Оглушающая тишина. Неочевидное насилие над женщинами и детьми (Отрывок)

Авторка - Патриция Ромито. Перевод с итальянского выполнила Дженет Иствуд. Книга была впервые опубликована в 2008 году.

Тактики, скрывающие насилие со стороны мужчин

Что я имею в виду, когда говорю "тактики" и "стратегии"? Это психологическая деятельность — точки зрения, осмысление и присваивание имен реальным явлениям, — проявляющаяся в поведении. Они преподносятся как здравый смысл и становятся своего рода идеологией, когда во главу угла ставят интересы тех, кто во власти, и могут быть "институционализированы" разными способами; например, с помощью законов, псевдо-/научных теорий и производственных практик среди сотрудников в правовой и социальной сферах. Эти закрепленные в социальных институтах формы влияют и иногда определяют то, как мы воспринимаем реальность, таким образом организуя наши реакции, чувства и поведение.

• Стратегии я определяю как сложные и сформулированные общие методы сокрытия насилия, совершаемого мужчинами. Они позволяют сохранить статус кво, привилегии и доминирование мужчин в целости и сохранности.
• Тактиками я называю инструменты, которые могут быть использованы в рамках различных стратегий, но необязательно сами по себе нацелены на насилие в отношении женщин.

Обсуждение стратегий и тактик дает представление о совместной работе организованного движения, в котором самые разные люди с разными возможностями объединяют свои силы для того чтобы получить один и тот же результат — картинку, совершенно не приспособленную к тем сложностям и противоречиям, что присутствуют сегодня в современных обществах. Однако само существование стратегии не подразумевает, что вовлеченные в нее осознают, что своими действиями пытаются добиться установленной цели.

Офицер полиции мог посоветовать побитой женщине отозвать заявление на жестокого мужа по разным причинам. Возможно, он искренне верит, что таким образом поможет ей лучше всего, или хочет избежать лишней работы, или потому что он ничего не смыслит в законах, или потому что считает, что у мужчины есть право заставить свою жену "ходить по струнке", или потому что он сам не против поднять руку на жену и симпатизирует агрессору. Вне зависимости от того, какие у служащего будут мотивы, последствия для женщины останутся теми же.

Вкратце, мы можем говорить о существовании "системы" и стратегиях, используемых с целью сохранить текущий порядок вещей; самые различные действия фокусируются на одной и той же цели, даже если участвующие в этом люди не полностью отдают в этом отчет.

Я начну с описания самих тактик, так как они лежат в основе стратегий (узаконивание и отрицание насилия) и тем самым обеспечивают их действенность. Я выделила следующие тактики: применение эвфемизмов, обесчеловечивание, перекладывание вины, психологизация, приведение природы (например, инстинктов) в качестве обоснования и обособление.

3.1 Эвфемизмы: политика языка

Язык — это не только инструмент, с помощью которого мы общаемся друг с другом, передаем опыт, вспоминаем его и, следовательно, конструируем социальные взаимодействия. Это и еще то, чем мы систематизируем и осмысляем мир. Названия, которые мы присваиваем предметам и явлениям, не могут не оказывать влияние на наше восприятие самих предметов, наших реакций на них и действий по отношению к ним. Язык может и затмевать, и, напротив, проливать свет и переосмысливать наше восприятие реальности. Философ-эпистемолог Гастон Башляр считает разрыв с повседневным языком одной из важнейших методик для перехода от грубого и наивного представления о здравом смысле к формулировке проблемы с помощью научной терминологии.

Разрыв с языком также необходим в ситуациях, когда нужно принять во внимание изменение общественных реалий. Многие феминистки и ученые отказались от использования привычных и традиционных терминов и создали новые, преимущественно потому, что, по мнению Башляра, язык здравого смысла всегда идет под руку с "оцепеневшей социальной идеологией" (Пьер Бурдьё и другие, 1968). В своем введении к антологии интернационального феминистского движения "Сестринство — международно" Робин Морган (1984, страница 23) использует почти те же слова, что и Башляр:

Мы предпринимали меры по оспариванию политики языка в области пола и гендера [...] пробовали разрушить стандартную патриархальную склонность загонять женщин в рамки категорий и стереотипов; эта склонность вездесуща настолько, что практически растворяется в самом языке.

