Аморальный фамилизм

Отрывок из книги Эдварда Бэнфилда «Моральные основы отсталого сообщества». Автор анализирует этос, экономические и политические практики небольшого города на юге Италии. Среди великого числа проблем, которые известны и описаны — классового расслоения, плохой медицины, коррупции автор выделил феномен аморального фамилизма. В 17 тезисах раскрывается суть этого явления и многие из них легко переложимы на реалии российской (и возможно даже СНГшной) провинции.

Для тех кто увидит в отдельных пунктах характеристики фамилизма положительные черты (недоверие к политикам, работодателям) стоит остеречься. Негативные социальные явления это совокупность отдельных элементов, каждый в отдельности не обязательно плох, однако все вместе они могут давать ужасающие результаты.

Так, к примеру, недоверие к политикам, церкви и тд, само по себе не обязательно является критерием анархичности и при отсутствии самоорганизации в сообществе способно привести не принципа анархизма, а лишь к самому негативному индивидуализму, стагнации и упадку.

Понять особенности поведения жителей Монтеграно, в связи с которыми встают перечисленные нами вопросы, и научиться прогнозировать развитие событий, поможет одна очень простая гипотеза. Жители Монтеграно поступают так, как если бы следовали правилу:

Добивайся максимальной краткосрочной материальной выгоды для своей нуклеарной семьи; исходи из того, что все остальные поступают так же.

Того, кто ведет себя в соответствии с этим правилом, мы будем называть «аморальным фамилистом». Термин неуклюж и отчасти неточен (следующий этому правилу аморален только в отношении посторонних – в отношении членов своей семьи он применяет понятия добра и зла; человека, не имеющего семьи, разумеется, правильнее именовать «аморальным индивидуалистом»), но лучшего не существует.

В этой главе представлены некоторые логические последствия сформулированного выше правила. Они, как будет показано, описывают фактическое поведение обитателей Монтеграно. Если теория согласуется с фактами, это еще не «доказывает», что она верна. Тем не менее это означает, что она во многом способна объяснять (то есть делать понятным и предсказуемым) человеческое поведение, не вступая в противоречие ни с одним из установленных фактов.

1. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, никто не станет действовать в интересах группы или сообщества, если не видит в этом пользы лично для себя.

Другими словами, только надежда на скорую материальную выгоду может заставить члена такого общества заинтересоваться общественными делами.

С этим принципом прекрасно согласуется полное отсутствие местных гражданских объединений, организованной благотворительности и лидеров, берущих на себя инициативу в служении общественному благу35.
Учитель, принадлежащий к одной из самых видных семей города, объясняет:

Я всегда сторонился вопросов общественных и тем более политических. По-моему, политические партии не отличаются одна от другой, а те, кто вступает в партию – не важно, Коммунистическую, Христианско-демократическую или какую-то еще, – думают только о собственном достатке и благополучии. Да и кроме того, вступив в одну из партий, ты обязательно испортишь отношения с людьми, которые состоят в другой.

Джованни Гола, коммерсант, выходец из высшего класса, никогда не состоял ни в одной политической партии. «Мне это не с руки, – говорит он. – Только клиентов терять».

Ни на какую выборную должность Гола претендовать не собирается и объясняет это так:

Мне своих забот хватает. Я слишком много сил трачу на свое дело, чтобы начать тратить их еще и на политику. А как займешь должность, пойдут бесконечные просьбы тому-то помочь, о том-то позаботиться. Придется все свое время расходовать на чужие дела, а свои забросить. Да и не хочется мне больше надрываться на работе. Я ведь уже не молод. [Ему под пятьдесят.]

Те, кто борется за тот или иной пост, делают это, по его словам, ради собственной выгоды.

Сделавшись начальниками, они заботятся только о самих себе. Кто-то избирается ради того, чтобы иметь право говорить про себя: «Я – мэр!» Но должность эта не то чтобы очень почетная. Что там мэр – здешний народ даже президента республики не уважает. А в Ф. мэр хочет остаться мэром, чтобы и дальше помыкать людьми.

2. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, только должностные лица занимаются общественными делами, потому что только они получают за это деньги.

