как будто кто-то медленно открыл засов.

Сё осторожно шагнула в сторону, вытянув руки вперёд, пока пальцы не наткнулись на шершавую каменную стену. Ощущение было неприятное — трогала что-то живое, покрытое струпьями.

— Ребята, может, тут есть хоть какая-то подсказка? — её голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. — Лабиринт ведь не бесконечный... Может, какие-то звуки... воздух... я не знаю, хоть что-то?

— Да уж, было бы неплохо, — мрачно отозвалась Марьяна, щурясь в темноту. — Но пока я вижу только этот адский мрак.

Где-то вдалеке что-то скрипнуло. Или это просто игра воображения?

— Если мы будем просто стоять, нас реально, как Алису… — сухо сказала Артемида.

От одного этого имени воздух стал гуще.

Сё вздрогнула, обхватив себя за плечи.

— Не напоминай, — прошептала она. — Я всё ещё слышу её крик в голове.

— Тогда пошли, — Марьяна осторожно нащупала её руку, тёплую и слегка дрожащую. — Ты идёшь со мной, Сё?

Та кивнула, но в темноте этого никто не увидел.

— Ладно... только не бросай меня.

— Даже не думала.

Артемида фыркнула, развернулась и сделала пару шагов в другую сторону.

— Отлично. Тогда я сама.

Марьяна резко обернулась, её сердце сжалось от дурного предчувствия.

— Ты одна? Совсем?

— А кто со мной пойдёт? — усмехнулась Артемида, с какой-то мрачной игривостью. — Лабиринт ведь должен быть таким... личным, да?

— Дурочка ты, Артемида, — пробормотала Марьяна, но не стала её останавливать.

Сё приблизилась и, не поднимая головы, тихо спросила:

— Почему она такая… жёсткая?

— Потому что боится, как и все, — ответила Марьяна.

Из-за угла потянуло ледяным сквозняком.

— Пошли, нам надо двигаться.

Их шаги звучали глухо, их поглощал тёмный, вязкий пол. Подошвы то и дело цеплялись за неровности, скрытые в густой темноте, заставляя спотыкаться и раздражённо шипеть сквозь зубы.

Марьяна шагала первой, твёрдо, пусть и немного осторожно. Сё плелась за ней, судорожно вцепившись в запястье подруги.

— Тебе не кажется, что... здесь холоднее? — Сё передёрнула плечами, по спине пробежал неприятный морозец.

— Холоднее? — усмехнулась Марьяна, но в её голосе не было лёгкости. — Нам показалось бы и жарче, если бы стены начали сжиматься.

— Ты вообще не помогаешь, — пробурчала Сё, скривив губы.

Где-то за спиной что-то поскрипывало — не резко, но отчётливо. Как будто в темноте что-то двигалось, медленно, лениво, будто выжидая.

— Чёрт… — Сё замерла, её пальцы сжали руку Марьяны ещё крепче. — Ты это слышала?

— Просто иди. Не думай об этом, — голос подруги прозвучал жёстко, но она не отпустила её руку.

Вперёд неожиданно упёрся глухой поворот.

— Перекрёсток… — прошептала Сё. — Только вот куда?

Марьяна уже хотела ответить, когда над их головами вспыхнуло механическое шипение.

Голос Муаярда, спокойный, но тянущийся, как змеиное шипение, растёкся по лабиринту:

— Игроки, не забывайте. Движение группами больше двух карается болью. Перекрёстки — священное место для одиночества. Удачи.

Марьяна зажмурилась на секунду, стиснула зубы.

— Да иди ты, — процедила она сквозь зубы и шагнула вперёд, увлекая за собой Сё.

В темноте что-то скрипнуло — длинно, натужно, будто когти медленно скребли по камню.

Марьяна шла первой, сжала зубы и с ещё большей силой вцепилась в ледяную, влажную стену. Гладкая, будто слизистая, она неприятно липла к пальцам. Второй рукой Марьянадержала Сё, которая с каждым шагом спотыкалась всё сильнее.

Тьма здесь была плотной, ощутимой. Казалось, она медленно затекала в лёгкие, просачивалась под кожу, нависала, будто грозилась сомкнуться в любую секунду.

Шаг. Ещё шаг. Камни под ногами предательски шуршали, звук разносился, будто эхо их дыхания следовало за ними по пятам.

— Ты слышала? — внезапно выдохнула Сё, резко дёрнув Марьяну за руку.

— Что? — та остановилась так резко, что в груди неприятно кольнуло.

— Сзади… — голос Сё дрожал, как плохо закреплённое оконное стекло на ветру. — Там кто-то…

Мар'яна замерла, затаив дыхание.

Тишина.

Тишина — натянутая, липкая, как паутина. Та самая, что цепляется за волосы и кожу, заставляя дёргать головой и нервно стряхивать воздух ладонями.

Она сглотнула.

— Это… просто эхо, — выдавила она, понимая, насколько паршиво это прозвучало.

Сё медленно покачала головой, её пальцы сжались сильнее — тонкие, холодные, почти костлявые.

— Если услышишь что-то ещё… — Марьяна говорила ровно, но внутри всё скручивало тревогой. — Просто скажи, окей?

Сё кивнула, тяжело сглотнув.

— А если… мне просто страшно?

Её голос сорвался на шёпот.

Марьяна посмотрела в пустоту впереди. Она закатила глаза, пытаясь не дать раздражению взять верх. Она понимала, что Сё напугана, но, чёрт возьми, её собственные нервы тоже были на пределе.

— Тогда молчи, — резко бросила она, вглядываясь в пустоту.

Она даже не видела лица Сё — только ощущала её присутствие через дрожащий, липкий захват пальцев.

На мгновение повисла тишина. Слишком плотная, слишком навязчивая. Единственное, что заполняло эту пустоту, — их осторожные, почти неслышные шаги, да частое дыхание.

И вдруг — шорох.

Где-то впереди. Едва различимый, но... определённо реальный.

Они замерли.

— Ты это слышала? — Сё прошептала так тихо, будто боялась, что звук её голоса разбудит что-то, чему лучше спать.

— Да, — коротко ответила Марьяна.

Сердце заколотилось быстрее, дыхание стало резче. Она стиснула пальцы Сё ещё крепче.

— Идём, — почти беззвучно добавила она. — Только не останавливайся.

И они пошли.

Каждый шаг теперь был выверенным, осторожным. Они чувствовали каждую мелкую неровность под ногами, каждый крохотный камешек, предательски перекатывающийся в тишине.

Стена под ладонью Марьяны была влажной и холодной, как разложившееся мясо. От одной этой мысли её передёрнуло, но... внезапно пальцы коснулись чего-то другого.

Угол.

Она остановилась так резко, что Сё чуть не врезалась в неё.

— Поворот, — выдохнула Марьяна.

— Куда теперь? — Сё прижалась к её спине, голос звучал почти жалобно.

Марьяна стиснула зубы, сделала глубокий вдох и... .

Хрен с ним. Главное — не стоять на месте.

Марьяна глубоко вдохнула, мысленно выругалась и шагнула вперёд. Главное — не думать, что следующий шаг может стать последним.

Артемида, как всегда, пыталась сохранить свою иронию, даже когда окружающая тьма сдавливала, словно плотная, живая масса. Её руки двигались перед собой, ощупывая пространство, а ноги то и дело цеплялись за неровности пола. Каждый шаг сопровождался шорохом мелких камней, предательским скрипом подошв и приглушёнными вздохами.

— Ну что, живы? — бросила она через плечо, когда в очередной раз едва не рухнула, зацепившись за какой-то мерзкий выступ. Голос гулко прокатился по лабиринту, утонув в пустоте.

— Если ты ещё раз так подскочишь и свернёшь себе шею, это будет лучшее событие за весь день, — мрачно фыркнула Бика, осторожно касаясь стены пальцами, чтобы не сбиться с курса. В её голосе звучало ровно столько раздражения, сколько и усталости.

— Спасибо, Бика. Всегда знала, что ты душа компании, — проворчала Артемида, ненадолго останавливаясь, чтобы бросить в темноту презрительный взгляд. Ну, или туда, где, по её предположениям, была Бика. Естественно, её гримасы никто не видел, но это придавало ей смелости. — Может, попробуешь повеселее? Чего такая кислая?

— Кислая? — Бика резко остановилась, и её шаги тут же растворились в тишине. — Мы в чёртовом лабиринте. В полной темноте. Без малейшего понятия, куда идём. Возможно, за нами кто-то следит. Возможно, нас убьют. Но, конечно, Артемида, давай я ещё песенку тебе спою.

— О, песня? — Артемида усмехнулась. — Слушай, хорошая идея.

И прежде чем Бика успела остановить её, она, наплевав на тишину, затянула:

"Мы вышли из дома, когда во всех окнах..."

— Я тебя сейчас убью, — простонала Бика, зажмурившись от раздражения.

"Погасли огни один за одним..."

— Артемида!

"Мы ... все спят и мы здесь вдвоём. Мы видели ночь, гуляли всю ночь до утрааа..."

— Я тебя клянусь, придушу!

Где-то в глубине лабиринта что-то зашуршало.

Они обе мгновенно замерли.

Артемида почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом.

— Бика... скажи мне, что это твой желудок, — пробормотала она, очень медленно поворачивая голову.

