Эгалитаризм и общедоступность смертоносного оружия: забытый подход

(Дункан Стиббард-Хоукс (2020) - Stibbard-Hawkes, D. N. (2020) - Chapter 6. Egalitarianism and democratized access to lethal weaponry: a neglected approach – In: Social inequality before farming? Multidisciplinary approaches to the study of social organization in prehistoric and ethnographic hunter-gatherer-fisher societies. – ed. Moreau, L.)

Многие современные и этнографически описанные популяции охотников-собирателей, по словам Джеймса Вудберна (Woodburn, 1982), представляют собой «эгалитарные общества» — группы, в которых «равенство власти, богатства и статуса не просто желаемы, но и, за редкими исключениями, подлинно реализованы» (с. 432). Ранние колониальные описания танзанийских хадза (Bagshawe, 1925: 123) отмечали, что они «не признают ни вождей, ни старейшин»; этот факт подтверждается и в современных исследованиях (Marlowe, 2010; Blurton Jones, 2016). Кирк Эндикотт (Endicott, 1988: 122), цитируя Вудберна (Woodburn, 1982), писал о малайских батек, что у них «либо вовсе нет лидеров, либо лидеры настолько искусно ограничены, что не могут проявлять власть или использовать своё влияние для накопления богатства или престижа». Многие другие группы охотников-собирателей демонстрируют аналогично плоскую политическую иерархию, включая центральноафриканских мбути (Turnbull, 1964: 41; «Нет ни вождей, ни советов старейшин») и ака (Bahuchet, 1999: 192; «Нет принудительной политической иерархии… общество ака акефальное»), филиппинских агта (Griffin & Griffin, 1999: 292; «Никто не контролирует другого») и, возможно, в меньшей степени, добе джу/’хоанси (Lee, 1979: 348; «Каждый из нас — лидер сам для себя!»). Такая модель политического эгалитаризма часто ассоциируется с низкой плотностью населения, высокой резиденциальной мобильностью, переменным составом групп и слабой или отсутствующей территориальностью (Kelly, 2013; Roscoe, в этом томе).

Конечно, как и в случае любой редукционистской попытки типологизации обществ, реальность сложнее. Например, среди некоторых австралийских групп, таких как тиви, фиксируются неравенства в престиже и влиянии при отсутствии формальных политических иерархий и на фоне эгалитарного дележа пищи (Hart & Pilling, 1960). Эти группы нельзя отнести к «эгалитарным обществам» в строгом смысле, но даже среди более эгалитарных групп встречаются различия в статусе. Например, у хадза люди осознают неравенство в охотничьих навыках своих соплеменников (Stibbard-Hawkes et al., 2018). Хороших охотников ценят (Wood, 2006), а лагеря часто называют в честь «некоторого старшего мужчины, обычно в возрасте от 40 до 65 лет» (Marlowe, 2010: 49). Джу/’хоанси, хотя они подчёркивали дележ и преуменьшали статусные различия, признавали приоритетные права доступа к территориям вокруг водопоев («н!оре»), а группы, живущие рядом с определёнными водопоями, часто называли по имени одного человека (например, «лагерь Бон!а» или «лагерь Кхарун!а»; Lee, 1979: 343).

Более того, как отмечал Фланаган (Flanagan, 1989), так называемые «эгалитарные общества» часто характеризуются ярко выраженным гендерным разделением труда, где мужчины и женщины добывают разные, не пересекающиеся ресурсы (см. также Bird, 1999; Marlowe, 2007). Хотя во многих эгалитарных обществах женщины обладают высокой степенью автономии (Endicott, 1981; Dyble et al., 2015), неравенство между гендерами всё же существует. Например, у хадза женщины чаще становятся жертвами домашнего насилия (Marlowe, 2015, личное сообщение). Однако, несмотря на наличие гендерного неравенства среди мобильных охотников-собирателей, в большинстве случаев оно менее выражено, чем в других популяциях (Endicott, 1981).

Несмотря на трудности классификации различных групп с помощью единого термина, степень индивидуальной автономии и равенство в доступе к ресурсам среди многих групп охотников-собирателей поразительны, особенно в сравнении с повсеместным неравенством в статусе, собственности и богатстве, характерным для большинства других человеческих популяций. Также поразительно, что эгалитаризм так часто встречается среди мобильных, мелкомасштабных групп охотников-собирателей, не имеющих филогенетического или иного родства, кроме номинально схожей стратегии существования.

Хотя «эгалитарные общества», описанные Вудберном (Woodburn, 1982), — все охотники-собиратели, не все охотники-собиратели (те, кто существует без земледелия или одомашненного скота) эгалитарны. Например, среди многих австралийских охотников-собирателей, хотя формальных политических иерархий и неравенства в доступе к пище мало, некоторые индивиды могут быть старше других по статусу, а среди мужчин наблюдаются значительные неравенства в брачных перспективах наряду с различиями в индивидуальной автономии между полами (Hart & Pilling, 1960; Martin, 1999). Более того, многие группы охотников-собирателей, например, обитавшие на северо-западном побережье Северной Америки (например, чинуки), ранее имели социальную стратификацию, наследственные «касты» и различия в богатстве (Ames, 2003; Hajda, 2005). Некоторые группы держали рабов (Ames, 2003). Подобные статусные различия, хотя и в меньшей степени, наблюдались также среди чумашей Калифорнии (Arnold, 1992) и нескольких групп Новой Гвинеи (Roscoe, в этом томе). Паттерны накопления, богатства и статусных различий прослеживаются археологически и у ряда прошлых популяций охотников-собирателей, включая несколько доисторических групп Северной Америки (Arnold, 1992; Sassaman, 2004) и период Дзёмон в Японии (Arnold, 1992). В последнем случае существуют разногласия относительно степени неравенства, наблюдаемого в погребальном инвентаре (Pearson, 2007), что усложняется широким определением периода Дзёмон (14 000–300 гг. до н. э.) и неоднородностью использования ресурсов и демографии в пространстве и времени (Crema et al., 2016).

Такие иерархии обычно возникают в контексте накопления и оседлости, особенно в регионах, где ресурсы сконцентрированы и могут быть монополизированы (например, рыболовные запруды или плодородные участки побережья; Kelly, 2013: 255), и/или временно́ несогласованы, что требует накопления (например, нерестящиеся рыбы и сезонные орехи; Testart et al., 1982; Arnold, 1992; Cannon & Yang, 2006; Sakaguchi, 2009). В этом контексте накопление сопутствует оседлости — запасы нельзя бросить — и обеспечивает надёжный доступ к пище круглый год. Это ведёт к росту населения, что ещё больше снижает резиденциальную мобильность (Kelly, 2013), мешая людям перемещаться, чтобы избежать потенциальных тиранов. Увеличение численности населения также требует интенсификации труда, и «лидеры возникают как продукт необходимости координировать коллективный труд и снижать стресс у членов группы от наказания бездельников» (Kelly, 2013: 267). Альтернативно, с точки зрения марксистской теории отчуждения, накопление создаёт излишки, которые, если их монополизирует меньшинство, могут быть использованы как капитал — либо для оплаты труда других индивидов по производству и защите дополнительных излишков, либо для инвестиций в «тяжёлое и нетранспортабельное оборудование для обработки [производства] и хранения пищи» (Testart et al., 1982: 525), что генерирует большее индивидуальное богатство для владельцев ресурсов. Хотя конкретные механизмы сложны, многогранны и не имеют широкого согласия, общий прогноз ясен: накопление и оседлость — это «толчок, запускающий социополитические изменения» (Kelly, 2013: 252) и ведущий к сдвигу от «простых», мобильных, эгалитарных групп охотников-собирателей к «сложным» иерархическим обществам.

Эта логика, хотя и последовательна, содержит несколько предположений (см. Rowley-Conwy, 2001), из которых я выделю два. Первое: современные мобильные, эгалитарные группы охотников-собирателей служат хорошими моделями для прошлых обществ охотников-собирателей. Это предположение широко обсуждалось. Его сложность обусловлена тем, что политическая организация многих современных охотников-собирателей некоторыми исследователями рассматривается как продукт взаимодействия с государствами (например, Wilmsen et al., 1990; Headland et al., 1989; Lieberman et al., 2007), а многие группы охотников-собирателей в Австралии, особенно в прибрежных регионах (Martin, 1999), имеют ярко выраженные геронтократические иерархии даже без накопления и оседлости (Myers, 1999). Однако, несмотря на проблемы этого взгляда, я, как и другие (например, Lee, 1998; Layton, 2001; Marlowe, 2005), в целом его поддерживаю. Как сказал Роберт Лейтон (Layton, 2001: 314–315), «я считаю, что тенденция охотников-собирателей с разной историей приходить к схожим решениям для жизни в определённых средах… даёт понимание роли охоты и собирательства в эволюции человека».

Второе предположение — почти руссоистская идея, что эгалитаризм — это исходное состояние человечества, а появление накопления, оседлости и сельского хозяйства или хранения пищи инициировало сдвиг к неравенству и иерархии (Testart et al., 1982; Kelly, 2013). Это предположение отражено в названии настоящего тома: сам вопрос, можно ли «говорить о неравенстве до земледелия», подразумевает исходный эгалитаризм.

Однако, если мы выйдем за рамки человеческого вида и посмотрим на общественных приматов и других групповых млекопитающих, мы регулярно обнаруживаем иерархию и глубокое неравенство в доступе к ресурсам (пище и партнёрам). Например, у шимпанзе (Pan troglodytes) существуют иерархии доминирования, влияющие как на доступ к ресурсам (Murray et al., 2007), так и на количество потомства у самцов (Constable et al., 2001). Самцы бонобо (Pan paniscus), хотя и проявляют насилие реже и живут в группах с меньшим мужским доминированием по сравнению с Pan troglodytes, также формируют линейные иерархии доминирования как в неволе (Vervaecke et al., 2000; хотя см. Paoli et al., 2006), так и в дикой природе (Surbeck et al., 2011). Если предположить, как делают многие (McGrew, 2010), что последний общий предок людей и Pan был более похож на Pan, чем на человека (Wrangham, 1987; McGrew, 2010), то человеческий эгалитаризм оказывается производным состоянием. Если эгалитаризм был широко распространён среди ранних гомининов, он должен был появиться в какой-то момент за последние 4–8 миллионов лет (Hobolth et al., 2007; Langergraber et al., 2012). Кнауф и др. (Knauft et al., 1991), обсуждая насилие, описывают это как «U-образную кривую». Равенство, по их мнению, отсутствовало на протяжении большей части нашей эволюционной истории, появилось в какой-то момент, а затем снова исчезло с появлением накопления и оседлости. Если это так, то нам нужно объяснить не только, почему эгалитаризм исчез, но и как он появился и регулировался изначально.

