Радужный город (новелла). Глава 135 + Эпилог
Перевод манхвы и других проектов можно найти в ТГК "Alice's Labyrinth"
Приятного чтения!
С каждым ударом сердца Квак Сухван, чувствуя, как кровь хлещет из его собственного тела, не сводил глаз с Сокхвы. Сокхва по-прежнему едва держался в сознании, его зрачки всё ещё не могли поймать фокус.
“Сокхва-хён, тебе больно? Потерпи ещё чуть-чуть. Совсем чуть-чуть”.
— Что ж, похоже, вакцина не подействовала, — Чой Хоён, произнеся это с притворным сожалением, резко поднял руку Сокхвы. — Доктор разработал вакцину, но в его теле поселился новый вирус Адама. Всех вас обманули. Вакцины от нового мутировавшего вируса Адама не существует. Не верите? Есть желающие проверить?
Чой Хоён улыбнулся, обнажив зубы, окрашенные в алый цвет крови.
Сомнения повстанцев отразились на их лицах. Полковник, примкнувший к Совам и Филинам, взял рацию, чтобы передать весть о бесполезности вакцины. Когда полковник поднял руку, подавая сигнал приготовиться к стрельбе, расширенные зрачки бойцов устремились на Сокхву.
Носитель нового, неуязвимого для вакцин штамма вируса Адама.
Солдаты и жители города слишком долго страдали от вируса. Одного лишь намёка на его приближение было достаточно, чтобы посеять ужас, затмевающий сам Эдемский сад. В тот миг элитный солдат, что прежде извергал кровь и рухнул на землю, неестественно поднялся.
— Адам! Ликвидировать! — стволы вновь развернулись в его сторону.
Тело солдата, что стал Адамом, превратилось в решето, и Квак Сухван из последних сил крикнул Ян Санхуну:
Бросившись вперёд к Чой Хоёну, Ян Санхун начал прикрывать Сухвана. Несмотря на огнестрельные раны, вирус Адама принялся рвать строй на части, и ещё несколько элитных солдат также начали мутировать.
— Убить доктора! Сначала Адама! Нет, сначала доктора!
Квак Сухван выстрелил из пистолета в Чой Хоёна, уносившего Сокхву на плече к вертолёту, и пуля точно вонзилась ему в спину. Но даже это не остановило его.
Ян Санхун без остановки стрелял из пулемёта по лопастям вертолёта, зависшего в воздухе.
Одна из лопастей сломалась, и вертолёт, потеряв управление, врезался носовой частью в землю. Яростно вращавшийся винт, скрежеща о скалы, разнесло вдребезги. Осколки лопастей разлетелись во все стороны, впиваясь в тела без разбора, свои или чужие.
Сокхва, которого тащил за собой Чой Хоён, в этом хаосе криков стиснул зубы. Его тело, перекинутое через плечо, болталось, отчего его мутило и тошнота подступала к горлу.
“Возьми себя в руки, сейчас, даже если придётся умереть, нужно собраться, нельзя плыть по течению. Только так Сухван тоже останется жив”.
Сокхва поднял голову и увидел упавший неподалёку пистолет. Сцена, где Квак Сухван и Ян Санхун бежали к нему, воспринималась как в замедленной съёмке. Он хотел протянуть руку и схватить пистолет, но не мог до него дотянуться. Спина Чой Хоёна мгновенно пропиталась кровью, и комбинезон прилип к телу. Когда вертолёт взорвался, озаряя всё пламенем, Сокхва увидел заткнутый за его пояс пистолет.
Мужчина протянул руку, быстро выхватил оружие и взвёл курок. Он глубоко вдохнул, словно собирая последние силы жизни. Не успев даже выдохнуть, он что есть мочи ударил рукояткой пистолета по ране на спине Чой Хоёна.
Воспользовавшись тем, что хватка Чой Хоёна ослабла, Сокхва оттолкнул его и спустился на землю. Когда взгляы Сокхвы и Чой Хоёна встретились, он с ненавистью занёс руку для удара.
