Призовём всех ненавистников анархо-капитализма
У Родерика Т. Лонга есть замечательная статья о рыночном анархизме и анархо-капитализме, которую вам обязательно нужно прочитать. Но если я просто помещу его в ссылку, скорее всего, вы не перейдете на неё. Так что я собираюсь упростить вам задачу и процитирую здесь всю чертову статью, чтобы вам даже не пришлось никуда заходить.
Это весело, интересно и коротко, я обещаю. А потом я буду её жёстко критиковать, чтобы тебе этого не пришлось делать.
«Рассмотрим следующие два списка с именами:
Очевидно, что эти два списка имеют общий знаменатель: все имена в обеих списках принадлежат тем мыслителям, которые выступали за радикальное освобождение рынков и уничтожение государства — отсюда можно сделать вывод, что это рыночные анархисты.
Но в левоанархистских кругах довольно часто утверждают, что хотя мыслители Группы 1 являются настоящими анархистами, то представители Группы 2 вовсе не являются истинными анархистами — на том основании, что истинные анархисты должны противостоять не только государству, но и капитализму. Группа 1, как нам говорят, похвально антикапиталистична и поэтому по-настоящему анархична; но члены Группы 2 исключают себя из анархистских рядов своей защитой капитализма. (Я не уверен, в какую группу должны попасть геолибы вроде Альберта Дж. Нока и Фрэнка Ходорова или переходные мыслители, такие как Карл Хесс, которые могли впасть во грех, поэтому я не стал упоминать их имена)
Я, разумеется, не сторонник этого предполагаемого различия между «истинными» и «ложными» рыночными анархистами. В будущем я планирую более подробно критиковать это различие; а пока ограничусь двумя важными моментами.
Первое: те, кто проводит это различие, сами едва ли являются рыночными анархистами. Чаще всего это анархо-коммунисты или анархо-коллективисты, которые считают, что как и Группа 1, так и Группа 2 делают неприемлемые уступки экономическому индивидуализму. (На самом деле они часто отвергают даже свою любимую Группу 1 – во всяком случае, за исключением Прудона – как «штирнеристов», хотя большинство мыслителей Группы 1 развивали свои взгляды независимо от Макса Штирнера; на самом деле, даже Такер, самый явный «штирнерист» из всех, уже был преданным рыночным анархистом прежде, чем он столкнулся с идеями Штирнера.) Когда антирыночные анархисты предлагают решить, кто является, а кто нет настоящим рыночным анархистом, это немного похоже на то, как христиане требуют права решать спор между шиитами и суннитами. (Некоторые подозревают, что некоторые антирыночные люди действительно хотели бы очистить обе группы от рыночных анархистов, но анархистская репутация Группы 1 слишком хорошо известна, чтобы это могло быть практическим решением.)
Поэтому вместо того, чтобы интересоваться мнением антирыночных анархистов, тогда, казалось бы, было бы более уместно узнать, считают ли мыслители из Группы 1 Группу 2 своими единомышленниками-анархистами или нет. И в самом деле, такие светила Группы 2, как Молинари, Донисторп и ранний Спенсер, действительно, были названы на страницах «Такеровской Свободы» (главного американского органа индивидуалистического анархизма, опубликовавшего большинство писателей Группы 1) анархистами, а Герберт — почти анархистом. (Донисторп даже писал как для «Свободы», так и для журнала «Лиги защиты свободы и собственности» – таким образом, преодолевая якобы непреодолимую идеологическую пропасть.) Таким образом, ведущий американский представитель Группы 1, хотя и критикуя по разным пунктам мыслителей Группы 2, видимо, не испытывал никаких проблем с признанием их в качестве собратьев-анархистов. (Сравните также в значительной степени благоприятное сегодняшнее отношение такериста Кевина Карсона к ротбардианцам и конкинианцам.)