Было несколько попыток объяснить это. Бём и др. (Boehm et al., 1993) утверждали, что эгалитаризм — следствие эгалитарного «этоса», при котором индивиды, становящиеся слишком напористыми или самовозвеличивающимися, подвергаются критике и насмешкам («Любой сан, пытающийся возвыситься, быстро будет сбит с пьедестала»; с. 230) и сознательно игнорируются. Гарднер (Gardner, 1991: 457) выдвигает похожий аргумент и называет этот этос «синдромом индивидуальной автономии». Сазман (Suzman, 2017a,b) недавно развил эту точку зрения и подчеркнул важность «бушменских перепалок» в поддержании эгалитаризма. Хотя во многих группах охотников-собирателей люди громко жалуются, если кто-то берёт больше своей доли (см., например, Peterson, 1993), это проксимальное объяснение (см. Bateson & Laland, 2013) и не объясняет, как жалобщики обеспечивают свои требования или почему неэгалитарные группы не имеют подобного этоса.

Вудберн (Woodburn, 1982) среди прочего подчёркивал важность мобильности и тот факт, что, где индивиды могут свободно перемещаться между локациями, межличностные отношения «не предполагают долгосрочных обязывающих обязательств» (с. 434), более того, мобильность позволяет «людям легко отделяться от тех, с кем они конфликтуют» (с. 435) и избегать потенциальных тиранов.

Несколько авторов также подчёркивали важность доступа к пищевым ресурсам и их распределения для поддержания эгалитаризма. Кристин Хоукс (Hawkes, 2000) утверждала, что непредсказуемость и высокая ежедневная вариативность индивидуального успеха в охоте, характерная для многих групп охотников-собирателей, «подрывает иерархию» (с. 59). «Любой успех охотника в один день всегда сменяется неудачами, ограничивая степень, в которой кто-либо может поддерживать превосходство над другими» (с. 72).

Более того, дичь редко сосредоточена во времени и, следовательно, её трудно монополизировать отдельным индивидам. В результате «люди не зависят от конкретных других людей в доступе к основным потребностям» (Woodburn, 1982: 434). Эта идея была выражена в терминах марксистской теории (Winterhalder, 2001) — или того, что Ли (Lee, 1990), цитируя Энгельса (Engels, 2010), называет «первобытным коммунизмом». По этой логике «сама среда [действует как] склад» (Lee & DeVore, 1968: 11–12), ни один индивид не может контролировать излишки, и «всё население сохраняет доступ к средствам производства» (Lee, 1990: 254). Я называю это гипотезой «завтрак на ногах» (‘meals-on-legs’ hypothesis), хотя в литературе предпочитают термин «теория собирательской экономики» (Gardner, 1991: 453–454). Эта гипотеза схожа и совместима с идеей, что иерархия связана с накоплением, оседлостью и монополизацией защищаемых ресурсов (Testart et al., 1982; Kelly, 2013).

Эти идеи были рассмотрены ранее, и, за исключением двух объяснений эгалитаризма через распределение ресурсов, к которым я вернусь в заключении, я не буду их дальше обсуждать. Одна конкретная идея — что эгалитаризм связан с демократизированным доступом к средствам принуждения (Woodburn, 1982), особенно к смертоносному дальнобойному оружию (Bingham, 2000) — обсуждается в литературе лишь эпизодически. Здесь я надеюсь показать, что эта идея убедительна, особенно если рассматривать её в контексте литературы об иерархиях у животных.

Логика и паттерны иерархии у групповых млекопитающих

Групповая жизнь у животных несёт множество преимуществ. У большинства видов она снижает риск хищничества. У некоторых видов особи активно отпугивают хищников посредством групповой обороны и коллективных атак (Russell & Wright, 2009; Gursky, 2010). Более универсальным является тот факт, что 1) в группе с другими особями риск стать целью хищника для индивида снижается (Hamilton, 1971), и 2) в группе больше глаз и ушей, что увеличивает скорость обнаружения хищника, одновременно снижая индивидуальные затраты на бдительность (Mooring et al., 2004; Davies et al., 2012). Групповая жизнь также может облегчать защиту ресурсов (Wrangham, 1980; Bryant & Grant, 1995), кооперативный поиск пищи (Creel & Creel, 1995; Boesch, 2002; Carbone et al., 2005) и передачу информации (de Groot, 1980; Wilkinson, 1992).

Недостатком групповой жизни является то, что особи часто вынуждены конкурировать с сородичами за пищевые ресурсы и за доступ к партнёрам (Clutton-Brock & Vincent, 1991; Clutton-Brock & Parker, 1992). Такие конфликты редко разрешаются справедливо. При прямой конкуренции за партнёров или пищу многие групповые виды животных формируют «иерархии доминирования», где менее доминирующие особи уступают тем, кто занимает более высокое место в «иерархии клевания». Это не всегда так: когда распределение ресурсов не создаёт возможностей для прямой конкуренции, как, например, у преимущественно листоядных самок горных горилл (Gorilla gorilla berengei; Watts, 1994), иерархии могут быть плоскими или вовсе отсутствовать. Однако там, где иерархии у животных существуют, они часто имеют глубокие последствия для здоровья, питания и репродуктивного успеха особей, живущих в группах.

Эти последствия особенно заметны в конкуренции самцов за спаривание. У многих видов, таких как мандрилы, макаки, лангуры и лани (de Ruiter & van Hooff, 1993; Dixson et al., 1993; Launhardt et al., 2001; Say et al., 2003), нередко самец на вершине иерархии производит ≥ 60 % потомства группы в любой данный год. У видов, таких как гориллы, большинство других самцов может быть полностью изгнано из групп (Robbins, 1999). Последствия иерархии также явно проявляются в конкуренции за пищу. Например, исследование кенийских павианов (Papio anubis) показало, что три самки высшего ранга потребляли на 30 % больше пищи, чем три самки низшего ранга (Barton & Whiten, 1993). Аналогично, в национальном парке Гомбе самки шимпанзе (Pan troglodytes) низкого ранга кормились на меньшей территории, чем самки высокого ранга, особенно в периоды дефицита пищи (Murray et al., 2007). Эти различия в доступе к пище могут напрямую влиять на фертильность, как наблюдается у самок низкого ранга у многих групповых приматов, включая макак, павианов, гелад, мартышек и других (Harcourt, 1987). У видов с более стабильными иерархиями особи низкого ранга могут также испытывать больший стресс и заболеваемость (Sapolsky, 2005). У некоторых видов, таких как сурикаты (Suricata suricatta), живущие в относительно суровых условиях и редко успешно мигрирующие из групп в качестве размножающихся пар, большинство самок низкого ранга могут не размножаться (MacLeod et al., 2013), а самки высшего ранга могут атаковать или изгонять тех сородичей, с которыми конкуренция за размножение наиболее вероятна (Young et al., 2006).

Иерархии доминирования у животных — это эпифеномены: возникающие свойства множества индивидуальных, обычно диадических взаимодействий, каждое из которых с определённой вероятностью выгодно обеим сторонам. Действительно, при построении иерархии исследователи обычно измеряют диадические «вытеснения» или «замещения при кормлении», а также другие диадические сигналы, такие как звуки страха или приветствия (Wittig & Boesch, 2003; Fedigan & Bergstrom, 2010). Иерархия, которая не обязательно стабильна, — это финальный ранжированный порядок, определяющий, какие особи уступают каким другим.

Базовая логика таких диадических взаимодействий, чётко сформулированная Кауфманом (Kaufmann, 1983: 3), проста: «Обычно выгодно обеим особям признавать и соблюдать установленные, относительно мирные отношения доминирования-подчинения. Это экономит время, энергию и снижает риск травм для обеих особей. Кроме того, доминирующая особь, вероятно, получает немедленный приоритетный доступ к спорным ресурсам. Обычно подчинённая особь, которая, вероятно, проиграет в бою, лучше подождёт, пока не сможет конкурировать с позиции большей относительной силы». Потенциально смертельные бои оправданы только тогда, когда «значительная часть жизненного репродуктивного успеха конкурента находится под угрозой» (Enquist & Leimar, 1990: 1).

Эта идея была смоделирована с помощью теории игр, используя простую диадическую игру «Ястреб-Голубь» (см. Maynard Smith & Price, 1973; Enquist & Leimar, 1990; Matsumura & Kobayashi, 1998; Matsumura, 1999). В этих моделях после первоначальной «демонстрации» особи по очереди могут либо эскалировать конфликт и продолжать драку до травмы или отступления противника («Ястребы»), либо отступить, если противник эскалирует («Голуби»), либо эскалировать, а затем копировать поведение противника («Мстители»). Затем корректируются две переменные: вероятности победы конкурирующих особей и тяжесть травм относительно ценности ресурса, за который они борются. Как показали Matsumura & Kobayashi (1998), и при условии полной информации, когда тяжесть травм намного превышает ценность ресурса и/или существуют большие асимметрии в вероятностях победы двух особей в диадическом конфликте, стратегии «Голубь/Ястреб» или «Ястреб/Голубь» становятся эволюционно стабильными. В этих случаях особь с меньшей вероятностью победы должна выбирать стратегию «Голубь», а с большей вероятностью — стратегию «Ястреб». «Эгалитарные» стратегии «Мститель/Мститель», при которых ни одна особь не эскалирует конфликт, также становятся эволюционно стабильными наряду со стратегиями «Голубь/Ястреб» и «Ястреб/Голубь», когда вероятности победы более равны. Конечно, особи не всегда обладают полной информацией и поэтому должны использовать сигналы, такие как размер тела, ритуализированные демонстрации или, за большие затраты, начальный конфликт, прежде чем выбрать стратегию (Hammerstein, 1981; Parker & Rubenstein, 1981; Setchell & Wickings, 2005).

Как подразумевают эти модели, отношения доминирования часто изначально «определяются, особенно среди незнакомцев примерно одного размера и пола, боем. [Или] определяются взаимной оценкой вероятности победы в серьёзной драке… [через] распознавание различий в размере, возрасте и т. д.» (Kaufmann, 1983: 3). В оценке боевой способности могут использоваться сигналы или признаки, такие как глубина кваканья у европейских жерлянок (Bufo bufo; Davies & Halliday, 1978) и, возможно, окраска морды, крупа и гениталий у самцов мандрилов (Mandrillus sphinx; Setchell & Wickings, 2005).

