Комикс

Порой Алану Маккензи казалось, что разрушать старые и создавать новые миры было гораздо проще, чем воспитывать подростка.

— Какой кошмар! Как он мог?! Как… как у него только совести на подобное хватило?!

За проведённые в одной квартире с дочерью годы Алан Маккензи понял, что не стоит удивляться, если его горячо любимое и драгоценное чадо начинало издавать странные звуки, скорее напоминавшие аудиодорожки к программам про жизнь дикой природы, нежели человеческую речь, или же разговаривало само с собой, к чем актёр в отставке уже привык и воспринимал с будничным спокойствием, словно это не из-за нескольких стенок разделявших две комнаты пару мгновений назад доносился радостный визг получившей долгожданный комикс Эйлин.

Алан Маккензи никогда не верил в бога и не считал нужным начинать, однако в этот момент отчего-то ему захотелось, чтобы высшие силы (ну, или же низшие, это уже с какой стороны посмотреть на возникающие экзистенциальные вопросы) смилостивились и в светлую головушку его дочери не пришла мысль заглянуть в спальню Алана. Мужчина рассчитывал, что очередная новинка индустрии комиксов сможет хоть на пару дней или в худшем случае часов обезопасить незадачливого отца от его не менее незадачливой и сумасбродной дочери, несовершеннолетием последней и волею судьбы вынужденные обитать в одной достаточно тесной для них квартире.

Увы, его молитвы не были услышаны или же их было некому принимать и записывать в длинный список всех вознесённых Аланом самому себе молитв с просьбами терпения и нервов, знатно потрёпанных маленьким ребёнком, потому как тяжёлый топот девичьих ножек неумолимо приближался, становясь все громче и громче.

Обречённо вздохнув, Алан сполз глубже под одеяло, надеясь, что Эйлин поверит в то, что его нет в спальне, и уйдёт назад к себе, позволив своему старику дожить остатки своих дней в тишине и спокойствии.

— Пап, я знаю, что ты здесь. Не пытайся от меня спрятаться. Все равно твои торчащие ноги выдают тебя с головой, — елейным голоском протянула Эйлин, на цыпочках проскользив к постели отца и вцепившись взглядом двух близоруких глаз в две свисающие с кровати ноги.

Одеяло было самым наглым и дерзким образом сдёрнуто с Алана недрогнувшей девичьей рукой, а пара больших несколько выпученных глаз укоризненно уставилась на задрожавшего от холода мужчину, спешно потянувшего свои руки вслед за столь же быстротечно, как жизнь и карьера, утекающим от него одеялом. Теперь уже пришла очередь Алана смерить дочь укоризненным взглядом, однако на ту это довольно мало действовало. Впрочем как и на него самого.

Алан мог только предполагать, что в очередной раз привлекло к себе внимание его впечатлительной дочери, воспринимавшей практически все, что она читала близко к сердцу, и обладавшей удивительной способностью трепать нервы своего отца-актёра попытками в изображение характеров только что изученных персонажей, начиная от кротких благородных девиц девятнадцатого века и заканчивая весьма свободными нравами древнегреческих богинь или же отвязных поклонниц Битлов. Поэтому готовился ко всему, учитывая то, что читать только что купленный комикс Эйлин начала всего лишь минут пять назад.

Алан даже боялся представить, что же будет дальше.

— Что случилось такого, мартышка, что ты решила вылезти из своей тёплой постельки, чтобы помучить меня? — голос Алана был как никогда мягок, а бледно-серые глаза внимательным взглядом смерили зажатую в ладошках девушки книжку с ало-черной обложкой, на которой красовались несколько пугающие даже его самого иллюстрации.

