Однажды... в Ярославле.

В 2008 году древний город Ярославль потрясло ритуальное убийство четырёх подростков, совершённое бандой сатанистов. Своей жесткостью не имеющее аналогов преступление заставило трепетать всю Россию.
В повести автор познакомит читателя с современными нравами российской колонии и своим видением трагических событий, случившихся в Ярославле.
Данное произведение является художественно переработанной версией реальных событий. Автор глубоко скорбит о жертвах и приносит соболезнования их родным.

Глава 1 Это была большая комната, обставленная в духе пролетарских семидесятых. Выкрашенные коричневой краской доски пола приветливо щерились многочисленными щелями. Массивный шкаф из лакированного ДСП стремительным домкратом устремлялся вверх, подпирая собой беленый потолок. Впритык стоял сервант, бесстыже выставив на всеобщее обозрение пыльную праздничную посуду. Колченогий столик, с лежащей на нём грудой хлама, подрагивал, угрожая обрушить на пол свою непосильную ношу.
На пожелтевших от неумолимого хода времени обоях, под давно не работающим радиоприемником, висела большая фотография в рамке. Сквозь замызганное стекло смутно угадывалось лицо. Разглядеть черты не позволял слой пыли и густой туман, который окутывал комнату.
Источником смога служила парочка, уютно разместившаяся на стоящем у стены диване. Ковер, висевший за их спинами, добавлял колорита окружающему пейзажу.
Сторонний наблюдатель мог бы отметить расслабленность поз и их покрасневшие глаза. Объединив всё это и приняв во внимание стойкий запах марихуаны, он бы пришел к выводу, что молодые люди крепко накурились. И был бы прав.
Старые деревянные окна были глухо законопачены на зиму, лишая сквозняк возможности проветрить помещение. Однако это мало волновало парочку, напротив, они ещё больше подливали масла в огонь. Прикладываясь по очереди к длинному бонгу, словно индейцы к трубке мира, они заполняли комнату дымом ничуть не хуже специально созданной для этого машины.
Девушка полулежала, откинувшись спиной о подлокотник дивана. Свои длинные ноги она закинула на колени сидящего рядом парня, который рассеяно их поглаживал. В его движениях не было игривости, потерянный вид и блуждающий взгляд говорили, что мысли юноши бродят вдалеке от прелестей спутницы. Она заметила отстраненность друга и его необычную молчаливость и гадала, ушел ли тот в себя или повстречал бледного дядю. Под «дядей» имелось ввиду состояние, когда человек, перекурив травы, бледнел и впадал в тихую панику. Оба были бывалыми бойцами по части марихуаны, и никакой бледный дядя обычно им не встречался. Но чем чёрт не шутит…
Покрутив в голове эту мысль и тщательно её обдумав, она пришла к выводу, что потратила десять минут на это занятие. Немного похихикав над этим фактом, решила спросить прямо:
- Кость, ну ты чего такой? Тебе плохо, да? Может, водички дать?
Костя медленно повернул голову к ней и, глядя прямо в глаза девушки, произнес:
- Нет. Со мной всё хорошо, Кать. Залип просто вон в ту фотку. Никак не могу понять, что на ней.
Он махнул рукой в сторону висящей на стене фотографии. Катя заторможено повернула голову в ту сторону и на несколько минут задумалась, гадая, что имел ввиду Костя. Затуманенное сознание с трудом взаимодействовало с реальностью, начисто забыв о том, что она хотела сделать.
Наконец, бесцельный взгляд сфокусировался на висящем прямо напротив её фотопортрете и она ожила.
- Фото. Точно. Это мой дядя, Лев Макарович . Он нас с братом воспитывал, после смерти родителей…
- У тебя брат разве есть? – с вялым недоумением в голосе откликнулся Константин.
- Есть, - равнодушно кивнула головой Катя. – Я тебе говорила, кстати, и не раз.
