Новые перспективы в дебатах о Калахари: история двух «геномов»
(Виктор А. Грауэр - Grauer V.A. (2007). New perspectives on the Kalahari debate: a tale of two ‘genomes’ // Before Farming, 2(4), 1–14)
Ключевые слова
дебаты о Калахари, археология, коренные народы, бушмены, пигмеи, генетическая антропология, этномузыковедение, геном, кантометрика
Аннотация
Хотя «Великие дебаты о Калахари» почти полностью строились на интерпретации скудных и противоречивых археологических и исторических данных, обширные и убедительные генетические свидетельства из области биологической антропологии остались практически без внимания, равно как и столь же весомые культурные данные, извлечённые из музыкальных традиций рассматриваемых народов. В данной статье я пытаюсь показать, как генетические и музыковедческие исследования могут быть объединены для обоснования «традиционалистской» позиции в этой продолжающейся дискуссии. Для этого я обращаюсь к важному, но малоизвестному музыкальному «геному» — базе данных «Кантометрика», составленной под руководством покойного Алана Ломакса в Бюро прикладных социальных исследований Колумбийского университета.
1. Продолжающиеся дебаты
«Великие дебаты о Калахари» вращались вокруг двух основных вопросов:
1. Можно ли считать определённые группы бушменов Калахари подлинными собирателями-охотниками, которые на протяжении большей части своей истории оставались в значительной степени изолированными и адаптировались к внешнему давлению, не теряя своей идентичности.
2. Сохранились ли среди таких групп некоторые аспекты изначальной культуры охотников-собирателей вплоть до XX века.
В этой статье я вновь рассматриваю оба вопроса, но не с точки зрения традиционных археолого-исторических методов, пытающихся реконструировать прошлое через изучение древних артефактов и ветхих документов. Вместо этого я обращаюсь к тому, что можно назвать «геномным» подходом, при котором определённые унаследованные «маркеры» — как генетические, так и культурные, — представленные у современных популяций, анализируются на предмет того, что они могут рассказать нам о прошлом.
Хотя пик дебатов о Калахари пришёлся на 1990-е годы, их последствия до сих пор ощутимы, о чём свидетельствует недавнее эссе Алана Барнарда «Ревизионизм Калахари, Вена и дебаты о "коренных народах"» [1]. Как отмечает Барнард, этот спор был частью более широкой дискуссии, связанной с якобы «романтическими» представлениями, которые, по-видимому, слишком долго и без должной критики принимались многими антропологами. Он особенно выделяет взгляды бывшего редактора журнала Current Anthropology Адама Купера, который ещё в 2003 году оспаривал концепцию «коренного народа» как «эссенциалистскую», основанную на «устаревших антропологических представлениях и романтическом, ложном этнографическом видении» [2]. Аргументация Купера перекликается с позицией калахарского «ревизиониста» Эдвина Вилмсена относительно предполагаемой автохтонности различных групп бушменов:
Их образ собирателей-охотников обусловлен их низким социальным статусом в ходе исторических процессов, начавшихся ещё до текущего тысячелетия и достигших апогея в первые десятилетия этого века. Изоляция, в которой они якобы находились, — это продукт нашего восприятия, а не их реальной истории [3].
Различные аргументы формально строились на археологических и исторических свидетельствах. В независимом обзоре многочисленных споров, вызванных совершенно разными интерпретациями этих данных, археолог Карим Садр сразу обозначил свои выводы: во-первых, «будет показано, что реконструкция отношений бушменов и банту, предложенная Вилмсеном и Денбоу, основана на недостаточных доказательствах»; во-вторых, «делается вывод, что предстоит ещё много базовой археологической работы» [4]. Как становится ясно из детального анализа Садра, археологические свидетельства зачастую скудны и всегда сложны, если вообще поддаются интерпретации:
Из этого обзора наиболее очевидно, что археология позднего каменного века и раннего железного века в Ботсване всё ещё находится в зачаточном состоянии... Возможно, вся энергия, потраченная на дебаты о прошлом Калахари, была бы лучше направлена на сбор доказательств» [5].
