Жертва самоубийцы

Гарри приходил в себя долго и мучительно. Мутная, пьяная хмарь, затмившая его разум всё никак не желала уходить, а тело казалось неимоверно слабым. Не было сил не то, что открыть глаза, даже думать было трудно — мысли были медленными и тягучими, словно патока.

Внезапно к его губам прижалось что-то холодное, и в рот потекла какая-то жидкость. Гарри рефлекторно сглотнул раз, другой и почувствовал, как ему стремительно становится лучше. Включилось осязание, включилось обоняние, да и слух тоже вошёл в работу.

Он снова лежал на кровати в больничном крыле. Его снова спасли.

«Ч-чёрт! — с нотками обречённости подумал Гарри. — Кто на этот раз?»

Ответ на этот вопрос не пришлось искать слишком долго. Стоило только чьим-то сдавленным рыданиям донестись до его слуха, как Гарри резко распахнул глаза и повернул голову.

Гермиона. Но в каком она была виде!

Она сидела в кресле, сгорбившись и закрыв лицо ладонями. Её плечи подрагивали от рыданий, а на пол капали розовые от крови слёзы. И кровь была не только на её ладонях, она была везде: на ногах, на рукавах и даже на белоснежной блузке виднелись смазанные бурые пятна.

«Значит, меня нашла Гермиона», — догадался Гарри.

И от этой мысли ему стало сильно не по себе. Да что там, он пришёл в самый настоящий ужас! Увидеть смерть своего друга — более того, не друга, а почти брата — такого и врагу не пожелаешь! Если уж смерть Сириуса, с которым он не сказать чтобы был очень уж близок, оставила в душе Гарри такой шрам, то каково сейчас Гермионе? Особенно учитывая, что накануне она отвергла его ухаживания. И пусть он постарался заверить её, что всё в порядке, сейчас, после двух попыток суицида, в это никто уже не поверит.

Включая саму Гермиону.

Гарри посмотрел на хмурого Дамблдора, подпирающего стену, на не менее хмурую мадам Помфри, которая складывала опустевшие склянки из-под зелий в небольшую коробку. Затем снова перевёл взгляд на рыдающую подругу.

Ко всему тому дерьму, которое скопилось в его душе, прибавился ещё один пласт — вина перед Гермионой за свой слишком поспешный суицид. Нужно было потерпеть. Нужно было выждать месяц или даже два. Добиться того, чтобы ей даже в голову не пришло винить себя за его смерть, как она наверняка делает это сейчас.

— Гермиона, — слова с трудом пробирались сквозь пересохшее горло.

Услышав его голос, она замерла и ещё сильнее съёжилась в кресле.

— Помолчите пока, мистер Поттер, — обожгла его взглядом мадам Помфри. — Мисс Грейнджер, выпейте. Это успокоительное.

Гермиона ничего не ответила, зато зашевелился Дамблдор. Он взял у целительницы флакончик и поставил его на прикроватную тумбочку.

— Пойдём, Поппи, — негромко сказал он. — Пусть дети поговорят.

— Но…

— Пойдём, — с нажимом повторил он, и мадам Помфри сдалась.

Дверь бесшумно отворилась, выпуская взрослых в коридор, и закрылась, в палате же воцарилась напряжённая тишина. Гермиона так и сидела, съёжившись в кресле, тихо, как мышка.

— Гермиона, — ещё раз позвал Гарри.

Не дождавшись какой-либо реакции, он откинул одеяло и попытался сесть. Ослабевшее от сильной кровопотери тело было будто бы деревянным, но Гарри, сцепив зубы, не поддавался этой слабости. Он дрожащими руками натянул на голое тело брюки, накинул на плечи рубашку и, пошатываясь, подошёл к подруге.

— Гермиона, — ноги не держали, и поэтому он тяжело опустился перед ней на колени, а потом и вовсе уселся на пятки. — Посмотри на меня, Гермиона. Пожалуйста…

Гермиона придушенно всхлипнула и, наконец, отмерла. Она медленно опустила дрожащие руки и подняла лицо — невероятно бледное, с кровавыми разводами и жестоко истерзанной нижней губой. Отдельного же внимания заслуживали её глаза — широко раскрытые, покрасневшие и до краёв наполненные болью и виной.