- Не помню что-то…
- Так правильно, ты упоротый почти каждый день, еще бы тебе помнить. Никита его зовут, он в тюрьме сейчас.
- А, точно. Как сказала про тюрьму, сразу вспомнил. Только не говорила, за что. Да и вообще не особо рассказывала, к слову.
- История долгая, - поморщилась девушка, рукой откидывая с лица черную прядь волос. – Как-нибудь в другой раз. Терпеть его не могу!
- Да по фиг на брата. Это твой дядя, на фотке?
- Да, - голос девушки потеплел. – Дядя Лёва. Все детство со мной возился… конечно, когда был свободен от службы. Всего-то пару месяцев в год, а то и меньше. Я его любила. Он весёлый был, дядя Лёва, добрый, подарки всегда дарил. Но служба всё его время занимала.
- А где он служил-то, что на вас так мало времени мог уделять?
- Дядя Лёва, - Катя подняла указательный палец, придавая вес своим словам, - был капитаном атомного ледокола «Владимир Ленин» и нёс службу в Арктике!
- Ого, - не смог сдержать своего удивления Костя. – В натуре, ферзь! А чего он там делал-то, в Арктике?
- Службу нёс, - назидательно сказала Катя. – Чем слушаешь-то? Да откуда я знаю, что он там делал. Он же капитан, у него целая куча дел была, наверное. Так уставал от службы, что даже говорить не хотел про неё.
- Круто, - с уважением в голосе произнёс Костя. – В натуре, крутой мужик, по такому лютому холоду плавал.
- Говно плавает, а моряки ходят! Дядя Лёва всегда говорил, - с печалью в голосе произнесла девушка, беря в руки бонг. – Слишком рано он нас покинул.
Она чиркнула зажигалкой и с силой затянувшись, поперхнулась. Передала опустевший снаряд задумавшемуся парню и запрокинула голову.
Заглянув в чашечку бонга, Костя отметил её пустоту, сравнимую лишь с безжизненными просторами Арктики. Наполнив стеклянный колпак анашой, он яростно затянулся.
Отложив бонг в сторону, Костя зашелся в приступе кашля, чувствуя, как его накрывает огромной волной. Он обмяк, прикрыв глаза, и перед ним развернулась величественная картина…
По безжизненным просторам Северного Ледовитого океана, сопровождаемый треском ломающихся льдин, шёл атомный ледокол. Казалось, в этом величественном судне воплотилась вся мощь великого и нерушимого Союза. В рубке, за штурвалом стоял крепкий седой мужчина с черными усами. Бесстрашным взором он глядел в угрюмые глаза полярной ночи, направляя атомоход к конечной точке маршрута. Исследовательское судно «Таймыр» попало в ледовый плен. Ударившая стужа сковала воды и ученые оказались в ледяной западне. На сотни миль вокруг не было ни единой живой души. К счастью, им удалось подать сигнал бедствия, который был услышан! Поскольку океан сейчас представлял ледяную пустыню, на помощь исследователям отправили атомный ледокол. И сейчас он упрямо прокладывал себе путь, спеша на помощь попавшим в беду. Огромный прожектор на носу атомохода освещал безжизненные широты Арктики. Лев хмурился, потирая ус. Одна мысль не давала покоя бравому капитану. Почему в спасатели отрядили именно «Владимира Ленина»? Мало кто знал, но этот атомоход мог быть быстро переоборудован в военный арктический крейсер. Его трюм надежно хранил в себе секреты, не предвещающие ничего хорошего врагам социализма. Его огромный корпус выполнял  функции маскировки для советских атомных подводных лодок: судно шло заданным курсом, выводя атомные подводные лодки, скользившие в глубине под его корпусом, в заданный высокоширотный район. Так почему этот военный атомный гигант выполняет простую спасательную миссию? Головоломка не сходилась и Лев с досадой потирал усы, тщась найти разгадку…- Костя, да хватит залипать уже, сколько можно! – голос Кати, всегда казавшийся Косте милым, в этот раз прозвучал циркулярной пилой, выдергивающим его из видения. В туманной дымке растаял суровый арктический капитан Лев, а в реальности замаячило лицо его племянницы. – Мы сюда вообще-то по делу пришли, а не травой убиваться!