Из работы Садра можно сделать вывод, что Великие дебаты о Калахари закончились бы либо поражением ревизионистов, либо, в лучшем случае, ничьей. Однако, как теперь ясно, дискуссия никогда по-настоящему не основывалась на доказательствах, что должно было быть очевидно с самого начала по языку, которым излагалась ревизионистская позиция. Термины вроде «реификации», «эссенциализма» и «романтизма» принадлежат к области идеологической, а не археологической полемики — по крайней мере, не в традиционном понимании археологии, которая, как и многое другое в академическом мире, была трансформирована триумфом «постмодернистского ревизионизма» в целом.
2. Kulturkreis, Urkultur и «коренные народы»
Обзор идеологических вопросов, проведённый Барнардом, отсылает нас к «Венской школе» начала XX века и связанной с ней теории Kulturkreis («культурных кругов»). Ключевым понятием для этой группы была идея Urkultur, которую можно перевести как «изначальная культура», «первобытная культура» или «пракультура». Для Вильгельма Шмидта (1868–1954), одного из лидеров школы Kulturkreis, механизмом культурной передачи была скорее миграция, нежели диффузия, и через миграцию, как он полагал, различные формы Urkultur распространились по всему миру [6]. Подобные идеи уже давно отвергнуты практически всеми археологами, этнологами и др. как безнадёжно романтичные и наивные. Однако, по мнению Барнарда, понятие Urkultur неявно сохраняется в современном дискурсе в виде концепции «коренных народов». «Туземец» действительно вернулся» [7].
За этим следует длинная и порой запутанная дискуссия, в которой Барнард, кажется, колеблется между разными трактовками термина «коренной» — в зависимости от того, идёт ли речь об антропологическом или юридическом понимании, с точки зрения «западного» академика или «коренного» человека. Он затрудняется определить, следует ли вообще отвергать эту концепцию, учитывая, что она оказалась полезной как стратегический инструмент — «удобное средство политического убеждения» для тех, кто может претендовать на статус коренного народа, чтобы получить определённые юридические преимущества. Тем не менее, он настаивает на том, что «коренное население» - это «не совсем антропологическое понятие», а скорее «социальная конструкция», полезная в качестве юридической уловки, но не имеющая более глубокого значения. Возвращаясь к истокам этой мистификации, он характеризует Urkultur как «легитимное, хотя и проблематичное антропологическое понятие... [чья] полезность в антропологической теории давно утрачена», а «коренные народы» — как «просто постмодернистский способ сказать Urkultur» [8].
3. Urrasse и Urkultur
Барнард начинает последний раздел своего эссе, озаглавленный «Выводы», с обзора некоторых ключевых исторических вопросов и вскоре, кажется, готов подвести итоги. Однако внезапно, словно из ниоткуда, он вводит новый, совершенно неожиданный и даже ошеломляющий материал:
Последние междисциплинарные исследования среди дарвинистских антропологов, эволюционных психологов, археологов, лингвистов и генетиков намекают, что Urrasse действительно существовала, как и Urkultur... Оба представлены в популяции «анатомически современного» Homo sapiens, которая породила миграцию «Из Африки» около 80 000 лет назад. Эта миграция распространила раннюю символическую культуру — назовём её Urkultur. Однако связь между этой Urkultur и культурами современных так называемых «коренных народов» не больше, чем связь между этой Urkultur и культурами всех народов [9].
Неожиданное воскрешение Барнардом единодушно осуждаемых терминов Urrasse и Urkultur особенно удивительно, учитывая, что последний он уже отверг как (процитирую ещё раз) «легитимное, хотя и проблематичное антропологическое понятие, [чья] полезность в антропологической теории давно утрачена». Археологические и исторические свидетельства, казалось бы, изначально лежали в основе великих дебатов о Калахари. Тем не менее, вывод Садра о недостаточности таких доказательств, похоже, не имел значения. Это точно не помешало ревизионистам продолжать свою атаку на тех же идеологических основаниях, которые, несомненно, и породили её.
И вот теперь внезапно появляются доказательства совершенно иного рода — обширные, неопровержимые, научные, полученные, как ни странно, в биологической лаборатории. И эти данные, подкреплённые археологией, этнологией, лингвистикой и др., говорят Барнарду, что Urrasse, возможно, действительно существовала. А если была Urrasse, то у неё должна была быть какая-то Kultur — то есть Urkultur, или, менее наукообразно, «изначальный образ жизни».