“Не медли,” — прошептал внутренний голос.
Он нажал на курок, целясь в грудь. Чой Хоён дважды моргнул, и из его рта хлынула алая кровь. Чой Хоён, рухнувший на присевшего Сокхву, протянул к нему руку. В плечо Змея впился прилетевший осколок лопасти. Когда окровавленная, едва держащаяся рука потянулась к нему, Сокхва похолодел.
— Ева, моя спасительница… мой покой…
Алые глаза, полные одержимости, всё ещё смотрели на него, а рука продолжала тянуться. Сокхва не мог отползти, не мог пошевелиться, будучи пойманным этим взглядом.
Чудовище, созданное городом, умирало, так почему же в душе он не радовался? В тот миг чья-то большая ладонь закрыла ему глаза. Тепло, окутавшее его тело, было знакомым. Это был Квак Сухван. Но его тело содрогнулось несколько раз, словно от какого-то удара.
— Прости. Это из-за меня доктору Соку больно, — голос Квак Сухвана был непривычно слабым. Его ладонь, прикрывавшая глаза, стала мокрой и липкой. Сокхва хотел сказать, что это не его вина, но не мог издать и звука, и лишь молча покачал головой.
— Но ты должен жить. Поверь мне.
Всё тело Квак Сухвана было мокрым. Казалось, кровь хлещет из всех отверстий на его теле. Его сознание было залито ею, этой кровавой бурой жидкостью, но он по-прежнему прикрывал Сокхве глаза, чтобы тот ничего не видел.
Сокхва обеими руками ухватился за его руку, не позволяя ему убрать её. Почему-то ему казалось, что если он отпустит её сейчас, то Квак Сухван никогда не вернётся в его объятия.
Он толкнул его по направлению к кому-то.
— Майор… Сухван… — он хотел позвать, но горло сжалось, и он лишь испускал прерывистое рыдающее дыхание. Ни разу ему ещё не было так больно из-за Квак Сухвана. Если его жертва могла спасти любимого, то это было вовсе не жертва, а благословение. Доктор хотел запомнить все мелочи на его лице, но из-за человека, что подхватил его и понёс, он не мог разглядеть. Мужчина схватился за верёвку висящего в воздухе вертолёта, и его тело взмыло в воздух…
Он знал, что Квак Сухван сильнее кого бы то ни было. Но одна из его рук, казалось, растворилась и была поглощена нескончаемым потоком крови. На этот раз он действительно чувствовал, что это конец...
— Сухван-а! — он кричал, но его голос тонул в рёве мощных пропеллеров.
Квак Сухван, увидев, что вертолёт благополучно поднялся, обернулся. Адамы и солдаты устилали землю, а выживших было всего несколько и выглядели они жалко.
Квак Сухван почувствовал, как его покидают силы.
“Смогу ли я вернуться к Сокхве?”
Вместе с мыслями на него навалилось несвойственное ему отчаяние.
— Спасите Министра! Майор Квак Сухван, как пособник, укрывавший и способствовавший побегу носителя вируса Адама, приговаривается к смертной казни!
Теперь все стволы были направлены на Квак Сухвана. Такова была его судьба. Повстанец, принёсший угрозу городу. Теперь он сам стал тем безумцем.
— Квак Сухван… Ничего не поделаешь, здесь всё и кончится, — сказала Ли Чеюн.
Полковник, словно давая ей возможность проявить последние почести к товарищу, молчаливо разрешил ей провести казнь.
Она лишь отвела руку в сторону и выстрелила из пистолета в висок подполковника. Пока все отвлеклись, Квак Сухван поднял валявшийся поблизости автомат и начал отстреливаться, прикрываясь телом мужчины, как щитом.
