Домашний Новый год

Разглядывая последние фото домашнего Нового года, я думаю о том, что в Германии почему-то не вижу вишнёвого сидра, который с удовольствием поставил бы на стол в поисках домашнего уюта.

Издалека вещи кажутся живыми, в них исчезает быт и проступает давняя история. Например, у столика с гнутыми ножками, рядом с которым я вырос, тоже есть своя история. Кроме бокового ящика, под крышкой есть пустая полость, которую не сразу и найдёшь. Бабушка хранила там семейный альбом - бархатный, с медными застёжками. Фото молодого деда в форме на первой мировой, какая-то далёкая родня, мужчины в сюртуках и котелках..

Пионером я любил рассматривать эти выцветающие лица, но с удивительно живыми глазами, глядящими на меня из прошлого века. Открывая тяжёлую обложку, я чувствовал немного сладковатый и ванильный запах времени.

Когда в 1937 году в дом явились чекисты арестовывать деда, они перевернули дом вверх дном, забрали даже перочинные ножики детей, но альбома не нашли. Туповатым пролетариям не пришло в голову откинуть кружевную салфетку и заглянуть под крышку столика.

Но нынешним чекистам всё же удалось лишить меня альбома с медными застёжками. Он оставался в Плавске под немецкой оккупацией. И сейчас опять под оккупацией. Я не могу его открыть, увидеть эти лица, ощущая связь с семьёй и со страной. Этих связей я уже не чувствую. И потери этого родства, семейного альбома им не прощу.