Nuclear meltdown
— Само собой, деление тяжёлых ядер — экзотермический процесс, поэтому это представляет огромный практический интерес. Про суть явления мы уже знаем довольно много, и кульминация - недавняя работа наших коллег Уилера и Бора. Меняются ли люди - вопрос дискуссионный, но то, что ядра атомов претерпевают изменения с течением времени - уже неоспоримый факт. Мы достигли того, что сейчас использование в практических целях энергии ядерного распада - исключительно инженерная задача.
Пролетела муха. Сосед дернулся, и, кажется, ее поймал. Однако это не было обязательно: долетев до доски, она сама упала бы от приступа скуки. Ее поняли бы большинство присутствующих: если ты не докладчик и не в лобби, делать на конференции решительно нечего. Поэтому дрожь моих рук вызывала неизбежный когнитивный диссонанс.
Когда Вигнер вышел, все изобразили уважение. Неудивительно. «Второй Альберт», ага. Я гордо говорю, что не прочёл ни одной его статьи после аспирантских. Говорю, что презираю его труды, однако их содержание знаю наизусть.
«Что, шлёт он тебе письма? В виде статей, да?»
В тишине перья царапают бумагу. Мой палец дергается - звук неприятный. Голос размеренный, обстоятельно-заинтересованный. Как раньше. Стареем мы все, но не наши голоса.
— Однако следует учитывать и энерговыделение, связанное с β- и γ-распадом…
В аудитории душно. Принстон. Пал здесь давно - он уехал из Берлина раньше нас всех. До этого всего. В прошлой жизни. Останься он, его бы уже не было. Его лицо говорит само за себя: ныне ему опасно выходить на улицу.
«А ты - это тот самый друг, который не знает, жив кот или мёртв? Должно быть, вы были близки».
— Приведённая формула дает усредненную зависимость от времени энергии β- и γ-распада продуктов деления одного ядра…
Утекло столько воды, но у меня ее достаточно: наполненный стакан стоит на краю стола. Не хватает только воздуха. Ослабляю галстук - не помогает. На пальцах остаются капли пота.
— Я устал убирать остатки дури, бутылки и пепел. Тут уже дышать сложно. — Да когда я дурь оставлял? Не убирай, Майк, какие проблемы.— Каждый раз, как обдолбаешься, оставляешь.— Будешь учить меня жить?— Ты достал уже, хоть раз меня послушай! Я же не говорю, что я весь из себя ангел, сам все знаешь. Но я не дам тебе убить себя.
Он встал и быстро пошел к двери.
— Я не дам тебе убить себя, слышишь? - я крикнул, и через звук я отдал ему всего себя, отдал все, что у меня было.
Закрываю лицо руками. Это важно только для меня. Это и раньше было важно только для меня.
Память подбрасывает картинки и обрывки фраз. Эмоциональное прошлое затмевает настоящее, и я уже не могу отличить одно от другого.
— Юджин, когда мы ругаемся, я постоянно оказываюсь виноват. А потом ты игнорируешь меня сутками. — Что? — Я уже не понимаю, что реально, а что - нет. — Майк, ты придумываешь.— Ты постоянно меня убеждаешь, что чего-то, что я вижу, не существует. — Я не понимаю, в чем проблема.
»
Люди захлопали. Стараюсь дышать медленнее. Все, конец. Только вопросы переждать, и можно уйти. Никто не должен знать.
— Понятно, что происходит в результате плановой остановки проекта реактора. Когда есть цепная реакция и когда ее нет. Но что происходит при внезапной остановке, если процесс выйдет из-под контроля?
Откуда она? Выглядит, как бельмо на глазу. Наших женщин по пальцам пересчитать можно. У некоторых из них даже одна и та же фамилия - не разбежишься. Но она выглядела абсолютно чужой. Даже одета была странно, я бы сказал, совершенно неподобающе: тут, все-таки, официальное мероприятие, а не ранчо.
— Спасибо за вопрос. Представьтесь, пожалуйста.
— Меня зовут Анна. Дмитриева Анна Андреевна. Из Гарварда, еще студент, физик.
— Интересно! Ну, раз вы здесь, то студент довольно амбициозный.
Видно было, что Юджин очень удивлен: во-первых, это девушка-физик. Во-вторых, маленькая. В-третьих, русская. Он натянуто улыбнулся, отряхнул пиджак и продолжил:
— Согласно расчетам, - обратите внимание, что в этом случае формула 5.1. на доске приобретает упрощенный вид, - в первые секунды после остановки остаточное энерговыделение составит примерно 6,5 % от уровня мощности. Ну, той, которая была до того, как реактор остановлен. Имеете примерное представление, сколько это, да? Опять же, это теоретический вывод, а практическое приложение состоит в создании инженерной конструкции по выводу тепла. Это находится в разработке. Ну и, следовательно, вы уже понимаете, о чем я говорю.
