мужские фантазии либертарианства: в будущее возьмут не всех
как биология господства и подчинения стала новой философией свободы
вернувшись несколько лет назад из британской университетской среды обратно в москву, я прямиком оказался на домашней вечеринке. там меня представили парню, вдохновленному образом джона ганта — главного героя книги «атлант расправил плечи». юноша пламенно рассуждал о личном преуспеянии, разработке стартапов и переезде в америку; проблемы общества, ответственность перед другими, говорил он, не касаются его вообще. я успокоил себя тем, что в россии постепенно становились модными левые идеи, а это был какой-то маргинал из девяностых. но за последние три года страстные голоса таких юношей стали раздаваться все чаще, лекции теоретиков либертарианства собирать тысячную аудиторию, и благодаря видеоблогам обрели общенациональный масштаб. и вот результатом летних протестов и «московского дела» как будто бы стал триумф либертарианской идеи.
обманчивое сходство терминов не должно вводить в заблуждение: либертарианство имеет мало общего с классическим либерализмом. либертарианство — это открыто правая, консервативная и в своем радикальном изводе (анархо-капитализм) — ультраправая идеология. по сути, это исключительно людоедская и социал-дарвинистская доктрина, где неравенство оправдывается через неустранимые биологические различия между людьми. к счастью, либертарианство не имеет значимой поддержки нигде кроме америки, а культовая книга «атлант расправил плечи», своеобразный манифест либертарианцев, не воспринимается всерьез ни философами, ни литераторами, ни даже политиками. в связи с этим напрашивается вопрос, почему вдруг эта грубо импортированная маргинальная идеология обретает стремительный успех среди российских молодых людей? являются ли она всего лишь пособием для выживания в конкурентной городской среде или же имеет более глубокие корни?
конечно, можно было бы обратиться к локальной истории и проследить многолетнюю траекторию этого движения. русское либертарианство вызревало внутри незарегистрированной либертарианской партии (ЛПР), обсуждалось на чтениях адама смита и также прививалось некоторыми преподавателями внутри высшей школы экономики — университете, задуманном как мозговой центр неолиберализма. не сомневаюсь, об этом скоро начнут пишут подробные генеалогические исследования, но политическое требования момента — посмотреть на общероссийский контекст и вывести его широкую симптоматику. ведь либертарианство не возникло ex nihilo и не вызревало внутри самого себя, вдруг в один момент захватив умы молодежи. эти идеи лишь попали на плодородную почву, заготовленную еще в советское время, распаханную в девяностые и удобренную в последние два президентских срока нынешнего президента.
начать придется издалека — с позднесоветской интеллигенции, которая противопоставляла себя репрессивной государственности. заглядываясь на запад в поисках опоры или ролевых моделей, она некритично воспринимала любые антиэтатистские и либеральные идеи. представления о личной, творческой, сексуальной и политической свободе такие диссиденты с легкостью проецировали на экономику. выворачивая официоз наизнанку, они одобряли самые крайние и экстремальные экономические реформы. среди прочего советские либералы с энтузиазмом поддержали реставрацию классового общества, осуществленную рейганом, тэтчер и позднее ельциным. то, что было немыслимо и вопиюще для западного интеллектуала, здесь стало политическим идеалом. покорно отождествив себя с господином, т.е. мировой финансовой элитой, либеральное диссиденство вставало на сторону своих же угнетателей, которые, например, последовательно сокращали финансирование университетов. как остроумно заметил американский исторический социолог георгий дерлугьян о культе чилийского военного режима, который присущ исключительно российской оппозиции: «пиночет стал примерно тем же, что на письменных бюро декабристов олицетворяли фрондерские бюстики Наполеона».
спецификой российской оппозиции стало и своеобразное манихейство: все слова, содержащие social маркировались как плохие, а любое слово основанное на liberty — хорошими. поддержка идей австрийской экономической школы, обосновавшей неолиберальные реформы восьмидесятых годов — которые и привели мир к сегодняшнему политическому кризису — вкупе с патологической ненавистью к «марксизму-ленинизму» — единым жестком отметало как компромиссное кейнсианство с его социальным государством, так и весь многогранный спектр левой политики. на фоне марионеточной красно-коричневой кпрф, такие взгляды до сих пор воспринимаются как единственный возможный путь многими представителями образованной городской молодежью. но объявив себя «аристократией духа», оппозиционеры оказались не нужны не только своему господину, нужны они оказались исключительно самому режиму как красная тряпка на быка.
ситуация начала меняться с начала кризиса 2014-15 гг., когда, почувствовав свое окончательное поражение, либералы начали перевооружать себя левой риторикой. однако консерваторы-либертарианцы, наоборот, обострили дихотомию личной свободы и ответсвенности перед обществом, доведя идеи своих оппонентов до их логического предела. в центре своей доктрины они воздвигли личное и индивидуальное, а «социальное» стало пониматься исключительно как ресурс, как нечто конвертируемое в деньги — что и отразилось в любимом ими выражении «социальный капитал».