Дейл Спендер (1980), австралийская исследовательница и писательница, напоминает о том, что жить в безымянном мире невозможно. Названия обязательны для конструирования реальности; сложно принять предмет, явление или чувство, если нет слова, которым их можно назвать. Для изложения опыта, который исторически оставался в тени — например, насилие над женщинами, — было важно изобрести концепты и понятия, которые отсутствовали в традиционном языке. К примеру, термин "сексизм" был предложен в конце шестидесятых. В то же время были введены выражения вроде "сексуальные домогательства на рабочем месте" (Элисон М. Томас и Селия Китцингер, 1997) и "фемицид". Последний термин предназначен для случаев, когда женщины были убиты мужчинами за то, что являлись женщинами. В эту категорию входят многочисленные случаи убийств, совершенные серийными убийцами и преступниками, преследовавшими проституированных женщин, а также селективные аборты эмбрионов женского пола, произведенные в странах, где для общества было важно только рождение мужчины (Джилл Радфорд и Диана Расселл, 1992).

Корректные и соответствующие реалиям обозначения нужны, для того чтобы понимать эти реалии и вести себя в соответствии с этим пониманием; однако выявление лингвистических методов, использующихся для скрытия мужского насилия, не менее важно. Лингвистическое избегание — это методика, целенаправленная или применяемая неосознанно, благодаря которой мужчины, применяющие насилие к женщинам и детям, исчезают из дискурса, будь то международная документация, научная работа или пресса. Эвфемизация — аналогичная методика, которая именует явление в неточном и вводящем в заблуждение ключе, чтобы принизить серьезность поступка или степень ответственности тех, кто его совершил. В качестве примера можно рассмотреть фразу "женское обрезание", которую намеренно используют вместо более точной фразы "калечение женских половых органов" в качестве сомнительной дани уважения еще более мизогинным практикам других культур (Морган, 1992). В реальности же, нанесение увечий половым органам женщины эквивалентно частичной ампутации пениса (Нахид Тубия, 1994). Подобную практику никто и никогда не осмелился бы сделать обыденной.

Способы применения эвфемизмов и избегания в лингвистике иногда едва заметны, иногда примитивны и грубы, но объединяет их одно — систематичность. Результат этих манипуляций ошеломляющий: личности мужчин-преступников стираются из обсуждения насилия, которое они же совершили по отношению к женщинам и детям. Именно поэтому мы говорим о "супружеских разногласиях и ссорах" или "домашнем насилии", а не о насилии мужей против жен; или о "кровосмесительных или абьюзивных семьях", "инцестуозных матерях" и "родителях", а не об отцах, жестоко обращающихся со своими детьми и насилующих их.

Искажение языка и искажение реальности, которые проистекает из первого, не является эксклюзивной для повседневной речи характеристикой. Филлипс и Хендерсон провели анализ выборки статей, посвященных теме мужского насилия и опубликованных в популярных журналах и научных изданиях в промежутке с 1994 по 1996 год. Из 165 кратких изложений и 11 статей, само выражение "мужское насилие" встретилось всего 8 раз. Для сравнения, ключевые слова (такие, как "изнасилование", "жестокое обращение", "насилие", "домашнее насилие") упоминались гораздо чаще, а именно 1044 раза. Пол жертвы (женский, женщина) и относящиеся ключевые слова (жена, жертва) также использовались чаще (1179 раз), чем слова "мужчина", "мужской" и соответствующие ключевые слова ("насильник", "преступник"; 327 раз). Исследовательницы заключили, что:

В ситуациях, когда пол преступника не уточняется и описание насилия включает только личность пострадавшей женщины, мужское насилие по отношению к женщинам представляет собой проблему, разбираться с которой — ответственность самих женщин. Более того, в статьях, которые мы рассмотрели для данного исследования, ключевые слова (домашнее насилие, насилие в браке, насилие в семье), применяемые только для описания мужского насилия в сторону женщин, теперь доносят мысль о том, что женщины якобы так же жестоки, как и мужчины. (Дебби Филлипс и Дороти Хендерсон, страница 120)

Документы, опубликованные правительствами и международными организациям, также говорят о насилии в отношении детей и женщин, но редко или никогда — о насилии, совершаемом мужчинами. В Италии Директива Председателя Союза в 1972 году затрагивала следующее: "предотвращение насилия в личных взаимоотношениях", "развитие [...] статистических исследований явлений сексуального насилия еще и в семье", "постоянный контроль за феноменом насилия в отношении детей и женщин", "насилие в семье", "сексуальное насилие", "домашнее насилие". Документ ни разу не развил тему насилия со стороны мужчин.