Этого не случилось и потому, что Такер был особенно щедр с термином «анархист». Напротив, Такер отказывал в этом звании анархо-коммунистов, таким как Иоганн Мост, Пётр Кропоткин и мучеников Хеймаркета; с точки зрения Такера, именно они, а не спенсерианцы, были «ложными» анархистами. Излишне говорить, что я не выступаю за то, чтобы следовать примеру Такера в этом вопросе; одна ограниченность не исправит другой. Но тот факт, что редактор «Свободы», который всегда называл свою позицию «последовательным манчестеризмом», чувствовал себя менее близким к современным анархо-коммунистам, чем к предшественникам «анархо-капитализма» (так как взгляды Такера на Молинари и радикальных спенсерианцев, несомненно, кажутся похожими на лучший справочник, который мы могли бы иметь в отношении его взглядов на Ротбарда, Фридмана и тд), что говорит против упрощенного разделения рыночных анархистов на социалистических овец и капиталистических козлов. (Действительно, авторы «Свободы» цитировали Спенсера так же часто, как и Прудона; в то же время Карл Маркс жаловался, что сам Прудон более уважительно относился к квазианархическим классическим либералам, таким как Шарль Дюнуайе, чем к революционным коммунистам, таким как Этьен Кабе.)
Второе: совершенно неясно, по каким критериям следует различать группу 1 и группу 2. Защитники дихотомии настаивают на том, что Группа 1 является «антикапиталистической», а Группа 2 — «прокапиталистической»; но для того, чтобы это было полезным показателем, он должен быть содержательным, а не просто терминологическим. Тот факт, что мыслители Группы 1 склонны использовать слово «социализм» как добродетель и слово «капитализм» как порок, в то время как мыслители Группы 2 склонны делать обратное, сам по себе мало что означает, потому что эти две группы явно не подразумевают под этими терминами одно и то же. Большинство мыслителей Группы 2 используют термин «капитализм» для обозначения нерегулируемого свободного рынка, а термин «социализм» — для обозначения государственного контроля; большинство мыслителей Группы 1 используют эти термины по-разному, но соглашаются со своими коллегами из Группы 2 в пользу свободных рынков и противодействия государственному контролю, как бы они их ни называли. По словам Томаса Гоббса: «Слова – это игральные фишки умных людей и деньги дураков».
Таким образом, принимая во внимание огромную вариативность употребления термина «капитализм», вряд ли можно будет провести принципиальное различие между антигосударственными мыслителями, основываясь на их отношении к какой-то неопределённой абстракции, называемой «капитализмом». Мы должны знать, какие конкретные позиции предположительно разделяют Группу 1 и Группу 2, но очень трудно найти позиции, которые бы разделяли эти две группы желаемым образом.
Какова их позиция в отношении трудовой теории ценности? Если только это не приводит к политическим разногласиям, какая разница?
Какова их позиция в отношении системы оплаты труда и эксплуатации труда капиталом? По этим меркам мыслители Группы 2: Спенсер, Конкин и Фридман, которые выступали за отмену наемного труда, — все принадлежат к Группе 1, а Молинари и Донисторп, которые выступали за реформирование системы оплаты труда, чтобы изменить баланс сил в пользу трудящихся, находятся где-то между этими двумя группами.
Какова их позиция в отношении землевладения и аренды? По этим меркам Спенсер, полностью отказываясь от права собственности на землю, более «социалистичен», чем Такер, и поэтому принадлежит к Группе 1, в то время как Спунер, одобряя заочное землевладение, более «капиталистичен», чем Такер, и поэтому принадлежит к Группе 2.
Какова их позиция в отношении охранных агентств и частной полиции как квазигосударственных? По этому критерию Такер, Тэнди и Прудон, которые отдавали предпочтение частной полиции, принадлежат к «псевдоанархической» Группе 2, в то время как Лефевр, который отвергал всякое насилие даже в оборонительных целях, должен быть перемещен в Группу 1.
Какова их позиция в отношении интеллектуальной собственности? По этому стандарту поклонник интеллектуальной собственности Спунер должен быть отнесён к «проприетарной» Группе 2, в то время как большинство современных ротбардианцев как противников интеллектуальной собственности должны были бы быть переведены в «антипроприетарную» Группу 1.