идеи либертарианцев сводятся к трем пунктам: свободный рынок — добро, государство зло, свобода — благо. причем третий тезис загадочным образом соединяет первые два, уравнивая личную свободу и невидимую руку рынка. среди прочего эти идеи представлены в романе «атлант расправил плечи», написанным эмигрировавшей из ссср в сша айн рэнд. и хоть сегодня либертарианцы представляют себя как единственные наследники ее идей, перевод этой книги уходит в девяностые годы, когда ее выпустило издательство «альпина», специализирующееся на литературе для предпринимателей. этот факт достаточно важен, ведь целью публикации было не критиковать складывающийся олигархический порядок как несправедливый и бандитский, что делает либертарианская партия сегодня. изначально, возвращение рэнд на родину должно было привить новому правящему классу дух капитализма, вселить уверенность индивидуальному предпринимателю, оправдать его действия, включая приватизацию общественных благ и заодно хоть как-то легитимировать класс безродных нуворишей в глазах общества. по справедливому замечанию ильи будрайтскиса эта книга решила моральные вопросы людей которые стали богатыми за очень короткий период времени: «теперь ответ ясен — потому, что они стали "атлантами", которые нашли этот внутренний ресурс для иррационального прорыва в мир рациональности».
согласно критической теории, аргументацию рэнд и либертарианства в целом, следует понимать как натурализацию или оестествление. этот идеологический прием заключается в представлении статуса кво или существующих производственные, социальных и гендерных отношений в качестве трансисторических и естественных. так, главным героям и героиням ее романа не нужна никакая мораль или самооправдание, ведь, следуя идеалам индивидуализма и эгоизма, они следуют самому человеческому естеству. противники и оппоненты «атлантов», т.е. карикатурные социалисты и коммунисты, изображены рэнд как некая внешняя идеологическая и морализирующая инстанция. недаром свою позицию рэнд называет «объективизм», а преподающий в вышке анархо-капиталист родион белькович безапелляционно провозглашает, что либертарианство это не политическая теория, а «объяснение того, как объективно устроен мир». сравнение любых оппонентов либертарианства с олигофренами и орангутангами, к которому прибегает профессор, совсем неслучайно. ведь чтобы сделать так, чтобы «вторая природа» (т.е. социальные отношения в том числе и исторически сложившиеся отношения собственности) выдать нам за «первую природу» (т.е. врожденные и неотъемлемые для человека свойства), необходимо заручиться поддержкой биологов.
некритическое отношение к нейробиологии и эволюционной психологии также не есть ноу-хау либертарианцев. российская либеральная оппозиция всегда свободно обращалась к биологизаторскому дискурсу, и этот также имеет под собой советские корни, отсылая к спорам nature (природа) vs. nurture (воспитание). историк науки и эпистемологии лорен грэм писал о характерном парадоксе позднесоветской интеллигенции: «как это ни покажется странным западным читателям, в умах которых генетический подход к объяснению поведения человека обычно ассоциируется с политическим консерватизмом, в советском обществе того времени подобные подходы рассматривались как проявление “либерализма”, поскольку означали еще один шаг в направлении освобождения от сталинизма, “лысенкоизма” и марксистского догматизма».
сегодня в стране, где работали лев выготский, александр лурия и другие антиредукционистские психологи, можно открыто высказывать радикальные суждения, которые в силу своей наукообразности часто принимаются с молчаливым безразличием. например, доктор наук сергей савельев ведет себя куда смелее джордана питерсона, когда утверждает, что женщины в силу своей репродуктивной функции должны быть лишены социальных прав, а страдающих анорексией неплохо было бы «лечить» лоботомией. в отсутствии адекватной критической эпистемологии науки, биологизаторские идеи подхватываются как освободительные и оппозиционные, противопоставленные советской «уравниловки». политики и деятели культуры, публичные фигуры и опинион-мейкеры позволяют себе говорить о населении своей страны как «генетическом мусоре» и побочном продукте негативного отбора. даже последовательная противница стигматизации бедных и сторонница идей социального конструктивизма екатерина шульман постоянно ссылается на авторитет стивена пинкера — автора идеи о снижении уровня насилия. но помимо этого спорного положения этот известный популяризатор науки развлекательного TED-формата, также убежден в генетически врожденном характере человека, высмеивает идеи гендерной перформативности джудит батлер и постулирует отсутствие у женщин склонности к математике. любопытно, как охотно идеи американских шоуменов приживаются на родине софьи ковалевской.
