Вниз, с края земли.

В данном произведении использован стих Анги Моргенштерн. Спи спокойно, сестра, я никогда тебя не забуду.

Капитан юстиции Антон Викторович пребывал в отличном расположении духа. Вчера, глубоким вечером, ему удалось разрубить Гордиев узел.
Антон Викторович был женат и оттого несчастлив. Спустя два года брака он понял, что жена ему опротивела. Он даже грустно шутил сам с собой, что ему в браке попался брак.
Супруга, однако, любила его, не замечая холодности. Её звали Ксенией, она была на несколько лет моложе мужа. Антон Викторович чувствовал себя мерзавцем, но никак не мог собраться и сказать жене прямо о своих истинных чувствах. Вместо этого он заводил пространные разговоры, окольными путями пытаясь подвести ту к мысли о разводе. Но Ксюша не понимала этих туманных намеков, и это приводило Антона Викторовича в отчаяние. Больше так жить не хотелось. Решимости обычно ему было не занимать, но в случае с женой у капитана просыпалась чудовищная сентиментальность. Ранить её чувства он не хотел, но жить с ней дальше и вовсе не желал. Закончив свой рабочий день как обычно, Антон Викторович остался в кабинете и начал собираться с духом. Процесс, хоть и затянулся надолго, увенчался успехом. Вернувшись со службы после полуночи, преисполненный решимости, капитан с порога прошёл в спальню. Ксения спала, привыкла к частым задержкам мужа.
Антон Викторович бесцеремонно потряс ее за плечо:
- Ксюша, вставай. Просыпайся немедленно! Подъём!
- Что такое, Антоша?.. – слепо зашарила руками по кровати полусонная женщина. – Что такое случилось?
- Короче, это, - подготовленные заранее слова куда-то исчезли, и он решил закончить разговор как можно скорее. – Мы разводимся, вот чего.
Как только эти слова были сказаны, Антон Викторович почувствовал огромное облегчение. Лёгкость от свалившегося с души валуна не портили даже тихие рыдания Ксения.
На службу с утра он заступил весёлым и бодрым, хотелось шутить. Чувство юмора у следователя было своеобразным, окружающие редко понимали его шутки.
Задержанный, которого должны сейчас привести к нему в кабинет, их бы точно не оценил, подумалось Антону Викторовичу. В мыслях о своем госте, он пробежал глазами лежащий на столе рапорт патрульных.
Капитану было известно, что каждое четвертое преступление в нашей стране связано с незаконным оборотом наркотиков. Статью уголовного кодекса двести двадцать восемь среди осужденных давно прозвали «народной».
Антон Викторович порой и сам был не прочь затянуть косячок. Делал он это предельно аккуратно, и никто об этом не знал. Свой подход капитан юстиции считал правильным и единственно верным в современных реалиях. Этим он себя оправдывал.
Задержанный, которого ввели в кабинет, таким опытным не был. Внимание проезжающего патруля привлекло странное поведение приличного с виду молодого человека. Тот, сидя на корточках, копошился у клумбы во дворе дома. Слепо ощупывая землю руками, не обращая внимания на растрепавшуюся модную стрижку. Он так был так увлечен процессом, что не заметил подошедших полицейских.
В ходе короткого допроса стражи правопорядка выяснили, что молодого человека зовут Юра Пузин и он ищет здесь потерянные ключи. Версия, выданная дрожащим от испуга голосом, их явно не устроила и натолкнула на определенные мысли. Полицейские приказали Юре выложить вещи на капот служебного автомобиля и приступили к досмотру.
Объектом пристального внимания сразу стал телефон. Велев Юре разблокировать гаджет, полицейский начал просматривать фотографии и нашел, что искал, фотографию закладки с гашишем. Однако вместо кайфа в этот день горе-археолог нашел беду.
Испуганного, с перепачканными руками, Юру привезли в отдел. Один из полицейских завел его пустой кабинет и велел ждать, после чего вышел, заперев дверь на ключ. Юре показалось, что прошло около получаса, но никто не приходил за ним. Всё это время он напряженно думал, как вести себя дальше.
На телефоне были фотографии закладки, что и служило доказательством вины. Сверток с наркотиком Юра найти не успел, за него это сделал патруль. Полицейские положили сверток ему в карман и извлекли на глазах у вызванных из соседнего дома понятых. Начни Юра доказывать, что гашиш ему подбросили, никто бы ему не поверил. К тому же он купил его, фото с телефона никуда не денется, а гаджет стражи порядка забрали сразу. Юре казалось, что если он начнёт отнекиваться, то сделает себе только хуже.
«На первый раз-то вряд ли посадят,» - думалось ему. - «Тем более, если признать вину. Подержат пару часов в отделении, и домой отпустят под подписку. Ведь у меня даже приводов в отделение ни разу не было! Да и чего там, гашиш, всего-то. Раста-культура по всему миру идет, за коноплю не должны сажать! Блин, вот влип, так влип…»
Замок щелкнул, и в дверь заглянул полицейский. Внимательно посмотрев на задержанного, он приказал следовать за ним.
Долго идти не пришлось, нужный кабинет оказался рядом. Постучав в дверь, полицейский впустил Юру и закрыл за ним.
- Антон Викторович, следователь, - представился задержанному сидящий за столом молодой мужчина в форме, с погонами капитана - Ну что, будем признание писать?
- Будем, - сглотнул вставший в горле комок Юра, готовый каяться. Чистосердечное признание виделось сейчас лучшим выходом.
- Наркотики через интернет покупали? - не поднимая головы, спросил следователь.
- Да, через него. Не подумайте, я только траву курю или гашиш, никакой химии! Спиртное не пью даже, - от волнения Юра говорил сбивчиво. - Сейчас так многие делают, в США каннабис легализовали, и в Канаде…
- С темы не сбивайтесь, гражданин, - сухо прервал его Антон Викторович. – Значит, по прибытию на место преступления, вы занялись осмотром данного места, ища наркотическое вещество гашиш. Купили вы наркотик у неустановленного лица, путем бесконтактной передачи посредством тайника «закладки». Однако ваша преступная деятельность была пресечена сотрудниками полиции. Все правильно?
- Д-да, - в такой формулировке то, что Юре казалось чем-то вроде хулиганства, звучало настоящим преступлением.
Далее последовала череда вопросов, состоящая, в основном из уточнения времени платежей и названий обменников, откуда электронные деньги уходили в неизвестность, чтобы появиться на счете наркокартелей.
- Распишитесь здесь и здесь.
Протокол Юра читать не стал, послушно расписавшись в указанных местах. В голове колотилась мысль – отпустят ли его домой?
Этот вопрос он и задал Антону Викторовичу.
- Сегодня точно нет, ночь придется провести у нас. Это, гражданин, не я решаю, а судья,- строго заметил следователь. – Ты тяжкое преступление совершил. Будет суд, где определят, посадить тебя в тюрьму или отпустить домой, взяв подписку. Сейчас уже вечер, суды закрыты. Переночуешь у нас, Пузин. Кстати, предупреждаю заранее, я буду за то, чтобы тебя на время следствия взяли под стражу. Но это условность, такая же, как адвокат просит освободить подсудимого. Решать всё равно судья будет.
- И как вы думаете, какие у меня шансы? – сглотнул вставший в горле комок Юра.
- Да поровну, - пожал плечами Антон Викторович. – Либо отпустят, либо посадят.
- А позвонить-то дадите? – голос Юры стал просящим.
Следователь кивнул и достал из ящика стола телефон, упакованный в прозрачный пакет. Спросил задержанного, кому тут будет звонить, сам набрал номер. Дождавшись ответа, протянул телефон хозяину.
Номер был мамин. Под ее плач Юра кратко описал, что с ним случилось и в каком он отделении. Следователь поторапливал и, когда он повесил трубку, выключил аппарат и убрал его обратно в стол.
После этого Антон Викторович позвал полицейского, и тот повёл Юру прочь.
Конвоир с погонами сержанта оказался словоохотливым и бесцеремонным. Узнав о Юриной статье, полицейский вслух начал гадать, на какой срок его посадят. Прогнозы не радовали, по его оценке выходило около восьми лет.
Юра, как и многие добропорядочные граждане, никогда не бывал в роли подозреваемого. Своё пристрастие к марихуане он считал не нарушением закона, а современным взглядом на вещи. Вследствие всего этого, а равно и молодости, Юра попросту не знал, какое ему может грозить наказание.