Интерес к общественной проблеме со стороны частного лица считается ненормальным или даже неподобающим.

Кавалер Росси, один из крупнейших землевладельцев Монтеграно и мэр соседней коммуны Капа, считает, что на местном уровне необходимы многочисленные преобразования. По его словам, если он явится в префектуру в Потенце в качестве мэра Капы, его выслушают. Если же он будет действовать как частное лицо и житель Монтеграно, никто с ним там разговаривать не станет. Спросят: «А ты кто такой?» Как частное лицо он еще может помочь работнику получить пенсию, но что касается школ, больниц и прочих подобных учреждений, они полностью зависят от властей. Частное лицо ничего тут поделать не может.
То, что представители власти не желают прислушиваться к частным лицам – лишь часть проблемы. В значительной мере она заключается и в том, что частные лица не хотят брать на себя ответственность за решение общественно важных вопросов. Росси поясняет:

В Монтеграно нет лидеров. Настроения людей слишком непостоянны: взбудораженные, они принимают какое-то решение, а назавтра успокоятся и передумают. Более или менее то же самое и в Капе. Разговоров много, а настоящей личной заинтересованности нет. И всегда все кончается одинаково: это должен сделать мэр. Люди надеются, что мэр сделает для них все на свете и все на свете раздобудет.

Фармузо, директор школьного округа, а в прошлом мэр-коммунист городка в соседней провинции – человек искренний, энергичный и умный. Он перечислил, что нужно сделать для улучшения ситуации в Монтеграно, но на вопрос, может ли он использовать свое влияние, чтобы что-то из названного им было реализовано, ответил отрицательно. «Я занимаюсь только школами, – сказал он. – Даже захотев на что-то повлиять, к кому мне обращаться? В Вернанде, например, на шесть учителей две классные комнаты, а на то, чтобы пристроить новые, нет денег. Я говорил и с мэром, и с чиновниками, но даже в школьных делах ничего не добился».

Ощущением, что неофициальные действия являются вторжением в сферу ответственности государства, в какой-то степени обусловлены и чиновничья спесь мэра Винченцо Спомо, и равнодушие жителей коммуны к поискам хотя бы временного выхода из ситуации со школой и больницей. В соседней с Монтеграно коммуне Бассо благодаря мелиорации земель выросло производство овощей и появилась возможность построить консервный завод. Но крупные землевладельцы Бассо не объединятся для строительства этого завода, даже несмотря на то что это может оказаться выгодным вложением денег. Построить завод – право и обязанность государства.

3. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, ослаблен контроль за представителями власти, поскольку контролировать их могут только другие представители власти.

Когда директора школьного округа Фармузо спросили, как бы он поступил, узнав, что некое должностное лицо берет взятки, тот ответил, что если бы взяточник был из его ведомства, он бы немедленно вывел его на чистую воду. Но если бы взяточник не имел отношения к школам, директор бы промолчал, поскольку в таком случае это не его дело.

Молодой учитель, отвечая на тот же вопрос, сказал, что да же имея доказательства взятки, он бы вмешиваться не стал.

«Иначе недолго и в мученика превратиться, – объяснил он. – Что бы уличить взяточника, нужна смелость. Ведь бесчестных людей настолько больше, чем честных, что они запросто все вместе набросятся на тебя… и так извратят факты, что ты же и окажешься виноватым. Вспомните про Христа и фарисеев».

Видный коммерсант не станет выводить взяточника на чистую воду, потому что, как он выразился, «рано или поздно ко мне придут и объяснят, что лучше бы мне было этого не делать».

4. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, крайне затруднено создание и поддержание деятельности объединений (как и любые согласованные действия).

Побуждения, заставляющие людей участвовать в деятельности объединений, в значительной степени неэгоистичны (например, солидарность с целями объединения) и часто нематериальны (например, увлечение деятельностью объединения как «игрой»). Кроме того, для успеха объединения необходимо, чтобы его участники в известной мере доверяли друг другу и в известной же мере были объединению верны. От участников объединения, отличающегося высоким моральным духом, естественным образом ожидается готовность пойти ради него на небольшие, а возможно, и на крупные жертвы.