— О, боже! — пробормотал он, после чего, шатнувшись вперёд, крепко обнял Гермиону и прижал к себе.

— Гарри! — всхлипнула она. — Гарри…

Её била мелкая, лихорадочная дрожь. Она всхлипнула ещё раз, и ещё, и безудержно разрыдалась.

— Зачем, Гарри? — кое как, с подвываниями, выговорила она. — Зачем ты так?

Гарри же сжимал её хрупкое тело в своих объятиях и попросту не знал, что на это ответить. В этой крайне щекотливой ситуации любой ответ казался слишком жестоким по отношению к Гермионе.

— Ведь… Ведь можно было поговорить… — продолжала рыдать она. — Что-то придумать… Найти какой-то выход… Зачем?!

Волны раскаяния накрывали Гарри с головой — он снова умудрился причинить ей боль. Нет, он был готов к тому, что она будет плакать и носить по нему траур после похорон — это было бы плохо, но, в то же время, это было бы нормально, жизненно. Но вот делать её свидетельницей своей смерти он не желал совершенно. Он никому этого не желал.

— Почему ты никому ничего не сказал? Да и я… Не заметила твоего состояния! Ничего не увидела! И отказала твоим чувствам! — Гермиона рыдала уже в полный голос. — Дура! Боже, какая дура!

Это надо было срочно прекращать. Гарри ни в чём не винил Гермиону — просто так получилось, бывает — и мысль о том, что она чувствует себя в чём-то перед ним виноватой, вызывала в нём крайне сильное неприятие. Поэтому он отстранился от подруги и позвал:

— Гермиона! — когда она, вздрагивая всем телом и всхлипывая, робко посмотрела в его глаза, Гарри продолжил: — Гермиона, никакая ты не дура, ты ничего и не могла заметить. Нечего было замечать, я был в своём обычном состоянии. Да и твой отказ здесь ни при чём, ведь я действительно всё понимаю и не обижаюсь.

— Что значит: в своём обычном состоянии? — часто шмыгая, прошептала она.

Гарри прикрыл глаза и честно признался себе, что он идиот — не то чтобы это стало для него откровением, но осознавать, что он своими словами совсем не делает лучше, было неприятно. Ситуацию усугубляло ещё и то, что он совсем не представлял, как себя вести и что говорить. Вот вообще. С тем же Дамблдором было гораздо проще.

Уперевшись руками в пол и кое-как поднявшись на ноги, Гарри протянул руку Гермионе.

— Пойдём. Тебе стоит умыться, а потом поговорим.

— Что значит: в своём обычном состоянии?! — уже громче повторила она, не обратив никакого внимания на его жест.

Уловив в её голосе истерические нотки, Гарри затравленно огляделся по сторонам и увидел оставленный мадам Помфри флакончик с успокоительным.

— Наверное, тебе стоит его выпить…

— Чёрт тебя дери, Гарри! — внезапно закричала Гермиона. — Что значит: в своём обычном состоянии?! Что это значит?! Вчера мы поговорили, а потом я узнаю, что ты шагнул с крыши! Зачем?! Зачем ты это сделал?!

Гермиона выглядела пугающе. Она вскочила на ноги, её грудь ходила ходуном а дыхание было заполошным, шумным, с присвистом. Лицо её пошло красными пятнами, глаза горели нездоровым огнём, а размазанная по всему телу кровь делала её лик воистину инфернальным.

— Ты пытался убить себя! А потом ты попытался убить себя снова! Это ты называешь своим обычным состоянием?!

— Да, — коротко ответил Гарри.

Из Гермионы будто бы разом выпустили весь воздух. Она побледнела, пошатнулась и, прислонившись спиной к стене, обессиленно съехала по ней на пол. Подобрала колени, прикрыла лицо ладонями, и снова расплакалась. Только теперь она плакала без надрыва, а тихо, горько и безнадёжно.

Гарри неуверенно помялся пару секунд, положил флакончик обратно на тумбочку и подошёл к Гермионе. Присел, обнял, прижал к себе.

В конце концов, он мечтал быть с ней и в горе, и в радости.