Юность беспечна, но Фемида не видит это, верша правосудие. Юра часто размышлял на тему того, кто его установил, такое правосудие? Пускай даже трава вредна для здоровья, думалось ему, но ведь это его собственное здоровье? Разве он ему не хозяин? За что же его арестовывать и грозить посадить на целых восемь лет? Ответа не было.
Ночь Юра провел в отделении, в подвале. Разговорчивый охранник сказал, что в здании идет ремонт и «обезьянник» не пригоден для содержания. Юра и сам заметил лестницы и ведра, стоящие вдоль стен коридоров, когда его вели.
В подвале стояли широкие скамьи, и на одной из них он вытянулся в полный рост. Невидящим взглядом уставился в бетонный потолок, гадая о том, что будет дальше. На соседней скамейке клевал носом молодой сержант, охраняя задержанного.
Произошедшее за последние пару часов казалось бредом с нотками кошмарного сна. Сейчас около десяти вечера. Эти часы Юра обычно проводил в объятиях своей девушки, Виктории. Как она отреагирует, когда узнает об этом?
Вика не разделяла его пристрастия к гашишу, но ничего не говорила, закрывая на это глаза. Что она скажет ему теперь, думал Юра. А ведь они хотели пожениться.
В мыслях о Вике он провалился в сон, сам того не заметив.
В лицо дул свежий ветер. Юра стоял на краю огромного, покрытого одуванчиками поля. Чуть в стороне от него стояла Вика, и, когда он повернул голову к ней, она улыбнулась. Взявшись за руки, они двинулись вперед, к линии горизонта. Холодный ветер ерошил волосы, было весело и страшно. Он любил ее и был счастлив, что она рядом. Чувства переполняли, и Юра остановился, потянувшись за поцелуем. Их губы встретились на короткий миг, продолжавшийся вечность. - Как я рад, что мы есть друг у друга! – голос Юры переполняли эмоции. - И я, - наморщила носик Вика. – Хочу бродить с тобой по этому месту, мы дойдем до самого горизонта и посмотрим вниз с края земли! Так же, как сейчас, взявшись за руки! - Подъём, парень! – вместо синего неба из сна, перед Юрой навис серый потолок полицейского подвала. – Ну, ты и спать! Если бы мне грозило лет на восемь уехать, хрен бы я так крепко спал! Пойдем, сейчас следователь приедет.Антон Викторович уже ждал Юру. Вместе с ним в кабинете находился холеный мужчина в деловом костюме. Это был адвокат, нанятый родителями Юры. Вид защитника внушал уверенность, которой так не хватало его клиенту. - Я хочу побеседовать наедине со своим подзащитным, - вежливо, но твердо заявил адвокат.- Конечно, ваше право. - Антон Викторович встал из-за стола. – Я пока до магазина схожу, сигарет куплю. Буду минут через двадцать. Дождавшись ухода следователя, Юра спросил адвоката:- Что со мной будет, на что мне надеяться?- Держите настрой оптимистичным, молодой человек, надеяться всегда нужно на лучшее, - назидательно поднял указательный палец защитник. - И у нас с вами есть шансы поехать домой после суда, я затребовал все нужные бумаги! Процес будет завтра, так что, думаю, все сложится.На суде адвокат и впрямь предоставил внушительную кипу бумаг. Характеристика с работы, от соседей, от местного участкового. Все они были положительными и характеризовали Юру как честного человека.
После адвоката слово взял государственный обвинитель. Прокурор был молод и поглядывал на Юру с участием. Когда речь дошла до него, он встал и начал свою говорить: - Думаю, что гражданин Пузин ведет добропорядочный образ жизни, скрываться от следствия не станет. Считаю, что разумно будет назначить подозреваемому меру пресечения, не связанную с заключением под стражу. Юра не понял смысла некоторых слов, слишком уж казенной была речь государственного обвинителя. Но суть уловить сумел, а уж раз прокурор просит отпустить его, всё будет хорошо!Судья удалилась на совещание, длившееся пару мгновений, и определила Юре меру пресечения в виде ареста сроком на два месяца. Приговор упал на него гильотиной, разделяя жизнь на две части. То, что было до, уже не имело никакого значения, оно было где-то далеко, вчера. Жестокое сегодня уже стояло на пороге, нетерпеливо колотя в двери, диктуя новую реальность, к которой нужно было привыкать.После процесса Юру, испуганного и растерянного, завели в пустую камеру здания суда. Пытаясь успокоиться, он заходил кругами по тесному помещению. В какой-то момент Юра упал на колени и начал неуклюже молиться, путаясь в словах. Но все было тщетно. Через несколько часов за Юрой пришел конвойный и отвел его к автозаку. Мест не было и его посадили в «стакан».«Стакан» представлял собой тесную металлическую клетушку без света. Сидеть в ней было невозможно, на вид ширина стен там не превышала тридцати сантиметров. Обычно эти автокарцеры использовались для перевозки опасных преступников и спецконтингента. Но машин было мало, а преступников слишком много и порой в «стаканы» засовывали всех подряд, лишь бы втиснуть больше народа. Он спросил, куда его везут, но конвой молчал. Лишь когда снаружи громко залаяли собаки, Юре сообщили конечный пункт назначения – СИЗО номер один, больше известная как «Матросская тишина». Старейший из острогов столицы исполнял свое мрачное предназначение. Толстые стены, вобрав в себя тысячи проклятий, всё так же ломали людские судьбы. Теперь они были готовы искалечить и Юру. Его завели в тесное помещение, битком набитое людьми. Было так тесно, что он еле втиснулся. Конвойный, заперев дверь, ушел и около получаса они стояли, курили, разговаривали. Наконец к камере, которую сидельцы называли «сборка», подошли четверо в форме. У одного в руках была папка и, сверяясь с ней, он начал перекличку. Обвиняемые, услышав свою фамилию, отвечали коротким «здесь».
- Ну а куда вы еще денетесь, - хмыкнул себе под нос один из вертухаев.- Здесь они…Из «сборки» их выводили по трое-четверо, со скованными за спиной руками. Каждые двадцать метров путь преграждала толстая решетка, которую конвойный долго отпирал. Юра, еще не пришедший в себя с момента оглашения приговора, все сильнее падал духом. Здешняя обстановка чудовищно давила, и он гадал о точке прибытия. Становилось страшно. С тюремной культурой Юра был знаком поверхностно, приходили пугающие мысли. Впереди лежала неизвестность - холодная, равнодушная, пахнущая сырым кандальным железом.
Но за ней была всего лишь пустая «сборка». Их завели туда и велели ждать. Это была узкая длинная камера, с деревянными скамейками-нарами вдоль стен. На противоположной стороне от двери было окно, забранное толстыми решетками с обеих сторон. В углу, у самой двери, располагался туалет, представляющий собой слив в полу, откуда тянуло нечистотами. - Че, молодой, первоход? – окликнул его худой мужик, стоящий у окна.- Д-да, - чуть заикаясь, ответил Юра. Ему было страшно. - Привыкай, бывает, - усмехнулся худой и уставился в окошко, потеряв всякий интерес к разговору. Двое других не обратили на Юру никакого внимания, напряженно думая о чем-то своём.
В сопровождении охранников пришел врач. У обвиняемых брали анализы, спрашивали о состоянии здоровья. Делалось все нарочито грубо, будто персонал не считал их за людей. После медосмотра его опять повели по бесконечному коридору. - Куда меня? – отважился он спросить. К удивлению, ответ последовал сразу же.- Карантин сначала. Посидишь там недельку, анализы придут твои с лаборатории – ну и в общую камеру пойдешь потом.Страх от встречи с неизвестным диким миром отошел на второй план. Хотя бы на сегодня.
К удивлению Юры, карантин казался сносным. Это была маленькая камера, примерно два на четыре метра. Напротив двери располагалась забранное толстой решеткой окно. Расстояние от прутьев до рамы было около полуметра.
Справа от окошка, в углу, разместилась железная двухъярусная кровать, со сложенным в изголовье постельным бельем.
- Эх, повезло тебе, - буркнул зашедший вслед за Юрой вертухай. – Не нашлось тебе пока сокамерника. Один сидеть будешь.Не зная, что на это ответить, Юра счел, что лучше промолчать. Конвоир тем временем подошел к кровати и взял один из комплектов.- Вряд ли к тебе кого-то подселят, карантин все-таки. Правила распорядка, вон у тебя висят, - тюремщик махнул рукой в сторону двери. – Отбой в десять, подъем в шесть. Привыкнешь. Он вышел, лязгнув на прощание замком. Наконец-то, впервые за последние дни, Юра остался один.Присев на краешек кровати, он вперил невидящий взгляд в стену. Организм напоминал о своих потребностях бурчащим желудком; сильно хотелось курить. Но мысли Юры витали вдалеке от тела, его тревожило сгустившееся мглой будущее.