- Да-да, точно, - потер переносицу парень, пытаясь собраться с мыслями. – А чего делать-то надо?
В ответ на это Катя устало закатила глаза. * * * На завтрак Никита не пошел.
В тот момент, пока половина барака переминалась с ноги на ногу у запертых дверей столовой, их проходняк готовился заваривать чай. «Проходняком» на лагере называли пространство между двумя двухъярусными кроватями, разграниченными тумбочкой. Эдакая компакт-комната на четыре персоны.
На барак Никита поднялся недавно, пару недель назад. В отряде его пока называли «этапником», как и всех недавно прибывших.
- Э, малой, чего приуныл? – обратился к Никите Женя Белорус, со обычной ноткой покровительства в голосе. – Всё раздуплиться не можешь?.
- Да нет, Жек, нормально все, - поспешно ответил Никита, кляня себя за излишнюю торопливость в голосе. Хотелось выглядеть солидно, но эта поспешность ломала все планы.
- Да ладно тебе, Никитос, - влез в разговор Щека, его второй сосед. – Всё по жёниным титькам скучаешь, да?
Щеку, в миру Сергея Щёкина, Никита недолюбливал. Понятное дело, вокруг зона, приятных людей мало, сплошь и рядом преступники. Но этот…
Щека, тридцатилетний пройдоха из Рыбинска, к людям приятным не относился. Сел, как и многие здесь, за пьяную кражу. Дело обычное, большой срок за такое не дают. Вот и Щеке дали всего полтора года, на одной ноге простоять можно, как говориться! Курам на смех. Сумма ущерба составила восемь тысяч рублей.
Другой на его месте посмотрел бы жизнь тюремную, научился в неволе выживать, с людьми познакомился. Как Никита и собирался делать. Но Щека не такой.
В их проходняке он был негласным «шнырём», слугой. Выполнял мелкие поручения Белоруса и четвертого их соседа, Миши Паука. На Никиту взирал свысока, по каждому поводу стараясь задеть «этапника», показывая своё превосходство. Получалось не очень.
- Так чего, Никитос, всё по бабе своей скучаешь? Лучше бы чайку пацанам заварил..
- Да отстань ты, Щека! – сорвался тот, разозлившись. – Это ты, пиздострадалец, часами со своей бабой треплешься, о чём только, непонятно!
Девушки у Никиты не было.
- Ша, успокоились оба! – не выдержал Белорус. – Малой, ты не газуй с утра, ещё поесть не успели, а вы тут хай развели!
- Вот-вот, не газуй, Никитка! – расправил грудь Щека, чувствуя за собой поддержку. – А то сам понимаешь…
- Чего понимаешь, Щека? – Миша Паук, до этого читавший книгу на верхнем ярусе, отвлекся на говоруна. – Ты, что ли, этапника учить жизни собрался?
- Да нормально всё, Паук, разговариваем просто с человеком!
- Ты чай сделал, Щека? – отложив книгу в сторону, Паук перевернулся на живот и пустым взглядом уставился на него.
- Сделал, сделал… Делаю! – с вызовом в голосе ответил тот. – Сам себе сделать можешь, не барин!
- Если я сам себе чай делать буду, - невидящий взгляд Паука всё так смотрел куда-то сквозь Щёку. – Тогда ты тут на хуй не сдался. Место своё знай, ты!
Покрасневшее от злости лицо Щеки выдавало весь спектр охвативших его эмоций. Стиснув челюсти и одарив Паука злым взглядом, он приготовился было ответить, но его перебил Белорус:
- В натуре, Серёга, ты чего? Как позвонить тебе надо или во «ВКонтакт» зайти, так у нас трубку клянчишь и получаешь! Как сладкого надо, заварить, закурить, опять к нам бежишь. А как пацанам чаю по-братски на проходняк заварить, так этапника подряжаешь! Оставь ты его, дай человеку раздуплиться, ну. У него ещё пирожки домашние из жопы торчат.