— Это не мой желудок, — сквозь зубы прошептала Бика.

— Охренеть. А я как раз вошла в настроение...

Темнота была густой, как пролитый на пол чернилами кошмар. Казалось, что она давит, просачивается в лёгкие, затягивает в себя. Стены исчезали, пока до них не дотрагивались — только так можно было понять, насколько тесным становился проход. Воздух был тяжёлым, влажным, пахло пылью, сыростью и чем-то ещё… чем-то затхлым, будто здесь давно никого не было. Или наоборот — кто-то был, но слишком долго.

Где-то впереди что-то заскрипело. Неясный, протяжный звук, похожий на хриплый вздох. Может, это просто эхо их собственных шагов? А может, нет.

Артемида двинулась дальше, на этот раз осторожнее. Пальцы провели по стене — шершавой, холодной, чуть влажной. Мерзкое ощущение. Бика шла следом, периодически спотыкаясь и вполголоса матерясь.

— Это даже хуже, чем ходить по магазину ночью, — тихо пробормотала Артемида.

— У тебя странные способы развлекаться, — фыркнула Бика.

— Ну а что? Вроде тоже лабиринт, тоже пусто, и ты такой стоишь в овощном, и тебе кажется, что кто-то... — Артемида резко замолчала, услышав едва уловимый звук впереди.

Бика тут же напряглась.

— Что? — зашептала она. — Что ты услышала?

Артемида подняла руку, останавливая её.

— Не знаю… но что-то есть.

Где-то впереди снова донёсся скрип. Теперь он звучал иначе — как будто что-то тяжёлое медленно двигалось по полу. Или кто-то.

Бика судорожно втянула воздух, напряглась, а Артемида почувствовала, как ладони стали липкими.

— Если это... — начала она, но договорить не успела.

Тишину разрезал тихий, неестественный вздох.

Холод пробежал по спине.

— Шутить будешь потом! — резко бросила Біка, схватив её за руку и потянув вперёд. — Двигайся, пока нас тут не сожрали!

Артемида даже не попыталась возразить.

Арсений старался не отставать от Коннорши, но и не наступать ей на пятки. В полной темноте это оказалось сложнее, чем звучало. Воздух был сырой, густой, пропитанный запахом плесени и чего-то ещё — тёмного, затхлого, будто здесь когда-то что-то сгнило и давно об этом забыло. Под ногами похрустывали мелкие камешки, и каждый шаг эхом отдавался.

Коннорша шагала уверенно, словно у неё в глазах встроенный ночной режим. Арсений не понимал, как ей это удаётся.

Резкий рывок — и он едва не влетел в неё лбом.

— Ты что, даже руку мне дать боишься? — прошипела она, дыша ему прямо в лицо.

— Да я нормально иду, чё ты… — буркнул он, но, на всякий случай, протянул руку и аккуратно ухватился за её запястье.

— Ну вот, молодец, — фыркнула она. — Видишь, не больно?

Он закатил глаза, но отвечать не стал. Спорить с человеком, который шагает по лабиринту, как по собственному дому, было бесполезно.

Тишина повисла тяжёлая, будто между ними выросла ещё одна стена.

— Слушай… — Арсений попытался заполнить этот мрак хоть чем-то. — Ты, походу, уже в таких местах бывала, да?

Коннорша усмехнулась.

— Конечно. У нас на даче был подвал размером с квартиру.

— Ага, небось, ещё и монстры там жили?

— Ну, кроме брата — вряд ли, — пожала плечами она. — Думаешь, я боюсь? Да пфф.

— Ты-то не боишься, а у меня, может, нервы, — пробормотал Арсений.

Коннорша резко остановилась, и он едва не врезался в неё снова.

— Нервы? — переспросила она с насмешкой. — Тогда держись крепче, вдруг в следующем повороте нас уже кто-то ждёт.

Арсений сглотнул и непроизвольно сжал её руку чуть сильнее.

— Слышь, Арсений, — Коннорша вдруг остановилась и повернулась к нему. Её голос звучал спокойно, но в этой спокойности читалось явное предупреждение. — В темноте твои нервы никому не нужны. Дыши глубже. Ну или делай вид, что не дышишь. Ладно?

— Ладно, ладно, — буркнул он, хотя в голове крутилась совсем другая мысль: Почему я вообще согласился идти с этой миниатюрной фурией?

И тут откуда-то из глубины коридора донёсся странный, протяжный скрип.

Арсений вздрогнул. Инстинктивно сжал запястье Коннорши.

— Ч-что это?!

Она дёрнула рукой, но не стала отрывать его пальцы.

— Да расслабься ты, — пробормотала, но её плечи едва заметно напряглись. — Наверное, это просто... пол скрипит. Или стена.

Коннорша тяжело вздохнула.

— Слушай, если тут и правда что-то есть, то пусть сначала сожрёт меня, ладно? Ты потом им на нервы так надавишь, что они сами сбегут.

Арсений хотел обидеться, но вместо этого коротко хмыкнул:

— Ты с ними договоришься, я правильно понял?

— Договорюсь, не переживай, — фыркнула она.

И снова вперёд. Шаг за шагом. Темнота не отступала, а звук... Он повторился. Ближе.

Анастасия шла вперёд, выверяя шаги, стараясь не замедляться, но и не спешить. Позади слышалось тихое, неровное дыхание Дайлы. Она шла следом, но всё время чуть отставала.

— Всё нормально, просто иди за мной, — Анастасия не оборачивалась, но голос её звучал твёрдо, без колебаний.

— Нормально?! — Дайла нервно хихикнула, но в её голосе не было ни капли веселья. — Мы в какой-то чёртовой гробнице, Настя! Что тут может быть нормально?

Анастасия сжала кулаки, ногти впились в ладони, но она этого почти не почувствовала.

— Просто не останавливайся, — бросила она. — Чем дольше топчемся на месте, тем хуже.

За её спиной послышался тяжёлый вдох, затем тихий, почти невнятный шёпот:

— Почему я?.. Почему всё это происходит?..

Анастасия замерла на долю секунды. В груди неприятно кольнуло — не страх, нет, но что-то, чему она не могла подобрать название.

— Думаешь, я знаю? — резко ответила она, но голос не сорвался, остался ровным, уверенным. — У нас нет выбора. Надо двигаться. Вместе.

Она бросила быстрый взгляд через плечо. Дайла была бледной, даже в этом мраке её лицо казалось почти призрачным. Глаза блестели от тревоги или, может, от слёз, но она не рыдала. Просто сжимала руки в кулаки и смотрела на Анастасию, как будто та — единственное, что держит её на плаву.

Анастасия кивнула ей, говоря: Держись.

Макс и Ганжа брели сквозь кромешную тьму, едва различая силуэты друг друга. Воздух в лабиринте был тяжёлым, насыщенным сыростью и гнилью. Пол то и дело предательски поскрипывал под ногами, заставляя сердце скакать куда-то в горло.

Макс хмурился, напряжённо вглядываясь в непроглядную черноту. Он пытался игнорировать то, как тьма давила на виски, но в этой тишине мысли цеплялись за мозг, как репейники.

— Ты заметила? — голос его прозвучал глухо, как будто застрял между стенами. — Здесь слишком тихо. Даже как-то… слишком.

Ганжа не ответила сразу. Шла чуть позади, двигаясь осторожно. Боялась, что лишний шаг приведёт их к чему-то, чего лучше не видеть. Только её дыхание было слышно, словно она задерживала воздух, а потом выпускала его короткими рывками.

— Тихо, потому что тут, блядь, никого нет, — бросила она наконец. Голос звучал так же твёрдо, как всегда, но в нём было что-то неуловимо чужое. Или, может, просто не таким он запомнил её раньше.

— Ну, хорошо хоть не куча трупов, — пробормотал Макс, но шутка провалилась в пустоту, даже не оттолкнувшись от стен.

Ганжа фыркнула.

— Пожалуй, да.

Макс молчал, но напряжение в нём только нарастало. Дыхание стало глубже, шаги — осторожнее. Что-то здесь было не так. Да что ты? Серьезно?

— Это место воняет, — внезапно сказала Ганжа. Голос её звучал хрипло, почти раздражённо.

Макс нахмурился, пытаясь угадать её выражение лица в темноте.

— Это ты? — с лёгкой усмешкой бросил он, пытаясь хоть немного разрядить атмосферу.

Ганжа резко замерла, а потом её шаги стали громче — то ли специально, то ли просто от раздражения.

— Нет, это ты, — огрызнулась она. Но, словно почувствовав, что её реакция вышла слишком резкой, добавила: — Ты и твоя "чудесная" шутка.

Макс усмехнулся.

— Серьёзно? Теперь это я воняю? Тут хоть глаз выколи, а ты уже умудряешься меня обвинять.

Ганжа коротко выдохнула, но ничего не сказала. Просто продолжила идти вперёд, вгрызаясь в темноту с той же упрямой решимостью, которая всегда её сопровождала. А Макс сделал то же самое — потому что в этом проклятом месте он точно знал одно: оставаться одному — самая тупая идея из всех возможных.

Ганжа вдруг остановилась и хрипло рассмеялась. Смех вышел каким-то странным, сухим, неестественным.

Макс на секунду замер, ощущая, как внутри что-то сжалось.