Оба из имеющихся в Монтеграно формальных объединений – Церковь и государство – были привнесены туда извне; если бы этого не произошло, их бы там не существовало. Неспособность создавать и поддерживать деятельность объединения, безусловно, играет важнейшую роль в сдерживании экономического развитии в регионе.

Несмотря на моральную и иную поддержку, которую она получает извне, Церковь в Монтеграно поражена всеобщей здесь неспособностью осуществлять совместную деятельность. В коммуне два прихода, в каждом – свой священник. Между священниками идет такое ожесточенное соперничество, что оба чинят препятствия любым затеям другого, хоть сколько-нибудь выходящим за рамки повседневной рутины; о возможности их сотрудничества даже речи не идет. (Однажды они чуть не подрались на площади; в другой раз, когда возле церкви одного прихода сделала остановку праздничная процессия другого, священник не позволил внести статую «чужого» святого в свою церковь.) Когда некие молодые люди попытались создать в Монтеграно отделение «Католического действия», светской организации, выступающей за утверждение принципов католического учения в светской жизни, они столкнулись с таким мощным саботажем со стороны враждующих священников, не желавших терпеть никакой активности, способной принести выигрышные баллы сопернику, что вскоре были вынуждены отказаться от своего замысла.

Из жителей Монтеграно вряд ли получаются хорошие солдаты. Аморальные фамилисты, какими бы отважными они ни были, битв не выигрывают. Солдатом в сражении движет верность объединению, в частности первичной группе товарищей по оружию, а не голая корысть.

Отсутствие привязанности даже к родным препятствует эмиграции и, опосредованно, экономическому развитию. На протяжении полувека вплоть до 1922 года из Монтеграно шла массовая эмиграция в Соединенные Штаты, а позже в Аргентину. В целом, однако, связи между уехавшими и теми, кто остался дома, были недостаточно сильны для того, чтобы образовались «цепочки» эмигрантов. Сотни человек в Монтеграно живут в надежде, что брат или дядя пришлет им из Америки «вызов», но такие вызовы приходят в коммуну редко. Люди теряются в недоумении, когда американские родственники не отвечают на их письма. А не отвечают они, скорее всего, потому, что в письмах из Монтеграно всегда содержатся разного рода просьбы, которые давно успели им надоесть.

Почти полное отсутствие эмиграции, равно как и почтовых посылок от уехавших земляков, заметно мешает развитию местной экономики. Тем временем тесные связи с эмигрантами, которые добились успеха в Новом Свете, приносят огромную пользу некоторым итальянским коммунам, чей этос отличен от монтегранского.

5. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, чиновники не солидаризируются с целями представляемой ими организации и поэтому не усердствуют больше, чем нужно для того, чтобы сохранить место или (если в принципе существует такая возможность) получить повышение.

Подобным же образом, у специалистов и вообще образованных людей нет ощущения долга и призвания. Фактически официальная должность и приобретенная специальность рассматриваются их обладателями как оружие, которое следует применять в личных интересах.

Бюрократы южной Италии славятся своим равнодушием. «Ревностного чиновника встретить труднее, чем белую муху», – замечает мужчина, до пенсии 49 лет прослуживший на государственных должностях.

«От президента республики и до последнего итальянца, – говорит землевладелец, – ни у кого нет и намека на чувство долга, особенно долга заниматься производительным трудом».

Школьным учителям в Монтеграно абсолютно не знакомо чувство призвания. Они сплошь и рядом опаздывают на занятия, а то и вовсе на них не приходят. Учитель в лучшем случае честно отрабатывает четыре часа в день и больше никак не участвует в жизни учеников. Инженер, приехавший с севера Италии, был до глубины души поражен увиденным в Монтеграно. «На севере во время летних каникул, – говорил он, – учитель проводит для желающих дополнительные занятия. Берет детей на дальние прогулки и рассказывает им о природе. Или они вместе устраивают пикник и поют песни. Учитель остается со школьником и в стенах школы, и вне их». В Монтеграно инженер увидел, что учителя все лето околачиваются без дела на главной площади, а встречая учеников, с ними не заговаривают.