Сведённые к переносице острые брови дочери, так похожей на него самого, да еще и с этой причёской из чудом отросших после экспериментов блондинки волос, не оставляли Алану и тени сомнения в том, что на этот раз ее волновало что-то более серьёзное, чем правила этикета для юной леди викторианской Англии или же проблемы богатеньких наследников, за которых каждая достопочтенная матушка стремилась получше выдать свою доченьку замуж. Благо, Эйлин всегда говорила отцу, что замуж она никогда и ни за что не пойдёт. Пусть даже и радовала эта мысль только саму Эйл, в то время как Алан спешно просчитывал все возможные оставшиеся способы скинуть дочь со своей шеи с минимальными для себя потерями.

Эйлин нахмурилась, переведя взгляд с Алана на книжку в руках, а затем опустилась на краешек отцовской кровати, поджав губы и нервным движением заправив за ухо выбившуюся прядь коротких светлых волос.

— Пап… — Эйл оборвала сама себя, облизав пересохшие губы. Девушка словно бы подбирала для возникшего в светлой головушке вопроса более подходящие слова, чем те, что уже вертелись у неё до этого на кончике острого ядовитого языка Маккензи. — Пап, насколько… Кем нужно быть, чтобы лишить ребёнка матери?

Впервые за очень долгое время Алан подавился воздухом, подскочив на кровати. Он знал, как Эйлин относится ко всему, что связано с семьёй и родственниками, и по большей части его это удовлетворяло. Эйл никогда особо не расспрашивала его о рано умершей маме, довольствуясь тем, что он ей уже рассказал о ней, или же о родственниках, которых у них никогда не было, словно бы беспрекословно и слепо веря всему, что говорит ей ее отец. И этому было вполне разумные причины, среди которых было то, что Алан полностью заполнял собой жизнь своей дочери, не позволяя подобным мыслям проникать в ее разум, сеять и мутить в нем сомнения, что могли бы захлестнуть подростка с головой, вспыхнув как спичка при любой подходящей возможности.

Поэтому вопрос Эйлин как никогда прежде озадачил Алана.

— С чего вдруг такие мрачные мысли, мартышка? — Алан привстал, подавшись вперёд, и осторожно приподнял лицо девочки за подбородок, развернув к себе и заглянув в показавшиеся ему бездонными яркие глаза дочери.

Блондинка несколько неопределённо повела головой, словно бы хотела увернуться от вездесущей руки своего отца, но осталась на месте, тяжело вздохнув и пожав хрупкими, несмотря на внешнюю наследственную рослость девушки, — которая все равно не могла соперничать с внушительностью главного Маккензи в этом доме, — все еще угловатыми плечиками, по которым тут же отческим жестом прошлась ладонь Алана с уже ставшими привычными за многие годы словами «Не сутулься!», на что Эйлин обиженно надула губы и, насупившись, исподлобья уставилась на мужчину. Алану даже показалось, что в следующее мгновение девушка обиженно засопела себе что-то под нос.

Алан многозначительно хмыкнул и вскинул светлую стрелу брови.

— Ну же, мартышка, не заставляй меня сгорать от нетерпения узнать, что же навело тебя на столь пугающие и кощунственные мысли, — Алан выпытывающим взглядом посмотрел на дочь, а затем на книжку в ее руках, что судорожно сжималась тонкими пальцами Эйлин. — Это все этот глупый комикс, что я тебе купил? — блондин коротко кивнул в сторону мрачной обложки, на что получил в ответ сдавленное мычание.

Эйлин медлила, будто бы не желая говорить о том, что только что прочитала, а Алан терпеливо ждал, когда сидящая напротив него девушка наконец объяснит причину своего расстройства, а сам Алан сможет наконец заняться своими делами и пойти наконец спать, впервые за последние сорок восемь часов непрерывных раздумий над тем, что же дать своему новому курсу в качестве особого зачёта. Почему-то все идеи Алана зациклились на синей краске в кладовке, которой он, увы, пока что не нашёл достойного применения.