4. Urrasse и генеалогия бушменов
Но какое отношение всё это имеет к дебатам о Калахари и статусу бушменов? Разве мы все не происходим от одной группы «первых людей», если таковая вообще существовала? Да, мы все происходим от одних предков — при условии верности теории «Из Африки». Но это не помешало генетикам выделить определённые популяции как генеалогически особенные. И некоторые группы бушменов (а также пигмеев — см. ниже) находятся в авангарде этого замечательного открытия (см., среди многих прочих, Cavalli-Sforza et al. 1996; Chen et al. 2000; Semino et al. 2002; Zhivotovsky et al. 2003).
Особенно ясное и лаконичное объяснение предложил Джеймс Уотсон (2003), соавтор открытия двойной спирали ДНК:
Ещё одно интересное открытие, подтверждённое данными мтДНК и Y-хромосомы, — положение сан южной Африки на генеалогическом древе человечества. Их ветвь самая длинная и, следовательно, самая древняя [10].
Уотсон, конечно, осознаёт, что мы все происходим от одних предков:
Если проследить линии происхождения до последнего общего предка людей и шимпанзе, моя линия насчитывает около 5 миллионов лет, как и линия сан. Фактически наши линии совпадают большую часть этого времени; лишь 150 000 лет назад линия сан отделилась от других человеческих линий [11] [По данным на 2021 год, это могло случиться даже около 260-350 тыс. лет назад– Прим. пер;см. Кинтана-Мурси, «Люди: по следам наших миграций», 2024].
Почему это произошло и что это означает?
Генетические данные свидетельствуют, что после первоначальной миграции в южную и восточную Африку сан оставались относительно изолированными на протяжении всей истории... Экспансия банту вытеснила сан в маргинальные среды, такие как пустыня Калахари» [12].
Если сан так тесно связаны с нашими древнейшими полностью человеческими предками, то это обусловлено их изоляцией, которая на протяжении десятков тысяч лет серьёзно ограничивала смешение с другими группами. Грубо говоря: у них есть «родословная» — у нас нет.
В то время как археологические данные остаются скудными и неубедительными, биологические результаты многочисленны и однозначны. Утверждение ревизионистов Вилмсена и Денбоу (1990:489), что
«бушмены» и «сан» — это искусственные категории, а «собиратели Калахари» — этнографическая реификация, основанная на одной из нескольких стратегий выживания, используемой всеми бедняками сельской Ботсваны,
попросту противоречит обширным генетическим данным. Не все бушмены могут быть охарактеризованы как разношёрстная группа бедняков, случайно оказавшихся в Калахари, которые, подобно всем остальным в этом регионе, вернулись к охоте и собирательству после потери работы. Согласно генетическим данным, по крайней мере некоторые группы бушменов «оставались относительно изолированными на протяжении всей истории», включая длительный период маргинализации в Калахари. Но именно это ревизионисты и отрицали, утверждая, что бушмены не были изолированы, а являлись неотличимой частью более масштабных исторических процессов вокруг них, а их идентичность как автохтонных охотников-собирателей — эссенциалистская иллюзия. Если бы это было так, это отразилось бы в генетических данных. Но этого нет.
Таким образом, одна из ключевых частей Великих дебатов о Калахари — вопрос о том, представляют ли определённые группы бушменов, используя терминологию Барнарда, Urrasse, — получает неожиданное подтверждение. У нас есть веские основания полагать, что это так. Теперь мы должны перейти к другой стороне медали — вопросу культуры, который для Барнарда является совершенно иным вопросом. Urrasse должна была обладать какой-то Urkultur, однако «связь между этой Urkultur и культурами современных так называемых "коренных народов" не больше, чем связь между этой Urkultur и культурами всех народов» (как цитировалось выше).