Существует несколько дополнительных осложнений. Боевые способности/потенциал удержания ресурсов могут сильно меняться в течение жизни особи из-за болезней, старения и травм, что ведёт к изменению отношений доминирования (Matsumura & Kobayashi, 1998). У некоторых таксонов, таких как павианы, доминирующие особи могут использовать случайные акты агрессии, чтобы подавить увеличение потенциала удержания ресурсов у подчинённых (Silk, 2002). Кроме того, взаимодействия доминирования не обязательно диадические, и коалиционная поддержка может модулировать отношения доминирования у некоторых таксонов. Например, предполагается, что там, где особи могут полагаться на коалиционную поддержку родителя, ранги доминирования могут наследоваться, как наблюдается у самок резус-макак (Macaca mulatta; Berman, 1980). Изменчивые и нестабильные альянсы могут приводить к быстрым сдвигам в иерархиях. Убийство в 2011 году группой из трёх самцов низкого ранга альфа-самца сообщества шимпанзе Махале (Kaburu et al., 2013) служит хорошим анекдотическим примером этого феномена у групповых приматов. Наконец, инклюзивная приспособленность может играть роль, и там, где степень родства высока, особи, вместо того чтобы конкурировать, могут даже субсидировать размножение близких родственников за счёт собственной прямой приспособленности (Sherman et al., 1995).

Несмотря на эти осложнения, базовая логика животных конфликтов остаётся ясной и объясняет, почему «деспотизм» и иерархии доминирования так часто наблюдаются в природе. Многие человеческие группы охотников-собирателей, характеризующиеся широким перераспределением добытой пищи (Gurven, 2004), низким репродуктивным неравенством у мужчин и женщин (Marlowe, 2005; Marlowe & Berbesque, 2012) и относительно небольшими различиями в статусе (Woodburn, 1982), кажутся исключениями и, на первый взгляд, не вписываются в логику животных взаимодействий доминирования. В следующем разделе я предлагаю, что если рассматривать человеческое смертоносное оружие в контексте литературы о доминировании у животных, эгалитаризм становится ожидаемым явлением.

Эгалитаризм через гарантированное взаимоуничтожение: выравнивающий эффект общедоступности смертоносного оружия

Смертоносное оружие в этнографическом контексте

Технологии и наборы инструментов охотников-собирателей значительно варьируются по всему миру, как и стратегии охоты. По словам Марлоу (Marlowe, 2005), «есть охотники на бизонов с луками, верхом на лошадях; охотники на моржей с гарпунами, путешествующие на байдарках; рыболовы с рыболовными запрудами; охотники с копьями, дротиками и сетями». Однако у большинства этнографически описанных мобильных охотников-собирателей есть один общий элемент технологии: они обладают дальнобойным метательным оружием, которое может убивать на расстоянии, изготавливается из свободно доступных материалов и часто используется в сочетании с потенциально смертельными ядами.

Наиболее известным из них, вероятно, является лук и стрелы. Луки состоят из натянутой «тетивы», прикреплённой к обоим концам «дуги» из гибкого дерева. Стрелы, обычно деревянные, со стабилизаторами из перьев (оперение) и заострённые или снабжённые наконечником, крепятся к тетиве с помощью выреза у основания. Их эффективная дальность составляет около 26 метров (Churchill, 1993).

Я лучше всего знаком с технологией охоты хадза, которую опишу здесь. Почти каждый мужчина хадза старше 5–6 лет имеет лук (ko’o) (Marlowe, 2010: 84; Crittenden et al., 2013). Взрослые луки в среднем имеют длину 154 см, а средняя пиковая сила натяжения составляет от 61,61 фунта (27,94 кг) (Stibbard-Hawkes et al., 2018) до 69,4 фунта (31 кг) (Marlowe, 2010). Луки изготавливаются из подходящих по размеру ветвей деревьев, обычно Grewia spp. или Dombeya kiriki (Bartram Jr, 1997; Marlowe, 2010), которые сначала срезают с дерева и грубо обтёсывают топором, а затем вырезают ножом (рис. 6.1). Сегодня луки обычно оснащаются коммерчески произведённой верёвкой, хотя традиционно тетивы делали из затылочной связки крупного четвероногого (Bagshawe, 1925; Woodburn, 1970). Стрелы хадза бывают нескольких типов: деревянные (обычно из Grewia spp.), с заострёнными/зазубренными наконечниками или оснащённые деревянным или железным наконечником (Woodburn, 1970; Marlowe, 2010). Железные наконечники изготавливаются из обрезков железа или гвоздей, полученных в результате торговли. Наконец, хадза традиционно используют два типа яда: панджубе и шанджо. Оба растительного происхождения: панджубе экстрагируют из ветвей Adenium obesum, а шанджо — из семян Strophanthus eminii (Marlowe, 2010: 89). Оба воздействуют на сердце и вызывают смертельную остановку сердца (Bartram Jr, 1997). О панджубе известно больше: он убивает в течение 20 минут — 5 часов в зависимости от силы и дозы яда и размера животного (Bradfield et al., 2015) или за несколько минут при прямом попадании в сердце или кишечник (Marlowe, 2010: 89).

Многие другие группы используют луки и отравленные стрелы. Несколько народов сан, включая джу/’хоанси и хай||ом, применяют охотничьи луки в сочетании с ядами, изготавливаемыми из растений (Adenium spp.) и личинок (например, Diamphidia spp.) (Chaboo et al., 2016). Агта с Лусона на Филиппинах также используют зазубренные наконечники стрел и иногда яды (Griffin, 1997). Луки и стрелы, с ядами или без них, использовались или используются мбути Центральной Африки (Turnbull, 1964), окиек Восточной Африки (Kratz, 2014), аче Парагвая (Walker et al., 2002), андаманцами (Radcliffe-Brown, 2013) и многими другими группами по всему миру.

Вторым по распространённости типом дальнобойного оружия является копьеметалка, известная как «атлатль» в американском контексте или «вумера» в австралийском. Оба устройства работают одинаково. Они состоят из деревянного древка с крюком, шпорой или чашечкой, которые используются для удержания деревянного «дротика» или «копья». Это копьё может быть заострено или оснащено каменным, костяным или металлическим наконечником, подобным наконечнику стрелы. Древко обеспечивает рычаг, позволяющий метать дротик на эффективное расстояние до 39 м (Churchill, 1993). Копьеметалки использовались в большинстве регионов Северной, Западной и Центральной Австралии, но реже на юге и востоке (см. рис. 6.2; Davidson, 1936). Луки никогда не использовались в Австралии, и я не нашёл упоминаний об отравленном оружии в этнографической литературе. Копьеметалки, иногда в сочетании с ядами, также использовались или используются многочисленными популяциями в Арктике, Северной, Центральной и Южной Америке, хотя в большинстве случаев такие группы также использовали луки (см. Grund, 2017, для краткого, но исчерпывающего обзора).

Существует ещё два примечательных типа оружия: отравленные дротики и ручные копья. Дротики (или духовые трубки) представляют собой длинные (0,46–7 м) трубки из просверленного или выдолбленного дерева, естественно полого бамбука или тростника (Jett, 1970). Иногда они изготавливаются из одной трубки, а иногда представляют собой композитные конструкции с внутренней трубкой и прикреплённой внешней трубкой (Jett, 1970). На Борнео деревянные дротики могут оснащаться копьём, чтобы служить оружием двойного назначения, хотя такой тип не встречается в других регионах (Jett, 1970). Резкий выдох в трубку выбрасывает дротики из глины или, чаще, заострённые/расколотые деревянные или бамбуковые палочки, иногда с оперением. Эффективность этих дротиков полностью зависит от использования ядов, которые различаются по типу и происхождению в зависимости от региона. В Старом Свете дротики широко использовались группами охотников-собирателей Юго-Восточной Азии (рис. 6.3), включая Малайзию, Индонезию, Южную Индию и Мадагаскар (Jett, 1970; Endicott, 1979). Дротики также встречаются в большей части Центральной Америки, на севере Южной Америки и юго-востоке Северной Америки (рис. 6.4). Замечательно, что их использование на Мадагаскаре (Jett, 1970) и в американских тропиках (Jett, 1991) представляет собой, по-видимому, случаи диффузии из Юго-Восточной Азии. Дротики обеспечивают большую точность доставки яда по сравнению с другими типами оружия, хотя наносят менее глубокие раны. Они наиболее эффективны против мелкой добычи и обычно используются для охоты на древесных видов. Например, у батек дротики применяются в основном для охоты на бамбуковых крыс, летучих мышей, птиц (Endicott, 1979) и мелких приматов.

Ручные копья встречаются по всему миру в сочетании с другими типами оружия, а там, где отсутствуют вышеописанные технологии, как в некоторых регионах Австралии (Davidson, 1936), ручные копья могут использоваться исключительно. Эти простые оружия изготавливаются из одного куска дерева, заострённого на конце, и имеют переменную длину. Их можно метать. Два австралийских народа, тиви и тасманийцы, использовали метательные копья для охоты (Churchill, 1993). Метательные копья, хотя и крупнее дротиков копьеметалки, эффективны на меньших расстояниях, чем луки и копьеметалки (около 6–8 м) (Churchill & Rhodes, 2009).

Смертоносное оружие как выравнивающий механизм

Эти виды оружия — луки и стрелы, копьеметалки, дротики и ручные копья — имеют пять ключевых общих черт. Во-первых, они могут использоваться на расстоянии, где нет непосредственного риска травмы от любой цели, не вооружённой аналогичным дальнобойным оружием. Во-вторых, в большинстве случаев чистый выстрел будет либо немедленно, либо со временем смертельным, особенно при использовании сильных ядов. В-третьих, все они потенциально смертельны в условиях засады. В-четвёртых, хотя все требуют определённых специализированных знаний для изготовления и использования, они могут быть сделаны из материалов, свободно доступных всем индивидам. В-пятых, хотя это охотничье оружие, оно столь же эффективно и против людей.

Результат, как хорошо сформулировал Джеймс Вудберн (Woodburn, 1982: 436), заключается в том, что: «В нормальных обстоятельствах обладание всеми мужчинами, независимо от их физической слабости, трусости, неумения или социальной неполноценности, средствами тайно [или легко] убить любого, кто воспринимается как угроза их благополучию, не только ограничивает хищничество и эксплуатацию, но и напрямую действует как мощный выравнивающий механизм».

Более прямо в терминах животных конфликтов доминирования, демократизированный доступ к смертоносному оружию имеет два основных эффекта. Во-первых, он значительно сглаживает неравенство в боевой способности между индивидами. При условии, что они не слишком молоды или дряхлы, чтобы пользоваться луком, это верно независимо от различий в возрасте, силе или физической форме. Во-вторых, вероятность смертельной травмы даже в коротких стычках резко возрастает: если индивид может пережить многократные укусы, удары или царапины и продолжить борьбу, рана от оружия легко может привести к смерти. Это именно те два ключевых параметра, которые включены в теоретико-игровую модель взаимодействий доминирования Мацумуры и Кобаяси (Matsumura & Kobayashi, 1998). Не случайно, что именно в таких условиях в модели Мацумуры и Кобаяси «эгалитарная» стратегия, среди прочих, становится эволюционно стабильной.