Белоруса Щека не посмел ослушаться и, взяв с тумбочки пустое пластиковое ведерко, отправился за водой.
Других ёмкостей тут не было. По ПВРу, правилам внутреннего распорядка, из посуды осужденным разрешалось иметь в пользовании только тарелку и кружку, но никак не чайники. Обходились тем, что есть. В местном магазинчике порой продавали майонез и мёд в литровых ведерках с крышкой. Когда тара становилась пустой, её не выбрасывали, используя как заварочный чайник. Настоящих всё равно не было, обходились, чем могли. Кипятильники были разрешены, а в каждой секции имелась розетка с вечной очередью к ней.
- Мишань, а ты чего разгазовался-то? – шутливо спросил Белорус, тыкая в матрас Паука, служивший «потолком» его кровати. – Не с той ноги встал?
- Да надоел уже этот калич, Жень, - свесился с кровати тот. - Сам ничего из себя не представляет, а еще на молодого бочку катит.
На этих словах Паук мотнул головой в сторону Никиты. Тот встрепенулся и торопливо заговорил:
- Да ладно тебе, Миш, я же вижу…
- Так все видят, Никита. – внимательно посмотрел на него Белорус. – Все всё видят, но молчат.
Тот задумался, размышляя над словами Белоруса. От раздумий отвлекло появление Щеки с водой.
У единственной розетки опять образовалась очередь. На кипячение литра воды слабеньким кипятильником уходило около пяти минут. Ожидание грозило затянуться. Белорус, глядя на это, поморщился и рукой осадил вставшего в очередь шныря.
- Повремени, Щека, полгода чай так ждать будем!
С неохотой поднявшись на ноги, Белорус раскачивающейся походкой двинулся в сторону окна. Там, в углу секции, проживали «козлы», активисты.
- Здорово, бандиты, - с усмешкой поздоровался Женя. – Дайте вашей розеткой попользоваться.
Те, поворчав для порядка, уступили.
- Вот так-то, Щека, - назидательно произнес Белорус, принимая у того ведерко с кипятильником. – Всё папе делать самому приходится, всё самому…
- У тебя Паук есть, пусть он и занимается, - дерзко ответил тому Щека.
- Паук своим делам занимается, на весь барак благо несет, - наставительно произнес Белорус. – А ты пацанам, которую на этом бараке всю движуху делают, даже чая заварить не можешь. Вот за что тебе трубку давать, Серёжа?
Щека начал что-то отвечать, но Никита не слушал. Обычная перепалка, какие он наблюдает уже третью неделю. Щека сейчас будет дерзить и канючить, Белорус его насмешливо поучать, а Паук изредка огрызаться.
Хотелось курить, но своих сигарет у Никиты не было, а часто обращаться к соседям не хотелось. С воли никто не слал ему передачи, шнырить за подачки не позволяла гордость. Проще было не курить и терпеть.
Со второго яруса соскользнул Паук, худой, в цветных татуировках, парень. Почти все они были сделаны на воле и выгодно отличались от большинства партаков, украшающих местных сидельцев. В прежние времена за наколки могли серьезно спросить, а то и заставить стирать их с кожи куском кирпича. Но теперь интерес проявляли лишь к тюремным партакам.
Своё погоняло Михаил получил за тату паука на шее. В криминальной среде она обозначала наркомана и на свободе Паук успешно ей соответствовал.
- Угощайся, - с кряхтением усаживаясь на шконку Белоруса, Миша протянул Никите открытую пачку сигарет. Взяв одну, Никита машинально похлопал себя по пустым карманам. Спичек не было тоже.
- Ни говна, ни ложки, - покачал головой Миша, глядя на него. – Не надо так, малой, будешь как Щека.