Предположение, заложенное в этом утверждении, сегодня широко разделяется почти всеми антропологами. С точки зрения современной этнографии, просто недостаточно доказательств, чтобы связать какие-либо современные практики с далёким прошлым. Мантра звучит примерно так: поскольку мы не можем вернуться в прошлое, чтобы наблюдать, как люди жили 100 000 лет назад, мы не можем делать ничего, кроме спекуляций относительно их культуры. Я не согласен. Существует массив данных, редко учитываемых антропологами, который мог бы пролить свет на некоторые из самых тёмных уголков как культуры, так и истории.
5. Музыкальный «геном»
Генетический маркер считается нейтральным, если на него не действует естественный отбор, то есть он не подвержен влиянию изменений окружающей среды или других внешних факторов, а продолжает передаваться неизменным до тех пор, пока не произойдёт внезапная мутация. Затем, после мутации, изменённый маркер снова передаётся без изменений из поколения в поколение до следующей мутации. На мой взгляд, есть веские основания полагать, что определённые аспекты традиционной музыки, точнее — музыкального стиля, также можно считать нейтральными маркерами в примерно том же смысле. Систематические исследования в сравнительном музыковедении выявили существование музыкальных «семейств», чьи стилистические особенности действительно оставались практически неизменными на протяжении чрезвычайно долгих периодов времени, на обширных географических ареалах и в условиях очень разных типов среды.
В последние годы многие генетические антропологи рассматривали определённые аспекты языка как культурные аналоги генетических маркеров и, следовательно, уделяли большое внимание распределению языковых семей по всему миру. Однако, сравнивая язык с музыкой, мы обнаруживаем важные и показательные различия. Во-первых, язык гораздо сложнее музыки, с более жёстко определённым синтаксисом и важным измерением, отсутствующим или слабо развитым в музыке: явной референцией, семантическим измерением, сферой слов, которой музыка полностью лишена. Кроме того, язык гораздо более распространён, чем музыка, являясь основой для всевозможных повседневных взаимодействий, причем самых разных, и, следовательно, в отличие от музыки, является совершенно незаменимым, вездесущим и «видимым» аспектом обычной жизни. Все эти факторы делают язык:
1. гораздо более сложным для изучения, поскольку необходимо учитывать гораздо больше элементов и аспектов
2. гораздо более восприимчивым к изменениям, поскольку существует гораздо больше элементов, подверженных изменениям, и гораздо больше возможностей для изменений.
С другой стороны, музыка, кажется, существует в своем собственном царстве, в высшей степени ритуализированном, наполненном скорее излишествами, чем явными сообщениями. В отличие от языка, в котором постоянно создаются оригинальные высказывания, музыка имеет тенденцию повторять одни и те же высказывания снова и снова - на микроуровне, в виде повторения мотивов, фраз и мелодий; и на макроуровне, в виде декораций, исполняемых снова и снова, а затем передаваемых буквально через бесчисленные поколения. Основной функцией языка, по-видимому, является коммуникация в виде серии постоянно новых и оригинальных высказываний. Основной функцией музыки, с другой стороны, является утверждение групповой идентичности, основанной на традициях. Язык во многих отношениях можно рассматривать как силу перемен, в то время как музыка, похоже, действует как консервативная сила, постоянно подтверждая связь индивида с группой, их общими предками и их коллективным происхождением из мифического прошлого.
Когда мы рассматриваем взаимоотношения между музыкальными стилями и языками в разных частях света, мы видим множество случаев, когда язык изменился, но музыкальный стиль сохранился, что говорит о том, что музыка действительно может быть гораздо более консервативной, чем язык. Африканские пигмеи, похоже, утратили свой первоначальный язык и обычно говорят на языке своих соседей банту. Они часто используют западные предметы одежды, западные инструменты, посуду, украшения и т. д. Но все свидетельства указывают на то, что они сохранили свой первоначальный музыкальный стиль в более или менее неизменном виде, как он, возможно, исполнялся десятки тысяч лет назад (см. ниже). Аналогичная картина наблюдается во многих случаях, когда социальные силы заставляют определенные общества менять многие аспекты своей культуры, от языка до образа жизни и религии, но при этом их основной музыкальный стиль или, по крайней мере, значительные его аспекты сохраняются. Очевидным примером является сохранение африканских элементов в музыке, которую сочиняют, исполняют и наслаждаются сегодня многие афроамериканцы.