Используя другие переменные и в контексте кооперации, а не отношений доминирования, гипотеза смертоносного оружия была недавно смоделирована Филиппсом и др. (Phillips et al., 2014) с помощью итерированной дилеммы заключённого. Предполагая, что некооперативные индивиды чаще вступают в конфликты, Филиппс и др. (2014) показали, что в условиях, когда такие конфликты вероятно смертельны, некооперативные стратегии, как и следовало ожидать, были гораздо менее успешными. Эта статья получила удивительно мало внимания — на момент написания у неё всего шесть цитирований.

Вариант гипотезы смертоносного оружия предложил Бингем (Bingham, 2000). Здесь идея снова сформулирована в контексте кооперации, а не иерархии. Бингем утверждал, что дальнобойное оружие и способность убивать на расстоянии облегчили коалиционное наказание, позволяя «многим животным атаковать целевое животное одновременно» (с. 250). Тем самым дальнобойное оружие существенно снижает риск травмы для индивидуального наказания. Это, в свою очередь, позволяет людям решать проблемы коллективного действия, наказывая «безбилетников» при минимальных личных затратах.

Другой вариант гипотезы смертоносного оружия был применён непосредственно к отношениям доминирования у животных. Самки львов (Panthera leo) имеют высоко эгалитарные социальные отношения и относительно низкий уровень репродуктивного неравенства (Packer et al., 2001). Случаи вытеснения с кормёжки крайне редки, «и среди самок не прослеживается никакой выраженной иерархии при кормлении» (с. 691). Более того, матери «добровольно» вносят вклад в коллективное выращивание детёнышей. Пакер и др. (Packer et al., 2001) утверждали, что это явление может быть частично обусловлено тем, что драки среди львов, которые хорошо адаптированы как хищники, необычно опасны. Такое «обширное вооружение несёт больший риск „взаимного гарантированного уничтожения“, чем у других социальных видов» (с. 691). Однако здесь есть некоторые осложнения. Во-первых, львы — кооперативные охотники и обычно полагаются на поддержку сородичей в обеспечении ресурсами, что, как утверждают Пакер и др. (Packer et al., 2001), также играет роль в поддержании эгалитаризма. Во-вторых, самцы львов, хотя и могут кооперироваться, демонстрируют глубокое репродуктивное неравенство (Packer & Pusey, 1982); смертоносность внутриполовых конфликтов у самцов никоим образом не препятствует этому, возможно, из-за высокой ценности доступа к спариванию.

Фраза «взаимное гарантированное уничтожение» знакома по логике «ядерного сдерживания» — идее, что когда ни один из воюющих не может рассчитывать на выживание после полномасштабной атаки, рационально никому не эскалировать конфликт. Это считается причиной, по которой холодная война 1947–1991 гг. между Восточным и Западным блоками не переросла в прямой и открытый конфликт. Убедительный контраргумент заключается в том, что отдельные люди и правительства не всегда действуют рационально и могут принимать нелогичные решения. По этой причине ядерное сдерживание, даже если оно эффективно, не должно рассматриваться как надёжная долгосрочная стратегия поддержания мира. Однако в эволюционном масштабе времени не обязательно, чтобы все индивиды действовали рационально всё время. Достаточно, чтобы конфликты были настолько пагубны, чтобы отбираться против них. И действительно, есть много свидетельств из групп охотников-собирателей, что межличностное насилие с применением оружия, хотя и редко, регулярно приводит к смертельным травмам. Например, Вудберн (Woodburn, 1982: 436) сообщает, что хадза «осознают опасность публичного насилия», а Марлоу (Marlowe, 2010: 141) пишет: «Мужчины медлительны в гневе, но… могут быстро убить отравленными стрелами. Все убийства, о которых я знаю, кроме одного… были совершены мужчинами, и все, по-видимому, из-за споров о женщинах (ревность)». Несмотря на смертоносность лука, уровень убийств среди хадза оценивается всего в 6,6 на 100 000 человек (Marlowe, 2010: 141). По этой причине я утверждаю, что смертоносное оружие действительно действует как сдерживающий фактор и значительное селективное давление против попыток взять больше своей доли или контролировать других. Результат, выраженный в гоббсианских терминах, — это «холодная война каждого против каждого», или, в руссоистских терминах, — свобода, эгалитаризм, автономия и свобода от деспотизма.

Ожидания гипотезы и трудности тестирования

Эта гипотеза смертоносного оружия в отношении эгалитаризма проста и порождает одно элегантное предсказание: неравенство в доступе к ресурсам на уровне общества должно обратно коррелировать с А) степенью демократизированного доступа к оружию и Б) его смертоносностью. Кроме того, в соответствии с моделями из литературы о животных (Matsumura & Kobayashi, 1998), серьёзность травм должна соотноситься с ценностью оспариваемого ресурса. Таким образом, гипотезу, возможно, продуктивнее тестировать в группах охотников-собирателей, где земля и другие ценные ресурсы не монополизированы. Несмотря на простоту этих предсказаний, их настолько трудно проверить с помощью доступных этнографических и археологических данных, что они практически нефальсифицируемы.

Тестирование в этнографическом контексте

Проверка гипотезы смертоносного оружия среди этнографических групп охотников-собирателей затруднена по двум причинам. Во-первых, большинство групп охотников-собирателей обладают одинаково смертоносным оружием. Лук широко распространён среди групп охотников-собирателей за пределами Австралии, а там, где его нет, обычно используется копьеметалка (см. Churchill, 1993). В обстоятельствах, когда ни то, ни другое не использовалось, как, например, традиционно у коренных жителей Тасмании (Oswalt, 1976: 263–264) или Южной Австралии (Davidson, 1936), индивиды всё равно имели доступ к ручным копьям, которые, хотя и не обеспечивали безопасности дистанции, вероятно, всё же снижали разницу в боевой способности между индивидами и увеличивали смертоносность стычек. При отсутствии значительных вариаций корреляционное статистическое тестирование гипотез на поперечных данных невозможно.

Эта проблема усугубляется тем, что ни один из значимых кросс-культурных наборов данных — ни «Этнографический атлас»/«Стандартная кросс-культурная выборка» (Murdock & White, 1969), ни база данных «Построения систем отсчёта» Бинфорда 2001 года, ни «Файл человеческих отношений» — не содержат хороших, табулированных описаний технологий дальнобойного оружия. База данных Бинфорда не содержит никакой табулированной информации о технологиях оружия. SCCS предоставляет две переменные «оружие/боеприпасы» (V1044/V1065), но это бинарные данные «присутствует/отсутствует», и в большинстве случаев они отсутствуют. Возможно, удастся создать базу данных на основе материалов HRAF, хотя этот проект выходит за рамки настоящей работы. Более того, при предварительном поиске в HRAF и более широком поиске литературы выяснилось, что этнографические описания использования ядов особенно ограничены и поверхностны. Кросс-культурное тестирование гипотез среди групп охотников-собирателей осложняется ещё и малыми размерами выборок, что усугубляется необходимостью филогенетической коррекции с сопутствующей потерей информации. Хотя кросс-культурные обзоры технологий оружия охотников-собирателей существуют, те, что мне удалось найти, либо фокусируются на конкретных деталях охотничьих технологий ограниченного числа групп и не дают широкого кросс-культурного обзора (см. Knecht, 1997), либо не предоставляют легко табулируемых этнографических данных (Churchill, 1993).

Чтобы дальше тестировать гипотезу смертоносного оружия и связанную с ней идею о том, что гендерное неравенство в доступе к смертоносному оружию связано с неравенством власти между гендерами, было бы полезно создать хорошую кросс-культурную этнографическую базу данных по технологиям оружия, кодируя лёгкость использования, доступность и потенциальную смертоносность различных типов оружия. Особое внимание следует уделить распространению и эффективности различных ядов, которые значительно увеличивают смертоносность оружия. Как хорошо отметил Бартрам-младший (Bartram Jr, 1997: 337), среди африканских охотников-собирателей лук важнее как «система доставки яда», чем как оружие само по себе. Более того, яды, похоже, не использовались на австралийском континенте, где многие охотники-собиратели имеют неэгалитарные геронтократические системы статусных различий, часто в сочетании с высоким уровнем полигинии (например, Hart & Pilling, 1960). Было бы также интересно внимательно изучить австралийские этнографические данные, чтобы выяснить, существовали ли систематические различия в неравенстве между группами, которые преимущественно использовали копьеметалку, и теми, кто использовал ручное копьё или метательное копьё с меньшей дальностью (см. рис. 6.2).

Предварительный поиск показал, что большая часть этнографической литературы по охотничьим технологиям «разбросанна и крайне неравномерна по степени подробности» (Jett, 1970: 622) и не всегда доступна онлайн или в большинстве британских библиотек. Более того, этнографические описания ядов, судя по моим литературным поискам, особенно ограничены. Создание такой базы данных стало бы значительным предприятием. Даже если бы была создана хорошая кросс-культурная база данных, отсутствие вариаций и проблема филогенетической коррекции могли бы создать трудности. Тем не менее такой проект всё ещё может стать плодотворным направлением для дальнейших исследований.

Тестирование в археологическом контексте

Учитывая трудности кросс-культурного тестирования гипотезы, логично обратиться к археологическим данным. Однако и здесь есть сложности.

Трудно найти свидетельства иерархии в глубокой древности. В контексте земледельцев и так называемых «сложных» охотников-собирателей погребальный инвентарь и паттерны поселений (Binford, 2001) могут использоваться для выявления социальных различий. У меня есть три комментария по этому поводу. Во-первых, такие методы спорны, и когда погребальный инвентарь и паттерны поселений доступны, данные могут быть открыты для множественных интерпретаций (например, Pearson, 2007). Во-вторых, и что более важно, такие данные появляются только в последние 16 000 лет и не могут использоваться для тестирования «гипотезы смертоносного оружия» на протяжении всей эволюционной истории гомининов. В-третьих, гипотезу продуктивнее тестировать в отсутствие ценных монополизируемых ресурсов. В мобильных группах охотников-собирателей с небольшим количеством личных вещей различия в иерархии и автономии между группами были бы эффективно невидимы, и если охотники-собиратели глубокой древности были столь же эгалитарны, как описанные в этнографической литературе, это не оставило бы никаких различимых следов.