«Прилежание и образование, – говорит молодой учитель, родившийся в семье ремесленника, – помогли некоторым добиться успеха, потому что дали им преимущество над необразованными. Имея знания, проще использовать чужое невежество. Образованные и обманывать могут хитрее».

С другими специалистами ситуация более или менее та же. Аптекарь, левый социалист, ставший благодаря государственной монополии одним из богатейших людей в коммуне, не считает себя обязанным заказывать антибиотики и другие новые лекарства, которые прописывает больным врач, или отпускать самым нуждающимся лекарства в долг. И даже врач, человек во многих отношениях выдающийся, не чувствует необходимости обзавестись базовым комплектом инструментов и приспособлений, необходимых в современной медицинской практике.

6. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, закон соблюдается только под угрозой наказания.

Поэтому частные лица заключают соглашения, для обеспечения исполнения которых может понадобиться обращение в суд, только если полагают, что закон будет соблюден, а стоимость гарантий его соблюдения не окажется настолько высокой, чтобы обессмыслить все предприятие.
Это, совершенно очевидно, еще одно препятствие для создания объединений, а также для экономического и любого другого развития.

Само собой разумеющимся считается, что от налогов уклоняются все, у кого есть такая возможность. Законы о минимальном размере оплаты труда, как и те, что обязывают работодателя делать взносы в фонд социального страхования за домашнюю прислугу, нарушаются повсеместно.

Практически любой работодатель, если он уверен в своей безнаказанности, недоплачивает работникам. Если работодатель из местных, работник может обратиться за справедливостью к начальнику карабинеров, чье неформальное влияние в коммуне очень велико. Если же нет, работник обычно остается обманутым. Так, подрядчики из Матеры, которые строили новое здание мэрии в Монтеграно, платили рабочим меньше установленного законом минимума, а некоторым вообще не заплатили за последний месяц работы. Поскольку работодатели были неместными, начальник карабинеров ничего с ними поделать не смог. В принципе, рабочие имеют возможность пожаловаться в комиссию по труду в Потенце. На деле же им приходится смириться с обманом.

Часто бывает, что рабочий не идет к начальнику карабинеров, потому что боится себе навредить: он не может позволить себе портить отношения с работодателем и лучше не получит всех причитающихся ему денег, чем останется совсем без работы. Поэтому сложилась практика, что работодатель платит как и когда ему удобно. Не редкость, что крестьянин с шапкой в руке месяц за месяцем является к господину и вежливо просит наконец заплатить заработанные им доллар или два.

Взаимным недоверием между землевладельцами и арендаторами отчасти обусловлено то, что значительная часть земли в Монтеграно поделена на крошечные участки, которые обрабатываются их владельцами. Вместо того чтобы арендовать большие угодья – это выгоднее, но связано с необходимостью договариваться с их владельцем, – крестьянин предпочитает в одиночку заниматься своим нерентабельным хозяйством.

Мы спросили у двадцати одного крестьянина, что́ бы они выбрали: иметь собственные восемь акров или стать из дольщиком на чужих сорока. Только один ответил, что предпочел бы возделывать чужую землю: «Пусть надо мной будет начальник и работать придется больше, но зато я заработаю, сколько по-другому не заработаешь». Остальные решили, что тяжкая необходимость общения с землевладельцем сводит на нет всю выгоду работы в большом хозяйстве. Объяснения, которые они дали своему выбору, показывают, насколько страх, подозрительность и ненависть осложняют любое сотрудничество:

Я бы лучше взял восемь акров земли, а не арендовал сорок, потому что, когда ты владелец, никто тебе не указывает, что и как делать, и вдобавок не приходится вечно думать о том, что завтра причитающаяся тебе половина может вдруг стать не твоей, и из-за этого все время быть настороже.

Я бы предпочел иметь свои восемь или меньше акров, вместо того чтобы обрабатывать чью-то еще землю. Работать на чужой земле я уже несколько раз нанимался – ничего хорошего в этом нет, потому что хозяева все время думают, что ты их обворовываешь.

Иметь немного собственной земли лучше, чем арендовать сорок акров, потому что, как я уже говорил, я не выношу богатых, которые весь год где-то прохлаждаются, а появляются только, когда пора делить урожай, который я вырастил ценой таких трудов и лишений.

