сортируй и властвуй!

как раздельный сбор мусора подменил политику

во время прошлогодних лесных пожаров, прокатившихся по австралии, амазонке и сибири, мои социальные сети разделились на два лагеря — судей и подсудимых, которые периодически менялись местами, приводя аргументы друг против друга. противники вегетарианства обвиняли соевые компании в поджоге амазонских лесов ради расширения своих плантаций. веганы, наоборот, обвиняли мясоедов за то, что те продолжают потреблять мясо коров, которые производят метан, поднимая тем самым температуру планеты.

на деле «виноваты», конечно, как плантаторы, так и фермеры — и те и другие уничтожают естественные ареалы обитания и нарушают биологический баланс. но здесь совсем неважно кто прав, а кто виноват, кто более хороший, а кто более плохой. тем более когда вопрос касается конечного потребителя, чей этический выбор осуществляется лишь внутри товарного изобилия. «подстрекать к разрыву» — есть успешная и популярная политическая стратегия. когда сильный противник вносит разлад в ряды своего оппонента, оппозиция раскалывается на спорящие друг с другом подгруппы и тем самым теряет кумулятивную силу. именно так и происходит в этом споре плотоядных и травоядных: благодаря взаимным обвинениям транснациональный капитал и местные коррумпированные политики выходят сухими из воды; виноватыми оказываются сами потребители.

более абсурдно звучат споры вокруг переработки пластика. одни, обсессивно сортируя пластик, превращают сортировку из повседневной рутины и простой обязанности в образ жизни. в социальных сетях они выкладывают башни из мытых лотков, либо любуясь своей «осознанностью», либо упрекая других за ее отсутствие. другие смеются над теми, кто его сортирует — в лучшем случае за бессмысленность, а в худшем — за архаичную дефицитарную ментальность в условиях консюмеризма. третьи упрекают самих производителей и ритейл за противоречивую политику. например, позиционируя себя  экологичными и предлагая отказаться от пластиковых пакетов в пользу авосек, магазины продолжают навязывать одноразовую пластиковую тару. третья группа критиков, безусловно, ближе к сути проблемы. но все они в равной степени отказываются верить, что даже самому ответственному капиталисту плевать на окружающую среду, если на кону стоит его прибыль. современный ритм города и конкуренция за торопящегося покупателя не позволяет отступиться назад. товар может быть экологичным, лишь когда сама экологичность поставляется как товар.

отсюда проистекают известные спекуляции на совести покупателя. в лучшем случае мы сталкивается с экомаркетингом — коммерческой стратегией, когда в производстве товара действительно использованы экологичные технологии. в худшем — это феномен гринвошинга — продвижение обычного товара, который не имеет оснований зваться более экологичным своих аналогов. есть и другая модификация — создание экологических пространств, как поступают сегодня многие музеи современного искусства. финансируемые за счет максимально токсичного производства, они используют возобновляемые источники энергии или пропагандируют ответственное потребление. как сказал бы философ славой жижек, все эти примеры — своеобразное отпущение грехов позднего капитализма. но проблема не столько в обелении репутации отдельного игрока, а в том, что эксплуатация экологической повестки лишь помогает капитализму и дальше воспроизводить эксплуатацию, включая эксплуатацию природы.

недавно среди философов состоялся спор вокруг термина антропоцен. изначально этот сугубо научный термин был введен геологами для описания новой эпохи, когда человечество проникло в сам геологический слой. но, эмигрировав в философский дискурс, он по аналогии с «фашизмом» в политике быстро начал обозначать примерно все то плохое, что сделало с планетой человечество. по этой причине философ-марксист джейсон мур и некоторые другие авторы противопоставили ему полемическое понятие капиталоцена. всего лишь поменяв приставки, они сместили фокус с миллиардов людей на определенную систему производственных отношений. тем самым подчеркивалась роль капитала в эксплуатации природы как дешевого ресурса ради аккумуляции богатств. идеологическая стратегия экономической элиты — представлять текущий режим — по сути лишь исторический и иррациональный — как нечто неизбежное, естественное, природное и «человеческое». другими словами, она перекладывает ответственность с себя на других. сомнительность первого термина заключается еще и в том, что человечество как абстрактная категория лишается в нем любых социальных атрибутов (класс, гендер, раса, этничность и т.д.). то есть чувство вины перекладывалось с определенного класса на саму родо-видовую общность людей, как если бы человек был изначально порочен и токсичен как свинец.