— Чё, обиделся? — Ганжа качнула головой, но в её голосе скользнула нотка тревоги. — Не смешно, да?

Макс пожал плечами, стараясь выглядеть расслабленно, хотя в груди уже зарождалось беспокойство.

И вдруг — резкий, скрежещущий звук из темноты. Такой пронзительный, будто что-то огромное и тяжёлое тащили по каменному полу.

Макс мгновенно замер, дыхание сбилось. Внутри всё похолодело. Он чувствовал, как сердце отзывается на этот звук коротким, испуганным ударом.

Ганжа медленно выдохнула, пытаясь успокоиться, но всё равно сорвалась на шёпот:

— Чё это было?..

— Хрен его знает, — Макс чуть приподнял голову, вглядываясь в пустоту перед собой, но там было только сплошное, глухое ничего.

Ноги будто приросли к полу, но он заставил себя шагнуть вперёд. Один шаг, ещё один.

— Пойдём, — сказал он, даже не глядя на Ганжу.

Она кивнула, молча двинулась за ним, хотя напряжение между ними теперь висело, словно электрический разряд в воздухе.

Марьяна и Сё двигались осторожно, почти на ощупь, надеясь, что интуиция выведет их в правильном направлении. Гулкое эхо шагов разбивалось о стены, возвращаясь приглушённым, мёртвым шёпотом.

Но вскоре путь закончился.

— Ну что, блядь… тупик, — выдохнула Марьяна, раздражённо ударив ладонью по ледяной стене.

Сё нахмурилась, проводя пальцами по камню, как будто проверяя, не фальшивая ли это преграда.

Сё резко вскинула голову. В её глазах плескался страх — открытый, не прикрытый бравадой. Она приоткрыла рот, собираясь что-то сказать, но слова застряли в горле.

Марьяна вдруг напряглась, едва дыша.

Скрежет.

Низкий, тягучий, будто кто-то медленно проворачивал ржавые шестерни механизма. Этот звук был не похож на привычные шумы лабиринта.

Марьяна стиснула зубы, быстро оглядываясь по сторонам, но темнота была плотной, как мазут.

— Чё за…? — прошептала она, голос предательски дрогнул.

Сё инстинктивно вжалась в стену, пальцы побелели от напряжения. Воздух вокруг будто сгустился, стал липким, давящим.

Звук приближался. Теперь его можно было не только слышать — он ощущался кожей, лёгким дрожащим резонансом в рёбрах.

Сердце Марьяны бешено застучало.

— О блять… — выдохнула она, наклоняясь к Сё. — Беги. Сейчас же.

Но Сё не успела даже шевельнуться.

Темнота впереди прорезалась двумя алыми точками. Два горящих глаза, плывущие прямо на них.

А потом — оно вынырнуло из мрака.

Корпус, утыканный вращающимися лезвиями. Металл хищно поблёскивал в тусклом свете, а воздух наполнился надсадным визгом, а внутри ревела сотня мясорубок.

Скрежет стал невыносимым.

Марьяна застыла, дыхание рванулось вверх, сдавливая горло.

Оно неслось на них, сметая пространство, как разъярённый зверь.

И времени не осталось.

Марьяна резко дёрнулась, инстинктивно разворачиваясь на пятках. Сердце прыгнуло к горлу. Бежать. Просто бежать!

Но едва она успела сделать шаг, воздух прорезал жуткий, липкий шёпот:

— Шшшш…

А потом — скрежет. Жуткий, рвущий пространство, как будто по стеклу прошлись тупыми гвоздями. Из тьмы вылетело нечто — манекен, усеянный вращающимися лезвиями. Они крутились с такой скоростью, что воздух вокруг дрожал, как в раскалённом мареве.

— Назад! — заорала Марьяна, но поздно.

Сё даже не успела выдохнуть, когда смертоносный вихрь врезался в них. Крик разорвался на полуслове.

Первый удар пришёлся в грудь. Лезвия с визгом вспороли плоть, и уже в следующую секунду стены окрасились багровыми брызгами. Марьяна судорожно вдохнула, но лёгкие не слушались — они были пробиты. Каждое движение отзывалось дикой, обжигающей болью.

Она ощущала, как металл вгрызается в кожу, крошит кости, превращая её тело в беспомощную куклу в руках бездушного механизма. Кровь стекала по рукам, по ногам, пропитывала одежду, делая её тяжёлой, липкой, чужой.

Сё дёрнулась, но уже не кричала. Её глаза широко раскрылись, зрачки дрожали.

Марьяна чувствовала, как силы покидают её. Стены лабиринта с каждой секундой всё больше растворялись во мраке. Мир мерк, расплывался, терял очертания.

Только холод остался. Леденящий, скользкий, пробирающийся под кожу.

Горячая кровь брызнула во все стороны, оставляя на стенах жирные багровые пятна. Запах — резкий, металлический, густой — смешался с влажной, затхлой тьмой лабиринта. Лезвия кромсали плоть, дробили кости, разрывали сухожилия, и каждый новый рывок превращался в чистый, вымученный крик. Но боль — это всего лишь ещё одна обыденность этого места.

Тело теряло форму, мышцы больше не слушались, а сознание с каждым мгновением всё глубже погружалось в вязкий мрак. Скрежет металла становился отдалённым, растворяясь в окружающей темноте. Теперь здесь оставались только обрубки тел — бесформенные, бесполезные.

Тем временем Арсений и Коннорша брели по лабиринту уже, казалось, вечность. Густая, липкая тьма давила на них со всех сторон, заставляя каждый шаг казаться невыносимо тяжёлым. Воздух был влажным, пропитанным запахом старого камня и чего-то гнилого. Их дыхание становилось всё более прерывистым, а шаги — всё осторожнее. Каждый новый поворот приносил только разочарование: тупик за тупиком, замкнутый круг безысходности.

— Вот же чёрт… — пробормотал Арсений, кулаком ударяя по холодной стене. — Мы здесь уже проходили.

Коннорша оглянулась, кусая губу. Глаза её метались, пытаясь найти хоть малейший намёк на выход. Но в лабиринте не было никаких подсказок. Только давящая пустота.

И тут где-то впереди раздался крик.

Дикий. Оцепеняющий. Такой, от которого по позвоночнику пробежали мурашки.

Коннорша резко замерла, хватая Арсения за руку.

— Ты слышал? — её голос дрожал, но она старалась не поддаваться панике.

Арсений застыл, прислушиваясь. Глубокий вздох. Лёгкий кивок.

— Да, слышал. Кто-то решил поорать от страха. Неудивительно. Здесь все на нервах.

Он попытался шагнуть дальше, но Коннорша не двигалась. Её пальцы сжались на его запястье.

— Нет… Это был не испуг…

Её глаза смотрели в темноту, а в воздухе, казалось, всё ещё дрожало эхо чьей-то агонии.

Коннорша кивнула, хотя внутри всё сжималось. Чувство тревоги не отпускало. Но времени на страх не было. Надо двигаться вперёд.

Гулкие шаги отдавались эхом в пустоте. Лабиринт не менялся — те же холодные, влажные стены, та же вязкая темнота, тянущаяся бесконечно. Иногда пальцы скользили по камню в надежде нацепить хоть какую-то неровность, намёк на выход. Но нет. Лабиринт был беспощадно гладким.

— Мне кажется, или мы ходим кругами? — пробормотал Арсений, не ожидая ответа. В голосе сквозило раздражение. — Эти повороты... всё выглядит одинаково.

— Нам иного не остаётся, — тихо ответила Коннорша, машинально сжимая кулаки, побелевшие от напряжения.

Арсений вдруг резко остановился. Нахмурился. Глаза сощурены, дыхание затаилось.

— Стой, — почти шёпотом.

Коннорша замерла, проследив за его взглядом. Впереди, в темноте, что-то мелькнуло. Или показалось?

— Просто тень?.

Арсений медленно качнул головой, стараясь рассмотреть то, что таилось во мраке. Сердце бешено заколотилось, кровь застучала в висках.

— Не знаю… — прошептал он, глядя вглубь. Лицо стало жёстким, напряжённым.

Словно в ответ на эти слова, снова раздался знакомый скрежет. Он был рядом, гораздо ближе, чем они могли ожидать. Секунда... ещё одна. И вот, в темноте, они услышали, как что-то быстро приближается.

— Ебать...! — выдохнула Коннорша, её глаза расширились. — Бежим!

Но было поздно. Прямо из темноты появился манекен. На этот раз он был гораздо больше, с более длинными, острыми лезвиями на руках, вертящимися как лезвия циркулярной пилы. И что хуже всего — он двигался с ошеломляющей скоростью.

— Быстро, сюда! — Арсений рванул в сторону, но пространство оказалось слишком узким, и они оказались в ловушке.

Манекен двигался как нечто ужасное, металлическое, а из-за его близости воздух сдавливался, как в пустой банке. Коннорша уже чувствовала, как она задыхается. Лезвия мелькали, как вихрь, и она в панике замерла.

Арсений рванул её за руку, выдергивая из ступора.

— Беги! — заорал он, но уже понимал, что слишком поздно.

Манекен настиг их в мгновение ока. Первое лезвие вошло в живот Коннорши, будто нож в мягкое масло. Вспыхнула боль, кровь хлынула на пол, поднимаясь паром в ледяном воздухе. Её губы дрогнули, но крик застрял в горле.