Какова их позиция по поводу легитимности ренты? Ну, возможно, абстрактно, но обе стороны склонны предсказывать резкое падение цен на займы в результате свободной конкуренции в сфере кредитования, и обе отрицают, что они упадут до нуля. Мыслители Группы 1 склонны называть
этот ненулевой остаток «затратами», в то время как мыслители из Группы 2 склонны называть его «процентом»; хо-хм. Это кажется слишком хрупкой тростинкой для столь весомой дихотомии.
Ни один из критериев, к которым я чаще всего обращался, не может, похоже, разделять эти две группы в желаемом порядке, исходя из конкретных позиций. Я подозреваю, что то, что на самом деле движет сторонниками предполагаемой дихотомии, — это не конкретный политический спор, а скорее общее ощущение, что прорыночная риторика Группы 2 — это прикрытие для рационализации властных отношений, преобладающих в существующем корпоративном капитализме, в то время как прорыночная риторика Группы 1— какой бы ошибочной она ни казалась в глазах дихотомистов — таковой не является. И это восприятие, в свою очередь, основано, как я подозреваю, на том факте, что мыслители Группы 2 с большей вероятностью, чем мыслители Группы 1, попадают под то, что Кевин Карсон назвал «вульгарным либертарианством», то есть ошибочным отношением к защите свободного рынка, как будто они служили оправданием различных особенностей господствующего не столь свободного порядка.
Совершенно верно, что Группа 2 более подвержена этой печальной тенденции, чем Группа 1. Но:
а) некоторые мыслители Группы 2 последовательно допускают ошибку;
б) некоторые мыслители Группы 2 (например, Конкин или Ротбард 1960-х —
или Хесс, если его относить к Группе 2), похоже, вообще не совершают никаких ошибок;
в) у вульгарно-либертарианского поведения, кажется, нет особо плохих ошибок и у них нет более сильной причины выгнать кого-то из анархистского клуба, чем, скажем, за вопиющее женоненавистничество и антисемитизм Прудона; и
г) если смешение между свободными рынками и корпоративным капитализмом не является основанием для дисквалификации антирыночных анархистов (которые часто, кажется, допускают ту же ошибку в противоположном направлении), то почему это должно быть основанием для исключения вульгарных либертарианцев?
Следовательно, я не вижу веских оснований для принятия какой-либо дихотомии между Группами 1 и 2. Все они рыночные анархисты — с разными достоинствами и разными недостатками, но все они товарищи».
Хорошо. Вы всё еще со мной? Круто. Теперь я сказал, что подвергну резкой критике основополагающую точку зрения профессора Лонга — то есть к включению Группы 2 в число настоящих анархистов, — и я это сделаю, но сначала давай остановимся и посмотрим, что он скажет, потому что по ходу дела он высказывает некоторые очень важные замечания.
1.) Священное, благословенное разделение на индивидуалистических анархистов и ужасных анархо-капиталистов - это различие, в значительной степени изобретенное и высокомерно навязанное последователями Кропоткина, которые не имеют абсолютно никакого понимания, опыта или связи с рыночным анархизмом.
2.) Использование оппозиции термину «капитализм» в качестве лакмусовой бумажки для включения в «анархизм» — это скользкая, подкованная десятилетиями тактика со стороны красных, чтобы идеологически центрировать движение на своей собственной традиции и и устранить расходящиеся точки зрения. Более того, это мало или совсем не соответствует действительности, учитывая очевидную изменчивость термина и глубокое смешение обеих групп. (Сама Вольтарина не боялась ассоциироваться с ярлыком капиталистки.)
Оба эти пункта абсолютно верны. И они объясняют, как и почему социальные анархисты, выступающие против анархо-капитализма, часто выглядят такими засранцами. (Если не незрелыми сталинистами.)
Совершенно очевидно, что значительная часть людей в Группе 2 — то есть «анархо»-капиталисты — очевидно, прямо и решительно не анархисты.
Это не подлежит обсуждению. Мы можем быть довольно свободными и всеобъемлющими в некоторых вещах… Но мы не являемся открытой палаткой для всякого заблудшего антигосударственного фашиста, который приходит и гадит на пол только потому, что ему так хочется. (Я бы направил тебя к постмодернизму.)
