Психологический инцест в детско-родительских отношениях - продолжение

С этим феноменом дочь зачастую сталкивается с началом взросления. Этот феномен мы назвали «подменой» отца: еще недавно теплый, любящий и чувствительный отец в отношениях с дочерью «превращается» в придирчивого, колючего, агрессивного человека.

Все это – способы удерживаться от инцеста и одновременно причинять боль своему ребенку. Очевидно, что в такой опасной ситуации невозможно «эротическое воспроизводство»: дезорганизованный своими желаниями, отнюдь не благожелательный и тем более не великодушный отец грубо отвергает свою дочь, создавая у нее ощущение (и состояние) своей ущербности, ненужности и внешней непривлекательности.

Следствием описанной ситуации является состояние дефицитарности у дочери: она продолжает нуждаться в нежности, эмоциональной привязанности отца, и не получив этого (в реальности или в символическом ментальном пространстве), так и не сможет повзрослеть и избавиться от симптома, который одновременно является и символом границ, и символом связанности.

Второй возможный вариант развития событий в сложившейся инцестуозной ситуации – это превращение «в лягушку», инициированное самой дочерью (как, например, в сказке «Ослиная шкура»).

Если отец все же нарушает границы, дочь сама может «организовать» симптом, вызывающий отвращение – кожное заболевание, лишний вес, анорексию. Тогда при помощи симптома дочь сигнализирует отцу: держись от меня подальше, иначе я: могу заразить (при экземе, псориазе), вызвать отвращение (при ожирении), скоро исчезну, совсем уйду от тебя, возможно, в другой мир (при анорексии).

Тем не менее, у ребенка присутствует тоска по отсутствующему и пренебрегающему отцу, а симптом – это способ оставаться с ним связанной, хотя и ценой нанесения ущерба самой себе.

Итак, при авторитарном, нарушающем границы, соблазняющем отце дочь может организовать защиты таким образом, чтобы спрятаться, убежать от него физически и одновременно оставаться психологически с ним связанной. Независимо от того, идет ли речь о реальном или психологическом инцесте, такая травматизация зачастую (но не всегда) ведет к формированию диссоциативной личности.

Сущностью диссоциированной, или множественной личности, является существование двух или более Я, обладающих различными характеристиками. Причиной возникновения такого расстройства служат травмы различной этиологии, но чаще всего – сексуальный абъюз, выявляемый в 97-98% случаев при постановке данного диагноза [Putnam].

Н. Мак-Вильямс пишет, что «наиболее яркой характеристикой собственного «Я» индивида с нарушением по типу множественной личности является следующее обстоятельство: оно фрагментировано на несколько отщепленных частичных собственных «Я», каждое из которых представляет некоторые функции» (Мак-Вильямс, с. 429).
Симптом как защита
В сказке мы встречаемся с тремя Я Василисы. В первой ипостаси она предстает как умная и красивая девушка. Например, показательно ее появление на пиру: «Подъехала карета к крыльцу, и вышла из нее Василиса Премудрая   – сама как солнце ясное светится. Все на нее дивятся, любуются, от удивления слова вымолвить не могут».

Появляясь в образе Василисы Премудрой, героиня отличается крайней степенью активности: печет по ночам караваи, ткет ковры, не теряет оптимизма в кризисных ситуациях. По сути, она все время находится в активном, энергичном, даже маниакальном состоянии, адаптивно действует при выполнении просьб и заданий, то есть функционирует как вполне адекватный самодостаточный человек.

В качестве Царевны-лягушки героиня в основном успокаивает своего мужа, укладывает, как ребенка, спать, провожает Ивана-царевича к отцу, убеждает в правильности тех или иных действий.

Заметим, что в качестве лягушки она и буквально, и фигурально уменьшается: снижается количество и качество выполняемых ею функций, меняется ее идентичность. Если в образе Василисы она деятельна и энергична, то в качестве лягушки она лишь просит о чем-то Ивана или пытается его успокоить и утешить.

Можно предположить, что именно  в этом ее состоянии инфантильный и незрелый муж Иван подходит ей в качестве идеального партнера, как, впрочем, и она подходит своему мужу. Таким образом, в качестве Царевны-лягушки героиня нуждается в партнере, который бы обеспечивал ей статус, кров и минимальную защищенность.

Интерес вызывает феномен перехода от Василисы Прекрасной к лягушке и обратно. Похоже, в ситуации безопасности появляется Василиса. Обычно ее муж в это время спит или отсутствует.

