Ночь

Опустевший особняк Куэрво встретил Эйлин в этот вечер неожиданным спокойствием и молчанием. Хозяева уехали на званый ужин, взяв с собой старшего из детей, а услужливый дворецкий дружелюбно сообщил об этом незваной гостье, распахивая перед ней двери жилища. О том, что Амелии нет дома, Эйлин было очень хорошо известно. Однако сегодня девушка пришла не к своей лучшей подруге на другом конце Атлантики, а к совершенно другому человеку, к тому, кто заставлял маленькое сердце девушки биться в несколько раз чаще и пропускать удары, каждый раз, когда тёмные глаза младшего брата Амелии останавливались на Эйлин, вытаскивая наружу ее душу и рассматривая с неподдельным интересом, как экзотическую диковинку из далёкой и ещё неизведанной страны.

Лестничный пролёт показался ей сейчас непреодолимо длинным, а каждая ступенька давалась девушке с таким трудом, словно она Эйлин только сегодня утром научилась ходить и сразу же выбрала для себя самый сложный маршрут. Ноги налились свинцом, а затем их пронзили маленькие острые иголочки, заставляющие Эйлин практически замирать на каждой ступени, отделявшей ее от полумрака длинного коридора второго этажа. Мягкий темно-синий бархат, которым были обиты стены, приятно щекотал кончики пальцев, пропуская по телу электрические волны. Эйлин поморщилась: она с детства не любила это ощущение.

Тяжёлая деревянная дверь возвышалась в дальнем конце коридора, освещаемая лишь светом одиноко стоящего торшера, неровно мигающего своей единственной лампочкой — старая проводка уже давно не выдерживала новых нагрузок, а делать ремонт чета Куэрво упорно не хотела, не желая разрушать старинные интерьеры своего особняка в одном из престижнейших районов Чикаго. Паркет приятно скрипел под ногами, а рука с силой нажала на искусную золотую дверную ручку, впуская в комнату незваную гостью и приглушенный свет из коридора.

Сердце пропустило удар, когда из дальнего конца комнаты раздалось раздражённое шуршание книжных страниц.

— Моей сестрицы нет дома, Маккензи, — даже не глядя на Эйлин, Александр выплюнул ее фамилию, словно она была отравлена. — И она не вернётся ещё очень долго, так что… Можешь проваливать, — рука небрежным жестом отмахнулась в сторону двери.

Да, Амелии дома не было. В отличие от ее младшего брата.

— Я знаю.

Голос Эйлин был тихим и спокойным, в нем не было даже тех привычных Алексу едких ноток, с которыми Маккензи всегда обращалась к младшему из семьи Куэрво. Взгляд тёмных глаз Алекса оторвался от книги и скользнул по замершей у двери девушки, несколько озадаченный и заинтересованный. Воздух в миг стал густым и липким, покрывающим кожу толстой непроницаемой плёнкой, остающийся на языке горьким привкусом миндаля.

Так было всегда рядом с Эйлин.

Так было всегда рядом с Александром.

Дверь с тихим хлопком закрылась за спиной девушки, и Эйлин опёрлась о неё спиной, прикрыв глаза. Эйлин помнила каждую деталь в комнате Александра, врывавшуюся в распалённый вечерней прогулку разум. Эйл тяжело дышала, полуоткрыв обветренные на холодном воздухе губы и то и дело нервно покусывая их. Она тяжело дышала и медлила, заставляя повисшее в спальне Александра напряжение лишь больше усиливаться. Сам Алекс начинал раздражаться: в окутавшем комнату полумраке было заметно, как напряглись его плечи, а челюсть плотно сжалась, отчего под смуглой кожей заходили желваки. Глаза распахнулись, рассеянно глядя сквозь Алекса. Сердце рвано пропустило удар. А к ушам морским прибоем прилила кровь.

— Тогда чего же ты?.. — начал было Алекс, но тут же был прерван рваным вздохом Эйлин, острыми когтями вырвавшимся из ее груди.

— Я пришла к тебе.

Густые черные брови вскинулись в вопросительном движении, а на лбу пролегла глубокая складка. Пальцы нервно перебирали уголки ещё не прочитанных страниц, небрежно сгибая их и сжимая: Алексу было не так важно, чем закончится книга в его руках — разворачивающийся в дверях его спальни сюжет был намного интересней Залетевший в спальню ночной ветерок окутал Эйлин, подталкивая в сторону Алекса лёгкий, почти невесомый запах ее духов, тонких и одновременно резких, отдающихся в кончиках пальцев приятным покалыванием.

