LE FUTUR: будущее, прощай!

некролог «магазину удивительных вещей», ставшему опорой восходящего класса эффективных топ-менеджеров

часто говорят, что будущее закончилось. не само будущее время — время идет вперед и будет идти дальше. имеется ввиду та ускользающая темпоральная структура, в которую были вложены обещания и надежды. эпоха, полная представлений о том, что «потом» будет хоть немного лучше, чем «сейчас». все комментаторы сходятся в одном — мы безнадежно утратили это ощущение.

но когда закончилось будущее? можем ли мы точно датировать его смерть? произошло ли это во время мирового экономического кризиса 2008 года, когда были похоронены надежды неолиберализма? или же когда консервативный поворот 2014 года превратил российскую культуру в эскаватор прошлого? а может в 2020 году, когда все стали снова пророчить конец времен?

но несмотря на то, что будущность — как и любая другая темпоральная структура — отмирает постепенно, мы можем с уверенность констатировать точную дату ее смерти. это случилось в 2015 году. именно тогда официально закрылся «магазин удивительных вещей» с говорящим названием le futur.

магазин le futur — не был простым магазином, но манифестировал идеологию нового восходящего класса. и как это свойственно любой идеологии, интересы определенной группы он выдавал за всеобщие. тогда, в годы углеводородного экстаза, представление о беззаботном грядущем мире, сформулированное его провозвестниками, было поддержано и самим президентом. к нынешнему году, как утверждалось в официальном прогнозе, россияне должны были в среднем получать 2700 долларов в месяц, иметь не менее 100 квадратных метров на семью из трех человек, а средний класс должен был составлять более половины населения. все эти тезисы обязывалась претворить в реальность новая армия бизнесменов, топ-менеджеров, управляющих частных компаний и технократов. а горизонт их воображения о нашем общем будущем — определила торговая сеть с узнаваемым оранжевым логотипом.

отступление (об идеологии подарка)

любой магазин, специализирующийся на подарках, основан на экономической модели сбыта избыточного товара, где его минимальная или нулевая потребительская стоимость ни от кого не скрывается. (свое недавнее выступление в вышке основатель сети le futur назвал «как заработать денег на вещах, которые никому не нужны»).  появление подарка как самостоятельной формы товара и специализированных сетей его дистрибуции — возможен в обществе, где удовлетворены все базовые потребности. только тогда капитал смело шагает дальше и занимает сферы, прежде считавшиеся духовными (досуг, увлечения, коммуникация, отношения), осуществляя их последовательное овеществление в самом буквальном смысле. когда у сытого среднего класса российских городов-миллионников появилось, казалось бы, действительно все, что необходимо для комфортного быта — от посудомоечной машины до яйцерезки в зависимости от их дохода — магазины подарков стали действовать как своеобразные предметные психоаналитики, показав, что желания никак не соотносятся с потребностями. индустриальный подарок выступил как заранее овеществленный субститут человеческих отношений.

в отличие от обычных товаров, индустриальные подарки вроде hallmark обладают большим социальным капиталом. они переоформляют существующие отношения — институционализируют дружбу и другие общественные связи, а также они дисциплинируют наши чувства. в капиталистическом обществе они оплакивают утрату истинных эмоций и лишь очередной раз утверждают коммерциализацию любых отношений. появление их в россии — неотрывно от новой корпоративной культуры, поддерживающей мягкую субординацию и показную общительность. благодаря подарку подчиненный и работодатель заключили перверсивный пакт, навсегда закрепляющий процесс найма как исключительно добровольный и демократичный. за то, что работодатель возвращает офисному работнику мизерную долю его прибавочного продукта в виде заработной платы, последний отчисляет из нее малую часть обратно — на подарок своему боссу. поэтому вместо обеспокоенности своими правами, подчиненный должен быть сомневаться лишь в достаточной лояльности своей компании. так же и подарки коллегам вскладчину служат для поддержания того, что стало определяться как «тимбилдинг». на вакантном месте советской коллективности, они культивировали новое для постсоветского общества чувство единения, единодушия и работы за идею, где превращение всей коммуникации в отчуждение должно было раствориться в бесчисленных рабочих чатах вотсапа. поэтому подарок в этой новой культуре призван скрывать тот факт, что у многих офисных сотрудников — говоря языком итальянских марксистов — все их человеческое владение коммуникацией оказалось сведенными к наемному труду.

но индустриальный акт дарения это не только жест цементации связей. получатель подарка — субъект работы воображения подносителя, который заверяет получателя в его статусе. получения подарка — своего рода форма признания. когда друзья дарят интеллектуалу книги, которые он никогда не прочитает, они как бы говорят ему самому от его же лица «ах, какой же я умный, подарить мне можно только книгу!» и даже подарок-шутка, купленный в магазине «смешные цены» или fixprice — который как бы нарочно профанирует весь подарочный церемониал, — утверждает адресата в символическим высоком статусе человека, который выше условностей культуры подарка. он или она ценит сами связи или подчеркивает факт их овеществления.