Федеральная система наказаний в штатном порядке, с перерывом на обед, нацелилась на Юру. Она была готова искалечить его судьбу жерновами тюрем и лагерей, жестокостью надзирателей, нравами заключенных. Система не желала видеть в подозреваемом человека, ее волновал лишь показатель раскрываемости дел. На свободе Юра был положительным, подающим надежды, молодым человеком. Еще несколько дней назад его окружали друзья, родители. Рядом была самая лучшая в мире девушка, на которой он хотел жениться! Вольный мир закружился в памяти разноцветным вихрем, напоминая об утраченом.
За дверью послышался шум шагов, вернувший Юру в отдающую ржавчиной реальность, к чувству голода и страха, с мокрыми от слез щеками. Он сам не заметил, как заплакал. Напряжение последних дней взяло свое и Юра громко зарыдал во весь голос, не в силах больше сдерживаться.
Вертухай, слыша звуки истерики, подошел к двери и посмотрел в глазок, следя, что происходит в камере. Но сейчас обычно сдержанному Юре было наплевать на выказанную им слабость. Привычный мир в одночасье рухнул, напоследок толкнув его вниз, в бездонную пропасть. Так стоит ли теперь волноваться о том, что подумает о нём тюремщик? Да тот, наверное, и не такое видывал.
Постепенно Юра успокоился. Слезы ушли, начала мучить икота. Ну, хотя бы вода у него была.
Вволю напившись из-под ржавого крана, Юра умыл распухшее от слёз лицо. Горячей воды здесь не было, только холодная.
Один из углов камеры был огорожен тонкой стенкой из железного листа, за которой стоял новенький унитаз. Юра удивленно покачал головой на это, в его представлении камеры не должны были быть такими удобными. Оглядев сортир, он продолжил осматривать своё новое жилище.
Все вокруг было сделано из железа. Помимо кровати, имелся небольшой стол со скамейкой, своим видом напоминающий школьную парту. Над ним висел ящик, предназначавшийся, судя по надписи на дверце, для хранения продуктовых передач. Даже эта казенные слова отдавали привкусом металла.
На стене у двери висели листы бумаги, приклеенные на скотч к стене. На них были распечатаны образцы заявлений, список разрешенных и запрещенных к передаче продуктов, вещей. Отдельно висел распорядок дня содержащихся под стражей. Юра бегло пробежал его, он не мог сосредоточится. Одолевали совсем другие мысли, никак не вязавшиеся с завтраком и проверкой.
Юра лег на кровать и погрузился в мрачные думы. Беда, вот что с ним случилось. Беда.
Несколько лет назад он чуть не утонул, купаясь в речке. Юра помнил, как уходил на дно, широко раскрыв глаза, ощущая лишь толщу воды со всех сторон. Он навсегда запомнил это ощущение, и теперь оно проявило себя с новой силой, только вместо воды вокруг было отчаяние.
Даже образ любимой виделся совсем в ином спектре. Они хотели пожениться, но будет ли свадьба теперь? За уголовника Вика замуж точно не пойдет.
«Ведь всё так хорошо было! Ну зачем, зачем я полез за этим наркотиком, чтоб меня! Господи, умоляю, если меня отпустят, никогда больше к нему не притронусь! Господи, прошу, у меня вся жизнь на куски рвётся, обещаю, клянусь никогда больше таким не заниматься!»
- Отбой! – донесся из коридора зычный голос охранника и вслед за этим погас свет. Как будто темнота, сгустившаяся вокруг, и была ответом на его мольбу.
Юра нехотя поднялся с кровати. Постельное белье уже было подготовлено, оставалось только застелить его. Жесткая подушка, две ветхих желтых простыни и куцое одеяло с тонким матрацем совсем не предвещали комфортного сна. Но могло быть и хуже. Может, ещё и будет. По крайней мере, он один.