Достав из кармана коробок, он чиркнул спичкой. Закурив, не глядя бросил коробок на тумбочку.
Вернулся Женя Белорус с исходящим паром «литряком» в руках.
- Давай, малой, помогай поляну накрывать. Щека в столовку пошел, ну а мы тут позавтракаем.
Втроём пили крепкий чай, заедая халвой с печеньем. После нехитрого перекуса решили вздремнуть. До обеда оставалось три с половиной часа, а там недалеко и дневная проверка.
Проснулся Никита от криков. Бросив взгляд на часы, с неудовлетворением отметил, что прошло всего тридцать минут.
Шум подняли Паук со Щекой, который уже вернулся с завтрака. С нижней койки, сквозь приоткрытые веки, за перепалкой с усмешкой наблюдал Белорус. Послушав несколько минут их крики, Никита понял, из-за чего вспыхнула ссора.
Сим-карта. В местах не столь отдаленных её использовали как кошелек, переводя деньги со счета друг другу или на свободу, на банковские карты близких людей. Из-за миниатюрности современных симок её легко было прятать в лагере, с его регулярными, внезапными обысками.
Многие носили симки с собой, искусно пряча от дотошных вертухаев. Металлодетектор их не обнаруживал, обыскивающим приходилось руками проверять каждую складку одежды, ища запрещенные предметы.
Однако Паук не озадачивался хитроумными тайниками, пряча сим-карту в спичечном коробке. Ввиду миниатюрности та легко скрывалась за боковой стенкой.
После завтрака, перекурив, он оставил спички на тумбочке и лёг спать. Брать что-то из чужого проходняка без спросу, даже спичечный коробок, было не принято, подобный поступок легко бы приравняли к «крысятничеству».
Проснувшись через двадцать минут, Паук с недоумением посмотрел на пустую тумбочку и сияющего Щеку с мокрой тряпкой в руке.
- Уже проснулся, Мишань? – после завтрака его гонор куда-то пропал, голос звучал благодушно. – А я вот прибраться решил немного, а то весь стол грязный, не прибрали опять за собой…
- А где коробок? Спичечный, тут на столе лежал.
- А, да там всего две спичинки было, я их к себе положил, а коробок выкинул.
- Что, блять?! – повысил голос Паук, из-за чего с соседних коек на него стали шикать. На симке были все его деньги, около семи тысяч рублей. – Сдурел, чужое брать, крыса вонючая?!
- Да ты как базаришь! –мгновенно завелся Щека.
Оставлять подобные обвинения без ответа было нельзя. Промолчал - значит согласился с тем, как тебя назвали.
От криков вместе с Никитой проснулась и добрая половина секции.
- Ладно, ша, прекратили орать! – вмешался в склоку Белорус. – Щека, брал коробок?
- Да говорил же, что брал. Нельзя так запреты оставлять на видном месте, это халатное отношение!
- Я эти запреты достаю, мудак! – прошипел сквозь зубы Паук. – А не выкидываю в парашу!
- Ну-ка тихо, успокоились все! – повысил голос Женя. – Ты, Миха, с одной стороны сам виноват, нечего оставлять на видном месте было. Ты, Серёга, не прав в том, что чужое взял! Видишь, какая дурацкая ситуация получилась. Ты его куда выкинул?
- На сортире, в помойку…
- Ну так бери пинча, давай ему сигарет и отправляй в мусоре копаться! Ну, шо стоишь? А ты, Миха, не гони, найдется твоя симка!
Пока ждали возвращения Щеки, успели покурить. Тот скоро вернулся, отрицательно качая головой. За ним, метрах в трёх, плелся молодой зек. Одетый в грязную, рваную одежду, на фоне аккуратно выглядевших арестантов он выглядел замарашкой. Никита знал его.
Это был представитель одной из самых низших тюремных каст, «обиженный». Петухами обитатели лагеря их старались не называть, используя политкорректное «пинч».