топология постсоветского подарка

но какого субъекта производил или воплощал le futur, когда культура подарка еще не была так бессовестно обесценена? исторически, постсоветскую культуру индустриального подарка сформировала первая и самая популярная сеть «красный куб», основанная в переломном 1998 году. обанкротившись спустя два десятилетия под натиском e-commerce, она же одновременно и похоронила сферу подарка, купленного на специализированном оффлайн прилавке. эта самая популярная подарочная сеть пыталась стать синонимичной подарку как таковому через нейтральность и многосторонность своего товара: неслучайно ее символом был геометрический куб — феноменологическая первооснова коммерческого жеста дарения. 

через отличие от такого «первоподарка» формулировали свою идентичность другие магазины и сети. «брюссельские штучки» импортировали эстетические категории нового мещанства — китч, кьют и тви. популяризируя эстетику искусственного состаривания, они перекодировали советское рукоделие в европейское хобби. внутрь позднесоветского модернизма, деградировавшего в клеенку и дсп, внедрялись анахроничные кракелюры, кружево, брашированное дерево, прованс, так что целевая аудитория — беззаботные домохозяйки приобретали для себя альтернативную родословную. «путь к себе» и «белые облака» — заполняли субкультурную нишу постсоветских духовных поисков на месте несостоявшегося в полной мере проекта нью-эйджа. субъект, окрыленный богоискальческой литературой, ароматическими палочками или каким-нибудь эзотерическим сувениром, как бы возносился и над отмирающим советским и над зарождающимся посконным православным, обретая внеисторическую и трансконфессиональную мудрость. сеть «бюро находок», наоборот, играла на ностальгии по советскому. устаревшие технические носители покрывались современными лакокрасочными материалами, пересобирались заново из запчастей и, утратив функционал, превращались в пошлый ассамбляж. другие — в духе времени обыгрывали языковые и бюрократические клише, обслуживая слои обедневшей, но сохранившей за собой право на некоторое остроумие интеллигенции. 

однако le futur бескомпромиссно противопоставил себя всем остальным подарочным магазинам. он стал первым концептуально выверенным ритейлером, ориентированный на популярное тогда слово «хайтек» — вроде американских классических магазинов sharper image или brookstone, торговавших «техническими» подарками. и хоть они предлагали прежде всего инновации для дома,  в отличие от «магазина на диване» (с которым, как ни странно, его вполне законно сравнивать) он был ориентирован не на улучшение репродуктивного труда (то есть невидимого труда домохозяек), но исключительно на нематериальный производительный мужской труд. говоря языком гендерных исследований, le futur формировал восходящую гегемонную маскулинность — прогрессивную и экспертную мужественность благородных коммерсантов. он активизировал зеркальные нейроны бизнесменов, заточенные под определенную геополитику, — желание российских мужчин воспроизвести западный капитализм своим собственным образом жизни. и если одним из ключевых измерений канонической маскулинности 2000-х было престижное, демонстративное (но все-таки избирательное) потребление, то le futur как никто иной снабжал эту модель необходимой атрибутикой.

в своей канонической форме нулевых le futur был ориентирован на обеспеченного и успешного в карьере получателя патриархатных дивидендов и материальной прибыли. многие его товары — это именно подарки боссу, разбогатевшему школьному другу, успешному мужу или отцу-предпринимателю (гендер адресата, как правило, «нейтрально» мужской). поэтому правильнее будет рассмотреть его не в отношении мелкобуржуазных магазинов подарков, но внутри эдипальной схватки за новое определение подарка внутри высокого ценового сегмента. le futur проектировал образ расчетливого топ-менеджера или успешного предпринимателя, пришедшего на смену отмирающей модели девяностых — братков и малиновых пиджаков. 

говоря на гендерном языке подарков, силовая маскулинность ушедшей эпохи венчалась неоклассическим сувениром (в москве его представлял и до сих пор репрезентирует магазин с другим французским названием версаль). узнаваемый ассортимент этой и подобных лавок — подставки, фолианты, статуэтки, группы, в производстве которых используются дорогие и благородные материалы (мрамор, медь, хрусталь и т.д.) и традиционные техники (литье, ковка, резьба). всем своим весом  они прорастают корнями к земле, а внешним  (часто фаллическим) видом отсылают к имперскому прошлому; техникой исполнения они апеллируют к традиции (можно добавить: насильственно прерванной большевиками). в этом отношении le futur решительно противопоставил ретроспективному китчевому версалю емкий подарочный футуризм.