сортировка пластика — особенно интересна, так как именно в ней — в отличие от выброса выхлопных газов или употребления водопроводной воды — каждый человек видит непосредственные объемы личного загрязнения. потребление одноразовых упаковок — есть неизбежное зло, в котором участвуют практически все жители планеты. даже самые далекие от экологии люди осознают, что переработка мусора — это благо, хотя на деле могут и не держаться самых простых предписаний. одновременно, самый ответственный потребитель, покупающий овощи на развес и сортирующий все до самых мелких деталей и владеющий эзотерическим жаргоном семи видов пластика («шестерка», «пакет пакетов», «добрые крышечки», «небутылочный пэт»), не застрахован от того, чтобы, забыв дома авоську, купить в магазине лишний пакет и оправдываться за него перед своими друзьями.

получается прямо как в понятии «антропоцена»: и те и другие объединены некой планетарной общностью, образованной вокруг разделямого всеми чувства вины. оно сродни коллективному убийству отца в тотемических религиях, за которым последовали страх и раскаяние сыновей. при этом даже самый преданный адепт раздельного сбора мусора понимает, что переработка редко бывает экологичной. поэтому сортировка пластика действует по аналогии с институтом тюрьмы в интерпретации мишеля фуко. пенитенциарная система, по мнению философа, не рассчитана на реформирование индивида, а лишь на воспроизводства противозаконных практик и ощущения поднадзорности ради установления контроля. аналогично, ресайклинг не помогает природе, а лишь производит человеконенавистнические инвективы и способствует переносу вины и персонализации ответственности.

в западной философской (особенно романтической) традиции природа представляется как некая фантастическая территория, которую мы променяли на материальные блага цивилизации. термин капиталоцен не ограничен лишь вышеуказанной критикой, он также подчеркивает, что понятие природы не является нейтральным. более того, оно тавтологично, потому как сама апелляция к природному в правом дискурсе традиционно используется для нейтрализации любых понятий. однако, природа — это, прежде всего, классовая категория. она означает доступ к ресурсам — чистой воде, воздуху, открытым пространствам и т.п. в условиях глобального капитализма и сверх-урбанизации она является не общественным благом, а привилегией определенных групп. одновременно она рассматривается и как инвестиционный ресурс или товар (достаточно вспомнить бутилированную воду или кислородные баллоны). в россии классовый характер природы обострился благодаря «мусорным протестам» 2018-20 годов, когда отходы из более богатых регионов (прежде всего, из москвы), начали активно вывозиться в менее благополучные.

как указывает политолог размиг кеучеян, исходя из классового характера природы, экологические движения следует разделять на мейнстримный энвайронментализм и движения за экологическую справедливость (environmental justice). первое, по его мнению, является буржуазным движением, потому что за нейтральностью природы оно скрывает принципиальное социальное неравноправие. второе, наоборот, подчеркивает неравномерность доступа к общественным благам, которые если еще не приватизированы, то все равно неравномерно распределены внутри общества. к этому следует добавить и другой социологический фактор: степень экологической осознанности коррелирует с уровнем достатка. заботиться о природе предпочитают в первую очередь те, у кого есть свободное время, деньги, а также и буквально необходимое пространство жилплощади (поколенческий аспект мы вынесем за скобки). ничто из этого не является оправданием, но минимальное осложнение повседневной рутины может привести к ее полному неприятию.