7. Если аморальный фамилист, занимающий государственную должность, имеет возможность безнаказанно брать взятки, он их берет. Однако независимо от того, берет он взятки или нет, общество аморальных фамилистов все равно считает его взяточником.

Определить истинный масштаб взяточничества в Монтеграно невозможно. Однако, судя по множеству свидетельств, оно здесь считается обычным делом. Крестьяне уверены, что чиновник, набирающий людей для общественных работ, первыми берет тех, кто приходит к нему с подарками. И что мэр Спомо сколотил состояние бесконкурсными продажами общественного леса. По мнению людей осведомленных, коррупция в администрации коммуны крайне маловероятна – за ней слишком пристально наблюдают из Потенцы. При этом многие представители высшего класса считают, что в целом взяточничество и протекционизм на юге Италии широко распространены. Как говорит один школьный учитель,
сейчас чего-то добиться можно только с помощью взяток и знакомств. Без этой заразы не обходятся ни одни экзамены. В первые выбиваются те, у кого сильнее покровители. По-моему, это отвратительно. Я на что угодно готов, лишь бы больше со всем этим не сталкиваться.

Крупный по местным меркам коммерсант строит в Монтеграно кинотеатр. Чтобы кинотеатр заработал, необходимо получить разрешение от уполномоченного ведомства. Запрос о выдаче разрешения, поданный несколько месяцев назад, до сих пор лежит без движения. «Если я возьму конверт, положу внутрь 160 долларов и суну его в нужный карман, разрешение выдадут мигом, – рассказывает он интервьюеру. – Все дела здесь решаются с помощью маленького желтого конверта. Большое у тебя дело или маленькое – для любого нужна взятка».

«Почему же вы ее не дадите?» – «Потому что у меня нет лишних 160 долларов».

8. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, слабый всегда на стороне режима, который твердой рукой поддерживает порядок.

До тех пор пока фашистский режим не втянул страну в войну, он нравился многим крестьянам – во всяком случае, они сейчас так говорят, – поскольку защищал их, укрепляя правопорядок. Ниже приведены ответы крестьян на вопрос «Чего, как они сами утверждали, хотели фашисты?»:

Фашисты говорили, что хотят всем распоряжаться. При них запрещалось говорить какие-то вещи, зато Муссолини был хорошим администратором. Фашисты были очень плохими, но при их власти дети могли пойти куда угодно и за них можно было не волноваться. А теперь, чтобы не ограбили, надо одной рукой за карман держаться, а другой – за шапку.

Фашисты хотели лучшей жизни для крестьян. Они ввели восьмичасовой рабочий день и нормированную оплату. В газетах печатали, какой она должна быть. Если хозяин заставлял тебя работать десять часов в день, ты шел в комиссию по труду, и она велела ему заплатить тебе по справедливости. Теперь каждый за себя и все хотят, чтобы крестьянин больше работал и меньше за это получал.

Я не знаю, чего они хотели, но законы они ввели строгие. При них был порядок, каждый знал свои права и свои обязанности. У людей было право получать плату за свою работу, а у тех, кто их нанимал, была обязанность платить за сделанное. Еще они о детях заботились. Выдавали пособия многодетным семьям, помогали, когда рождался новый ребенок. Сейчас вроде бы тоже помогать должны, но никто за этим не следит.

Я не помню, чего хотели фашисты. Помню только, что тогда жилось лучше, чем теперь. В те времена работник всего имел в достатке и горя не знал. И власти ему много и по-разному помогали. А сейчас им до него нет дела. При фашизме никогда не бывало такого, что в наши дни творится сплошь и рядом. Сейчас рабочему приходится дожидаться, пока ему заплатят… пока хозяин соблаговолит заплатить. Иной раз по несколько месяцев ждешь. При фашизме такое было невозможно.

Землевладелец отвечает в том же духе:

При фашистах родителей обязывали посылать детей в школу. Они не могли отговорится тем, что у них нет одежды или книг, потому что правительство на самом деле обеспечивало школьников из бедных семей всем необходимым. У школы каждое утро в полдевятого стоял специальный человек. Он выдавал детям хлеб и сыр или джем, и они завтракали уже в школе. Уроки начинались в девять. Теперь, если для школьников нашей коммуны выделяется десять комплектов школьной формы, до нас хорошо если рукав от одной куртки дойдет – остальное где-то по дороге растворяется. Законы-то остались прежние, но их больше никто не исполняет.