но взгляды российских младоконсерваторов, mutatis mutandis, более расистские, сексистские и классистские, чем у их либеральных оппонентов. только, как это и водится в современном политкоректном обществе, иногда они облачены в позволительно культурную форму в том смысле, в каком культура сегодня выступает как эвфемизм для слова «раса». я имею в виду высказывания такого рода, когда вместо обозначения физиологических атрибутов определенной группы, используется отсылка к «узнаваемым» признакам: запах, грязь, невоспитанность, шум и т.д. когда самый заметный представитель ЛПР, михаил светов, ссылаясь на свой опыт проживания в лондоне, говорит, что этот город грязный и что он хочет жить в «гомогенном» обществе, не значит ли это, что он хочет жить в чистом «белом» обществе?
более того, либертарианцы придерживаются традиционных взглядов и на романтические отношения, где ключевым фактором является не взаимоотношения субъектов, но гормон-дофамин. жуков, может быть, и не согласен с савельевым о детерминированном биологией отсутствии паритета между женщинами и мужчинами. тем не менее, он последовательно ссылается на уже неоднократно опровергнутые идеи питерсона, который объясняет различие в оплате труда, например, присущей женщинам невротичности. ведь если на работодателя ложится обузой «чисто женская» склонность к стрессу, депрессии и непредсказуемости, он вправе снизить зарплату даже не конкретной сотруднице, а всему «слабому полу».
однако, высшая форма неприкрытого биологизаторства — это заявленная жуковым «нейрохимия конформизма», через которую он объясняет неизбежно присущие бедным холопство и сервильность. «люди, которые находятся на самых низких ступенях социальной иерархии, уже в принципе биологически, природно начинают быть предрасположены к подчинению», — заявляет жуков в своем блоге. выходит очень интересно: либертарианцы выступают против «культурного марксизма», потому что последний конструирует воображаемые группы людей (угнетателей и угнетенных), в то время как на самом деле существуют лишь обособленные и равноправные индивиды. на деле же оказывается наоборот: согласно их идеологии, лишь сами либертарианцы существуют как уникальные единицы, во всех же прочих существах проступают гормонально и синаптически детерминированные структуры. они образуют призрачные общности, которые каким-то чудесным образом совпадают с этническими меньшинствами, женщинами, низшими социальными классами.
российское либертарианство хоть и отождествляет себя с западом и противопоставляет себя всему советскому, по сути является провинциальным продуктом ненавистного ими «совка». но что совсем неприятно осознавать его представителям, оно одновременно органическая часть путинского режима — его порождение и его точная инверсия. конечно, запрос на либертарианские идеи был закономерной реакцией на ограничительное законотворчество и огосударствление частных сфер жизни последних нескольких лет. однако проводимая российской властью последовательная атомизация общества была куда успешнее, чем аналогичные попытки в западной европе. либертарианский этос разумного эгоизма, индивидуализма и недоверия другому — особенно удобен тому правящему классу, против которого выступают консерваторы. десоциализация с целью деполитизации неизбежно диалектически приводят к ситуации, где асоциальность и неравенство становятся принципами новой антидемократической повестки.
критика путинского режима либертарианцами заключается в простом противопоставление (плохой) российской олигархии (хорошим) западным атлантам. для марксизма обе этих категории не представляют принципиальной разницы: россия является такой же капиталистической страной, как и америка лишь с некоторыми поправками на собственную специфику. поскольку обе они участвуют в глобальном разделении труда, «западным» капиталистам приходится считаться со своими «восточными» коллегами, которые, открывая прекрасные музеи и благотворительные программы, очень хотят интегрироваться в мировую элиту. но пренебрежение полупериферийной буржуазией — политическим выражением которого являются санкционные списки — имеет не столько этический, сколько психоаналитический аспект. как писал борис гройс, россия — это бессознательное европы; в ней реализуются ее самые дикие желания. к этому мы можем сегодня добавить: быстрая модель обогащения, предложенная российскими олигархами, это лишь табуированная бессознательная фантазия западных атлантов.
противопоставляя себя существующим иерархиям путинской россии как несправедливым и неестественным, либертарианцы лишь устанавливают новые иерархии: гендерные, социальные, биологические. предложенная ими политическая программа предлагает перераспределение капитала в пользу справедливости понятой как личного обогащения избранных. ресурс должен оказаться в руках более талантливых, эффективных и достойных предпринимателей, и несложно догадаться, кого они видят в качестве новых строителей будущего. когда марксисты говорят о первоначальном накоплении капитала как экспроприации, российские либертарианцы используют термин «гомстедить». понятие экспроприации подчеркивает несправедливый переход разделяемого всеми общественного блага в частные руки, американский «гомстед» говорит, что общественное является лишь ничейным или еще не занятым.