Несколько месяцев назад запах был другим, острым, горьким, но таким же дурманящим сознание.

Темные глаза Александра ещё раз медленно обвели Эйлин взглядом. Громкий хлопок книги о журнальный столик взметнул облачко мелкого пепла от выкуренной сигары, а тонкая серая струйка причудливыми спиралями устремилась вверх, мерцая в доносившемся свете луны. Занавески, прикрывавшие распахнутое окно, мерно вздымались, как и прикрытая тонким свитером грудь Эйлин, а на небе можно было разглядеть непривычные для городского пейзажа бледные звезды.

Алекс двигался плавно, как хищник, подбирающийся к намеченной добыче. Сквозь тонкую ткань рубашки было заметно как напряжено его тело, как он быстро дышит, а зубы были с силой стиснуты так, что под кожей заходили желваки. Алекс приближался к Эйлин медленно, грациозно, как пантера. Все в нем кричало об исходившей от юноши опасности; густые и тягучие, как патока, волны проносились по воздуху и резко разбивались об Эйлин, выталкивая из ее лёгких последние остатки воздуха. В ушах шумело, а сердце, казалось, замирало слишком часто с того момента, как в нос ударил терпкий запах мужских духов, горького табака и спирта.

Александр навис над своей добычей, с неподдельным интересом рассматривая покрывшееся красными переливчатыми пятнами лицо Эйлин. Девушка тяжело дышала, сопела и нерешительно попыталась сделать шаг назад, но лишь пронзительно ударилась головой о дверь, под едкую ухмылку Алекса.

— Занятно. Я думал, если ударить тебя по голове, Маккензи, раздастся звон.

Эйлин обиженно зашипела, метнув в сторону Александра полный ненависти взгляд, но лишь больше позабавила юношу. Рассматривать Эйлин было не то чтобы увлекательно, но каждый раз этой девушке удавалось расширять границы мыслимого для Александра поведения. За пару секунд на миловидном лице Эйлин сменилось несколько противоположных друг другу эмоций, а затем девушка притихла, опустив голову.

— У меня плохое предчувствие... Алекс, — имя юноши с каким-то болезненным надрывом сорвалось в губ Эйлин. — Но я не хочу сейчас об этом думать, — Эйл резко мотнула головой, едва не ударив Алекса ею в грудь. — Помоги мне.

Если бы Алекс не знал Эйлин уже достаточно долго, он бы не поверил в то, что он сейчас слышал. Голос девушки был тихим и вкрадчивым, он не спешил нарушать естественную тишину ночи, полнящейся птичьими переливами и отдалённым шумом куда-то спешащих машин. Он не был полон мольбы о помощи, но какой-то молчаливой уверенности в произнесённых словах.

— Каким образом, Маккензи, ради всего святого, я должен тебе помочь? — фыркнул Алекс, нависая над Эйлин, как хищник над своей добычей, слишком близко для врагов, какими они были друг для друга.

Висок пронзила резкая боль, от которой юноша тут же поморщился и сделал небольшой шаг назад. В ночной тишине он мог с лёгкостью расслышать, как бешено бьётся в костяной клетке сердце Эйлин, так старательно избегающей его взгляда, и как прерывисто ее сдавленное дыхание. Пальцы Алекса скользнули вверх по светлой коже девушки, вырывая из ее груди сдавленный вздох, а затем легко приподняли лицо Эйл за подбородок, заставляя смотреть в эти тёмные, практически черные, как эта ночь, глаза. Его пальцы прохладные и обжигающие, а ее кожа слишком нежная, чтобы не покрыться от этого розовыми пылающими дорожками.

Маленькие корки сорвались с обветренных губ капельками крови.

— Я... Я не знаю, — растерянно пробормотала Эйлин, приподнимая взгляд лазурных глаз из-под полуопущенных ресниц.

Эйлин замерла, вглядываясь в укутанное полумраком лицо Алекса, в эти длинные ресницы, обрамляющие миндалевидные глаза, в эти непослушные вьющиеся, как и у сестры, волосы. Она не могла сказать, почему она здесь, но все казалось ей слишком неправильным. Всего этого не должно было быть. Их не должно было здесь быть.