Профессор Лонг обращается к целому ряду академических критериев, но все они, блядь, находятся за гранью. «Анархия» — в одной из самых блестящих, чётких и кристально чистых этимологий, доступных в политической идеологии/идеализме, — определяется её оппозицией правлению. Всем формам власти.
По мере того, как ты начинаешь выступать против всех форм властных отношений, ты продвигаешься в сторону анархизма.
Можно скулить и хныкать по поводу поддержки Спунером интеллектуальной собственности или антисемитизма Бакунина — и давайте даже не будем начинать с Прудона! — но нельзя сравнивать сегодняшних вульгарных либертарианцев, оправдывающих привилегии и корпоративную власть, с нашими зарождающимися предшественниками. Даже если когда-либо и существовало оправдание неудачам таких протоанархистов, сегодня такого оправдания точно не существует.
Приблизились ближе к анархизму. Приняли более решительный отказ от власти. И этот прогресс — это пылкое и страстное стремление явно не отражается в либертарианской традиции.
«Расовые реалисты», социал-дарвинисты, корпоративисты, классисты, жёноненавистники, гомофобы и просто авторитарные ублюдки изобилуют в «анархо»-капиталистическом движении.
И, конечно же, у нас тоже есть своя доля засранцев и сталинистов — что столь ярко демонстрирует наше отвратительное отношение к анархо-капитализму. Но мы над этим работаем.
Мы не видим и никогда не видели, чтобы наше нынешнее состояние было адекватным или приемлемым. Мы постоянно самокритичны, всегда ищем пути для роста. Чтобы быть лучшими анархистами. Быть более анархичными.
И это то, что явно неочевидно и неважно в анархо-капиталистических кругах. Модное слово — застой. Анархо-капитализм как политическая философия и как общественное движение вырос вокруг самооправдания власти и идентичности. Привилегий и психозов. У них уже есть все ответы — отмените правительство США — в аккуратной, чистой упаковке, которая легко подчеркивает их личность.
Потому что отмена Вестфальской системы национальных государств волшебным образом освобождает их от всяких моральных затруднений. Что-то не нравится, ну тогда это твоя вина. Это мгновенная карточка, свободная от всякой эмпатии, тихая эвтаназия для их надоедливой совести. С социализмом в качестве универсального большого злодея они могут отделить себя от всякой связи со своей человечностью… всё под предлогом «сопротивлению Советскому Лагерю Смерти».
Но вот тебе новость: Анархизм имеет столь же мало общего с антиэтатизмом, как и с антикапитализмом.
Такие мелкие детали являются побочными продуктами нашей глубинной морали. И почти несущественны в нашей повседневной жизни.
Как анархист, мой главный приоритет — упразднение властных структур и слепых верований. И самые сильные, самые настоятельные из них — в каждодневных межличностных отношениях и рамках, с которыми мы все общаемся. Расизм, патриархат, гетеронормативность — это не более абстрактные платонические силы, чем психоз побитого ребенка, который заставляет копа поднять дубинку. Всё это продукты нашего разума.
Покорность власти, к «состоянию», социальных властных структур в нашем мире. Доминированию, подчинению и виктимизации. К иррациональному исчислению ненависти и жадности. Это — вирусные корни — радиусы власти. Того, что альтернативно называется авторитетом, иерархией и социологической властью. И наша непоколебимая погоня за этими корнями, наша неспособность принимать беспечные абстракции или упрощения — вот что делает анархизм самым радикальным воплощением политической философии.
Я много болтаю со своими друзьями по общественному движению об анархо-капитализме и рыночном анархизме. Но то, что вызывает у меня отвращение по поводу инквизиции сцены против анкапов, — это не столько равный или приемлемый характер анархо-капиталистического движения по сравнению с нашим, сколько ужасное возмущение по поводу манеры, поведения и поступков тех, от кого я ожидаю лучшего. Мне было бы наплевать, если бы Дэвид Фридман был гомофобом. Я никогда не видел повода считать его анархистом, и не считаю его таковым. Но когда социальные анархисты начинают вести себя как сталинские головорезы, я серьёзно расстраиваюсь.