Ли Чеюн с тыла, а Квак Сухван спереди перерезали глотки десятку с лишним солдат. Повстанцы должны победить. Только так клан матери Ли Чеюн сможет выжить. Нельзя было позволить Чой Хоёну вновь занять место Министра.
Кровь, заражённая вирусом, сочилась из ран нескольких павших солдат, и всё, без разбора на своих и чужих, превратилось в кромешный ад. Квак Сухван и Ли Чеюн оборвали жизни всех, кто был здесь, кроме них самих.
— Хах… хах… — Квак Сухван стоял на горе трупов, тяжело дыша. Ли Чеюн стаскивала трупы солдат в кучу и добивала их.
Квак Сухван, используя длинный ствол ружья, как опору, опустился на колени перед Чой Хоёном. Тот был ещё жив.
— … Как же ты живуч. И ты, и я.
В глазах Чой Хоёна не было страха, но он медленно умирал. Квак Сухван тоже чувствовал, как жизнь покидает его. Он даже не слышал собственного голоса.
Сухван из последних сил пошевелил онемевшей рукой и перезарядил оружие. Он навёл на Чой Хоёна окровавленный ствол.
— Для вас… не будет места, чтобы обрести покой, — Чой Хоён закатил зрачки и проговорил проклятие.
Раз Сокхва стал носителем мутировавшего вируса Адама, он не сможет вернуться в город. Он не сможет жить среди людей. Поэтому Сухван должен жить. Он, по крайней мере, должен выжить и остаться с Сокхвой.
Он выстрелил в Чой Хоёна, и дыхание Квак Сухвана также оборвалось.
150 дней с момента смерти МинистраЧой Хоёна. 151 день с момента смены правительства Радужного города.
Сегодня 60 дней с момента завершения повсеместного распространения вакцины — Ева.
Теперь эта территория с Россией. (Хассан)
Изо рта человека, сжимающего охапку хвороста, вырывалось белое облачко пара.
Невозможно было принести много за раз, и принесённых по два-три полена дров едва ли хватило бы, чтобы пережить ночь. Но благодаря тому, что он с осени усердно собирал сухие дрова и экономил их, ему казалось, что эту зиму можно пережить без происшествий.
Вернувшись в хижину, Сокхва положил в камин два полена. Разворошив кочергой золу, он увидел, как взметнулись живые искорки.
Сокхва открыл буфет, достал одну консервную банку. Покрутив ключ на банке, он открыл её. Появился насыщенный и сладковатый запах кукурузы. Он выложил её на тарелку и принялся есть вместе с засохшим, твёрдым, как камень, рисом. Потом он с грустью уставился на окно хижины, где были раздвинуты занавески.
Этого не могло быть, но Сокхве почудилось, что сквозь снег внутрь проникает холодный ветер. Глазам было холодно. Он крепко зажмурился, а когда открыл глаза, влага, заволакивавшая роговицу, исчезла.
Сокхва безразлично и спокойно продолжил трапезу. Его взгляд поймал лежавший на столе нож с наполовину сточенным лезвием.
Сокхва, закончив долгий приём пищи, подошёл к старому дивану. На столике у дивана грудами лежали горные лекарственные травы. Он отряхивал с них землю и подрезал ножницами, вновь и вновь поглядывая за дверь.
В хижине хватило бы продовольствия по меньшей мере на пол года. Поблизости был ручей, так что с водой проблем не возникало. Зато баллоны с пропаном, сложенные в глубине кухни, потихоньку подходили к концу. Хотя запасов и было на полгода, так как он ел мало, казалось, что их могло хватить ещё на несколько месяцев.
Вернувшись в Россию, Сокхва научился жить в одиночестве.
Самым сложным в этом было подстригать себе волосы. Сейчас его тоже раздражали отросшие волосы, но до стрижки всё ещё не доходили руки.
Сокхва встал с места и покрутил в руках брелок, оставленный Квак Сухваном.
“Он всё это предвидел?Или, может, он на всякий случай подготовил все места, где мы жили? Он всегда был таким предусмотрительным”.