Коммерсант утверждает, что при фашистском государственном регулировании условия для покупателей были лучше, чем при нынешнем свободном рынке:

Ткани четко делились по сортам, на кромке каждого отреза стояла фиксированная цена. Все строго регулировалось. И ты всегда знал, что получишь за свои деньги. А сейчас, если не очень хорошо разбираешься в мануфактуре, продавец может задорого всучить тебе бросовый товар. Раньше было лучше и покупателям, и продавцам. Покупатель знал, что берет, а продавец всегда мог рассчитывать на свои честные двадцать-тридцать процентов. А в наше время некоторые и по сто процентов имеют.

Учитель так вспоминает период правления фашистов:

При фашистах среди учеников были сильны дух соревновательности и дисциплина. Теперь не то: дети растут грубиянами, а учитель вынужден в стенах школы все время иметь при себе палку, потому что ученики постоянно друг с другом дерутся.

9. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, никто не верит людям или организациям, которые объясняют свои действия заботой об общем, а не о собственном благе.

Один молодой человек сказал нам:

Если бы я решил сделать что-нибудь для Монтеграно, я бы выдвинул свою кандидатуру на выборы мэра, и все стали бы задаваться вопросом: «Интересно, зачем ему понадобилось становиться мэром?» Каждый раз, когда кто-то хочет что-то сделать, у людей возникает один вопрос: зачем ему это?

В Монтеграно сильны антиклерикальные настроения, причем священникам обычно ставятся в вину алчность и лицемерие. В действительности, священники заботятся о своей выгоде не больше других специалистов и живут не богаче их. Но поскольку Церковь проповедует бескорыстие, для таких нападок ее служители уязвимее прочих.

К социалистам и коммунистам, как и к священникам, часто относятся как к лицемерными жуликами. «Бывают социалисты только на словах, а бывают – всем сердцем», – говорит крестьянская женщина.

Ожесточенные и, на посторонний взгляд, несправедливые обвинения в лицемерии, с такой щедростью раздаваемые крестьянами, можно, наверное, отчасти считать проявлением чувства вины. Как уже было сказано, крестьянин прекрасно знает, что милосердие – это добродетель. Оттого, что сам он его ни к кому проявляет, крестьянин испытывает вину, выливающуюся у него во враждебность по отношению к тем организациям – и в особенности к Церкви, – которые проповедуют добродетель милосердия и через которые он, возможно, хотел бы косвенно к этой добродетели приобщиться.

10. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, не существует связи между абстрактными политическими принципами (то есть идеологией) и реальным поведением в повседневной жизни.

Самые видные левые социалисты в Монтеграно – врач и аптекарь, одни из богатейших жителей коммуны. Врач обращался к властям с просьбами о постройке больницы, но сам не организовал пункта экстренной помощи и даже должным образом не оборудовал собственный кабинет. Аптекарь, монопольный обладатель государственной лицензии, оказывает минимально возможный набор услуг по чрезвычайно высоким ценам (синьоре Прато одна-единственная таблетка аспирина обошлась в пять центов!) и абсолютно не интересуется местными делами, даже явно требующими его участия.

Несоответствие между идеологией и реальными делами дискредитирует идеологию в глазах крестьян. Прато был в числе тех, кто собрались на пьяцце по призыву доктора Франко Джино, решившего создать в Монтеграно отделение Социалистической партии. Позднее Прато рассказывал:

Я несколько раз ходил на собрания, и мне очень нравилось, что там говорили. Но той весной дон Франко, чтобы вспахать междурядья на винограднике, нанял мула. И тогда я подумал: как же так? Что же это за социализм? Почему дон Франко, если он такой социалист, нанял мула, вместо того чтобы нанять тех десятерых рабочих, которых нанимал раньше? Теперь десять человек остались без работы. А они бы обошлись ему не дороже мула.