Второе лезвие рассекло бедро Арсения, содрав плоть до кости. Он рухнул, пытаясь заслонить её собой, но механический убийца не ведал жалости. Лезвия продолжали кромсать, превращая их тела в фарш. Хрустели кости, внутренности выплескивались на пол густой, липкой массой.

Коннорша судорожно выдохнула, её глаза встретились с Арсением. Он что-то прошептал, но кровь заполнила рот, заглушая слова. Последнее, что она увидела, — как лезвие с шипением рассекло его шею. Голова сорвалась с плеч и покатилась по полу, оставляя за собой тёмный след.

Мир вокруг померк. Темнота окутала их, унося последние вспышки боли. А вдалеке, в безмолвии лабиринта, всё ещё раздавался холодный механический скрежет.

Темнота лабиринта давно отпечаталась на их лицах. Когда они, наконец, добрались до конца, стоя в этом холодном, почти безжизненном пространстве, облегчение накрыло их волной. Дыхание давалось с трудом, тело ныло от усталости. Дайла и Анастасия, измождённые, обменялись взглядами — усталыми, тревожными.

— Ну и жарища, — выдохнула Анастасия, смахивая волосы, прилипшие ко лбу. — Хочу пить... Не знаю, что будет дальше, но, по крайней мере, мы здесь.

Дайла промолчала, её взгляд не отрывался от стен лабиринта. В груди всё ещё сидело беспокойство.

Прошло несколько минут, и вот показались Артемида с Бикой. Первая, едва переступив порог, резко отпрыгнула в сторону и привалилась к стене, тяжело дыша. Лоб блестел от пота.

— Да ну его к чёрту! — выдохнула она. — Думала, не выберусь.

Бика, как обычно, оставалась невозмутимой. Она лишь слегка приподняла бровь и пожала плечами. В её глазах таилась стойкость, но вместе с тем — лёгкое беспокойство.

— Где остальные? — спросила Артемида, оглядываясь.

Повисла тишина. Бика нахмурилась, её взгляд скользнул по углам.

— Где-то ещё бродят, — тихо сказала она.

Артемида закатила глаза, затем сложила ладони рупором и прокричала в темноту:

— Марьяна! Макс! Коннорша! Арсений! Где вы, чёрт возьми?!

Эхо её голоса расплескалось по гулким коридорам лабиринта. В ответ — только молчание. Артемида провела рукой по лицу, тяжело вздохнула. В её глазах читалась тревога.

— Не знаю... — её голос оборвался на полуслове. Она кивнула на Дайлу и Анастасию, которые стояли чуть в стороне, погруженные в свою тишину.

Дайла, облокотившись на стену, нервно покачивала ногой, явно чувствуя, как вокруг накапливается тревога.

— Мы все тут, живы, а вот они... — её слова повисли в воздухе, и Анастасия фыркнула, будто эта ситуация была для неё не более чем скучным ожиданием.

Тишина нарушилась через несколько минут, когда появилось двое. Макс с Ганжей между двумя стенами. Ганжа, шатающаяся от слабости, едва ли могла стоять на ногах, ещё не переварив всё, что произошло. Макс выглядел немного собраннее, но его глаза были тёмными от того, что он пережил. Он выдохнул и сразу кинул взгляд на остальных.

— Привет, живы все? — спросил Макс с такой лёгкой иронией, что не верилось, что он был в такой же ситуации, как и остальные. Его голос больше напоминал констатацию факта, чем вопрос.

— Вот именно, — ответила Ганжа, переведя взгляд с Макса на стены, как будто сама атмосфера могла что-то объяснить. — Почему тут такая тишина?

Артемида не выдержала. Её крик взорвал тишину, как гром среди ясного неба:

— Где вы, еб вашу мать? Ответьте!

Тревога сжимала грудь, и воздух становился всё более плотным. Всё вокруг было как пустая оболочка — никаких живых звуков, только глухие шаги и лёгкое потрескивание чего-то неслышного. Но никто не мог ответить. Тишина, как мука, окутывала их, и казалось, что её не станет, пока они не узнают, что с остальными. Но вопрос остался без ответа.

Они стояли, затаив дыхание, глядя друг на друга, словно потерявшаяся семья, которая всё ещё не может поверить, что их объединило нечто большее, чем судьба. И каждый из них чувствовал, как всё, что было до этого, теперь висит в воздухе, как туман, который не развеется.

Макс оторвал взгляд от серых, обшарпанных стен и обвел глазами своих товарищей. На мгновение его лицо раскрыло смешок, не особо весёлый, скорее — нервный. Он стиснул кулаки.

— Ну, ребят, ну не думайте, что так всё без сучка и задоринки, — с ироничной усмешкой выдал он, кидая взгляд на пустоту перед собой, где лабиринт терялся в мрак.

Дайла, стоявшая рядом, чуть вздохнула, её взгляд был уставшим, но в нем ощущалась некая стальная решимость.

— Давай не будем торопиться, — её голос был твёрдым, как никогда. В её словах было больше интуитивного предупреждения, чем уверенности.

Макс пожал плечами, не сказав ни слова, и снова погрузился в наблюдение за туманной пустотой. Он не был готов соглашаться с её словами, но всё же его глаза не могли скрыть беспокойства.

— Не знаю, — он медленно прокачал плечами, — мне кажется, что поздно ждать.

Как только они успокоились, по-настоящему расслабились на мгновение, тишина снова нарушилась — и снова с тем же устрашающим звуком. Это были шаги, громкие, жёсткие, будто кто-то тащил по земле тяжёлую металлическую конструкцию. Скрежет, который эхом разнесся по всему лабиринту, сжался в пустоте, заставив их всех сразу же напрячься.

Макс даже непроизвольно сжал кулаки. Он мог чувствовать, как напряжение в воздухе увеличивается в разы.

«Что за хрень?» — подумал Макс, но едва успел сформулировать мысли, как его внимание привлекли слова Муаярда. Голос был, как всегда, холодным, как лёд, и, хоть он не был видим, его присутствие ощущалось вокруг.

— Игроки Арсений, Коннорша, Марьяна и Сё… убиты манекенами, — произнёс Муаярд с таким холодом в голосе, что казалось, сам воздух замер. Он не чувствовал ни малейшего сожаления. — Манекены их расхуярили. Перемололи на смерть, разорвали их тела на куски.

Слово «расхуярили» в воздухе повисло как удар. Оно звучало жестоко, без всякой жалости. В словах Муаярда только расчёт, холодный и беспощадный.

Артемида вздрогнула, её губы едва двинулись, пытаясь вымолвить что-то в ответ. Она не могла поверить в услышанное. В её глазах читалась неуверенность и страх, но в глубине был и какой-то непонимание — как это возможно? Как так, чтобы манекены...?

Ганжа стояла как вкопанная, её глаза распахнулись от ужаса. Она не могла вымолвить ни слова, только взгляд её был полон шока и недоумения. В этот момент она казалась замороженной, не способной поверить в происходящее.

Макс, стоящий чуть в стороне, шумно выдохнул, опершись спиной о стену лабиринта. Он даже не пытался скрывать своего потрясения. Глаза его метались.

Муаярд не торопился оставлять им время на переживания. Его голос звучал снова, холодно и отстранённо:

— Всё, что вам нужно, это понять: вы не можете избежать того, что с вами случится. Оставшихся шесть человек. Это все, что осталось. Горжусь вами, мои куколки.

Макс не мог сразу осознать то, что ему только что сказали. Он стоял в оцепенении. Сознание отказывалось принимать слова Муаярда. «Что? Как? Это… это не может быть...» — его шёпот был едва слышен, голос дрожал, как ветка под порывом ветра.

Он попытался что-то сказать, но слова так и застряли у него в горле. Всё казалось невозможным. Всё это звучало как какой-то страшный кошмар, где манекены… просто убивают. Он метался взглядом, но ничего не менялось. Всё оставалось таким же ужасно реальным, что заставляло его сомневаться в собственном восприятии.

Артемида, которая всегда держала себя в руках, в этот момент выглядела, как будто её только что молнией шандарахнуло. Она стояла, уставившись в пустоту, и срывала с себя последние осколки уверенности.

— Подождите, вы серьёзно?! Они... они умерли? От манекенов, блядь?! Что за хрень?! Нам никто не говорил, что тут такое может быть!

Ганжа стояла немного в стороне, её плечи были согнуты, а взгляд — полон страха и бессилия. Она вдавала пальцы в ладони, пытаясь удержать себя от того, чтобы не развалиться на части.

— Мы слышали эти крики... эти звуки, — её голос дрожал. — Но мы не думали, что это... Мы не знали. Какого хуя, Муаярд?!

Она едва не сорвалась на крик, но её силы были на исходе. Злость и страх переплетались в её душе, но сказать больше не могла. Просто стояла, сжимая зубы, и смотрела в темноту.

Муаярд, как всегда, оставался равнодушным к их эмоциям.

— И всё-таки вы выжили, — его голос будто застрял в воздухе. — Пройдя это испытание, вы стали частью меня. Всё, что осталось вам делать, это двигаться вперёд. Выжившие... мои игрушки.