В его рассеянном взгляде, устремлённом в окно, на мгновение мелькнула живность. Одна кабарга бродила по склону горы. Если выйти за дверь, она мгновенно убежит, так что оставалось лишь смотреть на неё отсюда.
Когда сумерки достигли хижины, он зажёг мерцающую свечу. Если волки придут на свет, придётся весь день сидеть взаперти. Сокхва положил пистолет у кровати, свернулся калачиком и уснул.
В тот день Сокхва после побега на вертолёте вскоре пересел вместе с Ян Санхуном на джип. По рации без конца поступали приказы ликвидировать доктора Сокхву. Клан Сов и Филиноы через оставленную подполковником рацию узнали, что Сокхва стал носителем мутировавшего вируса Адама.
Повсюду в центре полыхали пожары, но Ян Санхун молча лишь гнал джип вперёд. Так прошло полдня.
“Единственный носитель мутировавшего вируса Адама, доктор Сокхва, подлежит немедленной ликвидации при обнаружении. МинистрЧой Хоён погиб. Вакцина будет разработана и распространена согласно плану”.
К счастью, пошёл дождь, и огонь в центре не разгорелся сильнее. Однако по рации продолжали требовать убить Сокхву. Ночью они добрались до места, вплотную прилегающего к России.
Сокхва, взяв из джипа два пистолета и еду, покинул город в одиночку. Помогавший ему бежать Ян Санхун тоже мог оказаться в опасности, так что их путь вместе подошёл к концу.
Хотя река Тумэнь и неширокая, но переплыть её было невозможно, и Сокхва собственными силами прополз по ветхому мосту. Даже если бы центральная часть железнодорожного моста была разрушена и рельсы склонились к воде, они бы выдержали вес одного человека. Когда он шёл сюда, то был с Квак Сухваном, но возвращался один.
До самого момента расставания они с Ян Санхуном не обменялись ни словом. Но Сокхва всё чувствовал. Он, вероятно, думал, что Квак Сухван погиб. Сам же Сокхва отгонял мысли о смерти. Он не хотел об этом думать. Если бы Квак Сухван был жив, он бы не остался в стороне, услышав по рации приказ убить его.
Он всегда был таким человеком. Ставил его выше себя, был готов отдать жизнь, лишь бы спасти его. Пусть он был так одинок, но его жизнь была спасена им. Поэтому он не мог распоряжаться ею, как хотел, и просто так покинуть мир. Он должен был жить.
Сокхва провёл ночь без сна, глядя на звёзды, видные сквозь полуприкрытые веки. Едва солнце поднялось, он надел поверх тонкой одежды толстый пуховик. В джип он погрузил самодельную мазь и лекарства от простуды.
По привычке он посмотрел на своё отражение в зеркале заднего вида, но кровотечение из носа давно прекратилось. А температура тела стала почти такой же, как у обычных людей. Вернуть себе человеческий облик он смог лишь спустя больше недели после прибытия в хижину. Сокхва покачал головой, забрался в машину и начал спускаться с горы.
Джип он смог раздобыть из здания в Хасане, где они жили с ним. Люди говорили, что глава местных мародёров, прозванный Разбойником, умер от голода, будучи привязанным к машине. Говорили, что никто не спас его, хотя все видели его, и, видимо, после этого мародёры перестали донимать людей.
Сокхва раздавал жителям окрестных сёл лекарства и мазь, а в обмен получал бензин и продукты. Люди считали Сокхву отшельником или странником. Поскольку он не мог быть уверен, что из себя представляет его тело сейчас, он сводил встречи с людьми к минимуму.
Сокхва кивнул в знак приветствия и вновь направил машину в гору к хижине. Были и те, кто заигрывал с Сокхвой, но из-за имевшегося у него оружия никто не решался легко приблизиться к нему. Всего несколько месяцев назад один русский, что не разбирал, мужчина перед ним или женщина, и хвалился нижней половиной тела, попытался напасть на него в пьяном угаре, но получил пулю.