Одно возможное решение, специфичное для контекста неравенства в репродуктивном успехе, — изучить половой диморфизм между видами гомининов. У многих современных видов приматов диморфизм в размерах тела и клыков, по-видимому, надёжно отражает степень прямой конкуренции между самцами и репродуктивное неравенство (Plavcan & Van Schaik, 1997), хотя степень, в которой поведение прошлых популяций может быть реконструировано с помощью таких методов, оспаривается (Plavcan et al., 2005). Низкое репродуктивное неравенство у самцов не эквивалентно эгалитаризму, хотя может рассказать нам кое-что о степени неравенства в отношениях доминирования между самцами. Эволюция гомининов действительно характеризуется уменьшением полового диморфизма (табл. 6.1). Диморфизм в размерах клыков и оценки массы тела у австралопитековых видов был больше, чем у современных людей, но меньше, чем у горилл (McHenry, 1992; Plavcan & Van Schaik, 1997). Homo erectus, H. rudolfensis и H. neanderthalensis имели диморфизм в размерах тела, эквивалентный H. sapiens (McHenry, 2005), что означает: современный уровень полового диморфизма появился в линии гомининов около 2,4 млн лет назад.

Свидетельства смертоносного оружия гораздо более поздние. Лучшие доказательства существования метательного оружия представлены маленькими каменными пластинками (микролитами) с одним затупленным краем (со спинкой), предположительно для облегчения крепления, которые имеют правильный размер и форму для использования в сочетании с системой доставки оружия, «скорее всего в виде дротиков, метаемых копьеметалкой» (Churchill & Rhodes, 2009: 201). Самые ранние микролиты со спинкой найдены в Пиннакл-Пойнт, Южная Африка, и датируются примерно 71 000 лет назад (Brown et al., 2012). Подобные микролиты со спинкой появляются позже на ряде других участков в Восточной и Южной Африке, включая Хауисонс-Порт, Южная Африка, между 60–65 тыс. лет назад (Jacobs et al., 2008), слои Наисиусиу в ущелье Олдувай, Танзания, между 42 и 62 тыс. лет назад (Skinner et al., 2003), и пещеру Мумба, Танзания, около 57 тыс. лет назад (Gliganic et al., 2012). За пределами Африки свидетельства дальнобойного высокоскоростного метательного оружия найдены в Ксар-Акиле, Ливан, и Эль-Ваде, Израиль, оба датируются между 40–50 тыс. лет назад (Shea, 2006; Churchill & Rhodes, 2009). Самые ранние неоспоримые свидетельства существования лука датируются всего 11 тыс. лет назад из Штеллмоора, Германия (Cattelain, 1997), хотя в пещере Сибуду, Южная Африка, найдены несколько конических костяных наконечников, похожих по форме на те, что используют южные африканские бушмены, датируемые периодом до 61 тыс. лет назад (Backwell et al., 2008). Яды ещё труднее надёжно идентифицировать в археологических находках, хотя смола Podocarpus (род ядовитых хвойных), обнаруженная на двух микролитах в Сибуду, Южная Африка, датируемых примерно 65 и 62 тыс. лет назад, может представлять их самое раннее известное использование (Wadley et al., 2015). Другие потенциальные кандидаты включают пчелиный воск, смешанный с Euphorbia sp., найденный в пещере Бордер, Южная Африка, датируемый примерно 40 тыс. лет назад (D’Errico et al., 2012), или возможную палочку для нанесения яда на том же участке, датируемую примерно 24 тыс. лет назад и содержащую Ricinus sp. (D’Errico et al., 2012).

Копья, метательные или ручные, имеют более длительную историю. Самые ранние неоспоримые свидетельства использования копья найдены в Шёнингене, Германия, где восемь идеально сохранившихся деревянных копей датируются периодом между 300–400 тыс. лет назад (Thieme, 1997; Villa & Lenoir, 2009). Неясно, были ли они ручными или метательными (Sahle et al., 2013). «Следы нарезки» на лопатке лошади из Боксгроува, Англия, датируемые 500 тыс. лет назад (Roberts, 1998), предоставляют самые ранние хорошие свидетельства метательных копей, хотя предполагается, что на основе доли крупных ланей в фаунистических комплексах Гешер-Бнот-Яаков в Израиле гоминины должны были использовать охотничье оружие по крайней мере 800 тыс. лет назад (Rabinovich et al., 2008).

Таким образом, появление технологий оружия в археологических находках произошло позже, чем появление человеческого полового диморфизма в линии гомининов. Механически метательное оружие появляется сравнительно недавно и не ассоциируется со свидетельствами увеличения эгалитаризма. Копья, хотя и имеют гораздо более древнюю историю, могут быть обнаружены только через 1 млн лет после появления современных человеческих паттернов полового диморфизма.

Этот вопрос сильно усложняется тафономическими проблемами. Большинство видов оружия могут быть изготовлены полностью без использования литиков, металлов или любых других археологически видимых материалов, как это регулярно происходит в этнографическом контексте (например, Marlowe, 2010). Действительно, Вагспак и др. (Waguespack et al., 2009) экспериментально показали, что существует очень мало преимуществ в использовании каменных наконечников по сравнению с деревянными стрелами. Атлатли, дротики, метательные копья и сопутствующие яды часто изготавливаются из полностью биоразлагаемых материалов. Копья — в их самой простой форме заострённые ветки — аналогично невозможно обнаружить и, вероятно, проще в изготовлении, чем обработанные каменные орудия олдувайской и ломеквийской индустрий, появляющиеся в археологических находках 2,6 млн лет назад (Semaw et al., 1997) и 3,3 млн лет назад (Harmand et al., 2015) соответственно. Действительно, копьеподобные зонды используются шимпанзе для охоты на галаго (Galago senegalensis) (Pruetz & Bertolani, 2007; Pruetz et al., 2015). Следовательно, хотя лучшая интерпретация имеющихся свидетельств не поддерживает гипотезу смертоносного оружия, археологические данные по сути молчат по этому вопросу, и возможно, что копья имеют гораздо более древнюю историю, чем предполагают текущие свидетельства.

Заключение: соблазнительная возможность, хотя и менее убедительная, чем распределение ресурсов

Существуют и другие проблемы, ещё более сложные для гипотезы смертоносного оружия, по крайней мере в неохотничьих контекстах. Первая заключается в том, что многие группы, особенно пастухи и садоводы, имеют как демократизированный доступ к смертоносному оружию, так и высокий репродуктивный успех и неравенство в владении имуществом. Например, танзанийские пастухи датога регулярно носят луки, но при этом имеют высокий уровень полигинии (Muller et al., 2009) и неравенство в владении имуществом. Демократизированный доступ к оружию наряду с неравенством в доступе к ресурсам и статусу часто наблюдается среди других пастухов, таких как восточноафриканские масаи, а также среди неэгалитарных охотников-собирателей, таких как чинуки (Hajda, 2005), и многих охотников-садоводов, таких как гарисаканги Новой Гвинеи (Konečná & Urlacher, 2017). Более того, в современных США, где оружие, хотя и регулируется, более доступно, чем где-либо в мире, такой доступ к смертоносному оружию сосуществует с глубоким неравенством в богатстве и статусе и не сглаживает иерархии, хотя наличие мощного государства, возможно, ограничивает релевантность этого примера.

В обоих случаях неравенство, похоже, не связано с доступом к смертоносному оружию. То, что есть у садоводов и пастухов, а чего нет у кочевых охотников-собирателей, — это личная собственность и высоко защищаемые и монополизируемые ресурсы: скот или земля. И действительно, зависимость от защиты и монополизации ресурсов, даже при демократизированном доступе к смертоносному оружию, во многих контекстах связана с неравенством в здоровье, статусе и, особенно у самцов, высоким репродуктивным успехом (Kelly, 2013; Powers & Lehmann, 2014; Mattison et al., 2016). Лёгкий доступ к смертоносному оружию не имеет выравнивающего эффекта в этих контекстах. По этой причине гипотезы «распределения ресурсов», рассмотренные выше, — особенно «теория способа производства охотников-собирателей» (Lee, 1990) и родственные теории, подчёркивающие роль оседлости и накопления (Testart et al., 1982; Kelly, 2013) или защищаемости передаваемого богатства (Mattison et al., 2016), — гораздо более согласуются с кросс-культурными этнографическими и археологическими свидетельствами.

Более того, я до сих пор подчёркивал, что гипотеза смертоносного оружия совместима с литературой об отношениях доминирования у животных. И это так. Однако гипотезы распределения ресурсов также согласуются с социальной экологией животных. Хотя объяснительная сила экологических переменных в формировании социальных отношений приматов недавно подвергалась критике (Thierry, 2008; Clutton-Brock & Janson, 2012), различия в защищаемости пищевых ресурсов многократно убедительно связывались с паттернами иерархических отношений у разных видов приматов. Иерархии более деспотичны, когда ресурсы легче монополизировать, и более эгалитарны, когда ресурсы рассеяны (Sterck et al., 1997). Археологи, включая других авторов этого тома, оправданно продолжают искать связи между использованием ресурсов, накоплением, оседлостью и неравенством. И это не противоречит моделям отношений доминирования у животных Мацумуры и Кобаяси, которые оценивают потенциальный риск, связанный с конкуренцией, относительно ценности оспариваемого ресурса.

Таким образом, если гипотеза смертоносного оружия и обладает объяснительной силой, то, безусловно, она является лишь одним из многих значимых механизмов, позволяющих поддерживать эгалитаризм. Смертоносное оружие, похоже, не способствует равенству в группах с собственностью, накоплением и обороной периметра, где ценность удерживаемых ресурсов высока относительно риска травмы, и где ресурсы могут эффективно защищаться кооперативно. Однако в более ограниченных контекстах, особенно там, где отсутствуют высокоценные монополизируемые ресурсы, такие как пахотная земля, скот или рыболовные запруды, эта идея всё ещё может обладать объяснительной силой. Она может частично объяснить, почему иерархии обычно более плоские, а доступ к ресурсам более равномерен среди многих человеческих охотников-собирателей, чем среди других групповых животных. Действительно, было бы удивительно, если бы изобретение смертоносного оружия не оказало никакого влияния на отношения доминирования. Более того, эта гипотеза остаётся недооценённой. Как я утверждал, табулированный обзор разнообразия технологий оружия в этнографических записях был бы ценным. Особое внимание следует уделить ядам, которые значительно увеличивают смертоносность оружия (Bartram Jr, 1997) и не универсально распространены, а насколько мне известно, не зарегистрированы в Австралии. Возможно, результаты таких исследований не поддержат гипотезу. Тем не менее, несмотря на выявленные здесь проблемы, я утверждаю, что через моделирование, кросс-культурные сравнения или более глубокий анализ археологических данных гипотеза смертоносного оружия всё ещё заслуживает дальнейшего научного внимания и рассмотрения.

Примечания

1. Репозиторий R с сайта https://github.com/benmarwick/binford , по состоянию на 4 мая 2018 г.

2. Репозиторий R с сайта http://eclectic.ss.uci.edu/~drwhite/worldcul/world.htm , по состоянию на 4 мая 2018 г.

3. http://ehrafworldcultures.yale.edu , по состоянию на 4 мая 2018 г.