В эти моменты они все почувствовали, как тяжело дышится, как беспомощно сжимаются их внутренности, когда они осознали, что за все эти испытания не было ни предупреждений, ни шансов.

Комната, в которую они вошли, пахла сыростью и гнилью. Воздух был тяжёлым, как сплошной слой грязи, пропитавший каждую молекулу. На фоне тусклого света лампы, которая мигала как дико раздражённый глаз, комнаты выглядели как место, где всё умерло. Стены были ободраны, и на них виднелись отчаянные царапины, будто кто-то пытался вырваться. Пол под ногами скрипел, и, казалось, с каждым шагом он говорил, что здесь никто не ходил уже долго. Запах разложения перебивал все остальные запахи, и только металлический привкус крови сжимал горло.

В центре комнаты стоял грязный металлический стол. На нём лежал чей-то труп, накрытый серой простынёй, которая уже начала грязниться от пыли и крови. Из-под неё торчали ступни, уже синеватые и с жесткими пальцами.

— Ну и дрянь, — пробормотал Макс, обводя взглядом комнату. — Какое-то кромешное место.

Он чувствовал, как комок в горле не даёт ему нормально дышать. Это было не жутко.

А стены… Они как бы притягивали взгляд, и Макс не мог избавиться от ощущения, что здесь кто-то был. Кто-то, кто пытался выцарапать что-то. В его голове по-прежнему звучал голос Муаярда, а снаружи всё оставалось таким же мертвым, как этот труп.

Бика прошла за Максом, стараясь не думать о том, как сжимается воздух вокруг. Она прижала руки к груди, пытаясь успокоить сердце, которое билось всё быстрее. Взгляд её был напряжённым, а каждый шаг, кажется, отдавался в ушах громким эхом.

— Что опять, а? — сказала она, обернувшись и кидая взгляд на стену, где тёмные пятна двигались, играя со светом. Там было что-то странное, почти живое, и оно не вызывало ни малейшего желания разгадывать, что именно.

Ганжа, скрывшаяся в тени, лишь тихо пробормотала, почти не поднимая головы.

— Да хуй его знает...

Анастасия, которая тихо шла следом, подошла к центру комнаты и замерла рядом с Артемидой. .

— Чувствую, нас тут надолго не оставят, — её голос был спокойным, но в нём сквозила неуверенность. Она бросила быстрый взгляд на Макса, который стоял у двери, не произнося ни слова.

Макс продолжал стоять, как каменная статуя, глаза его были усталые, но в них всё ещё светился тот самый взгляд. Он встал у двери, как бы ожидая от неё какого-то ответа, но она не могла ответить ничем, кроме закрытой поверхности, которая теперь казалась такой чуждой и непроницаемой.

— И что теперь? — резко выпалила Бика, сжимающие нервами пальцы на её руках.

В этот момент дверь за их спинами захлопнулась с грохотом, и всё вокруг замерло. Бика резко обернулась. Макс, стоявший чуть позади, тоже резко дёрнулся, его глаза пытались понять, что происходит. Он шагнул к двери, толкнув её, но она, как и следовало ожидать, не поддалась.

— Отлично, — буркнул он, его слова отдавались в пустоте комнаты. — Мы опять заперты.

— Мои прекрасные, уставшие... — его слова звучали с какой-то насмешкой, вкрадчиво и пугающе одновременно. — Добро пожаловать в очередной шаг вашей смерти. Всё очень просто, мои дорогие. Найдите ключ, который откроет эту дверь. И да, без ключа — никаких выходов.

Звук его голоса эхом разнесся по комнате, как удар гвоздя, и каждый почувствовал, как сердце начинает биться чаще.

— И что, это всё? — Артемида прищурилась, её голос был полон сомнения и некой усталой иронии. — Где подвох?

Муаярд усмехнулся.

— Подвох? Каждый ваш шаг здесь — это подвох. В центре комнаты вы найдёте тело. Ключ внутри. Всё, что вам нужно — достать его.

Комната погрузилась в гробовую тишину. Все одновременно уставились на металлический стол в центре, который казался единственным объектом, не поддающимся этому мраку.

— Что значит "внутри"? — медленно произнесла Анастасия. Она уже знала ответ, но пыталась найти хоть малейшее исключение, какую-то лазейку, что вдруг избавит их от этой мысли

— О, это настолько буквально, насколько вы только можете себе представить, — сказал Муаярд. — Расчлените, откройте, достаньте ключ. Уверяю вас, это будет весьма… познавательно.

— Ты издеваешься, — Макс выдохнул, лицо его побледнело. Он посмотрел на стол, как будто надеялся, что там, где лежит труп, могут быть только какие-то вещи. Но нет — это был настоящий труп, и Макс понимал, что они ничего не вытащат отсюда без последствий. — Мы должны, что, резать труп?

— Время не ждёт, мои дорогие, — произнёс Муаярд с какой-то завораживающей радостью, в его голосе послышались нотки веселья. — Действуйте.

Её челюсти сжались до скрежета, взгляд был тусклым, но напряжённым. Она встала чуть ближе к столу, её тело напряглось.

— Трупы, говоришь? — её голос был холодным, но внутри неё что-то сводило от ужаса. Она обернулась и посмотрела на стол, её глаза скользнули по покрытой простынёй фигуре. — Интересно.

Макс сделал шаг вперёд, но его дыхание стало прерывистым. Он замер перед столом, облокотившись на него, и долго не мог оторвать взгляда от белой простыни, которая прикрывала тело.

— Мы все слышали, что было с теми, кто замешкался. Если ключ действительно там… — его голос звучал отрывисто, он обернулся на остальных, его глаза метались от одного к другому. — Кто-то должен это сделать.

— Ты хочешь добровольно вскрыть тело? — язвительно бросила Бика, её голос немного дрожал, несмотря на её отчаянную попытку выглядеть уверенной. Она нервно обхватила руки, стараясь держать себя в руках, но её взгляд говорил о другом. Трепет, который она пыталась скрыть, был на грани.

Макс шагнул вперёд, глядя на всех собравшихся.

— Слушайте, хватит спорить. Если мы не сделаем, то все подохнем. Да, это мерзко, но я не собираюсь умирать здесь.

— А кто собирается? — сухо отозвалась Анастасия. Она сделала шаг к столу, её лицо было мрачным. — Если нужно, я сделаю это. Только не стойте тут, как статуи.

— Ладно, — Артемида кивнула. — Мы поможем. Вместе.

Она взяла в руки ржавый скальпель, лежащий на краю стола, и подал его Анастасии. Она взяла инструмент, её руки слегка дрожали.

Но когда она коснулась трупа, тот вдруг зашевелился. Его рука дёрнулась, а глаза резко открылись. Белки его глаз были налиты кровью, и он с хрипом вдохнул, словно после долгого сна.

— Мать твою! — выкрикнула Ганжа, резко отскакивая назад.

Труп поднял голову, его взгляд был бессмысленным, но от этого не менее пугающим. Из его горла вырвался хриплый, булькающий звук. Он попытался что-то сказать, но вместо слов из его рта хлынула густая, чёрная жидкость.

Макс схватил ближайший металлический лом, подняв его как оружие.

— Ебать.

Бика рухнула на пол, прижавшись к стене, ее глаза были широко раскрыты.

Муаярд разразился смехом.

— Я же сказал, что это будет познавательно. Ваш ключ всё ещё внутри. Удачи.

Артемида стояла у стола, сжимая в руке второй ржавый скальпель, её пальцы слабо дрожали, но она старательно сохраняла хладнокровие. В воздухе витал запах гнили и крови, с каждым вдохом этот запах забивался в нос и отдавался горечью в горле.

— Я сделаю это, — её голос был тихим, но в нем звучала твердость. Глаза смотрели на других: все просто стояли, затаив дыхание.

Бика, стоявшая в уголке, явно была в агонии. Её лицо побледнело, а по телу бегали судороги. Она инстинктивно сделала шаг назад, поджала руки к груди.

— Ты уверена? — её голос срывался на грани паники. — Я… Я не могу на это смотреть.

Артемида не ответила сразу. Она просто подняла взгляд на Бику, и её глаза были полны решимости.

— Никто не хочет этого, — прошептала она, поднимая скальпель и фокусируя внимание на теле. — Но если не начнём, то вообще не выберемся отсюда.

Макс и Ганжа были рядом, и в их движениях сквозила жесткость. Они, без лишних слов, закрепили руки полутрупа к столу, чтобы удобнее было работать. Труп лежал перед ними, на холодном металлическом столе. Его кожа была словно из воска, сероватая и уже покрытая едва заметными пятнами разложения. Тёмные пятна, искаженные страшной болезнью, расползались по коже, а сами конечности — натянутые и безжизненные — казались частью этого мерзкого предмета, не имеющим ничего человеческого.

Запах был убийственным — смесь гниющих тканей и чего-то тяжёлого и липкого. Он окутывал комнату. Даже свет в комнате тускнел от этой ауры. Но что хуже всего, так это глаза трупа. Они, с багровыми прожилками, всё ещё пялились в потолок. И даже теперь, спустя время, пальцы на мёртвых руках едва заметно подрагивали.

Артемида сжала скальпель сильнее, её дыхание стало ровным, несмотря на внутреннюю борьбу. Она глубоко вдохнула, поднося лезвие к груди мертвеца.