Однако приближение мужа героиня встречает в образе лягушки. Можно предположить, что ей сложно и страшно находиться наедине с мужчиной в образе прекрасной девушки – гораздо проще переживать этот опыт в образе лягушки, на которую никто не покушается как на женщину.

Лягушечья кожа защищает Василису от нарушений границ и излишнего внимания мужчин.

Третье Я в качестве Василисы возникает после того, как Иван сжигает лягушечью кожу. По сути, Иван-царевич совершает повторную травматизацию: сжигая кожу, он грубо вторгается в личное пространство своей жены.

Похоже, для Ивана невыносимо столкновение с тем, что его жена – красивая, свободная, смелая и энергичная женщина. Деструктивная атака на границы жены – это способ справиться со своей растерянностью, завистью и агрессией.

Иван не советуется с женой, не спрашивает, правильно ли то, что он собирается сделать – он тайно, как ребенок, «улучил минутку и побежал домой. Разыскал лягушечью кожу и спалил ее на огне».

Кожа является и символом границ, и самой границей между человеком и миром. Иван, сжигая кожу, действует как неумелый психотерапевт – пытается напрямую работать с симптомом. Однако, как известно, симптом всегда выполняет защитную функцию.

После сжигания кожи, символизирующего прямую атаку на симптом, клиент – Василиса – оказывается полностью дезорганизованной и дезадаптированной.

Она говорит мужу: «Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще три дня подождал, я бы вечно твоею была. А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве, у Кощея Бессмертного. Как три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь – только тогда и разыщешь меня...»

Интересно, что после этого Василиса предстает в третьей ипостаси: она «обернулась белой лебедью и улетела в окно». На наш взгляд, это превращение символизирует переход Василисы от психосоматического уровня защиты к психотическому, что согласуется с известной концепцией двухэшелонной линии обороны А. Митчерлиха. В соответствии с данной концепцией психосоматический процесс развивается в такой последовательности:

На первом этапе человек пытается справиться с конфликтом в основном при помощи психических средств на психосоциальном уровне (невротическая линия обороны):

• с помощью обычных средств социального (межличностного) взаимодействия;

• с помощью защитных механизмов и коппинг-стратегий;

• путем невротических симптомов и невротического развития личности.

В том случае, когда первая (невротическая) линия обороны не срабатывает и человеку не удается справиться только лишь психическими средствами, подключается защита второго эшелона – соматизация (психосоматическая линия обороны).

Третья линия обороны, которая введена современными психоаналитиками (О. Кернберг), актуализируется тогда, когда вторая (психосоматическая линия обороны) не срабатывает или оказывается разрушенной.

Защита третьего эшелона – это психотическое симптомообразование.

Именно психотическую реакцию Василисы, на наш взгляд, в сказке символизирует «отлет» белой лебеди. Птица не «заземлена», она находится в контакте с другой реальностью, чем человек и даже лягушка.

Разрушение же второго эшелона защиты усложняет задачи терапевта: теперь ему, как и Ивану, нужно «износить три пары железных сапог», «изгрызть три железных хлеба»…

Неумелые терапевтические действия, заключающиеся в прямой атаке на симптом с целью его разрушения, зачастую и в реальной психотерапевтической ситуации ведут к психотическому срыву клиента либо к появлению другого, более серьезного симптома.
Терапия как восстановление целостного Я
Справедливо отметить, что психологический инцест не всегда ведет к столь травматическим последствиям. Детерминация любого расстройства рядом средовых и внутриличностных факторов обусловливает множество вариантов реагирования на одну и ту же ситуацию.

В терапии мы можем встретиться как с удачно «утилизированным» за счет действия зрелых защитных механизмов травматическим опытом клиентов, так и с психосоматизацией, с множественным расстройством личности и даже с псхотическими проявлениями.

У описываемого нами на основании приведенной сказки типа клиентов, обратившихся за помощью, ярче всего проявляется  психосоматический симптом: боли, телесные изменения, нарушение функций организма и т.п.

В ситуации сказки в качестве такого симптома выступает внешний вид Василисы Прекрасной, предстающей в виде лягушки. Именно симптом, выполняя сигнальную функцию, является самым ярким маркером личностного нарушения.

Однако многие терапевты игнорируют то, что симптом – это еще и маркер системного неблагополучия. Если мы акцентируем наше внимание лишь на симптоме или симптоматических проявлениях, мы пренебрегаем причинами и условиями их возникновения, а также теми функциями, которые они выполняют для данного клиента.

Возникая в определенных отношениях, симптом представляет собой превращенную, трансформированную форму контакта. Этот феномен особенно характерен для нарушенных детско-родительских отношений, где одновременно присутствуют  и любовь ребенка к взрослому, и драматическая история их отношений, полная злости, вины, обид, стыда, нуждаемости...