Он сделал многозначительную паузу и прошёлся вдоль доски. Думаю только о том, скорее бы это кончилось.
— Очевидно, произойдёт авария. Это допускать нельзя. По своей сути, в худшем случае это расплавление активной зоны ядерного реактора. Ну, так можно и до Китая землю прожечь. Шутка.
— А… Своего рода мелтдаун? - усмехнулась девушка.
У меня дрогнула рука. Я задел стакан, и он вылил своё содержимое на стол. Я не смог его поймать, и он упал вниз. Звон стёкла показался оглушительным, непрекращающимся. Я сжал уши, чтобы заглушить шум, но звон остался внутри меня, чтобы взорвать голову изнутри.
Я вскочил и, уже не слишком понимая, что происходит, бросился к двери. Импульсивно.
Вслед я услышал смех, который я принял на свой счёт. Однако позже я понял, что его вызвал не я.
— Да, можно сказать. Своего рода мелтдаун.
**
Резкая боль.
Крик.
Глубокий, долгий, разрывающий барабанные перепонки, но глухой звук. Будто бы выбросили мешков с мукой в пару тонн.
— Аня, ну мать твою! Это третья кружка за неделю!
— Да... Что-то последнее время у вас ничего в руках ничего не держится. Ты вообще спишь?
Я заставила себя улыбнуться и согнулась, пытаясь справиться с ощущением ожога. Сделала вид, что нагибаюсь, чтобы подобрать осколки, а не от боли. Мою реакцию показывать не нужно: ожога на самом деле нет. В кружке было холодное молоко. Я всего лишь хотела долить туда кофе. Я знаю, что такое странно, а то, что странно, показывать нельзя.
Играть, играть артистично. Как можно дольше.
— Блин, простите. С этими новостями не отдохнешь. Я куплю пару кружек в общее пользование, будет вам.
Сделала себе мешанину в кружке заново, но на этот раз поменяла порядок. Коллеги предложили долить Бейлис: иначе, дескать, можно сойти с ума.
— Вам помочь?— Нет! Пожалуйста, уходите!
Поняла, что кричу, и закрыла лицо руками.
— Вы же пытаетесь открыть бутылку?
Я кивнула, не могу больше говорить.
— Да у меня ваших молочных зубов уже полные карманы. Я все жду, что раньше будет: я сдохну, или ты защитишься?
Михаил посмеялся, взял смартфон и полистал ВКонтакте, куда он до февраля последний раз заходил в девятнадцатом году.
— Ой, Ань, а ты видела Евгения? Они второго родили, я в осадке просто. Образцовая семья, а каким был… Он в Принстоне сейчас, или где?
Дрожащими руками набираю телефонный номер. Звоню тринадцатый раз за час. Наконец-то взял трубку.
— Эээ?— Где ты? - я кричу, и в крике слышно, что я рыдаю, - Ты живой? — У нас тут передоз, мы откачиваем. Буду позже. — Ты сам живой?
— Я пойду к себе, ладно? Пора проводить генеральную уборку. Выкинуть загран, например.
— А твой Грутте, он как там, что он говорит про работу?
— Да как он там - не так, как мы, ясно дело. Написал, что ему жаль. И что стреляться - это плохо.
Семеновна отхлебнула кофе с Бейлисом - мерзкий звук. Какой-то старческий.
— Я уже не знаю, про что он: про ситуацию или про меня саму.
Суицидальная шутка. Специально для Миши.
— В Цюрих в мае на конфу я, конечно, уже не поеду, про дальнейшее сотрудничество не говорят.
Я развернулась и пошла на выход из каморки. У меня перед глазами все плыло, надо было себе помочь.
— Анна Андреевна, - окликнула меня Семеновна.
Въедливое обращение в ее духе, выглядящее издевательством - впрочем, как и все, что она произносит. Остановилась, но не оглянулась. Мне было плохо: я столько нервничала, столько всего произошло за последний месяц. Я уже не могла воспринять что-то новое.
— Ты думаешь, что ты гений? Ты думаешь, что ты умнее меня?
За шею. Повисла. Надо изображать что-то. Сил у меня уже нет.
Я стою только благодаря тому, что меня держат - одежды нет, я не помню, как. Совсем не понимаю, что происходит. Ничего не чувствую. Скорее бы это кончилось.
Резко. Мне больно - я кричу. Я кричу: “Стой, не надо!”. Онемело. Плачу.
Удивленный взгляд. Поднятая бровь.