После этого никто больше не приближался к хижине. Ночью было много волков, так что никто не осмеливался подходить к горе без дела. Волки были страшны для Сокхвы, но с другой стороны, они были и его союзниками, охранявшими его.
Вернувшись домой, Сокхва проверил, не тронули ли разбросанные у входа и на окнах осколки бутылок. Затем он лёг на кровать.
И вновь прошел такой же, как всегда день. С той лишь разницей, что это был 151-й день без Квак Сухвана.
Завтра наступит 152-й день без него.
Снаружи было подозрительно шумно. Тьма давно отступила, и сквозь щель в занавесках пробивался назойливый свет.
Сокхва поднялся, насторожился и приоткрыл занавеску. Видимо, несколько человек пришли к ручью за водой. Успокоившись, Сокхва подошёл к раковине. Он умылся водой с мылом. Почистил зубы стёршейся щёткой и перед завтраком взял радио.
Сокхва пошёл к месту ближайшему к городу, где хорошо ловило радио. Пистолет, как всегда был у него под мышкой. Выдвинув антенну радио, он начал искать сигнал.
В Радужном городе потихоньку всё налаживалось, и иногда, если хорошо поймать волну, доносились городские передачи.
“— Ш-ш-ш-ш-ш. Голосование прошло честно. Граждане Радужного города, пожалуйста, пройдите регистрацию в каждом рай… ш-ш-ш… ш-ш… ш-ш-ш… ш-ш… нач…”
Пропагандистской чуши, что промывала людям мозги по радио, давно не было. Сокхва достал из кармана мобильный телефон. Теперь он больше не мог больше видеть фотографию Квак Сухвана.
Пароль, установленный Вторым Министром до самого конца был таким же, как он сам. Никакой нежной тоски по матери или чувства вины перед ребёнком. Его паролем было слово «Агат». Тот самый минерал, который он так любил. Если преобразовать слово в двоичный код и взять только последние цифры, получалось 11101. А то, что нужно было ввести все 6 символов пароля, было и вовсе абсурдом.
Второй был одержим лишь минералами, и, возможно, его гены остались в нём, и он тоже стал одержим камнями. Но теперь он даже камни не собирал.
Теперь, оглядываясь назад, он думал, что одержимость Квак Сухвана, возможно, была направлена на размножение. Обладая почти идеальными генами, он был рождён для задачи эволюционировать через воспроизводство. Если подумать, даже когда он просил у него сперму, тот лишь отшучивался и на самом деле ни разу не передал её ему.
Идеальный мутант, созданный городом.
Возможно, осознав свою навязчивую идею, он из чувства протеста взял себя под контроль.
“— …ш-ш-ш… будем… ретрансляционные вышки… справедливое образование… ш-ш-ш… Императорский пингвин… поддерживаем… Наша вакцина… заверш… ш-ш-ш…»
Сокхва выключил радио и поднялся. Пришло время возвращаться в горную хижину, готовить мазь и разбирать травы. Сокхва плёлся обратно, был жив, но мёртв внутри.
Первые несколько месяцев ему снились сны о Квак Сухване. Просыпаясь от снов, в которых тот возвращался, они воссоединялись, и их тела соприкасались, он хотел прекратить своё существование сильнее всего, а после тот и вовсе перестал являться ему даже во снах.
Эти слова прилипли к нему, как заклятье, и держали его, словно проклятие.
Сокхва, спускаясь к хижине, вновь замер от шума голосов. Он планировал пойти к хижине после того, как они все уйдут. В конце концов, им нужно было только продовольствие. Что ж, неудивительно: спустя некоторое время, когда он спустился к хижине, внутри был полный беспорядок.
Мало того, что кто-то украл еду, лекарственные травы были также разбросаны по полу. Даже злиться было бессмысленно. Таких простых эмоций в нём уже не оставалось.