в странах первого мира неравномерность доступа к природе можно обозначить как инвайроментальный неоколониализм, например, когда токсичные отходы отправляются, в страны третьего мира. в америке, напоминает кеучеян, он носит расовый характер (экологический расизм), потому как опасность токсичного мусора в белых регионах в пять раз ниже, чем в небелых. в россии — стране которая не является ни центром, ни периферией — этот процесс принимает оригинальную гибридную форму: с одной стороны, она ввозит для переработки урановые «хвосты», в то время как во времена ссср опасный радиоактивный мусор часто размещался по краям империи. но если этот вопрос остается дискуссионным и профессиональным, то «самоколонизирующий» ее характер очевиден на федеральном уровне: субъект федерации, в котором сконцентрирован весь финансовый ресурс и самое высокое потребление внутри домохозяйств, вывозит мусор в менее благополучные регионы. все это особенно цинично, потому как пластик и другой бытовой мусор отправляются в те регионы, которые лишены возможности такого потребления.

как я заметил выше, классовый характер переработки мусора отчасти отражается и в экологической осознанности. по этой причине может сложиться ошибочное впечатление, что тренд на безотходное потребление является всего лишь очередной модой городского креативного класса. однако, на самом деле запрос на экологичный образ жизни связан со всеобщим снижением толерантности к загрязнению. эти процессы неизбежно приводят к политизации экологического сознания. однако тот способ борьбы, который сегодня активно продвигается, является слишком безопасным или даже опасным в своей безопасности. идеология сортировки и снижения объемов производства пластика — это позиция эволюционной трансформации или реформизма, т.е. она базируется на идее,  что система трансформируется сама по себе под давлением требований извне. сегодня она не выдерживает критики в связи с безотлагательностью и глобальным характером действий, необходимых для сохранения планеты. в то же время более радикальные движения экологической справедливости, чья идеология проистекает из социальной повестки (например, расовой сегрегации), все-таки не дотягивает до уровня всеобщего. мы не можем отказываться от всеобщего, но само всеобщее должно быть проблематизировано. 

проблема как зеленой политики в целом, так и переработки пластика в частности состоит в следующем: чтобы решить вопрос с тем же пластиком, нужна радикальная трансформация системы дистрибуции. сама она упирается в проблему сверхвысокого темпа производства и потребления, необходимого для бесконечного накопления капитала. причем, учитывая глобальную систему распределения товаров, где, например, австралийское мясо охотно потребляется на севере, решение этого вопроса вряд ли может касаться лишь одного национального государства. поэтому противостояние активистов раздельного сбора мусора и продуктового ритейла или же коррумпированных мусорных корпораций, которые сжигают отходы вместо их переработки, есть лишь конфликт, скрывающий более глубокое противоречие. другими словами, буржуазный энвайроментализм в некотором смысле есть способ вовлечения человечества в борьбу, которая сама есть форма отвлечения от реальной борьбы. такое сопротивление, важность которого не следует недооценивать, тем не менее производит холостую конфликтность и антагонизм, необходимые для создания ощущения политизированности, оберегающего глубинные системные противоречия.

однако, утверждать, что подобная осознанность является всего лишь ширмой было бы неверным. теодор адорно утверждал, что «сакрализация» природы происходит, когда индивид все более и более отчужден капиталистическим обществом и ищет эскапистскую территорию для духовного самосохранения. ее ценность и престиж возрастает в периоды политического поражения, когда утрачены все революционные надежды. автор этих строк умер задолго до той эпохи, когда стало понятно, что антропогенное воздействие на окружающую среду непоправимо, а сама природа как будто в отместку человеку обрела автономную силу, угрожающую его существованию. сегодня экологические проблемы являются существенными политическим проблемами. но адорно тем не менее уловил важный момент идеологической подмены: отсылка к абстрактному и вневременному конструкту природы как девственной территории, которую мы навсегда утратили, лишает нас каких-либо перспектив. рост озабоченности сортировкой пластика — и здесь мы можем говорить и о многих других аналогичных явлениях — это не только эффективный способ деполитизации. в отсутствии других альтернатив кроме оплакивания природы как вечной неизменной константы, нам остается лишь поддержание и сохранение существующего миропорядка через ритуал ежедневного искупления вины. поэтому спасение природы через сортировку пластика приносит в жертву наше будущее — будущее после природы.

остальные тексты на моем тг-канале