Врач, когда ему передали слова Прато, воскликнул:

Что за чушь! Вручную люди, которые знают свое дело, вспашут лучше, чем мул. Но за здешними работниками нужен постоянный присмотр, потому что они толком ничего не умеют, а торчать на винограднике, пока они не закончат, это ужасно неудобно. Когда пашут на муле, можно хотя бы быть уверенным, что междурядья будут ровные.

11. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, не бывает ни лидеров, ни последователей.

Никто не станет составлять план действий и убеждать других взяться за его исполнение (за исключением случаев, когда это позволяет извлечь личную выгоду), а того, кто предложит себя на роль лидера, люди не примут, так как не будут ему доверять.

По всей видимости, у крестьян Монтеграно никогда не было лидера из их собственной среды. При этом для появления такого лидера есть реальные предпосылки: можно было бы, например, ожидать, что общие претензии к нанимателям приведут к зарождению солидарности в бригадах работников, занятых ремонтом дорог.

Подозрительность крестьян по отношению к предполагаемым лидерам, очевидно, затрудняет просветительскую деятельность врача, акушерки и агронома. Так, когда крестьянку спросили, дает ли ей акушерка советы по вопросам контроля за рождаемостью, она ответила: «Разумеется, нет. Ведь ей же невыгодно, чтобы я меньше рожала».

Ближайшее подобие лидерства можно усмотреть в отношениях «патрон-клиент». Мелкими благодеяниями (одолжив зимой несколько бушелей зерна, подарив ненужную одежду или взяв ребенка из большой семьи в услужение к себе в дом) состоятельный житель коммуны может собрать себе клиентелу из людей, которые чем-то ему обязаны и его уважают. Такие клиенты могут считаться «последователями», но сам патрон при этом отличительными признаками «лидера» не обладает. Кроме того, никто из состоятельных жителей Монтеграно не стремится обзавестись внушительной клиентелой. Это, возможно, отчасти объясняется тем, что первые семьи коммуны не враждуют между собой, и поэтому преимущества, которые могла бы давать клиентела, не окупают забот, связанных с ее содержанием.

12. Аморальный фамилист использует свое избирательное право с целью в кратчайший срок обеспечить себе максимальную материальную выгоду.

Даже если у него имеются определенные представления о собственной долгосрочной выгоде, об интересах общества и своего класса, они не влияют на его выбор, когда речь так или иначе заходит о сиюминутной материальной выгоде его семьи.

Прато, например, – убежденный монархист: он родился и рос в семье монархистов и считает, что монархический строй подходит Италии лучше других, потому что страна слишком бедна и не может позволить себе частые выборы. Убеждения, однако, не влияют на то, как он голосует.

«Перед выборами, – объясняет Прато, – все партии присылают людей, которые говорят: «Голосуйте за нашу партию». Мы всегда отвечаем: «Хорошо», но когда идем голосовать, отдаем голоса за партию, которая, как нам кажется, больше для нас сделала».

Христианские демократы ежегодно обеспечивают Прато несколько дней на дорожных работах, поэтому он за них и голосует. Если они перестанут давать ему работу, а никакая другая партия при этом ничего полезного для него не пообещает, он снова станет монархистом. Пока мэр Спомо может чего-то добиться от министра сельского хозяйства, он остается на посту, несмотря на высокомерие и вороватость. Если советникам Вива и Лассо удается заполучить более масштабный проект общественных работ или сделать это быстрее мэра, он своей должности лишается.

13. Аморальный фамилист ценит выгоду, которую получает сообщество, настолько, насколько при этом выигрывает он сам и его семья.

Он голосует против мер, полезных для сообщества в целом, если они не идут на пользу ему лично, поскольку в этом случае ему кажется, что его положение, объективно оставшееся неизменным, стало хуже в сравнении с улучшившимся положением соседей. Поэтому бывает, что меры, определенно выгодные большинству, встречают сопротивление со стороны тех, кто считает, что их выгода при этом не учтена или учтена в недостаточной мере.

В 1954 году на выборах в Бассо Христианско-демократическая партия ставила себе в заслугу внушительные суммы, потраченные благодаря ей на общественные работы. Избиратели тем не менее ушли от нее к коммунистам.