В более позднем документе от Европейского Союза, "Защита женщин от насилия", содержащем описания глубокого анализа и прогрессивные рекомендации, прослеживается похожая тенденция. На всех 50 страницах слово "насилие" — против женщин, сексуальное, брачное, домашнее — упоминается 271 раз, "изнасилование" — 26 раз, инцест и сексуальное насилие — каждое по 4 раза; всего 311 слов, указывающих на совершаемое мужчинами насилие, но не называющее его прямо. Четкие термины попадаются гораздо реже: о мужском насилии/склонных к насилию мужчинах речь шла 4 раза, 5 раз уточнялось, что насилие и изнасилования были совершены мужчинами/мужьями/родственниками мужского пола. Усердие, с которым в документе стремятся соблюсти нейтральный тон и обратить внимание на редкие случаи, когда преступницами являются женщины, а жертвами — мужчины, сложно не заметить.

То, как в языке избегается употребление выражения "мужское насилие", удивляет еще больше, когда в повседневном языке мужской пол обычно скрывать не пытаются. Слово "мужчина" (man) в английском языке используется для обозначения мужчин и женщин, всего человечества. Во Франции и франкоговорящих странах выражение les droits de l’homme (man’s rights, права мужчин) используется вместо выражения "права человека". Слово humanity (человечество) само по себе происходит от латинского homo (мужчина).

Среди методов, делающих избегание и последующую эвфемизацию возможными, Лэмб и Кеон (1995) выделяют использование гендерно нейтральных терминов (насильник, преступник) и описание произошедшего с употреблением страдательного залога. Обсуждение насилия состоит из разговоров о женщинах и детях, которые были изнасилованы; женах, которые были избиты или убиты, а не о мужчинах, мальчиках и мужах, которые насилуют, избивают и бьют. Это особенно бросается в глаза, когда в дело вступает еще и профессиональная лексика. Анализируя медицинские записи больницы скорой помощи в Соединенных Штатах, Кэрол Воршау (1993) наблюдала, как в них исчезали и личность совершившего насилие, и контекст, в котором происходил акт насилия. Женщины избиты, но непонятно, кем, убиты каким-то обезличенным созданием, на их телах были следы ударов кулаком, бутылкой, стулом, которые по странному стечению обстоятельств в то время пролетали мимо просто сами по себе. Часто в записях от насилия страдают даже не живые женщины, а просто части тела — глаз, челюсть, печень или селезенка. Этот метод, присущий именно медицинскому языку, используется не с целью сокрытия совершенного мужчинами насилия, но он точно делает его невидимым в глазах работников сферы здравоохранения.

Эти практики не связаны с желанием прикрыть одно только насилие мужчин по отношению к женщинам. Напротив, их применяют каждый раз, когда присутствует желание сбежать от ответственности за преступление, от осознания его тяжести или от самого проступка. Нацисты использовали слово "выборка", когда говорили о заключенных, которых они решили послать в газовые камеры; мирное население, которое они убили в ходе военных действий, было названо "побочным ущербом", бомбардировки городской местности — "чистым точечным ударом" (Альберт Бандура, 1999; Джонатан Гловер, 2001). Во время англоамериканского вторжения в Ирак (2003), американские газеты докладывали о произошедшем так: "В Багдадских госпиталях стремительно иссякали запасы [лекарств] для лечения ожогов, осколочных ран и повреждений позвоночника, полученных в ходе атак". Благодаря смягченной формулировке не просто исчезают те, на ком лежит ответственность за нанесенные увечья, сами пострадавшие люди также теряют свою личность и превращаются в ожоги, раны от шрапнели и повреждения позвоночника.

Пример того, какое значение имеет выбор слов, касается уничтожения как минимум 800 000 Тутси (этническая группа) в Руанде, произошедшего в 1994 году. Команд небольшой группы сил реагирования из Соединенных Штатов, генерал Даллер, пошел на крайние меры, чтобы получить подкрепление и вместе с ним возможность защитить население. Его старания были безуспешны из-за противоборства разных стран, в особенности Штатов и Британии. Конфликт между Даллером и США разгорелся из-за слова "геноцид". Существует международный протокол, согласно которому в случае угрозы геноцида Управление ООН обязано вмешаться в конфликт. Именно это объясняет, почему имел место отказ использовать это слово, когда была необходимость дать название убийству почти миллиона людей, которое произошло в течение нескольких месяцев исключительно по причине их этнической принадлежности (Эрвин Стауб, 1999, страница 186).

3.2 дегуманизация (бесчеловечное отношение)

Без дегуманизации жертвы нельзя проявить к ней жестокость и не ощутить ни капли сожаления. Эмпатия рождается там, где человек воспринимает других людей как полноценных живых существ, не сильно-то отличающихся от него самого; отчуждение жертв от человечности позволяет сохранять безразличие к их страданиям. Среди социальных условий, без которых злобность не может выйти на свет, Эрвин Стауб (1999) в частности выделяет культурное обесценивание тех, кто воспринимается как ленивый, тупой, недостойный и морально несостоявшийся. Враги, угнетенные люди, заключенные, которым предстоит пройти через пытки, лишаются своего имени, вместо него получая клички ("неотесанные дикари", "грязные туземцы", "демоны", "свиньи", "псы", "жалкие черви").