однако важнее другое. в своих пламенных речах либертарианцы предельно персонализирует власть — используя фигуру отца, царя, папы, батюшки. они требуют отмщения и расправы в форме люстрации номенклатуры — термины, которые повторяются в каждом политическом выступлении. в этой эдипальной схватке поколений они символически убивают кровного отца ради небиологического отчима — почти единогласно они поддерживают трампа. американский президент, в отличие от повязанного по рукам и ногам путина, — субъект настоящей политической воли. но выступает он не только против истеблишмента, но и против политической корректности и культурного марксизма. на фоне патриархально-оборонительного путина, трамп не скрывает своей мизогонии, его риторика откровенно антифеминистская и сексистская.
несмотря на небольшой процент женщин в кругах либертарианцев, они представляют собой прежде всего мужское сообщество (неслучайно, идейную вдохновительницу либертарианцев людвиг фон мизес назвал «единственным мужчиной в америке»). чтения адама смита — это клуб для своих с привкусом сектанства, где мужчины аплодируют, хором скандируют и единодушно вторят трюизмам, высказанным со сцены другими мужчинами. содержание их выступлений — ненаучное и тенденциозное перечисление фактов на любую тему (например, история и урбанистика), которые якобы доказывают связь между эгоистическими интересами и общечеловеческим прогрессом. но их фантазии — это именно «мужские фантазии» — представления юношества о данной им от рождения исключительности, которая и оправдывает их склонность к господству над жертвами негативного отбора и некрополитики— слабыми, безвольными, непредприимчивыми, старыми, неуспешными, бездарными и ленивыми. в основе таких фантазий — воля к власти, причем не воля к политической власти, а желание подчинить другого. возможно, приверженность такой недемократической и элитарной политике, в рамках которой сами ее адепты могут и не пройти естественного отбора, компенсируется квази-сексуальной потенцией.
теоретик культуры ана тейшейра пинто указывала, что внутри капитализма гендер является ключевой политической проекцией. исторически, правые отождествляли бесформенную иррациональную толпу с пугающей женственностью — нижестоящей формой эволюции. коммунизм как требование коллективного блага был для консерваторов равноценен кастрации — мужским страхом утраты сексуальной потенции как утраты политической, сексуальной и экономической власти. по мнению пинто, между сексуализацией превосходства и теми представлениями, где неравное распределение богатства отождествлено с прогрессом, существует определенный континуум. «в обоих случаях паритет рассматривается как преграда на пути могущества (potency) — политический коррелят господства и подчинения в обществе, основанном на неравенстве». это легко объясняет тот парадокс, что либертарианцы охотно принимают культурные требования феминизма (например, феминитивы), но столь болезненно отрицают существование структурного неравенство (патриархат). признание своих привилегий — даже в том вульгарном смысле, как воспринимают это требование либертарианцы, — означает делигитимизировать свою врожденную исключительность.
все обозначенные мной нарративы (социальное неравенство, гендерный дисбаланс и биологические иерархии), по мнению пинто, соединяются вместе внутри цифровых технологий. в либертарианской киберутопии царствует символический отец — невидимый алгоритм и искусственный интеллект, а также и плотоядное, дарвинистское пожирание данных. в то время как эпифеноменальное проявление интеллекта неизбежно маркируется как подчиненное и феминное: цифровая служанка, помощница и наперсница вроде сири или алисы наделена женским голосом. сегодня мы видим первые ростки цифрового либертарианского феодализма, где данные становятся новой формой ренты (многие русские либертарианцы обеспечили себя инвестициями в биткоин на пожизненное обеспечение). алгоритм, невидимый и неинтеллегибельный для простых неумелых пользователей, позволяет разделить богатство между избранным большинством белых уберменшей (где «белый» означает не цвет кожи, а лишь доступ к сакральному знанию алгоритма). у русского либертарианства есть свой герой-уберменш, рэндовский tycoon à la russe и неподкупный мученик авторитаризма — павел дуров. неслучайно в социальных сетях загадочный и немногословный гений IT противопоставляет растекшейся бесформенной форме путина свой бескомпромисно твердый и рельефный торс.
либертарианцы вслед за либералами любят повторять мантру-аббревиатуру «прб». прекрасная россия будущего — это та воображаемая страна изобилия, которую они обещают построить на обломках российской федерации. как и ключевые авторы «шоковой терапии» начала девяностых или еще более ненавистные им коммунисты, младореформаторы говорят, что пожертвуют одним поколением ради всеобщего счастья и процветания внуков и правнуков. в российском историческом тупике темпоральность будущего — это единственный электоральный козырь, которым обладают либертарианцы. будущее становится для них верховной дифференциальной машиной, финальным арбитром в распределении прав, ресурсов и жизни.
художник илья кабаков давным давно написал унтиутопический текст, который назывался «в будущее возьмут не всех». все люди у него делятся на три группы: кто возьмет, кого возьмут, кого не возьмут. я надеюсь, что в такое будущее меня не возьмут.