Сокхва убрал и подмёл пол, затем снова уставился в пустоту. В его глаза дул холодный ветер. Между деревьями стояли люди. Сокхве захотелось выйти наружу и посмотреть на кабаргу. Обычно она убегала, лишь завидя его, но сегодня стояла на месте, даже когда он открыл дверь.
Сокхва накинул на плечи одеяло и вышел на деревянную террасу у входа. И правда, кабарга быстро юркнула прочь. Он с сожалением пристально смотрел на неё, как вдруг она рванула ещё дальше вглубь чащи.
Кабарга исчезла, но послышался звук разламываемых сухих веток. Сокхва перевёл взгляд в сторону, откуда она прибежала.
Там, куда упал его взгляд, шёл мужчина в униформе. На одном плече он нёс ранец, и упавшие на землю сухие ветки, казалось, не были для него никакой помехой, ибо шаг его был твёрд.
С того момента, как их взгляды встретились, он не отводил глаз ни на секунду и шёл прямо к Сокхве. Одеяло соскользнуло со спины Сокхвы, поднявшегося с перил. Не думая ни о чём, он просто смотрел на него. Это очередная галлюцинация? Или же ему, наконец, позволено не жить больше, а умереть?
Квак Сухван подошёл и встал перед Сокхвой.
Сокхва не смел протянуть руку. Если бы он это сделал, тот мог бы превратиться в мираж и исчезнуть, как во сне.
Услышав этот голос, он перестал дышать.
В его памяти его голос всегда был таким ясным, а сейчас он был приглушённым. Его затуманенное зрение скрывало его черты под пеленой тоски, и он не мог разглядеть его как следует. Он поморгал, пытаясь убрать влагу, застилавшую взор, но она лишь продолжала копиться.
— Мне было очень плохо, веришь? — он немного смущённо улыбнулся. — Прости, что опоздал.
— Прости, что оставил тебя одного.
Квак Сухван, говоривший бесстрастно, на мгновение прерывисто вдохнул, но тут же вновь сделал лицо непроницаемым. Он снова вдохнул, и тогда, словно не в силах сдержать плач, он исказил лицо, как ребёнок.
— Доктор Сок, Сокхва-хён, Сокхва.
Он звал его всеми именами. Словно все обращения этого мира к Сокхве принадлежали только ему.
Лишь тогда Сокхва обнял его, того, кто стоял здесь. Он принял в себя его силу, вобравшую в себя холодный русский воздух, и изо всех сил вдохнул его запах, такой же стойкий, как и он сам. Квак Сухван, тоже не в силах вымолвить ни слова, прижал тело Сокхвы к своей груди.
Они ошибались. Страдание — это не начало эволюции.
Даже будучи свободными от всех вирусов, они не были бы истинно новым человечеством. Вирусы снова мутируют, и даже он, кого называли совершенным мутантом, чуть не лишился жизни. В этом мире не существует идеальной эволюции.
Начало эволюции берёт своё начало в выживании.
У тех, кто хочет выжить, есть на то разные причины. Семья, друзья или возлюбленные и ради них они цеплялись за жизнь. Люди города тоже побеждали смерть и выживали, чтобы жить вместе с теми, кто был им дорог. Он смог встретить его, потому что был жив, и он смог вернуться к нему, потому что был жив.
Для Сокхвы этим смыслом был Квак Сухван, а для Сухвана — Сокхва.
И поэтому они смогли эволюционировать вновь.
— … Сухван-а, — словно новорождённый младенец, издающий первый звук, Сокхва впервые за 152 дня произнёс его имя. — Хорошо, что ты вернулся.
Квак Сухван пришёл в себя спустя неделю после смерти Чой Хоёна.
Однако пробудившийся Квак Сухван был уже не тем человеком, которого они знали. Даже в состоянии покоя его руки дрожали, и он с трудом мог проглотить пищу, которую ему передавали. Когда заходила речь о Сокхве, он не проявлял никакой реакции. Все решили, что Квак Сухван впал в слабоумие из-за чрезмерной потери крови.