Пальцы сами собой схватили юношу за воротник черной рубашки, притягивая к себе ничего не подозревавшего парня. Металлический привкус собственной крови на губах мешался с терпким привкусом сигар и опьянял ароматом дорогого крепкого спиртного, которого в погребах семьи Куэрво было предостаточно. Губы Алекса были такими же горькими, как и весь он. Но послевкусие было слишком желанным, чтобы его не попробовать.

Кончик языка Алекса скользнул по приоткрытым губам Эйлин, собирая выступающие на израненных губах капельки алой крови. Щеки пылали. Эйлин была благодарна поглотившей их темноте за то, что не было видно, как залились румянцем ее щеки, а колени предательски задрожали. Руки у Алекса были крепкими и сильными, вжимающими Эйлин в протяжно скрипнувшую от напряжения дверь. Эти руки хотелось разглядывать, дотрагиваться до них, скользить кончиками пальцев по рисунку, выступающих под кожей вен и мышц. Но Эйлин могла лишь безвольно стоять, ощущая, как оставшийся на губах Алекса алкоголь, проникает в ее кровь. Ей было тепло, а в голове разливался тягучий молочный туман. Губы испанца практически не накрывали ее собственных, лишь невесомо касались, оставляя девушке непонятное послевкусие расползающейся внутри пустоты.

Алекс резко распахнул глаза и отпрянул от Эйлин, раздражённо рыкнув и тряхнув черной шапкой кудрей.

— Твою мать, Маккензи! — широкая ладонь Куэрво с силой бьёт по двери рядом с головой Эйлин, так что девушка вздрагивает от раздавшегося грохота. — Ты чего творишь? — уже значительно тише привычно шипит Алекс. — Совсем свихнулась? После того, что было...

Исподлобья заглядывает Эйлин в глаза, кончиком носа касается ее лба, мажет губами по покрывшееся мелкими капельками пота коже. Эйлин рассеянно едва слышно даже в застывшей тишине шепчет: «Плевать!» — и вновь прижимается к губам Алекса.

Кожа Алекса пылает так же, как и ее собственная, а на коже алыми бутонами расплываются поцелуи испанца, когда он губами спускается по бледной коже, на мгновение замирает на остро выведенной линии челюсти и припадает к бьющейся едва заметным пульсом синеватой жилке на шее, вырывая из груди девушки сдавленный стон. Кончик языка скользит вверх, зацепляя нежную кожу за ушком, а затем возвращается обратно к губам. Алекс с силой сжимает ее подбородок, лишь на мгновения прерываясь, чтобы заглянуть девушке в глаза, а затем вновь накрывает ее губы своими, кусая, слизывая металлические капельки крови и втягивая лимонный запах духов.

— Неужто твой парень настолько плох? — яд сочится с губ Александра, но Эйлин не обращает на это внимания, продолжая жадно глотать отравляющие ее капли рассеянными и рваными поцелуями.

— Я знаю его не так долго, Алекс, — тихо фыркает в нос Эйлин, поднимая на Алекса взгляд. — В отличие от тебя.

Алекс прижимается к ней всем телом, и Эйлин сложно игнорировать исходящие от него волны жара, сворачивающиеся в неподдающийся ни одному из них ураган. Александр и сам — самый настоящий ураган: непредсказуемый, дикий и такой же опасный, — стихийное бедствие, от которого было невозможно спастись. Алекс уже с трудом сдерживает себя — девушка этого чувствует. Он хочет, жаждет, желает наконец либо прекратить эту невыносимую для них обоих пытку, либо позволить мечущемуся внутри них вулкану взорваться, поражая своими рваными осколками все, до чего только он мог дотянуться.

Эйлин отстранилась, зарывшись пальцами в тёмные беспорядочные кудри Алекса, чтобы перевести дыхание и прогнать от себя сжавшееся в комок в груди чувство. Эйлин не могла сделать вдох, и она не знала, была ли это она сама, или же сжавшаяся на ее тонкой шее ладонь Алекса. Пальцы пропустили между собой черные пряди и скользнули ниже, к хищно выступающим скулам, идеально выведенной челюсти и напряженной крепкой шее.