Одним из ярких примеров музыкального консерватизма, который можно было бы привести, является удивительно однородный вокальный стиль подавляющего большинства коренных североамериканских племенных групп, независимо от языка, типа существования, окружающей среды и т. д. Если рассматривать самые общие аспекты стиля исполнения, то наиболее важными характеристиками представляются: унисонное пение, ударный аккомпанемент «в один удар», преобладание «бессмысленных» вокабул, широкие мелодические интервалы, умеренно напряженные, хриплые голоса и весьма идиосинкразическая манера формирования мелодий, где большинство нот, как правило, располагаются в такт, а повторение одного и того же тона в разных вокализах является обычным делом, особенно в конце фраз. Поскольку считается, что коренные американцы разошлись вскоре после заселения континента, по крайней мере, 10 000 лет назад (очень вероятно, что гораздо раньше), мы можем консервативно оценить, что этому стилю должно быть, по крайней мере, 10 000 лет.
Растущее осознание потенциала очень общего, но зачастую весьма диагностичного подхода к сравнительному изучению музыки, о котором говорилось выше, привело известного фольклориста/музыковеда Алана Ломакса к созданию методологии, которую он в итоге назвал «кантометрией» [13]. Я сотрудничал с Ломаксом в создании системы кодирования «Кантометрика» (Cantometrics) в 1961 году, а затем работал в качестве его ассистента в проекте «Кантометрика» с 1963 по 1966 год. Хотя методология кодирования, по необходимости, относительно неточна и субъективна, [14] она оказалась мощным эвристическим инструментом для широких сравнительных исследований (см., например, Lomax 1962; Lomax et al 1968:75-110; Grauer 1965, 2006a). В конечном итоге исследовательская группа Ломакса, среди прочего, создала систематическую всемирную классификацию, с помощью факторного анализа, нескольких широко определенных музыкальных «семейств» и подсемейств, в соответствии с хорошо известными и общепринятыми культурными и географическими областями [15]. Набор данных «Кантометрика», в настоящее время представляющий около 5500 записанных исполнений, взятых из 857 культурных групп по всему миру, закодированных по 37 музыкальным параметрам, или «маркерам», может быть в общих чертах охарактеризован как своего рода музыкальный «геном». [16]
Перейдем теперь к рассмотрению музыкальных свидетельств, имеющих непосредственное отношение к дебатам о Калахари. В 1956 году ведущий этномузыковед и африканист Жильбер Руже впервые отметил поразительное сходство между музыкой и танцами двух географически удаленных групп — африканских пигмеев и бушменов. По его мнению, эти традиции были «слишком сложны и слишком последовательны», чтобы объяснять их конвергентным развитием. В то же время огромное расстояние между группами делало взаимовлияние маловероятным. «Неужели следует полагать, — задавался он вопросом, — что пигмеи и бушмены имеют общее происхождение, а их танцы и музыка представляют собой остатки общего культурного наследия?» [17].
Эти поразительные параллели отмечал и Алан Ломакс, для которого связь между пигмеями и бушменами стала особенно важной. Некоторые из ранних статистических анализов на основе данных «Кантометрика» (Ломакс, 1962; Грауэр, 1965; Ломакс и др., 1968) убедительно подтверждали эту связь. Вся доступная литература и записи по данному вопросу были тщательно проанализированы в независимом исследовании этнолога и этномузыковеда Шарлотты Фризби. Отметив, что её результаты «практически идентичны тем, что получены системой «Кантометрика» для того же региона» [18], Фризби приходит к следующему выводу:
Сравнительный анализ музыки бушменов и пигмеев выявляет подавляющее сходство... [У]читывая свойства музыки как инструмента реконструкции культурной истории, эти данные представляют серьёзную проблему для тех, кто пытается отрицать историческую связь между двумя группами [19].
Перед нами две популяции кочевых охотников-собирателей с предельно простой материальной культурой, без постоянного жилья, без железных или стальных орудий (вплоть до недавнего времени), без домашних животных, передвигающиеся исключительно пешком и обитающие в как минимум трёх удалённых друг от друга регионах Африки: пигмеи — в тропических лесах Западной и Центральной Африки, бушмены — в пустынях Южной Африки. Тем не менее, у обеих групп существуют сложные, крайне своеобразные музыкальные традиции, которые большинство исследователей считают настолько близкими, что их почти невозможно отличить друг от друга [20].