Такому поведению может быть несколько причин (так, например, кандидатом от христианских демократов был торговец, который никому не отпускал в долг и вызывал у людей глубокую неприязнь), но, скорее всего, против христианских демократов сыграла их собственная агитация. Видя, какие громадные деньги были потрачены, избиратели спрашивали себя: кому же они все достались? Почему мне не дали того, что мне по справедливости причитается?

Любой аморальный фамилист в любой ситуации чувствует себя обделенным.

14. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, избиратели мало доверяют предвыборным обещаниям.

Они скорее отплатят своим голосом за уже полученные блага (разумеется, в ожидании новых), чем отдадут его за щедрые посулы.

Так, Прато, как сказано выше, придает большее значение тому, что уже сделано, а не тому, что ему обещают. «Все партии что-то обещают, – говорит он. – Христианские демократы, когда получили возможность, сделали много полезного. Зачем их менять на кого-то еще?» А автор письма, приведенного в первой главе, рассказав о воодушевлении, с каким после поражения Спомо приняли в коммуне нового мэра, выразительно добавляет: «Посмотрим, как пойдет дальше».

Принцип голосования за уже полученные, а не за обещанные блага очевидным образом выгоден партии, находящейся у власти. Но часто всю выгоду от него нейтрализует другой принцип, который формулируется следующим образом:

15. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, любая власть считается коррумпированной и пекущейся исключительно о собственных интересах.

Вскоре после выборов избиратели приходят к выводу, что новоизбранное начальство наживается за их счет и не намерено исполнять предвыборные обещания. Соответственно, в следующий раз избиратель, пекущийся исключительно о собственных интересах, своим голосом воздаст действующей власти не за полученные блага, а за понесенный ущерб, иными словами, использует выборы, чтобы ее наказать.

Избиратель может так наказать даже партию, чья победа ему выгоднее, чем победа любой другой, если он уверен, что его голос не помешает ей победить. Поскольку голосование тайное, он таким образом удовлетворит свое чувство мести (или справедливости), ничего при этом не теряя. Хотя, впрочем, существует некоторый риск, что слишком многие поступят так же, и партия, чьей победы хочет большинство, выборы проиграет.

Именно этим объясняется массовый переход избирателей коммуны Аддо от христианских демократов к коммунистам. Священник в Аддо был слегка не в себе. Некоторые его странности ни у кого недовольства не вызывали (он, например, одевался кардиналом и требовал курицу как часть платы за венчание), но когда за несколько дней до выборов он исчез из городка, прихватив с собой макароны, сахар и другие подарки, присланные к выборам из Ватикана, избиратели Аддо пришли в ярость. Священник, приехавший ему на смену, положение исправил.

16. Несмотря на готовность избирателей продавать свои голоса, в обществе, состоящем из аморальных фамилистов, не может существовать «политической машины», то есть устойчивого механизма их скупки.

Этому есть по меньшей мере три причины: а) при тайном голосовании нельзя полагаться на то, что аморальный избиратель проголосует так, как обещал тому, кто ему заплатил; б) механизм скупки голосов не принесет в кратчайшие сроки такой большой материальной выгоды, чтобы имело смысл тратиться на его создание; в) по причинам, изложенным выше, в таком обществе очень трудно поддерживать существование какой бы то ни было организации.

Прато говорит «да» всякому, кто просит его голос. Поскольку нет уверенности, что он проголосует, как обещал, ни одна из партий не пытается ему за голос заплатить. Макароны и сахар, раздаваемые от имени партий, это скорее знак внимания, а не взятка. Их стоимость ничтожна по сравнению с суммами, которые тратились бы на подкуп избирателей, если бы существовал способ заставить их соблюдать договоренности.

17. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, партийные деятели продают свои услуги тому, кто больше заплатит.

Их манера запросто переходить из лагеря в лагерь способствует внезапным переменам в расстановке сил на выборах. Секретарь монтегранского отделения Монархической партии внезапно переметнулся к коммунистам из-за того, что миланская штаб-квартира задержала выплату вознаграждения за его услуги. Монархисты со временем уладили недоразумение, и он как ни в чем не бывало вернулся к исполнению обязанностей секретаря отделения своей партии.