Туман безысходности

Гарри и Гермиона долго смотрели друг на друга. Он чувствовал на душе грусть и почему-то лёгкую обиду. С её же лица можно было писать картину воплощённого недоумения и озабоченности.

— Я не понимаю, — прервала молчание Гермиона. — Почему?

— По многим причинам, — вздохнул Гарри.

Гермиона снова посмотрела в его глаза, а потом вдруг улеглась рядом с ним. Теперь, из-за узости больничной койки, их тела были плотно прижаты друг к другу, а лица находились на расстоянии нескольких дюймов.

— Расскажи мне, — попросила она, опаляя его своим дыханием.

Сердце Гарри, и без того не очень-то спокойное, забилось ещё быстрее. Тоненький халатик Гермионы и его рубашка совсем не скрывали волнующего тепла её тела, а до боли родные карие глаза смотрели с грустью и участием.

— Расскажи мне всё, — повторила Гермиона.

В её голосе появились какие-то новые нотки, настолько щемящие и пронзительные, что Гарри попросту не смог ей отказать. Он вздохнул и признался:

— У меня просто нет желания жить дальше, — и замолчал.

— И почему же? — мягко поинтересовалась она.

Гарри открыл было рот для ответа, но ту же закрыл его. Все его слова и объяснения будто бы натыкались на некую внутреннюю стену. Неосязаемую, но от того не менее монументальную.

— Твой отказ тут совершенно ни при чём, — неловко закончил он. — Вот.

Гермиона подняла руку и нежно коснулась его щеки. Погладила.

— Гарри, расскажи мне, — попросила она. — Пожалуйста. Я же вижу, что тебе нужна помощь. Позволь мне помочь тебе.

Он прикрыл глаза, наслаждаясь её прикосновениями, и честно признался:

— Я… Я не могу. Я просто не знаю, как открыться другому человеку. Я никогда этого не делал, — Гарри немного помолчал и добавил: — Да ты и не сможешь мне как-то помочь. Всё безнадёжно.

— Не надо так говорить, — прошептала она, не убирая своей руки. — Просто начни с самого начала. И ни о чём не думай. Обещаю, всё останется только между нами.

Гарри расслабился и тихо выдохнул:

— Хорошо, я попробую… — он немного помолчал, вспоминая, и медленно начал: — Всё началось, вроде бы, когда мне было лет девять. В школе у меня стащили тетрадки, меня отсчитала учительница, надо мной все смеялись, потом меня от души поваляли по земле Дадли и компания, а дома меня на меня накричали за испачканную одежду, дали затрещину и загнали в чулан, пообещав лишить ужина. Да, это всё мелочи, но в тот момент мне казалось, что хуже быть уже не может. Наверное, именно тогда я в первый раз задумался о том, что будет, если меня вдруг не станет. И, по всему получалось, что всем, да и мне тоже, от этого стало бы только лучше.

Гермиона тихо ахнула и, переложив ладонь со щеки Гарри на его спину, ещё ближе прижала его к себе, да так, что они соприкоснулись лбами.

— И с тех пор эта мысль начала посещать меня всё чаще и чаще, — уже более уверенно продолжал рассказывать Гарри. — Я был никому не нужен, я постоянно был один. У меня никого не было. Не было не то, что друзей, да даже приятелей. Даже сосед по парте не разговаривал со мной, боясь Дадли и компанию, — он немного помолчал и тяжело вздохнул: — Постоянно на отшибе, постоянно во всём виноватый… Да…

— Гарри! Гарри, ты же понимаешь, что дело не в тебе? — Гермиона говорило горячо, убеждённо, но голос её то и дело подрагивал от еле сдерживаемых чувств. — Это они во всём виноваты! Они!

Гарри открыл глаза и посмотрел на подругу. Её нижняя губа была снова закушена, а глаза уже поблескивали готовой пролиться влагой.

— Это сейчас я всё понимаю, но тогда… — он покачал головой и снова прикрыл глаза. — Именно тогда мысль о том, что в самом крайнем случае можно просто взять и… уйти, стала для меня нормой, чем-то таким, само-собой разумеющимся. И, знаешь, — он посмотрел в наполненные состраданием глаза подруги, — после этого мне стало гораздо легче жить, потому что я твёрдо знал, что у меня есть место — своё, личное — где я смогу освободиться от всего… и которое у меня никто не отберёт.

Гермиона всхлипнула раз, другой и снова разревелась, уткнувшись своей пушистой макушкой в его подбородок.