— Понимаешь, там… — понизив голос до шёпота, пробормотала Эйлин, оглянувшись, словно кто-то их подслушивал и девушка не хотела быть услышанной, — там… отце главной героини просто воспользовался ее матерью, как каким-то аппаратом по производству детей, а затем избавился от неё, как от ненужного хлама, забрав дочь себе, чтобы воспитать ее так, как он сам считает нужным.

— Каков подлец!

Кажется, Алан несколько переиграл, потому как даже обычно слепая к редко проскальзывающим (но все же проскальзывающим) погрешностям отца в актёрском мастерстве Эйлин воззрилась на него донельзя удивлённым и ошарашенным взглядом: девушка не знала, какую именно реакцию она ожидала от своего отца, но уж точно не чересчур наигранное возмущение и широкую довольную улыбку, растянувшую его губы, за которой с трудом удерживался рвущийся наружу смех. Алан был похож на большого кота, которому только что предложили любимую закуску прямо на блюдце, уже приготовленную и совершенно обезоруженную столь внезапным поворотом событий. Для Алана подобной закуской были наивные и искренние вопросы Эйлин, которые девушка без устали задавала ему с раннего детства, порой ошарашивая или же наоборот забавляя.

Озорно подмигнув дочери, Алан откинулся на внушительные подушки и поманил к себе блондиночку, что тут же безропотно юркнула к нему под бок и прильнула к широкой груди под просторной майкой, служившей Алану уже несколько лет любимой пижамой. Мимолётно поцеловав Эйлин в макушку, мужчина обнял девушку и запустил пальцы в ее отросшие волосы, взлохматив несуществующую причёску, за что получил возмущённый вскрик, за которым последовал лёгкий и беззлобный щелчок по кончику острого носа Эйл.

— Не принимай все так близко к сердцу, мартышка, — мягко и тепло хохотнул Алан; в уголках его глаз появились мелкие добродушные морщинки, а во взгляде почти бесцветных серых облаков заплясали, как маленькие молнии, лукавые огоньки, какие были у него каждый раз, как он планировал сбросить уборку дома или готовку еды на свою малолетнюю дочь, притворившись больным или чересчур занятым каким-то важным и безотлагательным делом. — Это всего лишь весьма эффективный способ подействовать на таких впечатлительных читательниц, как ты, Эйл.

По забавно сморщенному носику Эйлин Алану было прекрасно понятно, что девушка не слишком удовлетворена подобным объяснением поставленного ею вопроса и жаждет продолжения объяснения столь простого и вполне очевидного приёма, использовавшегося уже многие годы в литературе и кино. Будильник на прикроватной тумбочке противно запищал, сообщая о наступлении нового дня, и Алан размашистым ударом по панели отключил навязчивую утварь, после чего зевнул, потерев глаза. Каждой клеточкой своего тела Алан чувствовал на себе пристальный и внимательный взгляд Эйлин, жаждущей знаний и объяснений и по-прежнему сжимающей в руках комикс, словно он был какой-то драгоценностью.

— Но пап, это все-таки… Не слишком ли это? — несколько неуверенно пробормотала себе под нос девушка, приподняв бровки домиком, отчего между ними на лбу пролегла глубокая складка.

В ответ на это Алан снова лишь мягко хохотнул, попытавшись большим пальцем разгладить портящую миловидное лицо дочери уродливую складку, которая, увы и ах, была присуща и ему самому.

— Поверь мне, мартышка, если бы я был автором, я б и сам непременно использовал что-то похожее для создания скрытого конфликта во всей истории, — покачал головой мужчина, вытащив из рук дочери книжку и неуклюже открыв ее на первых страницах. — Это ведь просто идеально! Сформировавшийся персонаж, чей мир уже обладает своим особым укладом, чьё отношение к другим уже сложилось и который внезапно обнаруживает, что все, что он до этого знал оказалось ложью. Это довольно хороший приём для конфликта персонажа с самим собой, с его мировоззрением и тем, что ему предстоит дальше делать. Прекрасный сюжетный поворот. И я отчего-то уверен, что в дальнейшем это еще не один раз сыграет свою роль в развитии персонажа и общего сюжета. Ружье всегда должно выстрелить, мартышка. В конце концов ты и сама это прекрасно знаешь, разве нет? — наигранно искренне воскликнул Алан, пребывая в лёгкой степени недоуменности, а затем лёгким движением сорвал очки тонкого острого носика девушки.