В такой ситуации оказалась и героиня сказки: травмированная и отвергнутая отцом, не получающая подтверждения своей эротической привлекательности и значимости, она оказывается «в болоте». Но первое, что бросается в глаза – это не переживания Василисы, не ее поведение, а именно симптом, выраженный в сказке через образ отвратительной лягушки.

В терапии на первых встречах на авансцене также обычно находится симптом клиента. Переживания, чувства не проявляются, они «застывают» в симптоме. При этом особое искусство терапевта – распознать язык симптома, понять, о чем сигнализирует симптоматическое проявление, и найти ему адекватную вербальную форму, «расшифровать» его послание, дать возможность проявится застывшим в симптоме переживаниям.

Вернемся еще раз к сказке. Первое самостоятельное действие Ивана-Царевича, инфантильное и бездумное – это быстрая атака на симптом, после чего лягушка осталась без кожи-симптома, уязвимая, открытая и повторно травмированная.

Так как симптом выполняет функцию контакта, его быстрое разрушение приводит к невозможности контакта – с терапевтом, прошлым опытом, значимым объектом... Это может привести к разрушению психосоматической защиты и к появлению защиты психотической. Ее актуализация ведет к погружению в травматические переживания в тот момент, когда у клиента еще недостаточно ресурсов для их повторного проживания и переработки.

Василиса в анализируемой сказке по факту «сбегает от мужа», возвращаясь к отцу и к прежним инцестуозным отношениям. Очевидно, что сейчас для того, чтобы «вылечить» героиню, нужно гораздо больше усилий.

Симптом, как мы уже отмечали, – это маркер нарушенных отношений со значимым объектом. За каждым симптомом всегда стоит реальный Другой и опыт неудавшихся с ним отношений. Чаще всего этот Другой – кто-то из референтного для клиента круга людей.

Работа с симптомом предполагает его включение в более широкий контекст – контекст межличностных отношений, в которых он возник. Дальнейшая проработка направлена на прояснение и трансформацию отношений с тем объектом, который участвовал в формировании симптома: «Не ты ее надел, не тебе ее и снимать было!».

В психотерапии существуют различные способы для «встречи» клиента и проработки отношений с таким значимым Другим: работа с пустым стулом, использование символических объектов-заместителей, монодрама, психодрама, расстановки в воображении…

Задачей терапевта на данном этапе является актуализация прежнего травматического опыта и придание ему нового смысла, помещение в другой контекст с опорой на принцип экологичности происходящего для клиента.

Первые попытки Ивана как психотерапевта оказались, как мы уже отмечали,  неадекватными, непрофессиональными и неэкологичными для Василисы. Таков закономерный исход в терапии, где специалист нацелен на быстрое «избавление» от симптома. Симптом возник в определенных отношениях, и его трансформация может произойти только в отношениях, например, с терапевтом или с поддерживающим близким человеком, чувствительным и понимающим.

В отношениях «терапевт-клиент» не всегда удается избежать ошибок, обусловленных «благими намерениями». Появление все большего количества техник, методик, технологий психотерапии, нацеленных на быстрый эффект и «исцеление», зачастую создает иллюзию легкости работы с симптомом у специалиста.

Очаровавшись и предприняв активно-агрессивное действие по «уничтожению» симптома, терапевт зачастую сталкивается с ухудшением состояния клиента. В такой ситуации важно осознать свои ошибки и вернуться в ту точку, с которой началась работа.

Взросление клиента в терапевтических отношениях – процесс, сопровождающийся кризисами в «точках перехода». Эти изменения зачастую базируются на парадоксе: именно принятие Другого таким, какой он есть, а не атака на его «недостатки» является условием для его изменения [Бейссер].

Иллюстрацией является поведение Ивана, которое оказалось разрушительным для его жены. Не принимая того, что есть, он пытается изменить Василису, сжигая лягушечью кожу, что приводит к печальным последствиям.

Однако осознание ошибок привело к тому, что дальнейшие поступки Ивана-царевича по спасению жены из плена Кощея оказались эффективными, хоть и не простыми. Этого следует ожидать и в «несказочной» психотерапевтической ситуации работы с симптомом.

Возникшие в сказке испытания создают условия для психологического взросления Ивана. Он совершает первый по-настоящему взрослый, мужской поступок  – идет спасать свою женщину. «Загоревал Иван-царевич. Снарядился, взял лук да стрелы, надел железные сапоги, положил в заплечный мешок три железных хлеба и пошел искать жену свою, Василису Премудрую».