Тюремного беспредела Юра боялся. Страх этот тянулся за ним из детства, с девяностых. В школе старшие ребята из неблагополучных семей «опустили» мальчика из параллельного класса. Под вымышленным предлогом они вымогали у бедолаги деньги, а когда он заартачился, решили проучить и изнасиловали беднягу. Руководствовались они тюремными понятиями, прикрываясь ими, переиначивая их под себя.
С отбоя прошло не менее получаса, Юра начал забываться сном. Из зыбкой дрёмы в суровый мир его вернули приглушенные крики. Раздавались они не из коридора, как показалось вначале, а из приоткрытого окна.
- Два десять, два десять! – хриплым голосом кричал кто-то. Слышались и другие голоса, но этот был отчётливее всех.
Он вслушивался несколько минут, стоя на кровати у приоткрытой форточки. Было совершенно непонятно, что происходит. Наконец, решив разобраться во всем завтра, он лег спать.
Каждый день в карантине был похож на предыдущий. Подъем был в шесть утра, полагалось встать, привести в порядок себя и подмести камеру. Минут через двадцать после включения света начиналась проверка. Дверь камеры открылась, являя за собой трех мужчин в форме, узнику полагалось выйти наружу и назвать фамилию и вменяемую ему статью УК. Пока один из охранников делал отметку в журнале, остальные обыскивали помещение, переворачивая матрас и простукивая стальную решетку на окне большой киянкой. Обыск был обычной рутиной.
После проверки Юру опять заперли. Спустя еще двадцать минут окошко на двери откинулось, как столик в плацкартном вагоне – наступило время завтрака. По ту сторону двери показалось лицо худощавого паренька. На охранника он совсем не походил, скорее на такого же бедолагу, как сам Юра. Через открытое окно он передал большую алюминиевую миску, наполовину заполненной кашей. Четвертинка буханки хлеба с кружком сливочного масла и кружка с чаем довершали этот бесхитростный завтрак.
- А чем есть-то? У меня даже ложки нет, - окошко располагалось на уровне пояса, говорить в него было неудобно. – И выручите сигареткой, пожалуйста, курить хочу!
Воровато оглянувшись на надзирателя, раздатчик пищи быстро сунул руку в карман и протянул Юре несколько сигарет и смятый коробок спичек. Охранник равнодушно смотрел в сторону, делая вид, что ничего не происходит. Сунул напоследок ложку и окошко закрыл. Юра приступил к еде.
Несколько часов после этого ничего не происходило, он бесцельно ходил в четырех стенах. Одиночество сейчас чувствовалось особенно остро, заняться было нечем. Так прошло несколько часов.
Окошко на двери снова открылось. Юра резко повернулся в его сторону, преисполненный безумной надежды, но это была всего лишь почта.
Ему пришло целых два письма, от Вики и от родителей. Послания были распечатаны на принтере, почтальонша, заставшая за них расписаться, пояснила, что это что-то вроде электронных телеграмм. Юра в нетерпении раскрыл бумажный лист с несколькими строчками:
«Любимый! Вчера ночью услышала о приключившемся с тобой несчастье! Плачу всё это время, очень люблю тебя, надеюсь на наше скорую встречу… Обнимаю, возвращайся скорее!»
Слезы побежали теперь и по его щекам. Как бы и он хотел сейчас очутиться в объятиях любимой! Родительское письмо было еще короче, в нём мама просила его держаться и не падать духом, ждать передачи, которую они ему собирают.
Юре было отрадно получить вести от близких людей. На душе заиграл лучик света, разгоняя тучи навалившегося несчастья.
К нему заглянули еще раз, это был охранник, который предложил ему прогулку. Идти никуда решительно не хотелось и Юра ответил отказом. Конвойный в ответ на это лишь пожал плечами и, закрыв окошко, пошёл к следующей камере.
Настало время обеда. Еду приносил тот же раздатчик, что и с утра. Так же украдкой тот сунул Юре несколько сигарет и заметив на его лице сонм вопросов, прижал палец к губам, головой указывая на стоящего позади него надзирателя. Добавил:
- Погоди ты с вопросами, нам запрещено на них отвечать. Наберись терпения, тебя с карантина скоро на общую камеру переведут, там всё объяснят.
Юре пришлось довольствоваться этим скудным ответом и, набравшись терпения, ждать.
Следующий день практически не отличался от предыдущего, если бы не одно событие. После обеда за ним пришел конвойный и отвел его в кабинет, находившийся недалеко от его камеры. Юре подумалось, что его вели к следователю, но он ошибался.
В кабинете его встретили двое мужчин в синей форме. Представившись инспекторами из отдела воспитания, они предложили Юре работать на администрацию следственного изолятора.
- В каком смысле работать? – недопонял тот. – Стучать ни на кого я не хочу!
- Да нет, что вы такое говорите, молодой человек, зачем стучать. Мы же не оперативные работники, мы воспитательную работу с осужденными проводим. Нам нужны здесь обычные рабочие! Убираться, готовить еду, прочее… Зато вы никуда после суда из Москвы не уедете, здесь будете работать, в здании СИЗО. Когда вам время придет на условно-досрочное освобождение подавать, мы за вас ходатайствовать перед судом будем!
- А почему, - облизнул пересохшее губы Юра. - Вы так уверены, что мне придется подавать на УДО? Я рассчитываю на условный!
- Ну да, ну да, - переглянувшись, мужчины одинаково улыбнулись. – Тогда мы повторим наше предложение позже.
Спустя неделю Юру перевели. Вели недолго, в другой корпус. Стены тут казались старее, а потолки были ниже. Они вышли на большую лестницу, на площадке которой стояла клетка. Туда-то конвойный и втолкнул его и спустился вниз.
Тут многое делалось молча, без какой-то жестокости, с показным равнодушием. Узники считались человеческим материалом и относились к ним тюремщики соответственно. Насилие допускалось редко, проверки в первом СИЗО города Москвы были делом обычным. Но и обращаться тут с арестантами, как с равными, никто не собирался.
Внимание Юры привлекло объявление на дальней стене. Текст внизу был мелким, но заголовок он смог разобрать: «Уважаемые обитатели туберкулезного корпуса».
На лбу в очередной раз выступила холодная испарина. Результаты анализов Юре так и не сообщили. "Неужели он болен? Но ведь самочувствие у него нормальное, он полностью здоров!" Когда Юра уже был охвачен легкой истерикой, за ним пришел конвойный. Они спустились по лестнице до конца и вошли в широкий коридор. По обе стороны располагались железные двери, каждая из них была пронумерована. Тюремщик остановился подле камеры с номером триста семь. Зазвенел связкой ключей, выбирая нужный.
Пока охранник возился с замком, Юра сделал несколько раз глубоко вдохнул, стараясь обрести спокойствие. Получалось плохо, но времени на подготовку не было. Он собрался с духом и вошел в открывшуюся дверь.
За порогом было тесное помещение примерно четыре на четыре метра. Вдоль правой стены стояли железные двухъярусные кровати, с которых на него с холодным любопытством взирали их обитатели. Под потолком располагалось окно, в центре стоял железный стол со скамейками упёртый в стену, как в карантине. В левом углу был санузел, огороженный листами нержавейки. Рядом с ним была одноярусная кровать заваленная верхней одеждой. Царило напряженное молчание.
- Эээ… Здорово, - неуклюже поздоровался Юра - Здорово были, - ответил ему лежащий на кровати мужчина. В его голосе прослеживался кавказский акцент, но черты лица выдавали в нем цыгана. Он присел на кровати и поманил Юру к себе.
- Ну, иди сюда, малой. Ща будем выяснять, что ты за гусь, не сука ли ты, не гадина?
- Что? - вырвалось у Юры. Он ожидал такого приема, но оказался совсем не готов к нему на практике.
- Не слышишь, за что с тобой люди базарят? – глумливо усмехнулся цыган.
- Э, Вася, куда выше головы прыгаешь? Повремени ты, дай сначала мне с человеком побеседовать.
Голос с легким акцентом принадлежал крепкому седому мужчине, лежавшему на нижнем ярусе кровати, в углу камеры. Он встал и неспешно закурил.
- Так я и интересуюсь у человека, Сабухи, - растягивая гласные, ответил цыган. – Говорю ему, кем живешь, а он молчит. Ты не сука, интересуюсь, молчит!
- Иди сюда, молодой. – Сабухи подошел в железному столику. Жестом согнав сидевших на скамейках людей, он опустился на освободившееся место.
- Я смотрящий в этой хате. Смотрю, чтобы тут всё по-людски было и ход чтобы наш воровской был. По жизни у тебя все ровно? Гадского, блядского не делал?
- Все ровно. – Юра выдержал испытующий взгляд Сабухи.
- Посмотрим, посмотрим.. Ну, присаживайся за дубок, рассказывай, что у тебя за беда…
Выслушав историю Юры, смотрящий покачал головой:
- Ты тут не один такой. Вся хата по два два восемь сидит. Вместе с тобой тринадцать человек, а беда одна на всех, народная!
Задумавшись на минутку, Сабухи спросил Юру с хитрецой:
- Ну и сколько получить рассчитываешь?
Юра вообще не хотел ничего получать, он хотел домой. Но озвучивать вслух эту мысль не стал, только пожал плечами.
Сабухи с жалостью поглядел на него:
- Трешка, малой. Все мы тут трешку получим, кроме барыг. Но с барыг мы получим.
Сорокалетний мужик, лежавший на кровати у самого входа, съёжился от этих слов.
Сабухи еще немного расспросил Юру, после чего сказал: - Ты давай, малой, размораживайся быстрее, понимай, что к чему. Теперь тюрьма твой дом, привыкай. А пока давай чифирнем, что ли.
Откуда-то появилась кружка с чифиром, пошла по рукам. Пили по два маленьких глотка, после чего передавали сосуд дальше, по часовой стрелке. Справа от Юры стоял молодой улыбающийся парень с азиатскими чертами лица. Коренастый и крепкий, он напоминал монгола из древних преданий.
Смакуя каждый глоток, азиат с улыбкой передал кружку Юре. Тот, прежде чифир не пробовавший, с интересом приготовился отхлебнуть.
- Да, брат, забыл сказать тебе совсем, - обратился к нему парень гортанным голосом. – У меня ВИЧ, так что аккуратней.
Желание Юры пробовать напиток мгновенно пропало. Не хватало ему только заразу здесь подцепить!
Он деревянно кивнул и попробовал передать кружку дальше. Азиат заливисто рассмеялся, глядя на Юру.
- Брат, ВИЧ так не передается, смотри, все спокойно пьют. А если не выпьешь – не уважаешь воровские традиции, нельзя так, брат.
Заминку заметил не только смотрящий, но и цыган, сразу искривший губы в похабной усмешке.
- Я ж говорил, какой-то он мутный! – цыган неотрывно смотрел на Юру. – С мужиками чифир не пьет, как козел али обиженный!
- Да он ВИЧа боится просто, Вася! – сообщил азиат, вступаясь за Юру. – Просто молодой, замороженный, у него еще пирожки домашние из заднего места торчат.
- А ты его не защищай, Бек! – с полуоборота завелся цыган. – У него язык есть, пусть сам за себя скажет.
- Лучше выпей, братан, - Бек произнес эту фразу так тихо, что Юра едва услышал. – Не гони, не заразишься ты ВИЧем.
Эх, была не была! Юра поднес кружку ко рту и сделал два микроскопических глоточка.
- Вот так, малой. – кивнул ему Сабухи. – За людское и за воровское. А теперь иди, приляг, пока шконки свободные есть.
Юра безразлично кивнул и подошел к первой свободной кровати. Раздеваться не стал, лег прямо так, поверх ветхого одеяла. Поудобнее устроив голову на жесткой подушке, Юра вызвал в памяти лицо своей любимой. В окружающей его тьме она была маяком, дарящим свет надежды. Думая о Вике и тех упущенных мгновениях, Юра испытывал глубочайшее раскаяние. Подумать только, вместо тесной каморки с кучей злых мужиков, сейчас бы он мог нежиться в мягкой кровати вместе со своей любимой! Юра истово клялся сам себе, что никогда не повторит роковой ошибки. За этим занятием он не заметил, как провалился в тяжелый сон.
Проснулся от тычка в плечо:
- Вставай, малой, проверка, пошли на продол.
Юра встал, чувствуя себя абсолютно разбитым. Тонкий матрас давал ощутить всю нежность сваренной из железных полос кровати.
- В коридоре они построились и ФСИНовец начал называть фамилии, ожидая отклика.
- Пузин!
Он сжался внутри, но выглядеть старался невозмутимо:
- Тут.
После проверки их завели обратно в камеру. До завтрака оставалось пара часов и большинство людей вернулось дремать на свои места, кто-то заваривал чай.
- Эй, новенький, чай-май будешь пить? - позвал Юру сидевший за столом узбек. – Садись давай, меня Алик зовут.
Чай Алик готовил в пластиковом ведерке из-под майонеза, помешивая его кипятильником. Чайник в камере иметь не разрешали.
Алик выдернул вилку из розетки и налил получившийся напиток в стаканчик из-под китайской лапши. С бытом тут вообще было туго, не хватало элементарных вещей.
После сна, прихлебывая крепкий чай из утлой посуды, Юра еще раз оглядел свой новый дом. После сна обстановка казалась еще более жалкой, чем накануне. Маленькие и узкие кровати с тесными проходами между ними, не приспособленные для взрослых мужчин, казались злой насмешкой над арестованными. В ожидании завтрака люди вернулись ко сну, прерванному утренней проверкой. Почти все свернулись калачиком, для других поз шконки были слишком малы.
Чай был очень крепкий, от третьего глотка у Юры заболел живот. Он почувствовал легкую резь и то, что пора посетить туалет. Отставив стаканчик одной рукой, а другую прижав к животу, он неуклюже начал вылезать из-за стола.
- Э, малой, ты куда собрался? – удивился Алик.
- Да живот прихватило малость, - мотнул головой Юра. – Вот, надо…
- Да гонишь что ли?! – от возмущения Алик даже немного привстал. – Здесь так не делается! Я тут чай пью, кушать собрался, а ты срать побежал! Где уважение?
Прочитав отобразившуюся на Юрином лице гамму чувств, махнул рукой:
- Ладно, беги себе. Потом учить тебя буду. Да бумажку пожги, чтобы вонь отбить!
Сам туалет напоминал своих общественных собратьев, зияя дыркой в полу. На стене висела ржавая раковина. Прикрыв дверь, Юра присел на корточки.
- Бумажку не забудь поджечь, малой! - напомнил Алик.
Прямо перед Юрой, на железном профиле, лежали обрывки газет. Послушно взяв кусочек, он поджег его лежащими рядом спичками. Туалетной бумаги не было, в углу валялись газета и книга без обложки с вырванными страницами. Подобное отношение покоробило Юру, читать он любил с детства.
Книга оказалась сборником стихов. Бегло пробежав взглядом по уцелевшим страницам, он не смог найти имя автора. Открыв наугад, Юра прочёл:

...и там, наверху, в этом самом последнем из дней Ты увидишь потом никому не заметную радость. Будет дым от пожарищ, и слезы, и крики детей, Будет глад и чума, и еще никому неизвестная напасть. Не сказать, чтобы в этом рождался опять Новый мир, бесконечно свободный и тихо прекрасный Но ты там, в небесах, не устанешь никак повторять То, что все было зря. Но ты выполнил труд напрасно. И восстанет заря, обагряя притихшую землю. Ветер стих в парусах, помертвевших от долгой войны. В разрушении счастье - теперь наконец-то свободен. И ты можешь уснуть, растворится и видеть спокойные сны

Стих неизвестного поэта задел какую-то струну глубоко в душе. Юра вырвал страницу и, аккуратно сложив, убрал в карман. Подтереться он предпочёл газетой.
Закончив со своими делами, Юра вышел из кабинки. На него немедленно уставился сидящий в той же позе Алик.
- Ты вообще замороженный, - покачал головой узбек, неотрывно глядя на Юру. - Чего руки не моешь? Жопу вытер и за стол полез? Всю хату загасить хочешь?
- Эээ… я, - от растерянности у Юры слова не шли на язык.
- Быстро руки мой и иди сюда!
Пока Юра тер руки под холодной водой, он слышал неодобрительное цоканье Алика. Закрыв кран и отряхнув руки, Юра вернулся за стол, к терпеливо ожидавшему узбеку.
- Эээ, - протянул тот, покачивая головой. – Ты не забывай, куда и зачем приехал, бананы сторожить собрался, что ли? Здесь тюрьма! Здесь с тобой никто носиться не будет, а подкинуть и получить с тебя многие захотят. В тюрьме за каждым смотрят; ждут, кто по глупости в жир ногами въедет, сразу акулы подлетят. Это преступный мир! Думай, десять раз думай, сто раз думай прежде чем хоть слово сказать, не то что дело делать. У людей спрашивай, интересуйся как и что тут. Слушай, короче…
Он начал рассказывать Юре о тюремных порядках. Остальные обитатели камеры понемногу просыпались, с интересом прислушиваясь к разговору. Близилось время завтрака.
В двери камеры было окошко, Юра уже знал, для чего оно служит. Через него узникам подавали еду, двери тюремщики лишний раз открывать не любили. «Кормушка», как называли его сами арестованные. Хотя термин «арестованные» здесь не употребляли, говорили – арестанты.

