April 26, 2021

Истоки страданий

Гермиона смотрела на Гарри долго, не отрываясь. Она словно бы решала, как подступиться к очень сложной и важной задаче, вот только грусть и неподдельная тоска в её взгляде говорили, что ни задача, ни пути её решения ей совсем не нравятся.

— Ну раз ты решил…

Она выпустила его из объятий и перевернулась на спину, устремив взгляд в потолок. Немного помолчала, а когда вновь заговорила, голос её был тихим и надтреснутым.

— Ты знаешь, после той истории с метлой, я переосмыслила многое. С тех пор я всегда принимала и уважала твои решения, пусть даже некоторые из них мне не нравились. Я безоговорочно признавала за тобой право управлять своей жизнью по своему усмотрению. Я могла уговаривать тебя передумать, я могла спорить с тобой, но когда ты решал окончательно и бесповоротно и начинал действовать, я молча проглатывала все возражения и просто шла за тобой. Всегда.

— Ты это к чему? — осторожно поинтересовался Гарри. Ему не слишком нравилось то, куда зашёл этот разговор. Вернее, не понравилось ещё сильнее.

— А ты не понимаешь? — Гермиона шмыгнула носом и вытерла бегущие из глаз слёзы. — Я к тому, что это твоё решение я, наверное, никогда не пойму и уж точно никогда не приму.

— Я и не сомневался в этом, — тихо вздохнул он. — Ты всегда любила жизнь во всех её проявлениях. Яркая, живая, энергичная — когда я смотрю на тебя, то мне кажется, что у тебя вообще нет проблем с мотивацией.

— А у тебя они есть?

Гарри молча пожал плечами. Мотивация была для него чем-то таким эфемерным, о чём он иногда мечтал, но чего у него никогда не было. Почти никогда.

— До Хогвартса единственной моей мотивацией было избежать наказания от Дурслей и побоев со стороны Дадли и компании, — грустно признался он. — Потом же… Не знаю. Когда-то была мотивация чаще тренироваться в квиддиче — мне просто нравилось ловить снитч. Сейчас уже всё это приелось. На первом курсе была мотивация спасти философский камень, но это из-за того, что все мне твердили какой я герой, вот и хотелось хоть чем-то подтвердить это звание на деле. Но уже на втором курсе, после того, как тебя окаменили, это желание как рукой сняло. Игра стала слишком опасной.

Он помолчал ещё немного, вспоминая эпизоды своей жизни и тяжело вздохнул:

— Наверное, уже с четвёртого курса у меня не было никакой мотивации ни к чему. Я просто жил, просто плыл по течению, иногда панически барахтаясь в водоворотах. И даже занятия с Армией Дамблдора я проводил не из-за того, что мне самому хотелось этим заниматься, а просто потому, что меня попросили. Считал это полезным, да, но не более.

— И что? — Гермиона ещё раз шмыгнула носом. — Ты вообще ничего не ждёшь от жизни? Ни о чём не мечтаешь? Ничего не хочешь?

— Да какая разница? — вспылил он. — Всё то немногое, о чём я мечтал, чего я хотел, либо невозможно, либо уже ушло коту под хвост! А те мечты, которые ещё не успели провалиться, всё равно не стоят ни единого ломаного кната! Не умру сегодня, так умру через месяц! Какой смысл зря травить себе душу несбыточными мечтами и фантазиями?!

Гермиона порывисто повернулась к нему, ухватила его лицо в свои ладони и, глядя прямо в глаза, быстро и горячо заговорила:

— Гарри! Боже, Гарри, да объясни ты наконец! Зачем? Зачем тебе умирать?! Да, сейчас всё плохо, но ведь не бывает так, что плохо всегда! Да, это банально, но за каждой чёрной полосой всегда следует полоса белая! И все твои мечты и желания сбудутся! Рано или поздно, но сбудутся! Гарри, я тебя никогда ни о чём не просила, но сейчас прошу: Гарри, не надо! Не надо вредить себе! Пожалуйста, Гарри! Просто… Просто тебе нужна помощь! Возможно ты и сам этого не понимаешь, возможно ты искренне считаешь, что такие мысли нормальны и закономерны, но это не так! Люди должны жить! Скорее всего, вся твоя проблема в банальной биохимии, которая не даёт тебе радоваться жизни! Гарри, умоляю, позволь мне помочь тебе!

Её губы дрожали, а глаза смотрели со страхом и мольбой.

— Пожалуйста, Гарри, — всхлипывала она, не отводя взгляда. — Пожалуйста!

Ему было очень больно смотреть на её слёзы, но он терпеть не мог давать напрасных надежд.