— Для человека, который желал моей скорейшей смерти, — Эйлин улыбнулась, с силой сжимая ладошками широкие плечи юноши, и подалась вперёд, прижимаясь к нему всем телом, — ты слишком рад меня видеть, Алекс.

— Не обольщайся, Маккензи, — слова Алекса опалили и без того разгорячённое ушко Эйлин, а кончики острых зубов скользнули по нежной коже, едва касаясь ее. — Если ты умрёшь, кого же я буду... преследовать?

Пальцы быстро скользили по гладким пуговицам на рубашке, ловко высвобождая одну за другой из тугого плена. Горячее дыхание опаляло кожу, а длинные изящные пальцы оставляли на бледной коже яркие жгучие ожоги. Дыхания катастрофически не хватало, а тугой пылающий узел глубоко внутри с каждой секундой затягивался все сильнее, хватая Эйлин за горло, сжимая своей широкой смуглой ладонью тонкую шею и искусывая усеянные маленькими кровавыми звёздами губы.

Лёгкая светлая куртка Эйлин тяжёлым грузом упала к ее ногам, а лямки воздушного платья предательски поползли вниз под натиском уверенных и изящных пальцев Алекса, освобождая тело девушки от последней преграды на пути взгляда юноши. Рубашка испанца была небрежно сброшена к куртке девушки, а тяжёлая пряжка ремня колокольным звоном отозвалась в укутанной полумраком ночи спальне. Эйлин вскинула голову, лишь чтобы встретиться взглядом с двумя темными омутами, в которых уже давно и бесконечно пропала. Глаза Алекса пылали, искрились взметающимися на их дне адскими языками пламени, заставляя кожу девушки покрываться мелкими мурашками. Александр что-то сказал, но Эйлин не разобрала ни слова, с каждой секундой все больше проваливаясь в густой туман, бархатом обволакивающий тело.

Они медлили, со всей присущей лишь двум ненавидящим друг другу людям силой оттягивая неизбежность.

Пока не сорвались, сгорая дотла в своей ненависти друг к другу, утопая в металлическом привкусе чужих губ и срывающихся с темных слипшихся прядей капельках пота. Александр пах дымом и чем-то терпким, немного острым, щекочущим обоняние Эйлин и похожим на розовый перец, его смуглая кожа источала тонкий аромат дорогих сигар, тут же дурманящий разум, а голос обволакивал Эйлин ненавистным синим бархатом. Они не видели друг другу, лишь чувствовали, как с каждым резким толчком сердца на мгновение замирают, чтобы подготовиться к новому удару.

Простыни холодили спину, а жар тел обжигал. Алекс был охотником, и сегодня его добыча сама пришла к нему в сети. Рука юноши сомкнулась на шее Эйлин, надавливая, а резкий укус замер на коже багровой печатью. Пальцы скользнули ниже, вычерчивая на теле замысловатые узоры и оставляя за собой пылающую дорожку. Каждое движение Александра было нервным, нетерпеливым и голодным.

Громкий стон сорвался с губ Эйлин, а острые ноготки вонзились в плечи Алекса, притягивая юношу еще ближе. Низкий рык мужчины растворился в сбившемся горячем дыхании Эйл, а губы рассеянно разбрасывали на лице Алекса поцелуи. Пальцы Александра с силой оставляли на бледной коже россыпь синеватых узоров. Александр не медлил, его взгляд блуждал по телу девушки, останавливаясь на каждой детали, а резкие рваные движения бёдер снова и снова вжимали Эйлин в белоснежные простыни, выбивая из лёгких последние крохи воздуха. Эйлин жадно ловила ртом воздух, но вместо этого лишь захлёбывалась собственными всхлипами и стонами, выгибаясь навстречу своей неизбежной погибели.

Александр опьянял, не давал ни мгновения на раздумья. Они ненавидели друг друга и в каждый вдох, в каждый рваный поцелуй вкладывали все эмоции, огненной лавой вырывающиеся из их задыхающихся душ. Маленькие электрические разряды пробегали меж двух соприкасающихся тел, взрываясь в подушечках пальцев, на кончиках сталкивающихся друг с другом языков и болезненными вспышками ослепляли сознание. Кончики зубов Эйлин скользнули по приоткрытым губам Алекса. Девушка замерла, прикрыв глаза, и с силой прикусила нижнюю губу юноши, а влажный язычок тут же слизал проступившие капельки крови. Губы Алекса изогнулись в кривой усмешке, и он отстранился, подхватывая Эйлин и резко переворачивая ее.