— Но пап, он ведь выглядит таким… живым, — полным не то восторга, не то ужаса голосом пробормотала Эйлин, своими близорукими голубыми глазами слепо шаря по расплывающемуся развороту, на котором остановился Алан, — таким настоящим, что меня это пугает. — Девушка быстро захлопала ресницами подняв взгляд на отца.

По правде говоря зацикленность Эйлин именно на этой ситуации несколько сбивала Алана с толку, безуспешно пытавшегося уже несколько добрых минут понять, что же такого его девочка нашла среди набора замысловатых реплик и мрачных картинок, — вполне оправдывающих свой не слишком низкий рейтинг, — что смогло зацепить ее настолько, чтобы забыть похожие примеры в море прочитанной ею литературы или просмотренных спектаклей, которые ей регулярно подсовывал в свободное время и на которые ее водил отец. Алану всегда казалось достаточным количество накопленных дочерью за ее еще не слишком продолжительную жизнь знаний для того, чтобы проводить критический анализ прочитанных или же увиденных явлений, на которые любой прочий мог не найти сразу ответа. Если только…

Если только она не начала снова примерять на себя роль одного из персонажей истории.

Если только она сейчас опять не играла перед ним, наивно хлопая глазками и строя из себя сущую невинность, как делала слишком часто в последнее время.

— Эйлин, милая, послушай, — Алан улыбнулся собственным мыслям и тут же взял себя в руки, придав выражению своего лица как можно более серьёзный вид. — Я всегда любил твою маму. И я высоко ценю твоё стремление совершенствовать свой актёрский талант, однако… Одна только мысль о том, что ты допустила возможность сравнить эти две ситуации и представить меня в роли этого… этого… — ноздри Алана раздулись от возмущения, когда его серые глаза вперились в изображение взрослого мужчины на страницах истории, — этого законченного эгоиста, думающего только о своем собственном благополучии настолько, что он готов пожертвовать всеми вокруг себя, даже собственной семьёй, ради достижения какой-то высшей цели. Я оскорблён до глубины своей души, Эйл, тем, что ты сравнила меня, может быть и невольно, с этим моральным инвалидом, лишённым какого-либо чувства сострадания или ответственности перед другими. Я не ожидал от тебя такой подлости, дочь.

Нападение почему-то показалось в этот момент Алану лучшим способом закончить этот бессмысленный для них обоих разговор. И по растерянному лицу блондинки, мужчина смог не без удовольствия отметить, что его план сработал как-никак лучше. Дело оставалось только за малым — не дать Эйлин возможности опомниться и ответить в точности так, как можно было ожидать от его дочери: чем-то похожим, но все же недотягивающим до великого таланта Алана Маккензи.

Эйлин замялась, не зная, как реагировать, в глазах противно защипало, а маленький голосок в светлой головушке говорил, нет, кричал о том, что во всем этом есть подвох, который нужно срочно найти и изничтожить.

— Однако, — многозначительно загадочным тоном потянул Алан, вперившись пристальным взглядом в васильковые глаза дочери напротив, в которых застыли прозрачные полуслезинки, и подняв вверх указательный палец, — уверен, что ты сможешь загладить свою вину, если сейчас пойдёшь и сделаешь своему настрадавшемуся за этот вечер отцу омлет и заваришь крепкого чая. — Алан растянул губы в довольной улыбке, а затем подался чуть вперёд и, понизив голос, заговорщицким тоном протянул на ухо дочери: — Потому что завести говорящего кота, юная леди, я вам не разрешу, пока вам не исполнится восемнадцать.