Когда лезвие коснулось кожи, раздался пронзительный, почти шипящий звук. Кожа поддалась с неожиданной лёгкостью, и сразу же из раны вырвалась тёмная, густая жидкость. Это была кровь — свежая, несмотря на вид мертвого тела. Она стекала тонкими каплями, расползаясь по краям стола и капая на пол, издавая неприятный звук.

Анастасия, стоявшая немного в стороне, тихо выдавила что-то из себя, её глаза были прикованы к тому, как Артемида продолжала углублять разрез, а её руки двигались с таким спокойствием, что это казалось почти неестественным.

— Быстрее, — приказал Макс, крепче сжимая труп, его глаза следили за Артемидой, а напряжение в воздухе было ощутимым.

Артемида стиснула зубы и продолжала разрезать кожу. Лезвие скользило по поверхности, а под ним виднелись натянутые мышцы, скрытые в глубине тела. Каждое движение было необходимостью.

Неожиданно пальцы мертвеца дёрнулись. Тело зашевелилось в ответ на действия Артемиды, едва заметно выгнувшись.

— Двигается... — шепотом прошептала Ганжа, её лицо выражало смесь отвращения.

— Это просто рефлекс, — сдавленно сказала Артемида, но её голос звенел неуверенностью, как если бы она сама начинала сомневаться в правдоподобности происходящего.

Она усилила разрез, и вот — там, где только что была кожаная оболочка, теперь открывались влажные ткани. Внутри, среди всего этого, блеснуло что-то металлическое. Чёткая цепочка, уходящая вглубь тела.

— Я вижу... — пробормотала Артемида, её глаза сузились, а лезвие чуть дрогнуло. Но не успела она прикоснуться к этому металлическому объекту, как тело вдруг издавало хриплый звук.

Раздался глубокий, булькающий вдох, как если бы мертвое тело вдруг решило заговорить. Его голова резко повернулась, и с раскрытого рта вылилась черная слизь, растекаясь по столу. Этот звук был настолько мерзким, что даже воздух в комнате стал тяжелым.

Глаза трупа открылись ещё шире, и теперь они смотрели прямо на Артемиду. В их глазах было что-то непередаваемое — безумие или боли, что-то настолько болезненное, что у всех внутри будто всё обмерло.

— Почему у него взгляд такой холодный? — с любопытством спросила Бика, её голос сорвался, она едва сдерживала истерику.

— Потому что зрение минус пять, — издевательски ответила Ганжа.

Артемида сжала челюсти и резко подняла голос, заставив всех притихнуть.

— Тише, я закончу, — её слова прорезали пространство. Лезвие снова вошло в плоть, разрывая ткани, порезы стали глубже, и каждый новый разрез пробуждал внутреннее сопротивление, которое она заставляла себя игнорировать. Липкий запах крови и гниющего мяса забивал ей нос, проникал в лёгкие, но она не останавливалась. Каждое движение было только шагом к цели — к освобождению.

Кровь расплескалась по рукам, и тёплые капли попали прямо на лицо Артемиды, заставив её вздрогнуть. В ответ тело снова резко выгнулось, и воздух наполнился хриплым криком. Все в комнате замерли.

Анастасия выдохнула, её голос дрожал, а взгляд метался по углам, как если бы она ждала, что кто-то — или что-то — сейчас шагнёт. Она инстинктивно отступила, почти прижимаясь к двери.

Артемида продолжала работать, её лицо всё так же остаётся сосредоточенным, хотя внутри что-то бешено стучало, отбивая ритм её действий. Рука дрожала, но она заставляла себя двигаться вперёд, игнорируя всё вокруг.

— Если остановлюсь — мы тут подохнем, — сказала она, едва ли не сквозь зубы. Она дёрнула за цепь внутри, её тело с трудом поддалось. Цепочка выскользнула из влажных тканей, и, наконец, в её руке оказался ключ. Он был покрыт кровью и какой-то слизью, но она не выпускала его, едва сдерживая облегчение. Её пальцы сжали его, как спасательный круг.

Труп вдруг затих. Резкие судороги прекратились, хрип ушёл, и в комнате повисла гробовая тишина. Лишь капли крови продолжали падать на пол, разнося кровь по блестящей металлической поверхности стола.

Артемида шагнула назад, тяжело дыша, взгляд её был усталый, но решительный. Она подняла глаза на остальных. Каждый из них был зажат в собственных мыслях, но молчаливое напряжение было явным.

— Готово, — её голос был холодным, как лёд, без каких-либо признаков человеческих эмоций.

Тишина. Только спустя несколько секунд Макс, стоящий у края стола, тихо кивнул.

Но вот что-то в атмосфере стало изменяться. Холод, казавшийся раньше лёгким, пробегающим через кожу, теперь ощутимо наползал на них. Сначала лёгкая прохлада, будто кто-то невидимый прошёл пальцами по их спинам. А потом стало заметно: мороз пробирался вглубь, сковывая движения. Воздух в комнате вдруг превратился в ледяную воду, окружая каждого.

— Что теперь? — дрожащим голосом выдавил Макс, и его дыхание превращалось в клубы пара, которые исчезали в воздухе, едва появились.

— Здесь становится слишком холодно... — прошептала Бика, её губы слегка посинели, а руки инстинктивно обвивали тело, пытаясь хоть как-то согреться. Зубы начали звенеть, выбивая нервную дробь. Глаза её метались по комнате в поисках выхода, или хотя бы какого-то ответа на этот странный, пронизывающий страх.

И вот тогда, когда казалось, что они все были готовы к чему угодно, в воздухе едва уловимо появилось нечто другое — запах. Сначала это был лишь призрак аромата, почти незаметный, но постепенно он наполнил пространство. Это было что-то резкое, химическое, но с невероятно сладковатым оттенком, как смесь медицинского спирта и чего-то фруктового. Обманчиво приятного.

Артемида сделала шаг назад, взгляд её был напряжённым, она ощущала, как этот странный запах проникает в её лёгкие, заставляя её нервничать ещё сильнее.

— Чёрт... что это за фигня? — Макс пробормотал, его голос теперь звучал отрывисто и напряжённо.

В воздухе начало скапливаться что-то невыносимое. Кажется, что этот запах наполнил комнату не только физически, но и вонзился в их головы, делая всё происходящее ещё более странным и ненормальным.

— Вы это чувствуете? — спросила Ганжа, оглядываясь на остальных. Лицо её было искажено растерянностью, глаза беспокойно метались по комнате. — Этот запах...

— Да, чую, — Макс выдохнул, пытаясь вдохнуть через рукав, но это не помогло. Запах просто не давал дышать. Он был стойким, проникающим в каждую клеточку.

Воздух вокруг становился всё плотнее. Запах проглатывал каждый вдох, оставляя в горле горечь, а на языке — металлический привкус. Все начали терять концентрацию. Голова кружилась, а сердце будто замедлило ритм.

— Блядь, — прокричала Артемида, её руки схватили голову, пытаясь разогнать боль. — Это газ. Это, сука, газ!

— Надо срочно найти выход! — закричала Бика, но её голос был глухим, как будто что-то мешало ей говорить. Она закашлялась, согнувшись пополам, её лицо покраснело, а пальцы бессильно сжали горло.

В комнате было холодно, так холодно, что даже стены начали покрываться тонкими трещинами. Они ползли вверх, как паутина, и кажется, что сам воздух становился твёрдым, сковывая лёгкие. Каждый вдох дается с трудом — как будто на грудь положили мешок с песком.

Ганжа рухнула прямо на колени. Глаза её закатились, а тело начало трястись, как в лихорадке.

— Это... анестетик, — прошептал Макс, схватившись за стену, чтобы не упасть. — Он нас... усыпит... всех.

— Или просто убьёт, — добавила Артемида, стиснув зубы, не желая сдаваться. — Это гораздо правдоподобнее.

Её пальцы скользили по холодной стене, она пыталась найти хоть какое-то средство защиты, но ледяной холод, который их окружал, не давал никаких надежд. Только ещё больше холода и тишины.

Бика, которая ещё несколько секунд назад пыталась стоять на ногах, теперь медленно начала засыпать прямо на полу. Её веки с каждым моментом становились всё тяжелее. Она шептала что-то нечленораздельное, как будто в забытьи.

— Нет... так нельзя... — её голос был едва слышен, прежде чем дыхание замедлилось, и она буквально рухнула в сон.

— Муаярд! — Артемида закричала, её голос эхом отразился от стен. Он был полон ярости и отчаяния. — Ты что, с ума сошел? Ты хочешь нас вот так всех уничтожить?!

Смех раздался из динамиков, едва слышный, но чёткий, проникающий прямо в мозг.

— Артемида, — сказал знакомый голос, в нём была откровенная насмешка. — Теперь просто расслабьтесь... и засыпайте. Это не будет болезненно. Ну, почти.

Тот самый холод, тот самый газ продолжал заполнять комнату. Силы стремительно покидали их тела. Макс рухнул рядом с Ганжей, его дыхание стало редким и поверхностным, почти незаметным, как будто ему не хватало воздуха даже для того, чтобы говорить.

Артемида, последняя, кто ещё стояла на ногах, подняла глаза к потолку, где, казалось, скапливался сам воздух — тяжёлый и насыщенный. Губы её дрожали не только от холода, но и от ярости, которая бурлила внутри.