Впитавшийся в подушки аромат собственных духов, мужского парфюма и возбуждённых тел ударил в нос Эйлин, а сильная рука Алекса потянула за светлые волосы, заставляя девушку откинуться назад. Кончик языка скользнул по пылающему ушку Эйлин, посылая по телу искрящиеся заряды, а дыхание тяжёлым комком застряло в горле, когда Алекса медленно, дразняще, словно пробуя на вкус вошёл в неё. Эйлин чувствовала, как его член пульсирует внутри, а собственный жар лишь еще больше опьянял подёрнутое пеленой сознание. Теперь Александр специально медлил, — Эйлин была в этом уверена, — смаковал каждое движение, каждый несильный толчок, то проникая в девушку полностью, то оставляя ее задыхаться от неожиданной прохлады и пустоты. Несильно, но собственнически надавливал на плечи, заставляя Эйлин насаживаться на него, и с тихим рыком терял самообладание, резкими толчками вбиваясь в покорное ему тело.

Воздух в спальне раскалился. Руки дрожали, и Эйлин смогла лишь уткнуться лицом в мягкую подушку. Девушка напрасно пыталась прикусить губу, проглатывая рвущиеся наружу стоны, — вместо вздоха из ее горла вырвался негромкий вскрик, и она качнула бёдрами, подаваясь навстречу Алексу. Эйлин чувствовала на себе его липкий взгляд, спиной ощущала застывшую на его губах довольную усмешку и нервно комкала пальцами пропитавшуюся запахами простыню.

Колени разъезжались, и лишь сомкнувшиеся на талии руки Алекса поддерживали девушку, не позволяя окончательно развалиться на просторной кровати. Толчки становились все более рваными и резкими — Александр уже не пытался сдерживать себя, ураганом врываясь в чужое тело мокрыми пошлыми шлепками двух обнажённых тел. Его бархатный голос шептал что-то на испанском, а низкий утробный рык разносился по сознанию отдалённым, обёрнутым липкой дымкой возбуждения эхом.

Эйлин давно потеряла ритм, а теперь и сознание стало ускользать от неё тонкой дымчатой струйкой.

Чтобы в следующее мгновение взорваться разлившимся по телу теплом.

Несколько беспорядочных глубоких толчков, и Алекс кончил следом, прижимаясь к Эйлин, чувствуя, как она пульсирует, сжимается вокруг него — словно боясь, что он исчезнет, — и не в силах противиться накатывающей волнами сонливости. Помедлив пару мгновений, Алекс отстранился и отпустил девушку, позволив той безвольной куклой повалиться на кровать, а затем рухнул рядом с ней, вдыхая полные лёгкие давно желанного лимонного аромата.

Тяжёлое сбивчивое дыхание вырывалось в воздух облачком лёгкого пара. Тишина, опустившаяся на спальню Александра Куэрво была слишком невыносимой, давящей и осуждающей. Эйлин ещё никогда не чувствовала себя… так. В груди повисло тянущее чувство, а сердце учащённо билось в груди, ощущая на себе слишком пристальное внимание. Кожа поблёскивала в слабом свете с улицы маленькими капельками пота, как росинки усеявших собой прильнувшие друг к другу тела. Ночник тускло мигал своей лампочкой, сдерживая напор бьющего неровным ритмом напряжения в такт учащённому сердцебиению, а первые жирные капли дождя разбились о покатую крышу.

— Твоя сестра не должна об этом знать, — нахмурившись, едва различимо прошептала Эйлин.

— Боишься, что она тебя осудит? — Алекс усмехнулся, в лёгкой привычной для него издёвке вскинув тёмные брови, а затем хитро прищурился, резко приблизившись к лицу девушки: — Или ты боишься саму себя?

Да, Эйлин боялась себя. Да, Эйлин хотела спрятаться, убежать как можно дальше, лишь бы забыть о том, что она сама пришла сюда, сама захлопнула за спиной эту чёртову дверь и первой припала к таким желанным губам. Эйлин боялась себя, и с каждым мгновением, что они с Алексом были рядом, ей становилось страшнее и страшнее. Алекс не казался ей уже таким пугающим, он уже не выглядел в ее глазах средоточием зла в этой вселенной.