На лагере обиженные занимались самой грязной работой. Вывоз мусора, чистка туалетов, уборка улицы. К каждому отряду было прикреплено несколько пинчей, были они и в отряде Никиты.
- Выкинули уже мусор, пацаны! – развел руками Щека, входя в проходняк. – Я с собой Макара взял в мусоре копаться, он сказал, что Людвиг весь мусор забрал.
- Да того рот топтал, - желчно сплюнул Паук, торопливо одеваясь. – Где там этот Людвиг сейчас, сам схожу!
- Давай с тобой прогуляюсь, Мишань? – неуверенно предложил Никита.
- Ну, хочешь, так пошли, конечно, - хмыкнул Паук, застегивая куртку, которую здесь называли «лепень». – И охота тебе смотреть как в говне будут лазить...
- Да хоть воздухом подышу, - ответил Никита, поднимаясь с кровати.
Но дело было не в свежем воздухе или потерянной симке Паука. Когда Никита услышал про Людвига, он внутренне напрягся. Он знал, кто это, ещё с воли. И меньше всего ему хотелось, чтобы на лагере кто-то прознал об их знакомстве.
* * * Смена у старшего сержанта Бакенбардова выдалась спокойная, тихая. «Бросы», нелегальные передачи с воли осужденным, через забор не летели, сирена молчала.
С одной стороны, это хорошо. Можно вот, как сейчас, не спеша прогуляться вдоль забора, за которым виднелась полоска вспаханной земли. Всего колонию окружало пять заборов, разделяемые между собой так называемой КСП, контрольно-следовой полосой. Зеки называли её «запреткой». Земля между заборами еженедельно перекапывалась и равнялась граблями, и если бы какой сорвиголова из зеков задумал совершить побег, его следы явственно бы здесь отпечатались.
Но такого не случалось на памяти Бакенбардова. Режим в их колонии общий, срока у осужденных небольшие, в среднем три-четыре года. А за побег можно запросто задержаться ещё на три года.
Обычно в КСП падали недолетавшие «бросы». Чаще всего летели мобильные телефоны и спирт, реже – наркотики. Спирт наливали в маленькие бутылочки из толстого пластика, телефоны сматывали вместе по несколько штук и приматывали к получившемуся грузу длинный электрод. Получившийся фауст-патрон с недюжинной силой бросали через забор, в согласованном с получателем месте. Расстояние было немалое, часть грузов плюхалась на КСП и подбиралась вертухаями. По регламенту, все находки должны были доставляться в отдел безопасности, где после описи их уничтожали.
В этом отношении Бакенбардов не был безупречен. Природное любопытство подбивало вскрывать найденные грузы, а алчность, подогреваемая размером зарплаты, призывала оставлять содержимое себе. Так старший сержант и поступал. В колонии содержалось много москвичей, которые не скупились заказывать себе с воли хорошие телефоны. Такие Бакенбардов продавал на «Авито», благоразумно используя аккаунт жены. В хороший месяц выручка выходила больше его официальной зарплаты. Тщательно скрывая это от окружающих, он ничуть не стыдился. У Бакенбардова было двое детей и жена, а зарплаты тюремщика хватало только на жизнь эконом-класса. Прожить на обычную зарплату с каждым годом становилось труднее, вопреки заверениям телевизора. Каждый выживал в этом мире как мог.
Обычные кнопочные телефоны и спирт, Бакенбардов сдавал безопасникам, которые после всех бюрократических процедур, сжигали «запреты» в разведенном пинчами костре. По мнению старшего сержанта, пусть лучше деньги, полученные с продажи телефонов, помогут его семье, чем превратятся в обугленные куски пластика.
Наркотики попадались редко, для их перекида зеки нанимали лучших бросовщиков, не ронявших ценные грузы в «запретку». Но дурь порой попадалась Бакенбардову.