Плавную речь Алика прервал стук открывшейся кормушки.
- Триста седьмая, завтрак! – гаркнул в окошко зычный голос вертухая.
- Ну, давай, что ли, стол поможем накрыть, - Алик скомкал свой монолог. – Это не западло, это во благо хаты.
Тарелки, уже подготовленные, стояли стопкой на краю стола. Кивнув Юре на них, Алик сказал:
- Ты бери шлёнки, а я хлеб пока у баландёра возьму.
Проходя мимо отдельно стоящей кровати, узбек пихнул сопящего на ней мужчину.
- Э, Игорь, ты спать сюда приехал что ли? Вставай, завтрак дают.
Едва открыв глаза, тот сразу потрусил к двери, толком не проснувшись. Деликатно забрав у Юры из рук стопку посуды, Игорь попытался просунуть ее в кормушку.
- Бабе своей так суй! – из-за двери раздался голос раздатчика с другой стороны двери. – Повремени со шленками, принимай хлеб, у меня все руки заняты! Давай быстрее ,мужики, мне еще десять хат кормить!
- Слышишь, Юрка, как «козел» в себя поверил? – тронул его за плечо заспанный Бек. – Совсем «баладеры» от рук отбились, на порядочных арестантов голос повышает.
"Баландерами" здесь называли всех работников кухни, от повара до хлебореза.
- Э, Игорь! – властный голос со слабым акцентом принадлежал Муртазу, чеченцу. Юра запомнил его сразу, уж больно грозным тот казался. – Не дай бог, сахар опять забудешь взять, барыга поганый. Я тебе обещаю, ты у меня за ним в «Ашан» побежишь!
От голоса Муртаза Игорь начал суетиться еще быстрее, невольно заразив этим и Юру. Это привлекло внимание чеченца.
- Э, молодой, как там тебя, новенький? Брось ты эти миски, пусть ими барыга занимается, его загрузили общему благо нести. А к тебе разговор один есть.
Со второго яруса Муртаз спустился быстро, чего было сложно ожидать от его грузной фигуры. Повернувшись к окошку, он прикрыл глаза и негромко произнес «Аллаху акбар», после чего повернулся к Юре.
- Садись за дубок, - он указал рукой на стол, где во всю шли приготовления к завтраку. – Разговор к тебе есть.
Они уселись у стенки друг напротив друга. По невозмутимому лицу чеченца было не угадать его намерений. Юра приготовился слушать:
- Короче, тут такая фигня. В магазин сходить надо. Пойдешь в «Ашан»?
- В смысле? – к подобному повороту событий Юра не был готов.
- В прямом смысле. – невозмутимо ответил чеченец. – Магазин такой не знаешь, что ли? Там есть отдел специальный для заключенных. Не слышал, что ли?
Ни о чем подобном Юра не знал и сильно сомневался, что это возможно. Решив, что это неудачная шутка, он вяло улыбнулся. Однако лицо Муртаза оставалось серьезным, в голосе не было и тени смеха.
- Э, да ты не веришь? – с легким удивлением отметил он и обратился к остальным. – А ну, мужики, скажите, кто в «Ашан» ходил?
Несколько человек утвердительно ответили, среди них был и Бек. Юра решил, что над ним насмехаются, однако лица у всех оставались серьезные.
Закончив с их камерой и закрыв "кормушку", охранник с баландерами двинулись дальше, оглушительно грохоча тележкой. Арестанты занимали места за столом, негромко переговариваясь.
- Да ты кашу кушай, остынет, холодная невкусной будет, - Муртаз заботливо подвинул Юре тарелку овсяной каши.
- А ну, мужики, погодите, не ешьте! – Вася-цыган только проснулся и сидел на кровати, глядя на приготовившийся к завтраку люд. – Ща на дальняк схожу сначала, а потом кушать будем вместе все.
Уже приготовившиеся к завтраку мужчины недовольно зароптали. Муртаз неодобрительно цыкнул, глядя на копошащегося цыгана сквозь полуопущенные веки. Как показалось Юре, взгляд чеченца сквозил презрением. Но когда Муртаз повернулся к Юре, то излучал своим видом только спокойствие и уверенность.
- Ну так чего? Ничего сложного тут нет, с каждой хаты возьмут по одному человеку. У мусоров тут правило такое, в «Ашан» только один раз сходить можно. А у нас из хаты уже все сходили, вон Бек последний раз был, Бек, подтверди?
Молодой киргиз, сидящий напротив Юры, утвердительно закивал головой. Ложку он держал наизготовку, ожидая, пока Вася выйдет из туалета. Судя по звукам текущей из-под крана воды, тот уже заканчивал.
- Ну так чего, молодой? – чеченец продолжавил буравить Юру тяжелым взглядом. – Надумал уже или нет?
Сабухи сидел на своей кровати и делал вид, что не слышит этого разговора.
- Я потом отвечу, - сглотнул вставший в горле комок Юра, чеченец его пугал. – Попозже…
- Э, ты всегда так долго думаешь, прежде, чем в магазин пойти? – усмехнулся Муртаз. – Думай быстрее, после поговорим.
Беседу прервал вышедший из туалета цыган. Свободного места за столом не было и он подошёл к сидящему на краю скамейки Игорю.
- А ну подвинься, Игорек, потом поешь!
Усевшись на его место, Вася с чувством проговорил:
- Вот они, барыги, травят нас, бабло на нашем здоровье поднимают. Здесь с тебя, Игорек, за всё получено и спрошено будет, я твой род топтал! Пайку свою давай сюда, пожировал уже на мужиках, хватит!
Игорь, вжав голову в плечи, молча протянул цыгану требуемое. Вася улыбнулся, блеснув золотом, и принялся за еду.
Завтрак состоял из водянистой овсяной каши, кружки сладковатого чая и кругляшом масла на куске хлеба. Аппетита не было. За этим разговором и прошёл завтрак. Не доев до конца свою пайку, Юра тяжело вздохнул и встал из-за стола.
- Что хоть ты всё вздыхаешь-то, Юрка? – спросил читающий газету Куто. Звали его Женей, но по имени в камере его называли редко. Не став отвечать, Юра подошел к окну и прижался лбом к металлической решетке. До рамы от нее был метр, с другой стороны тоже решетка.
Подставив лицо свежему ветерку, Юра с тоской смотрел на голубое небо.
- Ну что, малой, всё привыкнуть не можешь, у решки трёшься? – спросил Сабухи, смотрящий. Матёрый арестант, имевший за плечами не одну «ходку», приглядывал за Юрой.
- Привыкнешь тут, - не поворачиваясь, ответил Юра. – Может, я в коме и мне все это только снится?
Ответом послужил смех сокамерников. Пуще всех потешался цыган Вася, гогоча мерзко и оглушительно.
- Уморил, Юрка! – хлопнул себя по коленям Алик. – На-ка, покури лучше.
С этими словами он протянул Юре сигарету.
Завязался разговор, к которому присоединились все, кто не спал. Кто-то строил прогнозы насчет вердикта суда, но сводили всё к одному - если три года Юра получит за свои три грамма гашиша, то ему повезло.

- Да я не судимый, даже приводов в отделение не было, - Юра моляще поглядел на споривших о его сроке арестантов. – Вдруг отпустят?
В ответ прозвучал смех. Общую мысль выразил Сабухи:
- Вряд ли, малой. Но ты верь в хорошее, верь.
После завтрака по расписанию следовала прогулка. Юра не хотел на нее идти, как не ходил на карантине, но смотрящий дал понять, что есть разговор. Вышли впятером.
Их вывели в прогулочный дворик и заперли. Размерами он не отличался от камеры, но вместо давящего потолка над головой был простор небес. Хотелось подняться туда, вверх и очутиться дома.
Хриплый голос Сабухи вернул его на землю:
- Иди сюда, чего встал, позалипать сюда приехал?
Смотрящий сидел на корточках в углу, по бокам стояли двое арестантов. Третий не спеша ходил по дворику, поглядывая наверх, высматривая ходящих сверху вертухаев.
Юра подошел, чуя какой-то подвох. Сабухи заметил его настороженность, улыбнулся и развел руками, показывая, что всё нормально.
Когда Юра опустился на корточки рядом со смотрящим, тот начал:
- В хате не хочу говорить, ушей там много, услышит ещё кто лишнее, а меня потом опер дернет к себя. Хотя в хате все на виду, ничего не скрыть, опера о многом в курсе... С тобой они о чём говорили?
На последней фразе голос Сабухи приобрел жесткость, стоявшие по бокам сокамерники подобрались. Юра немного испугался, но ответил твёрдо, скрывать было нечего:
- Да со мной вроде и не разговаривал никто такой. Только менты, что меня взяли да следак.
- И никто ничего не предлагал? – ослабил тон Сабухи, внимательно смотря Юре в лицо прищуренными глазами. – Не обещал, что помогут домой пойти.
- Полы тут мыть предлагали, - честно ответил Юра. – Двое в синей форме. Еду готовить, еще чего-то делать. В обслуге, короче. Сказали, там зарплата целых две тыщи в месяц и после суда можно на СИЗО остаться до конца срока. На последнее упирали особенно, почему-то.
- Актив предлагали подписать, - презрительно скривился Сабухи. – В козлы заделаться. Ну а ты чего?
- А я сказал, что меня, наверное, дадут условный и домой отпустят…
Присутствующие разразились хохотом, у Сабухи даже выступили слёзы от смеха. Наконец, смотрящий отсмеялся и хлопнул Юру по плечу.
- Уморил, пацан! Я, говорит, домой пойду! Ладно, ладно, чего ты насупился. Пирожками домашними слишком пахнешь, чтобы брови так хмурить на меня. Проверяли мы тебя, Юрка, не согласился ли ты с операми местными сотрудничать. Но ты не сука, верю. Зачем тебе это, ты же домой скоро пойдешь!
И Сабухи опять громко засмеялся.
- Сабухи, - осмелился задать Юра мучивший его с завтрака вопрос. – Мне за завтраком Муртаз в Ашан предлагал сходить…
Теперь уже загоготали все присутствующие. Прижавшись спиной к старой стене из красного кирпича, Сабухи хохотал так громко, что в их прогулочный дворик заглянул охранник.
- Что такое, граждане? – властно поинтересовался он. – У вас всё в порядке?
- Всё в порядке, старшой, - задыхаясь от смеха, ответил смотрящий. – Вон у нас молодой на волю собрался, только сначала в Ашан сбегать решил, мужикам за куревом!
Охранник хмукнул себе под нос и заперев дверь, вернулся к несению караула.

- Дурак ты, - хмуро буркнул Алик, ходивший от стены к стене. – Ты в тюрьме, очнись, кто тебя в магазин отпустит? Это проверка была, которая и показала, кто ты есть. А ты дурак!