4. После написания данной главы появились дополнительные свидетельства раннего использования лука и стрел как в Класис-Ривер-Маут (Южная Африка), датируемые более чем 60 тыс. лет назад (Bradfield et al., 2020), так и в пещере Фа-Хиен-Лена (Шри-Ланка), около 48 тыс. лет назад (Langley et al., 2020).

ССЫЛКИ

Ames, K.M., 2003. The Northwest Coast. Evolutionary Anthropology 12, 19–33.
Arnold, J.E., 1992. Complex Hunter-Gatherer-Fishers of Prehistoric California: Chiefs, Specialists, and Maritime Adaptations of the Channel Islands. American Antiquity 57, 60–84.
Backwell, L., F. D’Errico & L. Wadley, 2008. Middle Stone Age bone tools from the Howiesons Poort layers, Sibudu Cave, South Africa. Journal of Archaeological Science 35, 1566–80.
Bagshawe, F., 1925. The Peoples of the Happy Valley (East Africa) The Aboriginal Races of Kondoa Irangi. Part II: The Kangeju. Journal of the Royal African Society 24, 117–39.
Bahuchet, S., 1999. Aka Pygmies. In The Cambridge Encyclopedia of Hunters and Gatherers (1st ed.), eds. R.B. Lee & R.H. Daly. Cambridge: Cambridge University Press, 190–4.
Barton, R.A., & A. Whiten, 1993. Feeding competition among female olive baboons. Animal Behaviour 46, 777–89.
Bartram Jr, L.E., 1997. A comparison of Kua (Botswana) and Hadza (Tanzania) bow and arrow hunting. In Projectile Technology, ed. H. Knecht. New York: Plenum Press, 321–43.
Bateson, P., & K.N. Laland, 2013. Tinbergen’s four questions: An appreciation and an update. Trends in Ecology and Evolution 28, 712–18.
Berman, C.M., 1980. Early agonistic experience and rank acquisition among free-ranging infant rhesus monkeys. International Journal of Primatology 1, 153–70.
Binford, L.R., 2001. Constructing Frames of Reference: An Analytical Method for Archaeological Theory Building using Hunter-Gatherer and Environmental Data Sets (1st ed.). Los Angeles: University of California Press.
Bingham, P.M., 2000. Human Evolution and Human History: A Complete Theory. Evolutionary Anthropology 9, 248–57.
Bird, R., 1999. Cooperation and conflict: The behavioral ecology of the sexual division of labor. Evolutionary Anthropology 8, 65–75.
Blurton Jones, N.G., 2016. Demography and Evolutionary Ecology of Hadza Hunter-Gatherers. Cambridge: Cambridge University Press.
Boehm, C., 2009. Hierarchy in the Forest: The Evolution of Egalitarian Behavior (2nd ed.). Cambridge, MA: Harvard University Press.
Boehm, C., H.B. Barclay, R.K. Dentan, M.-C. Dupre, J.D. Hill, S. Kent, B.M. Knauft, K.F. Otterbein & S. Rayner, 1993. Egalitarian Behavior and Reverse Dominance Hierarchy [and Comments and Reply]. Current Anthropology 34, 227–54.
Boesch, C., 2002. Cooperative hunting roles among Taï chimpanzees. Human Nature 13, 27–46.
Bradfield, J., M. Lombard, J. Reynard & S. Wurz, 2020. Further evidence for bow hunting and its implications more than 60,000 years ago: Results of a use-trace analysis of the bone point from Klasies River Main site, South Africa. Quaternary Science Reviews 236, 106295.
Bradfield, J., L. Wadley & M. Lombard, 2015. Southern African arrow poison recipes, their ingredients and implications for Stone Age archaeology. Southern African Humanities 27, 29–64.
Brown, K.S., C.W. Marean, Z. Jacobs, B.J. Schoville, S. Oestmo, E.C. Fisher, J. Bernatchez, P. Karkanas & T. Matthews, 2012. An early and enduring advanced technology originating 71,000 years ago in South Africa. Nature 491, 590–3.
Bryant, J., & J.W.A. Grant, 1995. Resource defence, monopolization and variation of fitness in groups of female Japanese medaka depend on the synchrony of food arrival. Animal Behaviour 49, 1469–79.
Cannon, A., & D. Yang, 2006. Early Storage and Sedentism on the Pacific Northwest Coast: Ancient DNA Analysis of Salmon Remains from Namu, British Columbia. Society for American Archaeology 71, 123–40.
Carbone, C., L. Frame, G. Frame, J. Malcolm, J. Fanshawe, C. FitzGibbon, G. Schaller, I.J. Gordon, J.M. Rowcliffe & J.T. Du Toit, 2005. Feeding success of African wild dogs in the Serengeti: the effects of group size and kleptoparasitism. Journal of Zoology 266, 153–61.
Cattelain, P., 1997. Hunting during the Upper Paleolithic: bow, spearthrower, or both? In Projectile Technology, ed. H. Knecht. New York: Springer, 213–40.
Chaboo, C.S., M. Biesele, R.K. Hitchcock & A. Weeks, 2016. Beetle and plant arrow poisons of the Ju/’hoan and Hai//om San peoples of Namibia (Insecta, Coleoptera, Chrysomelidae; Plantae, Anacardiaceae, Apocynaceae, Burseraceae). ZooKeys 2016, 9–54.
Churchill, S., & J. Rhodes, 2009. The evolution of the human capacity for ‘killing at a distance’: the human fossil evidence for the evolution of projectile weaponry. In The Evolution of Hominin Diets (1st ed.), eds. J.-J. Hublin & M.P. Richards. Dordrecht: Springer Netherlands, 201–10.
Churchill, S.E., 1993. Weapon Technology, Prey Size Selection, and Hunting Methods in Modern Hunter-Gatherers, Implications for Hunting in the Palaeolithic and Mesolithic. Archeological Papers of the American Anthropological Association 4, 11–24.
Clutton-Brock, T., & C. Janson, 2012. Primate socioecology at the crossroads: Past, present, and future. Evolutionary Anthropology 21, 136–50.
Clutton-Brock, T.H., & G.A. Parker, 1992. Potential Reproductive Rates and the Operation of Sexual Selection. Quarterly Review of Biology 67, 437.
Clutton-Brock, T.H., & A.C.J. Vincent, 1991. Sexual selection and the potential reproductive rates of males and females. Nature 351, 58–60.
Constable, J.L., M.V. Ashley, J. Goodall & A.E. Pusey, 2001. Noninvasive paternity assignment in Gombe chimpanzees. Molecular Ecology 10, 1279–300.
Creel, S., & N.M. Creel, 1995. Communal hunting and pack size in African wild dogs. Animal Behaviour 50, 1325–39.
Crema, E.R., J. Habu, K. Kobayashi & M. Madella, 2016. Summed Probability Distribution of 14C Dates Suggests Regional Divergences in the Population Dynamics of the Jomon Period in Eastern Japan. PLoS ONE 11, 1–18.
Crittenden, A.N., N.L. Conklin-Brittain, D.A. Zes, M.J. Schoeninger & F.W. Marlowe, 2013. Juvenile foraging among the Hadza: Implications for human life history. Evolution and Human Behavior 34, 299–304.
Darmangeat, C., 2016. The Sexual Division of Labour in the Origins of Male Domination: A Marxist Perspective. In Beyond War: Archaeological Approaches to Violence (1st ed.), eds. A. García-Piquer & A. Vila-Mitjà. Newcastle-upon-Tyne: Cambridge Scholars Publishing, 161–80.
Darwin, C., 1871. The Descent of Man, and Selection in Relation to Sex (1st ed.). London: John Murray.
Davidson, D.S., 1936. The Spearthrower in Australia. Proceedings of the American Philosophical Society 76, 445–83.
Davies, N.B., & T.R. Halliday, 1978. Deep croaks and fighting assessment in toads Bufo bufo. Nature 274, 683–5.
Davies, N.B., J.R. Krebs & S.A. West, 2012. An Introduction to Behavioural Ecology (4th ed.). Oxford: Wiley-Blackwell.
Deaner, R.O., & B.A. Smith, 2013. Sex Differences in Sports Across 50 Societies. Cross-Cultural Research 47, 268–309.
D’Errico, F., L. Backwell, P. Villa, I. Degano, J.J. Lucejko, M.K. Bamford, T.F.G. Higham, M.P. Colombini & P.B. Beaumont, 2012. Reply to Evans: Use of poison remains the most parsimonious explanation for Border Cave castor bean extract. Proceedings of the National Academy of Sciences 109, 3291–2.
Dixson, A.F., T. Bossi & E.J. Wickings, 1993. Male dominance and genetically determined reproductive success in the mandrill (Mandrillus sphinx). Primates 34, 525–32.
Dyble, M., G.D. Salali, N. Chaudhary, A. Page, D. Smith, J. Thompson, L. Vinicius, R. Mace & A.B. Migliano, 2015. Sex equality can explain the unique social structure of hunter-gatherer bands. Science 348, 769–98.
Endicott, K., 1979. The Hunting Methods of the Batek Negritos of Malaysia A Problem of Alternatives. Canberra Anthropology 2, 7–22.
Endicott, K., 1988. Property, power, and conflict among the Batek of Malaysia. In Hunters and Gatherers 2: Property, Power, and Ideology (1st ed.), eds. T. Ingold, D. Riches & J. Woodburn. Oxford: Berg, 110–27.
Endicott, K.L., 1981. The Conditions of egalitarian Male-Female Relationships in Foraging Societies. Canberra Anthropology 4, 1–10.
Engels, F., 2010. The Origin of the Family, Private Property and the State. London: Penguin UK.
Enquist, M., & O. Leimar, 1990. The evolution of fatal fighting. Animal Behaviour 39, 1–9.
Fedigan, L., & M. Bergstrom, 2010. Dominance among female white-faced capuchin monkeys: hierarchical linearity, nepotism, strength and stability. Behaviour 147, 899–931.
Flanagan, J.G., 1989. Hierarchy in Simple ‘Egalitarian’ Societies. Annual Review of Anthropology 18, 245–66.
Gardner, P.M., 1991. Foragers’ Pursuit of Individual Autonomy. Current Anthropology 32, 543–72.
Gintis, H., C.V. Schaik & C. Boehm, 2015. Zoon Politikon: The Evolutionary Origins of Human Political Systems. Current Anthropology 56, 327–53.
Gliganic, L.A., Z. Jacobs, R.G. Roberts, M. Domínguez-Rodrigo & A.Z.P. Mabulla, 2012. New ages for Middle and Later Stone Age deposits at Mumba rockshelter, Tanzania: optically stimulated luminescence dating of quartz and feldspar grains. Journal of Human Evolution 62, 533–47.