Социальные психологи — такие, как Стауб (1999) и Бандура (1999), — приводят самые разные примеры, исследуя "корень зла" и использующиеся с целью обесчеловечивания методик. Самые яркие из них — геноцид евреев и цыган, совершенный нацистами, война во Вьетнаме. Результаты их трудов можно применить и в обсуждении насилия в отношении женщин. Сексуальное насилие, пытки, жестокое обращение и истребление женщин и детей не имели бы место быть, если бы их убийцы и свидетели не росли в культуре, где женский пол постоянно подвергается как обесцениванию, так и обесчеловечиванию. Систематическое приуменьшение женщин, в частности их интеллектуальных способностей и моральной состоятельности, можно заметить в работах западных философов и ученых (от Аристотеля до Жака Деррида́, а также Руссо, Канта, Фрейда и многих других). Подобно угнетаемым людям, чья участь — быть теми, кого завоевывают или уничтожают, — женщин в повседневной речи часто зовут животными словами: кошечка, киска, зайчик, курочка, змея, корова, сучка, свиноматка и так далее, или делают части их тела (ноги, задницу, титьки) определяющей их характеристикой. Это мы слышим настолько часто, что уже едва ли обращаем на это внимание и считаем чем-то безобидным. То, что за подобными словами стоят не добрые намерения, сразу становится понятно в более формальной обстановке, например, на рабочем месте. Несмотря на то, что объективация выглядит безвредной, идея за этим явлением ясна — если женщина — объект, то она не живой человек, она что-то совсем другое, имеющее лишь косвенное отношение к человечеству.

Лишение женщин человечности постоянно встречается в порнографии; там унижение и дегуманизация женщин преподносятся как что-то правильное и забавное, всего лишь разновидность "досуга". Андреа Дворкин и Кэтрин МакКиннон (1988) называют это одним из многочисленных разрушительных последствий порнографии. Согласно их исследованиям, суть порнографии — эротизация, сексуализация обесчеловечивания, подчиненного положения женщин и других уязвимых групп населения. Это происходит, когда женщины представлены как бездушные сексуальные объекты или ширпотреб, как грязные и неполноценные создания; когда их тела пенетрируют животные или объекты; когда их насилуют, истязают, наносят раны и увечья, убивают; когда они ведут себя подобострастно и подчиняются; когда выглядят так, как будто желают насилия и наслаждаются им, конкретно изнасилованием, инцестом и другими видами сексуального насилия; когда части их тела показываются так, будто вся многогранность их человеческого существа сводится к ним (Реджина Грейкар и Дженни Морган, 2002). С 1990 года порнография, выпускаемая в Италии, была особенно жестокой и безжалостной. В наиболее успешных порнофильмах женщины унижаются всеми возможными способами, пытки и изнасилования применяются с четким намерением "поставить их на место" — напомнить, что им отведена второстепенная роль. Обращаться с ними таким образом допустимо, потому что за людей их никто не считает. Женщины в порнографии вынуждены показывать, какое наслаждение им приносит насилие; в большинстве фильмов сюжет именно такой, это же и является одним из мифов об изнасилованиях. Раз им это нравится, это только доказывает, что человечность в них отсутствует (Адамо, 2004).

Десятилетия исследований, проводимых социальными психологами, показали, что просмотр жестокой порнографии меняет восприятие и поведение людей. Чувствительность к страданиям других притупляется, вероятность, что насмотревшийся такой порнографии человек, посчитает жестокие и унизительные практики приемлемыми и не поверит, что изнасилование несет негативные последствия для жертвы, возрастает (Диана Расселл, 1993; Нил Маламут и другие, 2000). Показания многих женщин, пострадавших от сексуального насилия, подтверждают роль порнографии: насильники использовали то, что видели в порнографии, чтобы показать им, каких действий они хотели добиться от них, особенно если показать нужно было жестокие и уничижительные практики. От жертв часто ожидалось, что изнасилование и пытки принесут им удовольствие. Многие женщины из числа тех, над кем надругались еще детьми, сказали, что с их участием снимали порнографические фильмы и делали снимки. Эти материалы были предназначены как для самостоятельного просмотра насильником, так и для продажи.

Перевочица: @beerokoko