Шло время, Юре уже казалось, что Фемида про него забыла. За месяц его никуда не вызывали, даже к следователю. За это время Юра узнал многое из скрытой доселе от него криминальной субкультуры.
Самым первым он усвоил, что в неприятности в тюрьме угодить проще простого. Хватало одного неправильного слова, чтобы изменить свою судьбу не в лучшую сторону. Но тюремные правила должны соблюдать все. Здесь говорили А.У.Е. – арестантский уклад един.
У Сабухи была присказка: «Кто не вывозит – с того получают». Так и было, а получали здесь деньгами, а когда их не было – здоровьем. А вывезти на себе ворох тюремных понятий дано было не каждому.
Постепенно Юра приходил в себя, принимая обрушавшееся на него несчастье. Но в душе его жила надежда на то, что срок будет условным. Будучи запертым в тюремной камере, Юра не считал себя преступником, нет, просто судья, определившая его в острог, ошиблась. Он же всю жизнь жил правильно, не нарушая закон. Наверняка, при вынесении приговора судья будет более внимательно изучать его дело. Таким на первый раз обычно дают предупреждение – условный срок. Не ломать же жизнь человеку из-за единственной ошибки? И адвокат всячески подбадривал его, настраивая на счастливый исход.
- Проверка! – утро привычно началось с крика сотрудника СИЗО. – Все на выход, строимся!
Арестанты вышли в коридор, а в опустевшую камеру зашли двое надзирателей. Судя по звукам, они проводили легкий обыск.
Началась проверка, надзиратель быстро зачитывал фамилии из списка.
- Пузин! – дошла очередь до него.
- Здесь, куда я денусь, - тихо сказал Юра, глядя в пол.
- Это ты верно подметил, Пузин, - беззлобно усмехнулся ему вертухай. – Еще лет пять никуда не денешься от нас. Тебе, кстати, к следователю после обеда.
Вели Юру долго. Кабинеты сотрудников СИЗО, где следователи допрашивали подозреваемых, находились в соседнем корпусе. Расстояние не было большим, хлопоты в основном доставляли двери.
Его конвоир, кряжистый мужик среднего возраста, подолгу возился с каждым замком, подбирая ключ. Юра напряженно думал о том, что ждет его в кабинете. Душу зарапала дурацкая надежда, что сейчас следователь скажет, что всё это ерунда и можно идти домой…
- Присаживайся, Пузин. – сказал Антон Викторович, открыв лежащую на столе черную папку, содержащей дело подозреваемого.
- Спасибо, успею еще насидеться, - ответил Юра, но на стул сел. Наметанный глаз следователя отметил неестественную позу и напряженный голос.
- Да расслабься ты, - капитан через стол подтолкнул к Юре пачку сигарет с коробком спичек. – Кури если, хочешь. Угощаю.
Подследственный не стал отказывать себе в такой малости и взял сигарету. Антон Викторович наблюдал за ним, делая вид, что изучает дело.
- Ты пойми, Пузин, - капитан откинулся в кресле и со смехом посмотрел на Юру. – Мы ведь тебя сажаем не потому, что ты преступление совершил. У нас ребята есть, что тоже балуются всяким...
Пока следователь куражился, Юра сидел с крепко стиснутым ртом. Посмотрев на ухмыляющегося капитана, произнес вибрирующим от злости голосом:
- Почему все так уверены, что мне реальный срок дадут, объясните! Я ведь ни разу не привлекался ни к чему, работаю, характеристики у меня положительные... Да и преступление-то, купил три грамма гашиша! Кому я плохо сделал, не понимаю! За что вы хотите меня посадить!?

- Обществу ты нашему сделал плохо, Пузин, - хрюкнул от смеха Антон Викторович. - Совершив свое преступное деяние, предусмотренное частью второй двести двадцать восьмой статьи. А посадим мы тебя, Пузин, за то, что попался, негодяй такой! Надо же кому-то посидеть, для статистики-то?
- Я же признал свою вину и во всем сознался… - едва слышно произнес Юра.
- И сделал нам всю работу, - широко улыбнулся Антон Викторович. – Не надо ничего доказывать, ты у нас добровольно всё признал. Как показывает моя практика, суд сочтет это смягчающим обстоятельством, и ты получишь наказание по нижней планке. Был не судим, да станешь! Условку за наркоту редко дают. Лучше бы ты, Пузин, водку пил!
Но Антону Викторовичу не удалось поколебать Юриной веры в скорое освобождение. При сокамерниках он делал вид, что смирился со своей участью, но чувствовал, что не задержится в тюрьме надолго, а своему чутью он доверял. Все обязательно будет у него хорошо!
Юра твердо верил в то, что на финальном слушании его дела, судья войдет в положение и поступит справедливо. Он же хороший гражданин, всего лишь раз оступившийся. Зачем ломать его жизнь, давая реальный срок? Тут и условный выйдет очень хорошим уроком!
Вера в человечность была настолько сильна в Юре, что он не сомневался в решении суда. Сейчас его душу грызло совсем другое.
Вика, его невеста, совсем перестала выходить на связь. Поначалу от неё пришла пара писем, весьма ободривших сломленный дух Юры. Когда его перевели в общую камеру, он разжился конвертом и смог послать ответ, вкладывая в него всю свою любовь и нежность.
К тому же, связь тюрьмы и воли вовсе не ограничивалась переписками.
После отбоя арестантам полагалась спать, но таких были единицы. Только ночью и начиналась реальная жизнь тюрьмы.
Между камерами налаживалась «дорога».
Окошки их камер выходили во внутренний двор тюрьмы. Напротив их окошка, метров через двадцать, находилось окно другой камеры. Делали так.
Из бумаги скручивалась длинная трубка. Из пайков брали хлебный мякиш и лепили из него небольшой шарик. Находилась катушка обычных ниток и нить закрепляли на шарике-грузике. Потом один из заключенных брал получившуюся трубку, которую тут называли «ружьём». И не зря.
Из этого импровизированного духового ружья умельцы таки «достреливались» до нужного окошка, пускай и не с первого раза. Далее в ход шли простыни.
Их рвали на тонкие длинные полоски, которые по три скручивали между собой, получая достаточно прочную веревку. Привязывали кончик нити к концу импровизированного каната и осторожно тянули. По центру привязывали носок, он служил сумкой. Путем перекрикиваний или стуков, арестанты понимали, когда приходил черед их камеры тянуть веревку.
Конкретно от «хаты» Юры шли три «дороги» вверх и по одной слева и справа. За ними следили так называемые «дорожники» - усталые, вечно сонные арестанты, которые отвечали за доставку посылок и записок. Не дай Бог было что-то потерять или отправить не туда – сразу следовал «спрос».
По дороге подельники, находящиеся в разных концах тюрьмы, могли пообщаться друг с другом. Помимо «маляв», присылались «курсовые», повествующие о заехавших в тюрьму её новых обитателей и воровские «прогоны», являющиеся обращениями воров к законе к сидельцам. И, конечно, «груза».
Грузами служили, чаще всего, насущное – сигареты, чай. Но некоторые их них подписывались аббревиатурой СКСС, что означало «строгий контроль, совершенно секретно». Разворачивать их не полагалось, но чаще всего это были мобильные телефоны с сим-картами, реже – алкоголь и наркотики.
В каждом из корпусов была так называемая «котловая хата». Обычно там сидели весьма авторитетные люди, отвечающие за «общак». Собирая деньги со всех арестантов, они отправляли их своим людям на волю, где те покупали насущное. Собранные деньги возвращались узникам обратно в виде продуктов и табака. По тюремной «дороге» они распределялись поровну по всем камерам корпуса. Так же «котловая хата» не забывала и о связи, посылая в нуждающиеся камеры мобильный телефон. Отправляли ненадолго, не больше часа, но поговорить обычно хватало всем.
Наизусть Юра помнил только номер мамы, однако ему не составило труда найти номер Вики. Но почему-то после третьего его звонка её номер стал недоступен!
Тогда Юра начал письмо:

«Привет, Вика! Как ты, как твои родители? Передавай им привет обязательно. Я в порядке, привыкаю к новым для себя условиям.
Заметил про себя интересный факт – за те месяцы, как я попал сюда, у меня начала ехать крыша. Совсем чуть-чуть. Сейчас всё вернулось обратно, хотя, конечно, нельзя сказать, что я не изменился. Нет, сейчас я гораздо острее чувствую свою нужность тебе. Буквально готов рычать от злости, что не могу сейчас быть рядом с вами.
Но что я могу сейчас поделать? Только пообещать нормальную и светлую жизнь в будущем… Конечно, без всяких наркотиков.
Так что прошу тебя набраться терпения и подождать.
Понимаю, что тебе сейчас очень одиноко, но не переживай, я с тобой, хотя и не рядом. Поверь, всё у нас с тобой будет, Викуль, надо только набраться терпения и подождать. Впереди целая куча свободного времени, которые мы проведем только вдвоем. Главное, наберись терпения, всё у нас будет хорошо!
Вообще, сейчас моя жизнь похожа на игру в стиле «RPG». Все в таком же стиле – исследуй новые территории (хотя с передвижением здесь, сама понимаешь, туго), знакомься с новыми людьми, найди полезные предметы, получи какое-нибудь задание.
Что еще написать? Особо нового у меня ничего не происходит, через месяц состоится одно из самых важных событий новой жизни – суд! Думаю, что меня должны отпустить, все козыри на руках имеются! И что раньше не судимый, и работаю, и характеристики положительные. Адвокат у меня за деньги, должен вытащить! (Это от государственных защитников прока нет, они там все между собой повязаны).
Обязательно ответь, очень тебя не хватает! Люблю тебя!
Твой Юра.»