Потому что межличностные формы власти, принуждения, насилия... правления неприемлемы. И да, это чертовски хорошо означает тонкие вещи. Ты не можешь извлечь жестокие слова, произнесённые мужем — жене, из всей ёбаной системы (по возможности) и господствующего психологического принуждения, подкреплённого централизованной структурной физической силой. Ты хочешь сказать, что психологические формы контроля менее важны, чем какие-то прямые и эффективные физические инструменты? Всё это — психологическое! Пистолет или школьная учительская доска, музыкальный клип «Делай ставку» — чушь собачья. И каждый раз, когда анкап делает это — извергая свою отчуждённую привилегию повсюду, — его экономические идеи воспринимаются гораздо менее серьезно.
Позволь мне сказать тебе, что каждый раз, когда я заставляю социальных анархистов отложить в сторону свою незрелую ненависть к анархо-капитализму и начать серьёзную дискуссию, их интересует не исторически изменчивое определение капитализма, а природа анархо-капиталистического движения. Ладно, хорошо, в конце концов они улыбаются, у них может быть какая-то интересная или полуобоснованная антиавторитарная экономика, бла-бла-бла. Ну серьёзно, Уилл, неужели ты всерёез думаешь, что они «поняли» межличностное? Ты когда-нибудь был на их сайтах?! Конечно, они могут быть антиэтатистами, но даже если я признаю, что они действительно антикапиталисты, не складывается ли это в гору бобов? Ну серьёзно.
И каждый раз я вынужден уступить, что да, хорошо, так что они на самом деле не анархисты по большому счету. Больше, чем мы думали бы о тех старых мёртвых белых мужчин-протоанархистов, если бы они внезапно воскресли. Но, эй, давай перестанем быть мудаками для них.
Ну... потому что есть и хорошие. Некоторые. Ладно, возможно, они не были частью тех десятков, с которыми ты общался. Но я клянусь тебе, что они существуют. Нет, это не похоже на какую-то редкую птицу.
И если я действительно буду настаивать, они закончат разговор так: Когда они что-то делают, что угодно. Кроме того, они сидят за экраном компьютера, ведут себя как придурки и злонамеренно размывают определение анархизма до бессмысленности. Когда они организуют единую фабрику с индивидуалистической альтернативой профсоюзному коллективизму. Когда они сделают проект по кормлению бездомных. Когда они возьмутся за оружие в кампании против фашистского правительства. Когда они сделают больше, чем говорят. Или даже просто поборются с расизмом, сексизмом и всякой ерундой в их движении и начинут всерьёз работать над самосовершенствованием. ...Тогда, может быть, я учту ваши доводы. Но до тех пор. Чувак. КАПИТАЛИЗМ.
А потом мы оставим эту тему и пойдем дальше. Говоря о том, что красота — это иерархия. Как патриархат на самом деле может лишить мужчин возможности проявить интерес, не нарушив в какой-то мере согласия. Как сингулярность может навязывать новые иерархии через концентрацию энергии и материи. Как относительность заставит постземные общества уравняться с анархизмом. Как авторитаризм Штирнера проистекал из его нежелания всесторонне исследовать индивидуализм. Как символическая логика является корнем всякого отчуждения. Как анархические родительские круги начали выдумывать оправдания для всё более легких форм авторитаризма. Кто становятся рок-звездой на сцене. Где самый лучший хумус можно выбросить на помойку. А что нового от товарищей, которых мы знаем в Греции/Аргентине/Мексике/Ирландии/Палестине/Турции/Дании/Корее…
И мы не говорим о рыночной экономике. Мы не обмениваемся примерами и моделями ротбардовских решений организационных проблем. Мы не применяем субъективную теорию ценности для более гибкого и органичного подкрепления нашей критики экономического авторитаризма. И в конце концов они не выходят за рамки той же старой скрипучей марксистской ерунды.
Конец.
Перевёл: Артём Чернышёв
Оригинал: Уилльям Гиллис