Ведь настоящим монстром была сама Эйлин.

И Эйлин была готова на все, лишь бы не признаваться в этом самой себе.

Эйлин поджала губы и отвернулась от Алекса, нервно сжимая пальцами смятую и пропитавшуюся чужими запахами простыню. Сердце больно кольнуло в груди, и что-то резко оборвалось, рухнув вниз, устремившись в разверзшуюся глубоко внутри Эйлин бездну. Все было слишком неправильным, все было не так, как должно было быть, и Эйлин поняла это только сейчас. Её не должно было быть здесь. Она не должна была позволять себе эту слабость, но что-то не отпускало девушку, не позволяло ей прямо сейчас подняться и уйти, сбросить с себя тяжёлые оковы пристального взгляда Александра и липкое чувство всепоглощающей слабости.

Губы снова покрылись маленькими багровыми корками, и Эйлин нервно царапнула нижнюю губу зубами, тут же ощутив на языке знакомый привкус. Всё, что угодно, лишь бы смыть с языка терпкий вкус алкоголя и поцелуев Александра.

Въевшихся в розовую нежную кожу.

— Стоило ли все это таких сложностей, Маккензи? — тихо раздался голос Алекса прямо на ушко Эйлин.

Кончики пальцев скользнули по усеянной мелкими капельками пота коже Эйлин, а губы припали к острому девичьем плечу. Поцелуй маленькими электрическими разрядами прошёлся по телу девушки, завязываясь внутри в тугой плотный узел. Голос Алекса был низким, хриплым и неожиданно бархатным — не таким грубым и едким, каким обычно всплывал в воспоминаниях и мыслях Эйлин. Он убаюкивал своей мягкостью, обволакивал, покрывал кожу приторно-горьким привкусом табака и текилы. Губы Алекса были солёными, словно покрытыми мелкими и острыми кристалликами соли, раздирающими в кровь нежные губы девушки и тут же окрашивающимися в розовый цвет.

Слова плясали на кончике языка раскалёнными дьявольскими угольками, грозя вот-вот сорваться вниз тяжёлым грузом и утянуть за собой те немногие остатки ясности, что пыталась сохранить в своём сознании Эйл. То немногое, что все ещё удерживало девушку от того, чтобы сломя голову устремиться за маячившей перед взором призрачной иллюзией, расползающейся вокруг темными липкими пятнами, обволакивающей и дурманящей густым сладковатым туманом дорогих сигар.

— Это был просто секс, Алекс, — Эйлин хмыкнула, приподнявшись и заглянув Александру в глаза. — А то, что пытался сделать ты, было... нечто большим.

Легче не стало. Слова должны были развязать тугой узел, сжимающий нервно бьющееся сердечко. Вместо этого по телу проходит мелкая дрожь, и Эйлин обессиленно падает на кровать, сжимая пальцами белоснежное покрывало. Алекс что-то тихо говорит, но Эйлин слышит лишь шум проносящихся вдалеке машин и неуклюже покачивающихся поездов. Алекс почти невесомо касается усеянного маленькими родинками плеча, но Эйлин чувствует лишь дуновение ночного ветра, приносящего с собой запахи ночного города, а нос щекочет пряный аромат мужского парфюма.

Смятые простыни пахли табаком и лимонами.

Тихое шуршание донеслось до тонкого слуха Эйлин, а прогнувшаяся под тяжестью Алекса кровать опасливо скрипнула, когда юноша навис над девушкой, вглядываясь в укрытую полумраком ночи женскую фигуру.

— Эйлин…

Имя срывается с губ Алекса тяжёлыми багровыми каплями и первыми раскатами грома падает на белоснежные простыни, расползаясь по ним неровными алыми цветами. Эйлин вздрагивает и резко вскидывает голову: яркая морская лазурь разбивается о темные отвесные скалы маленькими алыми звёздами.

— Я никогда не буду твоей, Алекс.

Ночь обладала волшебным свойством смывать все тревоги, одолевающие людей днём, укутывать в своё прохладное одеяло и убаюкивать внутренний голос. Ночь прятала под своим тёплым крылом и шептала свои сказки. Ночью можно быть кем угодно, примерять на себя чужую роль или же становиться самим собой. Все, что происходит ночью, остаётся только на ее страницах. Остаётся известным лишь самой ночи.

— Кроме этой ночи.