— Сделал что? — Больно. — Но тебе же бывает больно? Это ведь все твои особенности, как ты говорила? — Да, но сейчас… Сильнее. — А я не заметил.
И я прячу лицо в шарф, только бы не видели, и в тапках бегу, бегу по улице, по целине, не чувствую ног. Бегу, чтобы вернуться скорее. Руки трясутся. Тороплюсь: стакан воды вывалится из рук. Таблетки подействуют, ударят в голову, и уже не будет больно. Будет приятно, весело и пьяно, я засну и проснусь когда-то. Не сегодня, не сейчас.
Попыталась изобразить смех, но вышла какая-то истерика.
— Есть же и другие исследования: весь реактор твой, пусть даже это всего лишь ИБР. Не переживай, пустят, куда захочешь. Все ведь понимают про тебя все.
— Да что? - уже не могла сдерживать эмоции.
— Швейцары они или швейцарцы, знаешь, они ведь тебя теряют, а не ты их.
Я снова пожала плечами и выбежала из комнаты.
Узкий коридор, серый. По бокам стеллажи: я вижу плохо, размыто, мне трудно концентрироваться. Головокружение бросает в стену: есть ощущение, что я лежу на полу. В тумане - кажется, я сбила стеллаж. На меня упал сборник трудов... Вигнер? Библия, проклятье. Я зачем-то прижала ее к себе - будто бы хватательный рефлекс.
Отталкиваюсь от стен, иду по торической траектории пьяных катушек стелларатора. В голове - чертёж проекта подобного токамака: я думала несколько недель над тем, как можно усовершенствовать существующие тороидальные камеры с магнитными катушками, и у меня даже были идеи по оптимизации. Однако это уже никому не нужно. И я - только месиво заряженных частиц.
Внизу ребята запускали эксперимент на ИБР-2: грохот. Лампочка мигает. Идет работа. На замороженную тритий-дейтериевую мишень направляют сотни сверхмощных лазеров. Они нагревают ее до сотен миллионов градусов, сжимают ее в тысячи раз. Начинается термоядерная реакция. Это - маленькая ядерная бомба, энергию взрыва которой можно контролировать и использовать.
Мне надо переключиться. Контролировать энергию. Энергия - мера форм движения и взаимодействия всего во вселенной... Мера форм движения. Форм движения и взаимодействия. Взаимодействия, мера взаимодействия. Мне надо добраться до своего рабочего места в лаборатории.
Термоядерная реакция идет в очень тонко контролируемых условиях. Контролируемые условия. Если хотя бы немного их зменить, реакция затухнет. Это не атомный реактор.
А я - настоящий атомный реактор: если что-то идет не так, взрываюсь, быстро сгораю и оставляю после себя радиоактивный след выжженного поля.
Такие реакторы, как наш, работают в импульсном режиме, потому что вещество быстро разлетается, и сложно обеспечивать длительное удержание плазмы. Я и есть плазма: периодически выпадаю и стремлюсь разлететься в щепки.
Чтобы реакция пошла, необходимо сконцентрировать все лазеры в одном месте. В одной коробке величиной с булавочную головку.
Быстро открыла дверь, заперлась, задернула шторы. Выкинула книги, залезла в нижний ящик книжного шкафа. Неудобно, но терпимо. Закрыла дверцу: щель, свет оттуда. Так не должно быть: вставила в неё книгу Вигнера. Подошла.
Реакция идет быстро и бурно, экзергонично, и не менее резко прекращается.
Описывая очень грубо, в процессе распада атомы одного элемента могут стать атомами другого элемента. Рано или поздно все превращается в водород. Нам проще сказать, что это невозможно, но это и есть причина распространенности водорода во вселенной.
Каждый атом нашего тела изменится до неузнаваемости, если подождать достаточно долгое время.
Разгоняя в коллайдере плазму, множество заряженных частиц, можно получить разные другие молекулы: так из обломков внутри звезд складываются ядра других элементов. Такое делается в исследовательских реакторах: самый частый и практически бесполезный продукт столкновения ионов различных изотопов водорода - гелий. Им можно, скажем, надувать шарики на юбилейных конференциях.
Мы можем превратить одни атомы в другие. А себя?
Если продолжать говорить о ядерных катастрофах, стоит сказать, что существует теоретическая возможность того, что при расплавлении ядерного топлива температура в нём будет настолько высокой, что оно будет способно прожечь все - все детали реактора и, возможно, саму Землю. Тогда мы назовем это nuclear meltdown: маловероятность этого явления фантастична, но уже нет ничего настолько фантастичного, чтобы не считать маловероятное возможных.
И реакция пойдет, чтобы резко прекратиться.