Однажды между двумя обложенных пупырчатой пленкой телефонами, ему попался маленький свёрток фольги. Развернув его, он обнаружил светло-коричневый кубик, источавший слабый запах шоколада. Но синтетический гашиш, разновидность спайса, имел мало общего с вышеупомянутым лакомством, равно как и со своим природным собратом. Зеки называли его «рыжий» и любили за дешевизну.
Больше достоинств у данного наркотика не было. В отличии от настоящего гашиша, являющегося продуктом конопли и несущим в себе положительный эмоциональный заряд, спайс разрушал психику потребителя, нанося удары по нервной системе. Взамен рыжий давал короткую эйфорию и чудовищную зависимость.
Глядя на кубик, лежащей на его пухлой ладони, Бакенбардов вспомнил байку, второй месяц гулявшую по лагерю. На одном из бараков один из подручных смотрящего несколько месяцев оказывал тому услуги сексуального характера за рыжий. Днём приблатненный учил жизни молодых и толковал о воровских понятиях, а ночью покорно обслуживал своего любовника ради заветного спайса.
Тайну подобного рода сложно было утаить в перенаселенном бараке, и правда вышла наружу, когда один из зеков, ища уединения, случайно толкнул дверь запертой обычно кладовки. Вскоре о любовниках судачил лагерь. Бывший смотрящий, имея некоторые деньги и связи, вышел сухим из воды, потеряв лишь свою должность и уважение зеков. Его сексуального партнера, избив, перевели к «обиженным» и теперь незадачливый наркоман грустно кукарекал из петушиного угла.
Когда Бакенбардов вспомнил про эту байку, первым его побуждением было стряхнуть липкий кубик с ладони. Однако, рыжий чего-то да стоил и его можно было продать. Среди знакомых Бакенбардова были люди, которым мог бы понравиться данный продукт. Им всё равно, кому платить за сомнительный кайф, так пусть лучше эти деньги получит он, рассуждал старший сержант. Но затея, к его удивлению, не увенчалась успехом.
Успешно принеся домой кусочек отравы, он связался со своими приятелями и предложил им сделку. Но те, будучи тёртыми калачами, наотрез отказались покупать отраву у сотрудника ФСИН, подозревая провокацию. Репутация тюремщика в этот раз сыграла против Бакенбардова, но прижимистая натура не давала просто так выбросить спайс, и он положил его в ящик стола. Там рыжий и пролежал какое-то время, забытый, пока после длинной ссоры с женой сержант опять не вспомнил о нём.
В молодости, ещё до службы в колонии, он курил коноплю в компании и помнил о её свойстве даровать душевный покой и хорошее настроение. Вымотанные крикливой супругой нервы срочно требовали успокоения, к алкоголю Бакенбардов прибегать не хотел, опасаясь ещё больше обострить семейные отношения. Услышав доносящиеся из кухни визгливые нотки в тоне жены, выговаривавшей что-то детям, он принял решение.
Отделив от кубика крохотный кусочек и вооружившись всем необходимым, он вышел на лестничную клетку. Вопреки опасениям, всё сработало на удивление гладко, паршивое настроение запестрело радостными красками, глухая раздражительность куда-то пропала. Бакенбардов с улыбкой закурил сигарету, то и дело посмеиваясь не пойми над чем.
Кубика ему хватило на пару недель, он не частил, помня о зависимости. Своё новое увлечение Бакенбардов скрывал так же тщательно, как и его «бизнес» с телефонами.
Теперь, ко всему прочему, у него появилась новая тайная страсть, требующую удовлетворения. Наркотик больше не давал первоначальной радости, оставляя жажду, которую нужно было утолить. На счастье, спайс стал всё чаще попадаться ему в бросах. Иногда он находил и другие наркотики. Натуральный гашиш, траву, «Лирику», очень редко бежевый комковатый порошок. Последний Бакенбардов сдавал по назначению, ногой наступая на горло душащей жабе, подозревая, что это героин. Хватит ему и одной зависимости.