Griffin, P.B., 1997. Technology and variation in arrow design among the Agta of northeastern Luzon. In Projectile Technology (1st ed.), ed. H. Knecht. New York: Springer, 267–86.
Griffin, P.B., & M.B. Griffin, 1999. The Agta of eastern Luzon, Philippines. In The Cambridge Encyclopedia of Hunters and Gatherers, eds. R.B. Lee & R.H. Daly. Cambridge: Cambridge University Press, 289–93.
de Groot, P., 1980. Information transfer in a socially roosting weaver bird: An experimental study. Animal Behaviour 28, 1249–54.
Grund, B.S., 2017. Behavioral Ecology, Technology, and the Organization of Labor: How a Shift from Spear Thrower to Self Bow Exacerbates Social Disparities. American Anthropologist 119, 104–19.
Gursky, S., 2010. Dispersal Patterns in Tarsius spectrum. International Journal of Primatology 31, 117–31.
Gurven, M., 2004. To give and to give not: The behavioral ecology of human food transfers. Behavioral and Brain Sciences 27, 543–83.
Hajda, Y.P., 2005. Slavery in the Greater Lower Columbia Region. Ethnohistory 52, 563–88.
Hamilton, W.D., 1971. Geometry for the selfish herd. Journal of Theoretical Biology 31, 295–311.
Hammerstein, P., 1981. The role of asymmetries in animal contests. Animal Behaviour 29, 193–205.
Harcourt, A.H., 1987. Dominance and fertility among female primates. Journal of Zoology 213, 471–87.
Harmand, S., J.E. Lewis, C.S. Feibel, C.J. Lepre, S. Prat, A. Lenoble, X. Boës, R.L. Quinn, M. Brenet, A. Arroyo, N. Taylor, S. Clément, G. Daver, J.-P. Brugal, L. Leakey, R.A. Mortlock, J.D. Wright, S. Lokorodi, C. Kirwa, D.V. Kent & H. Roche, 2015. 3.3-million-year-old stone tools from Lomekwi 3, West Turkana, Kenya. Nature 521, 310–15.
Hart, C.W.M., & A.R. Pilling, 1960. The Tiwi of North Australia (1st ed.). New York: Holt, Rinehart and Winston, Inc.
Hawkes, K., 2000. Hunting and the evolution of egalitarian societies: lessons from the Hadza. In Hierarchies in Action (1st ed.), ed. M. Diehl. Occasional Paper 27. Illinois: Center for Archaeological Investigations, 59–83.
Headland, T.N., L.A. Reid, M.G. Bicchieri, C.A. Bishop, N.E. Flanders, P.M. Gardner, K.L. Hutterer, A. Marciniak, F. Schroeder, S. Seitz, A. Reid, A. Barnard, M. Guenther, S. Hochstetler, K. Hutterer, C. McKinney, W. Scott, R. Edgerton & P.G. Munoz, 1989. Hunter-Gatherers and Their Neighbors from to the Prehistory Present. Current Anthropology 30, 43–66.
Hobolth, A., O.F. Christensen, T. Mailund & M.H. Schierup, 2007. Genomic relationships and speciation times of human, chimpanzee, and gorilla inferred from a coalescent hidden Markov model. PLoS Genetics 3, 0294–0304.
Jacobs, Z., R.G. Roberts, R.F. Galbraith, H.J. Deacon, R. Grün, A. Mackay, P. Mitchell, R. Vogelsang & L. Wadley, 2008. Ages for the Middle Stone Age of Southern Africa: Implications for human behavior and dispersal. Science 322, 733–5.
Jett, S.C., 1970. The development and distribution of the Blowgun. Annals of the Association of American Geographers 60, 662–8.
Jett, S.C., 1991. Further Information on the Geography of the Blowgun and Its Implications for Early Transoceanic Contacts. Annals of the Association of American Geographers 81, 89–102.
Kaburu, S.S., S. Inoue & N.E. Newton-Fisher, 2013. Death of the alpha: Within-community lethal violence among chimpanzees of the Mahale mountains national park. American Journal of Primatology 75, 789–97.
Kaufmann, J.H., 1983. On the Definitions and Functions of Dominance and Territoriality. Biological Reviews 58, 1–20.
Kelly, R.L., 2013. The Lifeways of Hunter-Gatherers: The Foraging Spectrum (3rd ed.). Cambridge: Cambridge University Press.
Klein, R.G., 2009. The Human Career: Human Biological and Cultural Origins (3rd ed.). Chicago: University of Chicago Press.
Knauft, B.M., T.S. Abler, L. Betzig, C. Boehm, R. Knox, T.M. Kiefer, K.F. Otterbein, J. Paddock & L. Rodseth, 1991. Violence and Sociality in Human Evolution. Current Anthropology 32, 391–428.
Knecht, H., 1997. Projectile Technology. New York: Springer.
Konečná, M., & S.S. Urlacher, 2017. Male social status and its predictors among Garisakang forager-horticulturalists of lowland Papua New Guinea. Evolution and Human Behavior 38, 789–97.
Kratz, C.A., 2014. Culture Summary: Okiek. URL: http://ehrafworldcultures.yale.edu/document?id=fl20-000
Langergraber, K.E., K. Prufer, C. Rowney, C. Boesch, C. Crockford, K. Fawcett, E. Inoue, M. Inoue-Muruyama, J.C. Mitani, M.N. Muller, M.M. Robbins, G. Schubert, T.S. Stoinski, B. Viola, D. Watts, R.M. Wittig, R.W. Wrangham, K. Zuberbuhler, S. Paabo & L. Vigilant, 2012. Generation times in wild chimpanzees and gorillas suggest earlier divergence times in great ape and human evolution. Proceedings of the National Academy of Sciences 109, 15716–21.
Langley, M.C., N. Amano, O. Wedage, S. Deraniyagala, M.M. Pathmalal, N. Perera, N. Boivin, M.D. Petraglia & P. Roberts, 2020. Bows and arrows and complex symbolic displays 48,000 years ago in the South Asian tropics. Science Advances 6(24), eaba3831.
Launhardt, K., C. Borries, C. Hardt, J.T. Epplen & P. Winkler, 2001. Paternity analysis of alternative male reproductive routes among the langurs of Ramnagar. Animal Behaviour 61, 53–64.
Layton, R., 2001. Hunter-gatherers, their neighbours and the nation state. In Hunter-gatherers: An Interdisciplinary Perspective, eds. C. Panter-Brick, P. Rowley-Conwy & R. Layton. Cambridge: Cambridge University Press, 292–321.
Lee, R., 1990. Primitive Communism and the origin of social inequality. In The Evolution of Political Systems: Sociopolitics in small-scale sedentary societies (1st ed.), ed. S. Upham. Cambridge: Cambridge University Press, 225–46.
Lee, R., & I. DeVore, 1968. Man the Hunter (1st ed.). Oxford: Aldine Publishing Company.
Lee, R.B., 1979. Hunter-Gatherers in Process: The Kalahari Research Project 1963–1976. In Long-Term Field Research in Social Anthropology, eds. E. Colson, G.M. Foster, T. Scudder & R.V. Kemper. Cambridge: Academic Press Inc., 303–21.
Lee, R.B., 1998. Anthropology at the crossroads: From the age of ethnography to the age world systems. Social Dynamics 24, 34–65.
Lieberman, D.E., D.M. Bramble, D.A. Raichlen & J.J. Shea, 2007. The evolution of endurance running and the tyranny of ethnography: a reply to Pickering and Bunn (2007). Journal of Human Evolution 53, 439–42.
MacLeod, K.J., J.F. Nielsen & T.H. Clutton-Brock, 2013. Factors predicting the frequency, likelihood and duration of allonursing in the cooperatively breeding meerkat. Animal Behaviour 86, 1059–67.
Marlowe, F.W., 2005. Hunter-gatherers and human evolution. Evolutionary Anthropology 14, 54–67.
Marlowe, F.W., 2007. Hunting and Gathering: The Human Sexual Division of Foraging Labor. Cross-Cultural Research 41, 170–95.
Marlowe, F.W., 2010. The Hadza: Hunter-Gatherers of Tanzania. Los Angeles: University of California Press.
Marlowe, F.W., & J.C. Berbesque, 2012. The human operational sex ratio: Effects of marriage, concealed ovulation, and menopause on mate competition. Journal of Human Evolution 63, 834–42.
Martin, D.F., 1999. Cape York peoples, north Queensland, Australia. In The Cambridge Encyclopedia of Hunters and Gatherers (1st ed.), eds. R.B. Lee & R.H. Daly. Cambridge: Cambridge University Press, 335–8.
Matsumura, S., 1999. The evolution of egalitarian and despotic social systems among macaques. Primates 40, 23–31.
Matsumura, S., & T. Kobayashi, 1998. A game model for dominance relations among group-living animals. Behavioral Ecology and Sociobiology 42, 77–84.
Mattison, M., E.A. Smith, M.K. Shenk & E.E. Cochrane, 2016. The Evolution of Inequality. Evolutionary Anthropology 25, 184–99.
Maynard Smith, J., & G.R. Price, 1973. Logic of animal conflict. Nature 254, 463.
McGrew, W.C., 2010. In search of the last common ancestor: new findings on wild chimpanzees. Philosophical Transactions of the Royal Society B: Biological Sciences 365, 3267–76.
McHenry, H.M., 1992. Body size and proportions in early hominids. American Journal of Physical Anthropology 87, 407–31.
McHenry, H.M., 2005. Sexual Dimorphism in Fossil Hominids and its Socioecological Implications. In The Archaeology of Human Ancestry (1st ed.), eds. S. Shennan & J. Steele. London: Routledge, 98–115.
Mooring, M.S., T.A. Fitzpatrick, T.T. Nishihira & D.D. Reisig, 2004. Vigilance, predation risk, and the Allee effect in desert bighorn sheep. Journal of Wildlife Management 68, 519–32.
Muller, M.N., F.W. Marlowe, R. Bugumba & P.T. Ellison, 2009. Testosterone and paternal care in East African foragers and pastoralists. Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences 276, 347–54.
Murdock, G.P., & D.R. White, 1969. Standard Cross-Cultural Sample. Ethnology 8, 329–69.
Murray, C.M., S.V. Mane & A.E. Pusey, 2007. Dominance rank influences female space use in wild chimpanzees: towards an ideal despotic distribution. Animal Behaviour 74, 1795–804.
Myers, F., 1999. Pintupi-speaking Aboriginals of the Western Desert. In The Cambridge Encyclopedia of Hunters and Gatherers (1st ed.), eds. R.B. Lee & R.H. Daly. Cambridge: Cambridge University Press, 348–57.
Oswalt, W.H., 1976. An Anthropological Analysis of Food-Getting Technology (1st ed.). New York: John Wiley & Sons Inc.
Packer, C., & A.E. Pusey, 1982. Cooperation and competition within coalitions of male lions: kin selection or game theory. Nature 296, 740–2.