Для этого ему пришлось потратить много времени и сил и прибегнуть к поддержке со стороны других. В сказке присутствуют помощники, без которых Ивану-царевичу самому было бы трудно справится с этой задачей. Помощников в терапии можно рассматривать и как символические внутренние объекты терапевта, с которыми ему необходимо встретиться, чтобы подпитаться их силой.

Наиболее интересной в этом контексте, на наш взгляд, является встреча Ивана со старцем.  Старец символизирует  внутреннюю мудрую часть Ивана, обращение к которой помогает ему освободиться от созависимых отношений со своим отцом и «вырвать из рук отца» свою жену  Василису.

Именно внутренняя мудрость – это то, что необходимо психотерапевту для сложной и тонкой работы, как с психосоматическим симптомом, так и с последствиями сексуального абъюза. Лишь обретя способность становиться «родителем самому себе», терапевт может поддержать освобождение клиента из плена родительских травм и интроектов.

Отметим еще один аспект сказки, которая содержит образец взросления,  пример того, как мужчина становится мужчиной. В ней показан механизм нормального (непротивозависимого) способа обретения мужской идентичности: через совершение подвигов, через возможность нахождения в себе мудрого отца…

Если это не происходит, то остается два варианта – либо остаться в зависимом отношении от своего реального отца, либо продолжать борьбу с ним, что характеризует противозависимый исход. В сказке Иван избирает третий вариант – направляет всю свою энергию не на выяснение отношений с отцом, а на своего символического соперника – отца своей жены Василисы.

Эта задача не проста – авторитет отца жены огромен: «Долго он по дремучим лесам пробирался, в топях болотных вяз и пришел наконец к Кощееву дубу. Стоит тот дуб, вершиной в облака упирается, корни на сто верст в земле раскинул, ветками красное солнце закрыл».

Мощный, огромный, подавляющий отец существует не обязательно в реальности, а, скорее, на символическом уровне. Таким образом, Ивану-царевичу в сказке приходится сражаться не только и не столько с реальным внешним объектом (отцом жены), а с ее идеальным внутренним образом отца.

Психологический инцест формирует сложнопереплетенные созависимые отношения между отцом и дочерью. И здесь мужчине приходиться столкнуться с непростой задачей – выиграть конкуренцию у отца жены. Убить Кощея Бессмертного для мужчины означает убить или заместить, а в идеале превзойти, образ отца в сердце девушки. В противном случае ей грозит опасность, так и остаться «замужем» за своим отцом, а ему  – быть второстепенным мужчиной в ее жизни.

Если же мужчине удается вырвать жену из власти отца, то у него появляется реальный шанс стать для нее по-настоящему близким человеком и «полноценным» мужем. Для этого зачастую ему предстоит совершить много различных «подвигов», направленных на ее «выход» из плена прежних отношений с минимальными потерями, формирование готовности видеть других мужчин и осознанный выбор его (а иногда – и другого) в качестве подходящего партнера.

Если мужчине удается освободить женщину из отцовского плена, у нее появляется энергия и ресурсы строить с ним отношения другого, более зрелого уровня: «Иван-царевич, сумел ты меня найти, теперь я весь век твоя буду!».

Такие слова – свидетельство готовности женщины вкладываться в отношения, не сбегая в прежние деструктивные контакты, в психоз, в психосоматизацию и прочие непродуктивные способы организации своей жизни.

Для женщины анализируемая ситуация также оказывается не простой. Ей необходимо «очароваться» своим будущим мужем, его мужскими поступками (в сказке – это подвиги Ивана), а также совершить символическое предательство отца.

Только такой исход событий способствует восстановлению ее целостности, «освобождению» ее как женщины, встречу со своей женской идентичностью и открывает возможность для новых контактов и встреч с другими мужчинами.

В терапевтическом контексте это означает актуализацию мудрости терапевта, неспешное путешествие в историю психосоматического клиента, выявление «адресата» симптома, построение контакта с ним на символическом уровне с целью осознавания заблокированных в этих отношениях чувств и потребностей.

Такая история может быть драматичной сложной и запутанной, полной боли, стыда, отвращения, любви и ненависти. Задача терапевта – осторожно и бережно провести клиента по истории его превращений, по «топким болотам», по «дремучим лесам», к большей внутренней свободе и гармонии.

Отказ от прямой атаки на симптом предполагает длительную работу с детальным анализом, как различных контекстов отношений клиента, так и его способов построения контакта. Хорошим решением для клиента будет построение нового нарратива, новой истории своей жизни, нового отношения клиента к симптому, к Другому и к самому себе как уникальному, непохожему на других человеку.