Однако и на это письмо он не получил ответа.
Чем ближе был день суда, тем больше крепла надежда Юры. В голове крутились картины освобождения. Первым делом Юра бросится к Вике и крепко прижмет к себе. И обязательно скажет, как сильно любит ее, как сильно по ней скучал!
Юра часто думал о своей девушке последнее время. В каждой сцене с освобождением, встающей в его воображении, непременно присутствовала она. «Скоро», - твердил он себе, - «Скоро, любимая, скоро. Меня освободят и мы с тобой возьмемся за руки , чтобы больше никогда не разлучать их».
Наконец настал судный день. Юра долго не мог уснуть вечером, волнуясь, пообещав себе никогда больше не притрагиваться к наркотикам! Полученный урок был усвоен накрепко и никогда в жизни он не вернется в это утлое место. Игры с огнём до добра не доводят.

Проснулся рано, тщательно брился, вымыл волосы. Одежду подготовил чистую, стараясь выглядеть опрятно перед судьёй. Кто-то из арестантов сунул ему шнурки, чтобы обувь не портила аккуратный вид. Шнурки в СИЗО формально находились под запретом, но многие надзиратели не обращали внимания на такую мелочь.
Когда за Юрой пришли, сокамерники пожелали ему удачи.
Дверь закрылась и на какое-то время в камере установилась тишина.
- Ну а чего, мужики, - привстал на локтях отдыхащий цыган . – Думаете и правда стрельнет, отпустят молодого?
- Дай бог, - отозвались сразу несколько голосов. – Дай бог.
- Э, дураки, - с усмешкой покривился Вася золотой коронкой, ложась обратно. – Трешку принесет, зуб даю.
Дорога до суда заняла час, показавшийся Юре вечностью. К концу пути он вертелся, как уж на сковородке.
Конвоиры завели Юру в небольшое помещение, где и оставили. Здесь подсудимые, предоставленные себе, ожидали назначенного времени. Поодиночке их старались не оставлять, так было и в этот раз.
Помимо Юры, в помещении было двое заметно нервничающих мужчин. Они сидели на деревянных нарах, которые были установлены вдоль стен.
Все сели молча, готовясь к тому, что скоро их будут судить. Курили одну за другой сигареты. Это было запрещено, но тюремщики закрывали на это глаза.
- Пузин, на выход!
Ему пожелали удачи, на что Юра рассеяно кивнул. Мир вокруг расплывался, казался ненастоящим и чужим. В зал суда он входил словно в тумане.
Конвойный завел его в клетку и встал у двери, не запирая замок. Юра счел это хорошим знаком.
Со скамеек махали люди, его близкие. Родители, бабушка, друзья.
Но Вики, которую он так желал увидеть, в зале не было.
В помещение вошла судья и, цокая каблуками по паркету, прошла к трибуне. Все поднялись на ноги, установилась тишина. Начался процесс.
Прокурором была рыхлая, некрасивая женщина неопределенного возраста. Полистав дело Юры, она скучным голосом запросила для подсудимого минимальную планку наказания - три года. Было видно, что процесс для нее формальность и дальнейшая судьба Юры ей не интересна.
Речь адвоката заняла гораздо больше времени и была более убедительна. Судья благосклонно кивала, изучая характеристики Юры с работы, от соседей. Защитник закончил свою речь и секретарь объявила:
- Слово предоставляется обвиняемому!
Юра подошёл ближе к решетке, во рту пересохло. Свою речь он подготовил давным-давно, но сейчас все слова вылетели из головы.
- Обвиняемый? – второй раз обратилась секретарь, видя заминку.
Юра глубоко вздохнул и начал говорить, смотря только на судью:
- Ваша честь, я понимаю, что сделал ужасную ошибку, совершил преступление и глубоко раскаиваюсь в содеянном. Всю свою жизнь я жил честно, не нарушая закон. У меня есть работа, девушка, которую я люблю. Осенью мы хотели пожениться!
На миг голос Юры дрогнул, но он овладел собой и продолжил.
- Людям свойственно ошибаться, особенно когда они молодые. Время, проведенное мной в тюрьме, послужило хорошим уроком и я клянусь вам, что никогда больше не притронусь к наркотикам.
Нервы были на пределе, и Юра испугался, что может впасть в истерику. Он неуклюже закончил свою речь и сел. Голова немного кружилась, и Юра глубоко вздохнул, унимая волнение.
- Суд удаляется на совещание! – все встали, и судья вышла из зала. Не успел Юра плюхнуться обратно на жесткое сиденье, когда та вернулась обратно, сжимая в руках какой-то листок.
Юра понял, что это его приговор. Судья даже не стала делать вид, что думает о его судьбе, все было решено заранее. В полнейшей тишине она начала оглашать вынесенный вердикт.
- Именем Российской Федерации, - звонко зачитывала она в полнейшей тишине. – Рассмотрев все обстоятельства дела…
Юра поймал взгляд матери. Она с тоской смотрела на сына, по лицу стекали слёзы. За те три месяца, что он был в тюрьме, она резко постарела. В волосах прибавилось седины, спина сгорбилась. Вместо моложавой женщины Юра видел перед собой старуху.
- Принимая во внимание смягчающие обстоятельства вины подсудимого, - чеканя каждое слово, продолжала судья. – Его положительные характеристики с работы, от участкового…
Юра напряженно вслушивался, ожидая приговора.
- Приговорить Пузина Юрия Николаевича к трем годам лишения свободы, с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима.
Юра застыл, не веря в реальность происходящего. Самое плохое всё-таки случилось.
К нему не подпустили плачущих родителей и хмурых друзей. Разговаривать запрещалось, но было не до следования судебному протоколу.
- А что с Викой, почему она не пришла? – крикнул он, пока конвойный надевал на него наручники, за что сразу заработал тычок в спину.
- Запрещено разговаривать! – тявкнул тюремщик, выталкивая его из клетки. – Шагай давай!
Пока Юру выводили из зала, ему никто не ответил. Родители плакали с тех пор, как услышали слова приговора, не выдержал даже отец. Друзья не смотрели ему в лицо, словно не слыша вопроса.
- Не понял до сих пор, почему твоя баба не пришла? - усмехнулся конвойный, ведя его обратно в камеру. – Ну, ты даёшь.
Пазл наконец сошелся, внутри было пусто и блекло. Вера в лучшее рухнула карточным домиком под холодным ветром реальности. Взамен приходило понимание циничного и жестокого мира вокруг. Мира, где нет места человечности, пониманию и любви. Было неуютно и страшно, жить тут не хотелось.
В камере было пусто. Конвоир запер за ним дверь, буркнув:
- Сейчас суды закончатся, и повезем вас всех обратно.
Юра подошел к двери и приложил к ней ухо. Когда звук шагов тюремщика полностью затих, быстро наклонился и выдернул подаренные ему в камере шнурки. Связав их между собой, Юра сделал петлю на одном конце, привязав другой к дверной ручке. Подергал, проверяя, но всё держалось крепко.
Сев на пол, Юра натянул петлю на шею. Закрыл глаза, вызвал в памяти лицо Вики. Несколько секунд он любовался им, после чего обмяк, чувствуя боль от впившейся в кожу удавки. Воздуха стало не хватать, но он не шелохнулся, не желая себя спасать. По ногам потекло теплое, сознание затопила тьма, но тут же расступилась.
Тюрьма вокруг исчезла. Юра стоял на холме, под голубым весенним небом. Впереди расстилалось заросшее одуванчиками поле из сна, в лицо дул теплый вольный ветер. Он спустился с холма и пошел вперед, к недосягаемому горизонту.

декабрь 2020