В часто цитируемом исследовании африканской генетики Юйшен Чен и его коллеги выявили столь же поразительное генетическое сходство между представителями этих групп. Они сообщили не только о том, что данные указывают на наличие у пигмеев биака [ака – Прим. пер.] одной из древнейших сублиний RFLP в африканской митохондриальной ДНК (что делает их одной из старейших человеческих популяций), но и о том, что у !кунг обнаружен набор родственных гаплотипов, расположенных ближе всего к корню филогенетического древа человеческой мтДНК, что также указывает на их исключительную древность [21].
Это новаторское исследование стало одним из первых, предложивших «родословную» не только для бушменов, но и для пигмеев. Особенно важно для дебатов о Калахари проведённое авторами различие между двумя группами бушменов:
Сравнение последовательностей контрольного региона мтДНК у !кунг и кхве с таковыми у других африканских популяций подтвердило генетическую связь !кунг с другими койсанскими народами, тогда как кхве оказались теснее связаны с некойсанскими (бантуязычными) популяциями [22].
В своём эссе «Foragers, Genuine or Spurious» («Собиратели: подлинные или мнимые?») «традиционалисты» Солвей и Ли особо подчёркивают различие между говорящими на !кунг (джу/’хоанси) из Добе, которые, по-видимому, сохранили традиционный образ жизни охотников-собирателей в относительной изоляции, и другой группой «бушменов» — сан Западного Квененга, чья история свидетельствует о длительных контактах с соседними бантуязычными племенами. Именно история квененгских сан, а не !кунг, соответствует, по их мнению, «ревизионистскому» сценарию — интерпретации прошлого, которую, как они утверждают, нельзя механически распространять на все группы бушменов (Solway & Lee, 1990). Аналогичное различие, как будет показано далее, прослеживается и в музыкальных свидетельствах.
Поскольку генетические данные столь убедительно свидетельствуют о том, что и пигмеи биака, и бушмены !кунг (джу/’хоанси) происходят от одной древней «родоначальной» популяции, можно предположить, что почти неотличимые музыкальные практики этих групп восходят как минимум ко времени их расхождения — периоду, который, согласно упомянутым генетическим исследованиям, мог составлять от 76 000 до 102 000 лет назад [23]. Подобный вывод, если он подтвердится, полностью изменит наши представления о культурной эволюции и роли традиции в её истории [24].
Однако не все убеждены в столь отдалённой и, казалось бы, маловероятной связи, и основания для скепсиса действительно есть. Классические исследования музыки пигмеев и бушменов, упомянутые выше, основывались на выявлении значительного числа поразительных сходств. Строго говоря, однако, недостаточно просто констатировать сходства между одной группой и другой. Чтобы доказать их значимость, необходимо также выявить существенные различия между этими группами и всеми остальными, а затем искать закономерности, учитывающие как сходства, так и различия.
Недавно я провёл такой поиск, используя обновлённую и расширенную версию базы данных «Кантометрика», сосредоточившись на двух признаках, широко признанных как наиболее характерные для обеих традиций: интерлок (interlock) и йодль (yodel).
Определение интерлока в «Кантометрике» выглядит следующим образом:
Группа [поющих] делится на две или более части, которые ритмически самостоятельны и мелодически дополняют друг друга. Зачастую лидерство не выражено — каждый участник равнозначен; но, в отличие от L//N [пункт 7 той же строки], между партиями наблюдается высокая степень координации. Хотя некоторые певцы могут дублировать другую партию в унисон или октаву, общее впечатление — это группа индивидуумов, каждый со своей партией, взаимодействующих таким образом, что создаётся единая звуковая ткань [25].
Характерный текучий, открытый, предельно расслабленный стиль пения, часто (но не всегда) включающий быстрые, широкие и кажущиеся лёгкими скачки между грудным регистром и фальцетом (или головным регистром) [26].
Результаты поиска интерлокального вокала в мировом масштабе представлены в Таблице 1, разбитой по стандартным регионам «Кантометрики». Регионы, где интерлок не обнаружен, не указаны. (Полный список всех регионов, представленных в выборке «Кантометрики», приведён в Приложении 2.)