— Пойми, моё решение не было спонтанным, я живу с такими мыслями уже больше семи лет, — глухо ответил он. — И я ведь на самом деле иногда умею радоваться жизни, иначе просто не смог бы создавать Патронуса. Так что дело не в какой-то там биохимии, а в том, что мне действительно незачем жить. Я просто не вижу в своём дальнейшем существовании никакого смысла. Сплошная тоска и пустота.

— Тогда нужно заполнить эту пустоту! Ведь именно для этого нужны друзья и близкие! Гарри, вспомни о нас, мы тебя правда очень любим и ценим!

Слова Гермионы остро резанули Гарри по больному.

— Вы — это кто? — суховато поинтересовался он.

— Рон…

— Который два месяца игнорировал меня из-за какого-то дурацкого турнира? — перебил он. — И который повторит это сразу же, как только решит, что мне снова в чём-то повезло больше, чем ему? Мимо.

— Джинни. Она тебя любит!

— Может быть когда-то она и была влюблена в Мальчика-который-выжил, но я не он. Тем более, она переросла это, на днях я видел её с Дином. И я уже не говорю о том, что мы с ней никогда толком не общались. Снова мимо.

— Остальные Уизли…

— Для них я просто приятель или друг их детей и бедный сиротка, — вновь перебил её он. — Кто ещё?

— Люпин…

— А для него я только сын погибших друзей. Дальше.

— Луна и Невилл, — дрожащим шёпотом продолжила она.

— Я ценю, что они пошли за мной в Министерство, но это явно не от большой любви ко мне.

Гермиона громко всхлипнула, вытерла лицо ладошкой и снова крепко обняла Гарри, прижавшись к нему всем телом.

— И ещё я, Гарри, я! Я люблю тебя! Я ценю тебя! Я нуждаюсь в тебе! И я не хочу тебя терять! Пожалуйста, не уходи и не бросай меня-а-а…

На последнем слове она сорвалась и снова разрыдалась. Гарри, чувствуя себя последним подонком, тоже обнял её и погладил по содрогающейся с каждым горьким всхлипом спине. Начав говорить прямо, он просто не мог остановиться.

— А ты возможно и считаешь меня кем-то вроде брата, но ведь на самом деле мы только друзья. Ты просто не хочешь терять единственного друга, которого знаешь, к которому привыкла. Но проблема в том, что дружба не вечна. Если даже каким-то чудом я останусь в живых, после Хогвартса наши пути всё равно разойдутся: ты пойдёшь по своей дорожке, а я так и останусь прозябать в своём болоте…

— Нет-нет-нет! — замотала головой она. — Ты не прав! За последние годы я никогда не думала о тебе как о просто друге! Ты всегда был мне ближе, чем кто бы то ни было ещё! Гарри, пожалуйста, не надо! Пожалуйста!

— Ну зачем я тебе? — устало вздохнул он. — Тощий очкарик с кучей проблем и врагов. От меня же одни неприятности, последние из которых, кстати, не так давно чуть не отправили тебя на тот свет.

— Но не отправили же! — непримиримо всхлипнула Гермиона. — И это был мой выбор! И сделала я его, потому что не могла отпустить тебя туда одного! Просто не могла! Потому что ты, Гарри чёртов Поттер, нужен мне! Нужен! Я не переживу твоей смерти!

Слушать её было больно, очень больно. Душа Гарри уже в который раз рвалась на части, а ведь Гермиона всё продолжала и продолжала умолять.

— Пожалуйста, Гарри, не надо! Что? Скажи мне, что мне нужно сделать, чтобы ты передумал?! Поддерживать тебя? Я и так тебя поддерживаю! Заботиться? Я и так о тебе забочусь! Любить тебя? Я и так тебя люблю! Быть с тобой? Я буду! Гарри, я если ты захочешь, то я с радостью стану тебе верной и любящей женой, я рожу тебе детей, я останусь с тобой навсегда! Только выбрось из головы эти суицидальные мысли! Пожалуйста! Ты должен жить, Гарри! Должен!

И на этом Гарри сломался. Он больше не мог смотреть на её слёзы и слушать её мольбы и горькие рыдания.

— Хорошо, — с трудом проталкивая слова через сведённое внезапным спазмом горло. — Я услышал тебя. Если я и впрямь зачем-то тебе нужен, то я буду жить.

Гермиона замерла на мгновение, а потом подняла голову.

— Правда будешь? — по-детски наивно уточнила она, причём в её заплаканных глазах разгорелась такая надежда, что Гарри стало не по себе.

— Правда.

Она несмело улыбнулась, а потом до боли стиснула его в своих объятиях.

— Спасибо! — тихо, но очень горячо зашептала она. — Спасибо-спасибо-спасибо!

В конце концов, он всё-таки был человеком, а не холодным бездушным камнем.