— Ох, Гарри!

Он же ещё раз вздохнул, чувствуя, как вновь просыпается в его душе застарелая тоска маленького одинокого мальчика, погладил Гермиону по голове и продолжил. Начав, он уже не мог остановиться.

— Кто-то говорит, что я смелый, кто-то — что я безрассудный. Кто-то считает меня просто идиотом за то, что я сломя голову встреваю во всякие сомнительные приключения и неприятности. На самом деле всё проще, — он ещё раз погладил настороженно замершую Гермиону по голове, — я просто не боюсь смерти. Более того, я думаю о ней с улыбкой. Смерть для меня — это тихая, спокойная гавань, куда я смогу уйти, когда жизнь станет совсем невыносимой или же бессмысленной. И вот… этот момент настал.

Гермиона завозилась и подняла голову, заплаканными глазами вглядываясь в его глаза — грустные, но наполненные неким философским спокойствием зелёные глаза.

— Но почему? — всхлипнула она. — Почему он настал?

— Смерть Седрика, смерть Сириуса, вы в больничном крыле — я приношу всем вокруг только смерть, боль и страдания. Одиночество — у меня же никого нет и мне не для кого жить. Пророчество, Волдеморт, наша с ним связь — мне от него не скрыться и не победить. Не хочу оказаться запытанным до безумия, как те же Лонгботтомы, а потом быть убитым и выставленным на всеобщее обозрение где-нибудь в Косом переулке, — он помолчал пару секунд и снова тяжело вздохнул. — Сейчас я не живу, я просто существую в ожидании конца. Я как тот неизлечимо больной — да, можно немного побарахтаться, оттягивая смерть, но всё это бессмысленно. Зачем терпеть всю эту боль и растягивать агонию? Смысл? Лучше просто сделать эвтаназию и не заставлять страдать ни себя, ни других.

— Нет, Гарри, нет, нет! — замотала головой Гермиона, с такой силой вцепившись в рубашку на его спине, будто бы физически пытаясь удержать его на этом свете. — Нет! Ты не прав, Гарри! Не прав!

Гарри грустно улыбнулся и уже сам погладил её по щеке.

— Не надо, Гермиона, мы оба знаем о том, что я прав. У тебя есть будущее. У Рона есть будущее. У Джинни, Луны, Невилла, Фреда и Джорджа — у всех вас есть будущее. Пусть не в Англии, но оно есть. Вы получите образование, начнёте работать, заведёте семьи, детей, домашних животных — у вас будет всё! Меня же ждут лишь Круцио и Авада. Причём в самом скором времени. Так себе перспектива, правда?

— Но, Гарри, — сквозь слёзы выдавила она, — ведь ты тоже можешь покинуть эту страну, чтобы остаться в живых. И вообще, с каких пор ты начал верить этой чёртовой шарлатанке?!

— Нет. Я много думал об этом, но нет. Я не смогу. Подумай сама, я могу видеть его глазами, он может насылать на меня видения — это значит, что между нами точно есть какая-то связь, и рано или поздно он отыщет способ, как использовать эту связь, чтобы найти меня. Так что наша встреча с ним неизбежна, и, выбирая между быстрой смертью и смертью от пыток, я выберу первое, — он нежно стёр слёзы, бегущие по её щекам. — А что касается шарлатанки… Побег Петтигрю она всё же предсказала довольно точно.

— Совпадение, — непримиримо всхлипнула она.

Гарри на это лишь покачал головой и ещё раз погладил Гермиону по голове. Затем прижал её к себе и молча слушал, как она плачет — у него просто не было для неё слов утешения. Впервые в жизни выговорившись перед кем-то, до конца излив душу, он чувствовал внутри какое-то странное опустошение. Или, быть может, облегчение. Или же успокоение. Это было новое для него чувство.

Пропустив сквозь пальцы непослушные прядки её волос, Гарри вздохнул и решил расставить оставшиеся точки над «и».

— И, Гермиона… — осторожно подал голос он. — Если ты всё ещё коришь себя за мои попытки уйти — не надо. Как ты понимаешь, всё это началось задолго до тебя, так что ты здесь абсолютно точно ни при чём. Прости, что тебе пришлось пройти через это. Честно, я не хотел.

Гермиона невнятно передёрнула плечами и глухо поинтересовалась:

— Значит, ты уже решил? И я никак не могу повлиять на твоё решение?

— Нет…

В конце концов, он всегда считал, что лучше горькая правда, чем сладкая ложь.