итак, даже на уровне формы, все товары le futur использовали совершенно отличные материалы — серебристый металл, невесомый пластик, электронику и светодиоды. во все товары внедрялась «умная технология» (как она понималась на тот момент), и если она и отсылала к прошедшим эпохам, то это был американо-европейский ретрофутуризм — формы из прошлого, устремленные в будущее — стримлайн, модернизм времен космической эры. таким образом, торжество технологий и инноваций предшествующих эпох, обобщенных их воображаемыми партнерами на западе, наследовалась новому русскому бизнесмену. такие формы материала олицетворяли современность, компетентность, точность, совпадение целей и достижений. воображаемое киноутопий и фильмов о будущем — превращенные в ручные и управляемые формы — пробуждали в предпринимателе «ребенка, способного верить в чудеса». именно так пресса и описывала этот магазин. где чудом в итоге оказывались, как несложно догадаться, пустующие рыночные ниши.

одной из задач le futur было завершить новую бытовую среду успешных предпринимателей и топ-менеджеров, главным врагом которых было бессмысленно потраченное время. поэтому большая часть сегмента — это скачущие по квартире и дребезжащие будильники, не дающие хозяину проспать начало рабочего дня. в этой антиутопии каждое рутинное действие заменяла не прислуга, но аналогичный ей прибор: например, вращающийся органайзер для галстуков, который систематизировал и облегчал доступ к коллекции статусных предметов. воплощая в зачаточном виде представления об умном доме, но еще не предлагая комплексных решений искусственного интеллекта, le futur внедрял дискретные элементы, которые должны были приручить ощетинившийся и восставший против человека советский быт, воспетый рогинским и кабаковым. здесь он подчинялся алгоритму и электронике, а не самопроизволу. и если быт и восставал против хозяина — как, например, летающий по комнате будильник — то только если бизнесмен неэффективно тратил свое драгоценное время, которое надо было еще эффективнее подчинить распорядку дня. ведь даже время, проведенное в душе, было укрощено водонепроницаемым cd-плеером, а душная атмосфера автомобиля, застрявшего в городских пробках смягчалась портативным увлажнителем воздуха.

примерно как оптимальная протоптанная тропинка, срезающая путь по свежему собянинскому газону, le futur учил новый топ-менеджмент оптимизировать все нематериальное производство. например, ему виделось целесообразным переоформить новое рабочее место — не возле станка, но возле компьютера, где ютились миниходольники, портативные колонки, пепельницы-трансформеры. конечно, ни один из подарков не мог действительно сократить временные затраты на повседневные действия (вращающийся органайзер для галстуков, может, и помогал выкроить несколько секунд, но лишь указывал на то, на что именно были потрачены эти секунды). на самом же деле подарок начальнику новой формации должен был задать ощущение оптимизации и упорядоченности всего тока его жизни. его функция — проникновение делового распорядка дня и эффективного менеджмента внутрь всех жизненных микродеталей.

прививка следования таймингу (вместо советского планирования) вплетала либертарианский пафос в новую русофобскую идеологию высшего менеджмента: я такой успешный, потому что я верю в таймменеджемент. для восходящего технократического класса русский народ представал как народ, который не любит трудится. имея биологическую склонность к лени, он заслуживает соответствующих финансовых санкций. технологические подарки создавали и культ нового вида труда. на место монотонной (ассоциированной с советским плановым производством) приходила новая занятость — офисно-интеллектуальная вовлеченность в коллективное нематериальное производство. и это вовсе не труд, связанный с умственными способностями индивида (например, художественное творчество или экспертное знание), но эксплуатирующий базовые языковые способности человека. виртуозность слова, сведенная к способности упаковать и сбывать ненужный товар.

целый жанр подарков le futur воспевал тяготы такого умственного труда, когда он еще не был полностью легитимизирован и отталкивал постсоветское общество из-за разительного различия в оплате. именно для этого предлагались подвижные офисные игры, которые должны были «испустить пар» у  начальника и подчиненных. следуя законам современной биофизики, им следовало показать, что умственный труд может оставлять видимые следы вроде испарины — а следовательно представлять таким же «физически» исчисляемым — как и любой почетный и узаконенный труд. здесь также стоит вспомнить и различные игрушки для взрослых — настольный дартс и мини-рулетки, помогающие в принятии решений. подобные пластиковые наборы стали еще одним способом офисной самолегитимации.