Так что без бросов, конечно, спокойно. Никуда не надо бежать, потом писать рапорт, разводить бюрократию... С другой стороны, пора бы и пополнить запасы, подходящие к концу. Так недолго и покупать начать. Почему-то мысль о том, что можно прекрасно жить без наркотиков не приходила в голову Бакенбардова.
Он шел вдоль запретки, полностью поглощённый своими мыслями. Пробегай сейчас мимо него толпа зеков, задумавших побег, он вряд ли бы что-то заметил. В реальность его вернул сигнал рации, сообщивший о приезде мусорной машины. Нужно было идти встречать.
Машина приходила из города ежедневно, отходов колония производила много. Шутка ли, почти полторы тысячи обитателей. За рулём был обычный человек, которого требовалось сопровождать, ограничивая тем самым любой возможный контакт с заключенными.
Когда Бакенбардов подошёл к внутренним воротам шлюза, мусоровоз уже обыскали. Это было стандартной процедурой, оберегающей осужденных от незаконных посылок с воли. Водителя запросто могли подкупить или запугать, чтобы он провёз в кузове какой-нибудь «запрет». Для того, чтобы избежать нежелательных контактов и был нужен сопровождащий.
До свалки добрались быстро. Это была огороженная площадка возле столовой, куда «пинчи» свозили мусор со всего лагеря.
Мусоровоз уже поджидало двое заключенных, готовых грузить отходы в вонючее чрево самосвала. Одного из них Бакенбардов узнал, Людвиг на лагере был персоной известной.
Алексей Ч******в был членом секты сатанистов, совершивших ритуальное убийство четверых сверстников в Ярославле, в 2008 году. Это преступление тогда взбудоражило всю Россию и получило широкую огласку далеко за её пределами.
Суд над сатанистами проходил в открытом порядке, с трансляцией несколькими федеральными каналами(уточн). Общественность требовала сурового наказания для злодеев. К неудовольствию социума, только один из сектантов получил двадцатилетний срок. Все остальные были несовершеннолетними и по закону не могли получить больше десяти лет.
Обитатели ИК-1, как и весь остальной мир, с непривычным доселе негодованием встретили вердикт суда, наблюдая за процессом по телевизору. Совершенное сатанистами преступление выглядело дикостью в глазах преступного мира и требовало расправы с нечистью. И такая возможность им скоро предоставилась.
Не прошло и месяца с момента оглашения приговора, как в колонию привезли троих членов секты. Перед тем, как выпустить тех в жилую зону, начальник оперативной части потребовал от блатных, чтобы сатанисты оставались в живых.
- Пусть с ними мужики что хотят делают, но чтобы все трое живы оставались! – сказал на прощание опер. – Иначе во всём лагере мужикам гайки закрутят, если эта падаль сдохнет.
Убивать не стали, но жилось этой троице несладко. Ч******в, именовавший себя на свободе Мёртвым, на лагере стал Людвигом. Отчего так, Бакенбардов не знал, но имел смутные догадки, которые не хотел развивать.
- Загружать мусор, гражданин начальник? –глядя в землю, спросил Людвиг.
- Загружай, гражданин петух, - усмехнулся Бакенбардов.
Его внимание привлекли двое осужденных, стремительным шагом направляющихся к ним.
- Эй! – громко закричал Бакенбардов. – Пошли отсюда, запрещено сейчас тут ходить, не видите, машину грузят. Давай разворачивайтесь, не то в стакан определю!
«Стаканом» называлась небольшая клетка, где можно было только стоять. Туда ставили за лёгкую провинность, для серьёзных нарушителей у администрации было припасено другое.
Услышав его, заключенные развернулись и пошли прочь, один из них то и дело оглядывался.
- К Людвигу на свидание собрались, что ли? – хмыкнул себе под нос Бакенбардов, поворачиваясь к машине, вокруг которой уже кипела работа.
Через час старшего сержанта ждал обед, а вместе с ним и трубочка спайса. От этой мысли круглое лицо Бакенбардова осветила широкая улыбка.