Packer, C., A.E. Pusey & L.E. Eberly, 2001. Egalitarianism in Female African Lions. Science 293, 690–3.
Paoli, T., E. Palagi & S.B. Tarli, 2006. Reevaluation of dominance hierarchy in bonobos (Pan paniscus). American Journal of Physical Anthropology 130, 116–22.
Parker, G.A., & D. Rubenstein, 1981. Role Assessment, Reserve Strategy, and Acquisition of Information in Asymmetric Animal Conflicts. Animal Behaviour 29, 221–40.
Pearson, R., 2007. Debating Jomon Social Complexity. Asian Perspectives 46, 361–88.
Peterson, N., 1993. Demand Sharing: Reciprocity and the Pressure for Generosity among Foragers. American Anthropologist 95, 860–74.
Phillips, T., J. Li & G. Kendall, 2014. The effects of extra-somatic weapons on the evolution of human cooperation towards non-kin. PLoS ONE 9, 3–10.
Plavcan, J.M., C.A. Lockwood, W.H. Kimbel, M.R. Lague & E.H. Harmon, 2005. Sexual dimorphism in Australopithecus afarensis revisited: How strong is the case for a human-like pattern of dimorphism? Journal of Human Evolution 48, 313–20.
Plavcan, J.M., & C.P. Van Schaik, 1997. Interpreting hominid behavior on the basis of sexual dimorphism. Journal of Human Evolution 32, 345–74.
Powers, S.T., & L. Lehmann, 2014. An evolutionary model explaining the Neolithic transition from egalitarianism to leadership and despotism. Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences 281, 1–9.
Pruetz, J.D., & P. Bertolani, 2007. Savanna chimpanzees, Pan troglodytes verus, hunt with tools. Current Biology 17, 412–7.
Pruetz, J.D., P. Bertolani, K.B. Ontl, S. Lindshield, M. Shelley & E.G. Wessling, 2015. New evidence on the tool-assisted hunting exhibited by chimpanzees (Pan troglodytes verus) in a savannah habitat at Fongoli, Senegal. Royal Society Open Science 2, 140507.
Rabinovich, R., S. Gaudzinski-Windheuser & N. Goren-Inbar, 2008. Systematic butchering of fallow deer (Dama) at the early middle Pleistocene Acheulian site of Gesher Benot Ya’aqov (Israel). Journal of Human Evolution 54, 134–49.
Radcliffe-Brown, A.R., 2013. The Andaman Islanders (4th ed.). Cambridge: Cambridge University Press.
Robbins, M.M., 1999. Male mating patterns in wild multimale mountain gorilla groups. Animal Behaviour 57, 1013–20.
Roberts, M.B., 1998. Boxgrove: Palaeolithic hunters by the seashore. Archaeology International 1, 8–13.
Rowley-Conwy, P., 2001. Time, change and the archaeology of hunter-gatherers: how original is the ’Original Affluent Society’. In Hunter-Gatherers: An Interdisciplinary Perspective, eds. C. Panter-Brick, P. Rowley-Conwy & R. Layton. Cambridge: Cambridge University Press, 39.
Russell, A.F., & J. Wright, 2009. Avian mobbing: byproduct mutualism not reciprocal altruism. Trends in Ecology and Evolution 24, 3–5.
Sahle, Y., W.K. Hutchings, D.R. Braun, J.C. Sealy, L.E. Morgan, A. Negash & B. Atnafu, 2013. Earliest stone-tipped projectiles from the Ethiopian rift date to >279,000 years ago. PLoS ONE 8, 1–9.
Sakaguchi, T., 2009. Storage adaptations among hunter-gatherers: A quantitative approach to the Jōmon period. Journal of Anthropological Archaeology 28, 290–303.
Sapolsky, R.M., 2005. The Influence of Social Hierarchy on Primate Health. Science 308, 648–52.
Sassaman, K.E., 2004. Complex Hunter-Gatherers in Evolution and History: A North American Perspective. Journal of Archaeological Research 12, 227–80.
Say, L., F. Naulty & T.J. Hayden, 2003. Genetic and behavioural estimates of reproductive skew in male fallow deer. Molecular Ecology 12, 2793–800.
Semaw, S., P. Renne, J.W.K. Harris, C.S. Feibel, R.L. Bernor, N. Fesseha & K. Mowbray, 1997. 2.5-million-year-old stone tools from Gona, Ethiopia. Nature 385, 333–6.
Setchell, J.M., & E.J. Wickings, 2005. Dominance, Status Signals and Coloration in Male Mandrills. Ethology 111, 25–50.
Shea, J.J., 2006. The origins of lithic projectile point technology: Evidence from Africa, the Levant, and Europe. Journal of Archaeological Science 33, 823–46.
Sherman, P.W., E.A. Lacey, H.K. Reeve & L. Keller, 1995. The eusociality continuum. Behavioral Ecology 6, 102–8.
Silk, J.B., 2002. Practice Random Acts of Aggression and Senseless Acts of Intimidation: The Logic of Status Contests in Social Groups. Evolutionary Anthropology 11, 221–5.
Skinner, A.R., R.L. Hay, F. Masao & B.A.B. Blackwell, 2003. Dating the Naisiusiu Beds, Olduvai Gorge, by electron spin resonance. Quaternary Science Reviews 22, 1361–6.
Sterck, E.H., D.P. Watts & C.P. van Schaik, 1997. The Evolution of Female Social Relationships in Nonhuman Primates. Behavioral Ecology and Sociobiology 41, 291–309.
Stibbard-Hawkes, D.N.E., R.D. Attenborough & F.W. Marlowe, 2018. A noisy signal: To what extent are Hadza hunting reputations predictive of actual hunting skills? Evolution and Human Behavior 39, 639–51.
Surbeck, M., R. Mundry & G. Hohmann, 2011. Mothers matter! Maternal support, dominance status and mating success in male bonobos. Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences 278, 590–8.
Suzman, J., 2017a. Affluence Without Abundance: The Disappearing World of the Bushmen (1st ed.). New York: Bloomsbury Publishing USA.
Suzman, J., 2017b. Why Bushman banter was crucial to hunter-gatherers’ evolutionary success. URL: https://www.theguardian.com/inequality/2017/oct/29/why-bushman-banter-was-crucial-to-hunter-gatherers-evolutionary-success
Testart, A., R.G. Forbis, B. Hayden, T. Ingold, S.M. Perlman, D.L. Pokotylo, P. Rowley-Conwy & D.E. Stuart, 1982. The Significance of Food Storage among Hunter-Gatherers. Current Anthropology 23, 523–37.
Thieme, H., 1997. Lower Palaeolithic hunting spears from Germany. Nature 385, 807–10.
Thierry, B., 2008. Primate socioecology, the lost dream of ecological determinism. Evolutionary Anthropology 17, 93–6.
Turnbull, C.M., 1964. Forest Hunters and Gatherers: The Mbuti Pygmies. In The Ecology of Man in the Tropical Environment, ed. H.F.L. Elliott. Morges, Switzerland: International Union for the Conservation of Nature and Natural Resources, 38–43.
Vervaecke, H., H. De Vries & L. Van Elsacker, 2000. Dominance and its behavioral measures in a captive group of bonobos (Pan paniscus). International Journal of Primatology 21, 47–68.
Villa, P., & M. Lenoir, 2009. Hunting and Hunting Weapons of the Lower and Middle Paleolithic of Europe. In The Evolution of Hominin Diets (1st ed.), eds. J.-J. Hublin & M.P. Richards. Dordrecht: Springer Netherlands, 59–85.
Wadley, L., G. Trower, L. Backwell & F. D’Errico, 2015. Traditional glue, adhesive and poison used for composite weapons by Ju/’hoan San in Nyae Nyae, Namibia. Implications for the evolution of hunting equipment in prehistory. PLoS ONE 10, 1–27.
Waguespack, N.M., T.A. Surovell, A. Denoyer, A. Dallow, A. Savage, J. Hyneman & D. Tapster, 2009. Making a point: wood- versus stone-tipped projectiles. Antiquity 83, 786–800.
Walker, R., K. Hill, H. Kaplan & G. McMillan, 2002. Age-dependency in hunting ability among the Ache of eastern Paraguay. Journal of Human Evolution 42, 639–57.
Watts, D.P., 1994. Agonistic relationships between female mountain gorillas. Behavioral Ecology and Sociobiology 34, 347–58.
Wilkinson, G.S., 1992. Information transfer at evening bat colonies. Animal Behaviour 44, 501–18.
Wilmsen, E.N., J.R. Denbow, M.G. Bicchieri, L.R. Binford, M. Guenther, R.B. Lee, R. Ross, J.S. Solway, J. Tanaka, J. Vansina, J.E. Yellen & R. Denbow, 1990. Paradigmatic History of San-speaking Peoples and Current Attempts at Revision. Current Anthropology 31, 489–524.
Winterhalder, B., 2001. The behavioural ecology of hunter-gatherers. In Hunter-Gatherers: An Interdisciplinary Perspective (1st ed.), eds. C. Panter-Brick, P. Rowley-Conwy & R. Layton. Cambridge: Cambridge University Press, 12.
Wittig, R.M., & C. Boesch, 2003. Food competition and linear dominance hierarchy among female chimpanzees of the Tai National Park. International Journal of Primatology 24, 847–67.
Wolpoff, M.H., E. Aguirre, M.J. Becker, V. Hajn, K.A.R. Kennedy, T.A. Murad, V.V. Rao, F. Rosiński, M.I. Siegel, F.H. Smith, E. Trinkaus, B.A. Wood & S. Živanović, 1976. Some Aspects of the Evolution of Early Hominid Sexual Dimorphism [and Comments and Reply]. Current Anthropology 17, 579–606.
Wood, B.M., 2006. Prestige or Provisioning? A Test of Foraging Goals among the Hadza. Current Anthropology 47, 383–7.
Woodburn, J., 1970. Hunters and Gatherers: The Material Culture of the Nomadic Hadza (1st ed.). London: British Museum.
Woodburn, J., 1982. Egalitarian Societies. Man 17, 431–51.
Wrangham, R.W., 1980. An Ecological Model of Female-Bonded Primate Groups. Behaviour 75, 262–300.
Wrangham, R.W., 1987. The significance of African apes for reconstructing human social evolution. In The Evolution of Human Behavior: Primate Models (1st ed.), ed. W. G. Kinzey. New York: State University of New York Press, 51–71.
Wrangham, R.W., & D. Peterson, 1996. Demonic Males: Apes and the Origins of Human Violence. Boston: Houghton Mifflin Harcourt.
Young, A.J., A.A. Carlson, S.L. Monfort, A.F. Russell, N.C. Bennett & T. Clutton-Brock, 2006. Stress and the suppression of subordinate reproduction in cooperatively breeding meerkats. Proceedings of the National Academy of Sciences 103, 12005–10.