если сегодня ценность принятия выбора (например, высоко превозносимая практика кураторства) кажется сама собой разумеющейся, то в нулевые годы такие формы труда должны были иметь определенный перформативный характер. принятие решений не могло быть волюнтаристским жестом индивидуального вкуса (я так хочу, потому что обладаю экспертизой), но должно было предстать результатом определенной головоломки. ее результат, безусловно, определялся не случайностью (как в случае дартса), но именно самой силой мысли. через специальные приспособления они наделялись физическими величинами и за счет декоративного уподобления умственной деятельности физически-физиологическому труду, le futur сумел в глазах современного городского населения возвысить условно «интеллектуальный» труд над трудом ручным — что и является, согласно Марксу, основой несправедливости.

но, пожалуй, самой интересной частью новой культуры подарка стали те предметы и приборы, которые всем своим видом нарушали естественные, т.е. буквально физические законы офисного быта. прежде всего, я имею в виду визитную карточку «магазина удивительных вещей» — часы, будильники, лампы и рамки для фотографий, которые поражали воображение поколения нулевых своими парадоксальными способностями. например, некоторые их них отпечатывали точное время прямо на воздушном пространстве магазина или офиса. математика и точный расчет начинали господствовать над газовой субстанцией подобно тому, как сегодня IT-технологии оптимизации перемещения — надстраиваются над физической массой работника. вместо обычного геометрического пространства (окружность наручных часов) или скульптурного объема (песочные часы), они рисовали цифровые данные в самой материальности воздушных частиц — невыносимой нематериальности нематериального труда.

другие удивительные приборы помещали товар в состояние отсутствия гравитации. например, в некоторых часах, глобусах или лампах — шар или другой структурный элемент композиции парил над специальным основанием, которое делало возможным его левитацию. причем этот постамент, обозначающий определенную зону контроля внутри эксперимента (вроде офисного микро-адронного коллайдера) демонстрировал покорение техникой стихии природы. запечатленные в этих агрегатах процессы — все то же расписание рабочего дня (часы), течение электрического тока (лампа) или  вращение земли (глобус) — хоть и сохраняли свою мистическую силу, наглядно демонстрировали процесс ее производства. чуть позднее к ним присоединились и покорители огня — настольные биокамины.

здесь необходимо отступить назад и сделать небольшое пояснение. классический «подарок начальнику», купленный в магазине «версаль» указывал на сам материал и его традиционное применение. другими словами, он идентифицировал предпринимателя как властителя природного ресурса (не обязательно углеводорода, но, возможно, властителя металла, минерала или дерева). le futur же опосредовал любое извлечение прибыли прямым способом через экспертное знание — возможностью умственного контроля над сложными природными процессами. новый бизнесмен был не просто повелителем бескрайних сырьевых недр, как это случалось ранее, но становился своеобразным магом, который, обладая сложными и непонятными обывателю математическими формулами, мог эффективно и эффектно покорять стихии рынка. его ролевая модель, не хозяйка медной горы, а дэвид копперфилд.

в новой идеологии, которую нес в себе le futur, обладание капиталом, таким образом, не могло более интерпретироваться в рамках представлений о справедливости девяностых, где богатым становился лишь тот, кто оказался близок к природному ресурсу. материальное богатство было заслуженным вознаграждением за внедрения знания и инноваций — введения новых систем производства, которые затем стали синонимичны аббревиатуре IT. знание законов магнетизма не должно было раскрываться как достояние общественной (и общественно спонсируемой) науки, но в простом приборе вроде настольной лампы могло лишь завлекать и удивлять обывателя. так и новый бизнес мог обуздать силы гравитации, но лишь в качестве ноухау или копирайта — господство над природой и здравым смыслом становилось уделом частного капитала.

сегодня подарки le futur как и любые отбросы ускоренной эдипальной гонки технологий не успевают стать антиквариатом или хотя бы винтажом для центениалов. они оказываются на помойке в силу своей громоздкости и неприменимости. технологически, их полностью вытеснил смартфон, а доступностью — алиэкспресс. однако, они — памятники ушедшей эпохи — эпохи чаяний опредленного класса и определенной маскулинной позиции, которые застрял на пути к своему господству. проиграв бюрократии и госкапиталу, он так и не исполнил своих обещаний, но его утопические надежды на лучшее будущее были увековечены, как осадочные породы, в каждом из этих приборов.

подарки le futur, будучи практически не функциональными, нарочито демонстрировали и доказывали свою функциональность. можно осмелиться предположить, что помимо самосознания своего класса они носили и обратный, исповедальный характер. выйдя из строя или быстро придя в негодность, подобно хайдеггеровскому сломанному молотку, такой нелепый подарок обращал внимание на хрупкость подручной вещи как таковой. и этот выхваченный из размеренной жизни кусок пластика становился минутным откровением топ-менеджера о бренности бытия, жизни, растраченной ради эффективности, престижного труда и господства над другими.