— Ты за это ответишь, — прошептала она, почти не осознавая, как её слова растворяются в пустоте. Прежде чем она успела сделать ещё один шаг, её ослабленное тело сдалось, и она, как кукла без нитей, рухнула на пол.

Комната погрузилась в странную, густую тишину. Звук капель льда, тихо падающих с потолка, казался единственным напоминанием о том, что это всё ещё не конец. Шипение газа в углах комнаты слышалось как нечто живое.

Холод проникал всё глубже, вгрызаясь в кожу и заставляя мышцы сжаться. Артемида чувствовала, как её тело отказывается ей подчиняться. Руки стали как деревянные, ноги подкосились, но она, несмотря на всё, пыталась двигаться. Дыхание становилось всё более тяжёлым, и казалось, что каждый вдох был как маленькая пытка.

Бика не выдержала первой. Она буквально свернулась на полу, как маленькая, уязвимая, её лицо побледнело, а губы посинели. Кровь в венах просто замерзла. Веки её с трудом закрывались, дыхание стало прерывистым и редким. Она пыталась что-то сказать, но только слабые звуки вырвались из её горла, теряя силу в тот же момент.

— Холодно... я не могу... — её шепот был почти невидимым, но понятным. Она рухнула, как тряпичная, теряя сознание.

Ганжа, стиснув зубы, схватилась за свои волосы, пытаясь удержать себя на поверхности этого холодного ужаса. Но очередной кашель вырвался с таким усилием, что, казалось, он ломает её изнутри. Она пошатнулась, и, едва успев сделать шаг, рухнула на колени. Её грудь с трудом вздымалась, а глаза наполнились слезами — не от боли, а от острого едкого запаха, который проникал в каждый уголок её тела. Она почти не могла дышать.

Макс стиснул кулаки до белых костяшек. С каждым моментом его тело становилось всё тяжелее, силы ускользали, как песок сквозь пальцы. Голова кружилась, а ноги будто налились свинцом. Взгляд плыл, и перед глазами начали плясать неясные тени, которые играли с его сознанием.

Он схватился за стену, но пальцы скользнули по льду, оставляя за собой едва уловимые следы тепла, которые быстро исчезали.

— Это всё газ... ебаный газ, — выдохнул он, и его голос, казалось, отдавался гулким эхом внутри его головы, как если бы каждое слово ударяло его по ушам.

Анастасия подпиралась одной рукой о стену. Глаза её были полуприкрыты. Она пыталась сопротивляться той сонливости, которая с каждым мгновением крепко охватывала её разум, вытягивая все силы. Взгляд её был затуманен.

— Это слишком легко... — прошептала она себе под нос, как будто сама себе пыталась объяснить, что происходит. — Он хочет, чтобы мы просто уснули...

Но её глаза, как и всё вокруг, начинали тускнеть, поддаваться. Сон, холод и газ сливались в одно.

Артемида, сжимающая зубы до боли, подошла к Бике, которая уже не подавала признаков жизни. В её глазах не было ни боли, ни страха, только пустота. Артемида потрясла её за плечо, но ответом было лишь молчание. Пот, холодный и липкий, стекал по её лбу, но замерзал на коже, как ледяные слёзы.

Артемида хотела что-то сказать, но не успела — снова боль, снова тяжесть в груди, и оглушительный гул в голове. Лёгкие сжались, каждый вдох — как пытка.

— Муаярд... — прошептала она, поднимая взгляд к потолку. Но силы уходили слишком быстро. Её тело поддавалось, не в силах сопротивляться.

Тем временем Ганжа лежала рядом с Максом. Её тело резко вздрогнуло. Холодные ладони Макса сжались на её теле, но она уже не дышала. Боль, которая пронзала всех, замедлилась, превратившись в тяжелую, непреодолимую пустоту. Лёгкие, казалось, сражались до последнего, но едкий газ разрушал их изнутри. Он начинался с легкого покалывания в груди, затем переходил в вязкое чувство.

Анастасия, стоявшая почти в отчаянии, вдохнула последний раз — глубоко, сквозь зубы.

Артемида, последняя из стоявших, металась взглядом по комнате. Она видела, как её товарищи лежат, неподвижные, их лица — безжизненные. Она хотела закричать, но горло сжалось, не позволяя выпустить ни звука. Всё, что она смогла сделать — это вытянуть руку вперёд, надеясь на чудо, но колени подогнулись, и она рухнула на пол.

Комната затихла. Лишь едва слышное шипение газа продолжало наполнять воздух, смешиваясь с ледяным покоем. И вдруг тишину прорезал голос Муаярда. Спокойный, мягкий, беззаботно убаюкивающий.

— Спят усталые игроки, куколки мои,
Глазки ваши закрываются, вы теперь одни.
Мир суров, но всё ж честен — правила просты,
Кто остался, тот уходит… в сны.

Его голос был таким спокойным, таким обманчиво нежным, что в нем не было ни злобы, ни сожаления.

— Вы старались, не спорю, и боролись до конца,
Но ведь было с самого начала ясно — не уйти отсюда вам, мои сердца.
Газ наполнил ваши лёгкие, холод кровь сковал,
И теперь лишь тишина… да мой голос, что звучал.

Он на мгновение замолчал, давая всем момент осознания. Но было уже поздно. Шестеро лежали без движения.

— Это было последнее испытание, — сказал Муаярд, его голос звенел, как нежный звон колокольчиков. Он говорил так, как если бы это был конец сказки, но только вот персонажи в ней — не вышли живыми. — Вы, мои милые, достойно прошли весь путь, но, как я и говорил, только один может покинуть этот дом. А знаете что? Никто из вас не смог.

Заливистый смех, высокий и чистый, наполнил комнату. Он был настолько ярким, что казалось, сам воздух начинал дрожать от этого звука.

— Зачем я это сделал? — Муаярд выдохнул. — А потому что такова моя игра. Кто сказал, что вы могли выиграть? Нет, никто вам не обещал, что в этой истории будет счастливый конец. И, если честно, я даже не знаю, зачем вы надеялись.

Муаярд, наслаждаясь моментом, сделал паузу. Его взгляд не был каким-то злым, скорее, он был безразличным — всё, что происходило, казалось ему чем-то напрасным, но и захватывающим одновременно. Он продолжил:

— Спите сладко, мои игрушки, — голос его стал мягким, как у взрослого, который убаюкивает маленьких детей. — Вы такие хорошие были, такие... трогательные. А теперь этот дом станет вашей могилой. Тут только окончательная точка честности. Так что отдыхайте. Справедливость, как и надежда, здесь не нужна.

Как только его слова пронесли тяжелую тишину по комнате, с потолка закапала какая-то жидкость. Сперва звук был похож на дождь — лёгкий и невесомый, но скоро становилось ясно: это не дождь. Жидкость была густой и прозрачной, словно нечто, что готово разъесть всё, к чему прикоснется. Падала она медленно, с противным звуком, как капли кислоты, расплескивающейся по холодному полу.

Не боль, но жжение. Едкое, острое. С каждым новым касанием кожей начинала разъедать всё глубже.

Муаярд увидел это и, словно озарённый внезапным осознанием, весело хлопнул себя по лбу.

— Ох, совсем забыл! — его глаза заблестели, и в голосе появилась игривая нотка. — Кислота — мой прощальный подарок! Нельзя же оставить вас просто так, правда? Всё должно быть идеально завершённым.

Он начал напевать снова, теперь быстрее, с каким-то ужасающим восторгом, который мог бы заставить любого нормального человека почувствовать холод по спине.

— Кислота играет песни, разъедая всё вокруг,
Вот и ваши милые тела покинут этот путь.
Не осталось больше боли, только тишина…
Сказка завершилась, куколки. Конец для всех — она.

Его слова переливались в мрак, почти звуча как какая-то странная, проклятая мелодия. Капли жидкости продолжали падать, с каждым разом приближаясь к последнему, неизбежному моменту.

Муаярд продолжал напевать, подскакивая от строчки к строчке, как будто ему было весело. Но в его голосе не было ни радости, ни сочувствия. Всё было настолько холодным, что даже казалось, что сам воздух в комнате стал таким же ледяным и токсичным, как всё, что он говорил.

Один действительно выжил. Однако не по банальной причине, как вы могли бы подумать. Не по той, что, мол, он был хитрее, ловчее, сильнее... и не потому, что он был каким-то исключением. Он выжил, потому что... он не был игроком. Да, не был участником всего этого. Он не был одним из вас. Он был тем, кто наблюдал за вами. Тем, кто управлял всем этим домом, создавал его. Он был... мной. Я был вашими глазами, вашим страхом, вашим мучителем и вашим спасителем. Я управлял тем, кто был с вами, и я остался на этом месте один.

Он не был никем из тех, кто боролся за свою жизнь. Он был тем, кто стоял за всем этим, тем, кто управлял игрой, создавал правила и наблюдал за тем, как его игрушки, которые он так называемым образом "создал", медленно погибали. Этот человек был Муаярдом.

Тишина, пронзающая пространство комнаты, внезапно исчезла. Вместо этого всё погрузилось в белый свет, слепящий, выжигающий всё вокруг. Казалось, стены дома рухнули, стерев границы реальности. Однако звук шипящей кислоты, напев Муаярда и всё остальное просто растворилось.