Ян Санхун винил себя в том, что не сумел должным образом защитить Сокхву, и извинялся перед Квак Сухваном. Но что бы кто ни говорил, тот всегда походил на человека, потерявшего рассудок.
Поскольку он не мог нормально глотать пищу, каша текла по его подбородку, а обездвиженное тело теряло мышечную массу и истощалось. Русский стажёр, оставшийся в Радужном городе, помогал с вакциной и восстановлением сгоревших лабораторий, и каждый раз, видя Квак Сухвана, лишь цокал языком.
Обычный человек бы уже умер, истекши кровью. Квак Сухвана привезли с остановившимся сердцем, и после часовой борьбы медиков его сердце начало биться, хоть и слабо.
Когда сердце вновь забилось, крови, оставшейся в теле Квак Сухвана, не хватило бы и пятилетнему ребёнку. Стажёр сказал, что, вероятно, из-за недостаточного кровоснабжения мозг был повреждён. Оттого он и впал в слабоумие.
Глава Императорских пингвинов Ли Хичан, захватив власть в городе, не оставила Сухвана. Он дала ему звание генерал-лейтенанта и объявила другим кланам, что доктор Сокхва мёртв. Было иронично, ведь доктор, разработавший вакцину, освободившую людей от Адама, не получил никакой награды.
Прошёл месяц, затем второй. Квак Сухван перестал дрожать. С того времени он начал медленно двигаться. Стал есть самостоятельно, выходил из убежища, гулял, а в один день даже побежал.
В другой день он с рассвета вошёл в тренировочный зал, начал заниматься и пробуждать атрофированные мышцы. Однако на любые обращения он по-прежнему не реагировал. Словно робот, сосредоточенный лишь на том, чтобы вновь сделать тело таким, как прежде, и стать здоровым, он не обращал никакого внимания на внешние раздражители.
Время утреннего приёма пищи прошло, а Квак Сухвана не было видно. Ян Санхун, присматривавший за ним, на всякий случай зашёл в тренировочный зал, но внутри было тихо; он проверил столовую — Квак Сухвана там тоже не было. Зайдя в комнату, он увидел, что шкаф наполовину открыт.
Аккуратно выглаженная и висевшая униформа города исчезла. Исчез и рюкзак, словно он собрал что-то. На столе повсюду остался лишь бардак.
Ян Санхун поспешно побежал в центр управления. Он беспокоился, не устроил ли Сухван какую-нибудь выходку, и проверил все камеры наблюдения по периметру.
На записи было видно, как кто-то ранним утром уверенно шагает за пределы убежища.
Осанка прямая, и, казалось, он точно знал, куда направляется, — его походка была твёрдой и целенаправленной. Он направлялся к парковке, где стояли военные джипы. Ян Санхун, глядя на запись, спустя время встретился взглядом с Квак Сухваном, смотревшим в камеру.
Тот, как прежде, усмехнулся, достал из кармана бумажку и внимательно посмотрел на неё. Затем, словно это было самое дорогое сокровище, аккуратно сложил её и убрал во внутренний карман униформы.
Он с лёгкостью перепрыгнул через заграждение из колючей проволоки убежища. Вскоре остался лишь уходящий силуэт мужчины с рюкзаком за плечом, застывший в памяти, как остаточное изображение.
До сих пор все ошибались. Квак Сухван сосредотачивался не на том, чтобы вернуть своё тело в норму. С того момента, как он открыл глаза, и до сих пор всё его сознание было заполнено Сокхвой. Поэтому здесь оставалась лишь оболочка, стремившаяся создать тело, способное уйти.
Вскоре Ян Санхун получил известие, что пропал один джип, но не отдал приказ о преследовании.
Он лишь остался ждать здесь, пока те двое вернутся домой, в Радужный город.