Елена Азореш “Краски Африки: нарисовать себя заново”. Фрагмент из главы 4.
Южноафриканская аристократка Мелоди и ее «дворец».
Сбежать из монастырской школы: откровения Мелоди
Дом Мелоди оказался трехэтажным дворцом, в котором было комнат пятнадцать, не меньше. Изысканная антикварная мебель из красного дерева, резные фигуры, скульптуры, картины.
— Какая чудесная картина. Это Намибия? — я показываю на картину с фактурными песчаными волнами.
— Да, это моя дочь нарисовала. Она художница в душе, но денег это не приносит.
— Расскажи о себе еще, Мелоди.
— В своей семье я была младшей. И, если честно, белой вороной. От меня ожидали серьезности и разумности, а я была откровенной оторвой. Родители со мной не справлялись, и чтобы радикально решить вопрос моего воспитания, они отправили меня учиться в школу-интернат. Да не простую, при католическом монастыре. Я и монашки, что может быть комичнее?
Домой я попасть не могла. Дом наш был в Йоханнесбурге, а католический интернат в часе езды.
К слову, в ту же темницу засандалили еще и мою подругу мою, наши родители были знакомы. Нам там было совсем тоскливо, хотя мы и пытались забавляться, подкладывая кнопки монашкам. Однажды меня посетила мысль: надо отсюда бежать. Как бежать, куда, было непонятно. Мне было всего десять лет, и у меня совсем не было денег. Но мысль пульсировала неотступно.
И вот однажды на территорию монастыря заехал автобус. Пора, сказала я Мэри. Мы спрятались от настоятельницы за автобусом, а потом потихоньку отползли в сторону выхода. Нас никто не заметил. Спокойным шагом мы направились к железнодорожной станции – она была примерно в километре от монастыря. Сейчас я бы детей не отпустила гулять по той дороге, а тогда мне казалось, что никакой опасности нет.
Вычислив, какой поезд шел в сторону Йоханнесбурга (мы легко могли ошибиться, и не знаю, что бы с нами было тогда), мы запрыгнули в него. Денег у нас не было, билетов, естественно, тоже. Мы с Мэри по очереди стояли на шухере, выслеживая контролера. Как только он появлялся, мы прятались в туалете.
До сих пор не помню, как от ж/д вокзала мы попали домой, неужели пешком дошли? Можно себе представить, что мои родители после этой выходки не разговаривали со мной целую неделю. Только в монастырь они меня больше не вернули. Вот такая я безумная. Веришь?
— Верю, и от этого нравишься мне еще больше. Я вот только одного не могу понять. Ты тогда ребенком решилась поехать на поезде и благополучно добралась до Йоханнесбурга, да еще и до дома пешком дошла. А сейчас мне говорят, что после захода солнца даже сто метров пройти небезопасно. Что произошло?
— Ну, начнем с того, что поездов больше нет. Все железные дороги заброшены и пришли в негодность. Так что, сейчас я при всем желании не смогла бы повторить свой подвиг. А что касается безопасности, в том же Саймонстауне не стоит ничего бояться, там на улицах много военных. Но есть места в округе, куда я не пошла бы даже днем. А по стране так везде, кроме Кейптауна и его пригородов.
— Крис сказал мне, что белым тут сейчас живется непросто.
— Да, жить все сложнее. На работу белому устроиться почти невозможно. Обучение в университетах для наших детей платное, а для черных бесплатное. Если я открываю бизнес, то 90% сотрудников должны быть именно черные, потому что это отражает их процент по стране. На белых квота, как будто мы радикалы какие-то. А мы между прочим вот это все построили! — Мелоди в сердцах взмахнула рукой.
— То есть получается, что теперь ущемленная раса — это вы?
— И да, и нет. Объективно, у нас все хорошо: посмотри на наши дома, дороги, машины. Просто мы здесь, в Кейптауне, живем как в резервации. Шикарной, большой, чистой, цивильной, но резервации. За пределы большого Кейптауна мало кто из нас выезжает, потому что по дороге могут напасть.
— А в родном Йоханнесбурге ты давно была? — меня уже не остановить.
— Давно была, да и не хочется уже. Это теперь совсем другой город. Страшный.
— Знаешь, здесь люди прекрасные, радушные. Но когда речь касается расовых вопросов, у многих в речи сквозит горечь, сарказм, злость даже. Очень сильное напряжение ощущается.
— Так и есть, дорогуша, так и есть. И это ты еще с черным населением не общалась. Вот тогда ты бы поняла, что такое настоящая озлобленность. Нас не любят.
– Очень грустно. Но вы же никуда не уезжаете? Значит, все пока терпимо?
— Многие мои друзья и родственники уехали. Кто в Лондон, кто в Мельбурн. Я их понимаю. Сложно жить, озираясь по сторонам и доказывая, что ты не верблюд. Но мне уже много лет, я останусь здесь. Надеюсь, ты еще сюда приедешь. Если буду жива, поведу тебя есть нашу прекрасную треску! — Мелоди загоготала.
— Последняя из могикан, — подумала я. Не последняя, конечно, но одна из последних носителей этой культуры. Какой станет эта страна, раздираемая сейчас противоречиями и злобой, лет через десять?
Южноафриканская аристократка Мелоди и ее «дворец»
https://ridero.ru/books/kraski_afriki_narisovat_sebya_zanovo/?fbclid=PAAabYtQNip2lsoO1Ktxe5Cy-78xGtaToeohJO8kygUC-28v6ISAKsAdEFVLU_aem_AWr9E2ZBcnMPymC74esZxZ053RHLplYhBF1uJO9T8fNLcpo5pk-Ct8EDaDR9uF8dYJ4