А потом наступила тишина. Совершенная.

Когда Муаярд открыл глаза, его окружала тишина, почти гробовая. Он лежал в белоснежной постели, её прохлада приятно касалась кожи, окутывая всё тело. Стены палаты были идеально ровными, а воздух — стерильным и свежим. На прикроватном столике, отражаясь в тусклом свете лампы, стояли несколько аккуратно сложенных бумаг, а рядом — капельница, из которой медленно капала жидкость в трубку, соединённую с его веной.

Всё вокруг было таким тихим.

— Муаярд? — голос был спокойным.

Он повернул голову, чуть напрягшись, и перед ним женщина в белом халате. Лицо её было усталым, но добрым, с нотками заботы. В руках она держала блокнот, записывая что-то, и её глаза следили за каждым его движением. На её лице не было удивления, только легкая настороженность.

— Доктор Зима, — проговорил Муаярд едва слышно, глядя на неё с какой-то невыразимой смесью чувства отчуждённости и растерянности.

— Как ты себя чувствуешь, Муаярд?

— Они… опять все умерли, — хрипло сказал Муаярд. Его голос был слабым.

Доктор Зима не сразу ответила. Она сделала несколько пометок в блокноте, нахмурив брови, и подняла взгляд, но в её глазах не было ни удивления, ни сожаления — только хладнокровная профессиональная дистанция. Она привыкла к таким заявлениям.

— Муаярд... — мягко произнесла она, опуская блокнот и наклоняясь чуть ближе.

Он прикрыл глаза, пытаясь вернуть хоть что-то из того, что только что казалось реальностью. Испытания, манекены, газ, кислота…

— Они были там. Все. Наблюдал за ними, они пытались выжить, но… никто не смог. Они не должны были умереть. Я… я сделал всё, как нужно, но они не смогли… — его голос дрожал, в нём звучало отчаяние.

Врач присела на край его кровати, положив руку ему на плечо.

— Муаярд, ты знаешь, что это часть твоей болезни. Всё, что ты видишь, — это плод твоего разума. Ты придумываешь испытания, создаёшь правила, видишь этих людей, но их никогда не существовало. Это твой ум играет с тобой.

Он закрыл лицо руками, его пальцы слегка дрожали.

— Я… Я чувствовал их страх. Слышал их крики. Видел, как они умирали.

Врач сделала глубокий вдох.

— Ты страдаешь тяжёлой формой шизотипического расстройства, Муаярд, в сочетании с хроническим бредовым синдромом. Всё, что ты переживаешь, — это лишь последствия болезни. Это не реальность. Это твой ум заполняет пустоту, ту, что внутри тебя. Он создаёт эти сцены, эти события... но это всё не настоящее.

Муаярд замер. Он лежал на белоснежной постели, глаза устремлены в пустоту потолка, но в его взгляде всё ещё витали образы, отчаянно борющиеся за жизнь. Он не мог избавиться от воспоминаний — их страх, их боль.

Муаярд сел, склонив голову набок, его волосы были спутаны, а в глазах — что-то странное, неуловимое. Он улыбался. Зима села напротив него в строгом белом халате, с блокнотом в руках, и внимательно изучала пациента.

— Но… — Муаярд немного приподнял бровь и, помолчав, добавил: — В этот раз я дал шанс.

— Кому?

Муаярд усмехнулся, глаза его заблестели, как если бы он только что вспомнил что-то важное, что он сам не ожидал. Он был почти счастлив.

— Одному из них. Он нарушил правило моего Дома, — с таким азартом сказал он, что казалось, будто бы воспоминание о том моменте буквально пылает в нём.

Доктор приподнял бровь и сделал пару пометок в блокноте, не отрывая взгляда от Муаярда.

— Какое именно?

Муаярд усмехнулся, наклонился вперёд и почти шёпотом произнёс:

— Он закурил сигарету.

В комнате повисла тишина. Только лампы продолжали гудеть над их головами.

— За это все умирали сразу. Это было строгое правило, — продолжил Муаярд, качая головой. — Я должен был его убить. По всем законам моего Дома… но…

Он сделал долгую паузу, а потом, с лёгким восторгом в голосе, который заметно контрастировал с его холодной жестокостью, он добавил:

— Мне стало жаль его.

Доктор внимательно следил за каждым его движением, его взгляд не отрывался от пациента.

— Он выглядел... таким хорошим. Безобидным. Даже милым. Совсем не таким, как остальные, — продолжал Муаярд, его голос становился всё тише.

Муаярд улыбнулся, но в этой улыбке было что-то тревожное, даже пугающее.

— Но мне так хотелось его убить, — произнёс Муаярд эти слова почти с наслаждением, растягивая их, как если бы каждое слово было сладким и тягучим, как мед. — Прямо тогда, в тот момент, — добавил он, и в его глазах вспыхнуло какое-то странное свечение.

Доктор записал ещё что-то в блокнот, но его выражение лица осталось всё тем же — спокойным, но внимательным. Он не пытался осуждать, не пытался понять, почему Муаярд говорил эти слова с таким выражением на лице.

— И всё же ты дал ему шанс? — спросил он, веря, что Муаярд сам для себя это решил.

— Да, — кивнул Муаярд. Его пальцы сжались в кулак. — Мне просто было интересно… Я хотел, чтобы хотя бы один выжил, — прошептал он. — Хоть кто-то.

Доктор мягко сжал его руку.

— Ты уже делаешь прогресс, Муаярд. Отдохни, — тихо сказала врач, её голос был полон доброты, но всё равно не хватало чего-то настоящего, чтобы действительно достучаться до него.

Когда дверь за врачом закрылась, Муаярд снова взглянул на потолок. Его лицо застыло, глаза стали пустыми. За окном, за прочной решёткой, выглядывало солнце. А в отражении стекла ему показалось, что за его спиной мелькнуло знакомое лицо… лицо одного из его игроков.

Муаярд не может полностью описать свой сон врачу, потому что сам не до конца его понимает. Его рассказы это обрывки, хаотично соединённые фрагменты, вспышки образов, которые он пытается ухватить, но они ускользают. Он говорит о смертях, испытаниях, манекенах, но его повествование прерывается, перескакивает с одного момента на другой. Это неудивительно. Подсознание работает нелинейно, особенно у людей с его расстройством. Ему кажется, что всё логично, но внутри его разума реальность и вымысел переплетаются, создавая новый, несуществующий мир. Мир, где он — бог, создатель, судья. Но здесь, в этой палате, он всего лишь пациент, пытающийся осознать, что всё это — лишь игра его больного разума.

Муаярд перед началом испытаний утверждал, что победитель станет лишённым человечности. После всех мучений и смерти, становилось ясно, что имел в виду Муаярд. Его слова не были угрозой или манипуляцией. Он действительно знал, о чём говорит. Ведь тот, кто должен был выжить, оказался тем, кто уже давно был лишён своей человечности. Это был не тот, кто смог победить в испытаниях, кто преодолел ужасы лабиринтов и сражался за жизнь, а тот, кто стоял за всем этим – сам Муаярд.

Он был лишён человечности не в смысле утраты физической оболочки или моральных норм, а в гораздо более глубоком и страшном смысле. Он был отчуждён от самого понятия жизни. Он не чувствовал боли, не испытывал страха и не обладал тем, что могло бы сделать его человеком. Его действия, его жестокость, манипуляции и игры не оставляли места для сострадания или любви. Он был частью этого мира, частью смертельного цикла, в котором не было места для человеческих эмоций.

Ведь для Муаярда не существовало никакой разницы между человеком и игрушкой. Все эти люди, которые пытались выжить, — для него были лишь фигурами на шахматной доске, жертвами в его игре, игрушками в его руках. Он был тем, кто не чувствовал сожаления, не задавался вопросами о морали и человечности. Он был лишён этого чувства. Его существование было просто бесконечной тиранией.

Теперь, после всего, что произошло, было очевидно: Муаярд сам был тем, кто стал по-настоящему лишён человечности. И вот в этой темной, мёртвой комнате, среди тел и разрушенных судеб, он стоял как единственный победитель, не имея в себе ничего человеческого.

Иногда, чтобы выжить, нужно убить в себе того, кто хочет жить.

Зная всю правду, можно понять. Убить в себе того, кто хочет жить — значит полностью подчиниться своему психозу, отказаться от попыток вернуться к реальности. Муаярд боролся с этим всю историю, но в итоге проиграл. Его разум окончательно утонул, и даже когда он лежит в больнице под наблюдением врачей, он всё ещё живёт в своём мире, где он бог, а все остальные — его марионетки.

В Доме Муаярда никто не властен над своей судьбой. Даже я. Муаярд, будучи в плену собственного разума, создаёт мир, в котором он пытается контролировать всё, но в то же время осознаёт, что его собственная психика это его тюрьма. Он не может освободиться от своих галлюцинаций, бредовых идей и навязчивых мыслей, даже если он хочет. Он стремится контролировать других, потому что его собственная жизнь и восприятие окружающего мира абсолютно неконтролируемы. В его больном разуме его Дом — это единственный способ управления, хоть и иллюзорный, но настолько сильный, что становится центром его существования.