В левом столбце указаны названия регионов, в среднем — общий размер выборки для каждого региона, в правом — процент интерлокальных исполнений. «Африканские собиратели», находящиеся чуть ниже середины списка, имеют наибольший процент — 57,78% [27].
Таблица 2 показывает мировое распределение йодля. Здесь выборка африканских собирателей также выделяется — 52,22%. Ни в одном другом регионе этот показатель не превышает 14,29%.
Теперь, когда мы примерно представляем место интерлока и йодля в мировой выборке, вернёмся к Африке южнее Сахары. Таблица 3 обобщает распределение обоих признаков в этом регионе. Обратите внимание, что группы пигмеев разделены на две части: большинство в первой строке и лишь небольшая выборка из 4 песен так называемых «тва» — во второй.
Слово «тва» вводит в заблуждение, так как различные группы пигмеев в разное время назывались этим именем. Здесь речь идёт о «тва» Руанды, в чьей музыке (по крайней мере, в доступной мне небольшой выборке) нет ни интерлока, ни йодля. Это единственная группа пигмеев, у которой я не встречал подобного вокала. Все остальные группы пигмеев используют интерлок, причём, как видно из первой строки, этот способ группового пения преобладает (68%).
У джу/’хоанси (также известных как !кунг) интерлок зафиксирован в 71% случаев. Однако, как и у пигмеев, не все группы бушменов используют этот стиль.
Группа, обозначенная в нашей выборке как кхве, не применяет ни интерлок, ни йодль, а тяготеет к типично бантуизированному стилю «зов и ответ». Это различие может быть значимым как в генетическом, так и в археологическом контексте. Вспомним последнюю фразу из работы Чена и др., процитированную выше:
Сравнение последовательностей CR у !кунг и кхве с другими африканскими популяциями подтвердило генетическую связь !кунг с другими койсанскими народами, тогда как кхве оказались теснее связаны с некойсанскими (бантуязычными) популяциями [28].
Вспомним также различие, проведённое Солвей и Ли между культурной историей !кунг и сан Квененга.
Наша выборка кхве взята с CD, содержащего музыку двух кхвеязычных групп бушменов — бугакхве и ||аникхве — из района Окаванго (Ботсвана). Этнографические данные указывают на то, что, как и квененгские сан, изучавшиеся Ли, эти группы также ассимилированы [29].
Хотя в аннотации к CD не указано, какая из двух групп кхве представлена в каждом треке, все записи из Окаванго стилистически близки к тому, что можно назвать «мейнстримной банту». Поскольку выборка «кхве» относительно мала, а этнографические, этнологические и археологические вопросы сложны, делать однозначные выводы нельзя. Однако возможность корреляции между генетическими и музыкальными данными у этих двух, очевидно, очень разных групп бушменов крайне интересна и заслуживает дальнейшего изучения.
Продолжая анализ Таблицы 3, микеа (которых некоторые считают аборигенами Мадагаскара) [по современным представлениям микеа не являются исконными собирателями, а скорее фермерами-«дауншифтерами» с двухсотлетней историей – Прим. пер.] и вайто (или вейто) из Эфиопии выделены отдельно, так как их классификация неочевидна. Обе группы — охотники-собиратели, но их нельзя отнести ни к пигмеям, ни к бушменам. Как видно, у обеих групп зафиксирован интерлок (50%), хотя выборка вайто слишком мала для достоверной оценки.
Среди других групп охотников-собирателей в нашей выборке (эль-моло, хадза и сандаве) интерлок не обнаружен, хотя лишь выборка хадза на данный момент достаточно репрезентативна.
Первые семь строк представляют исключительно охотников-собирателей. Последние две позволяют оценить распространённость интерлокального пения и йодля среди всех остальных групп Африки южнее Сахары. Как видно в строке 8, из 873 исполнений только 88 (10%) используют интерлок. Строка 9 представляет подмножество — все песни групп, у которых зафиксирован хотя бы один случай интерлока.
Если у пигмеев и бушменов интерлок преобладает, то у земледельцев и скотоводов он встречается лишь в 34% случаев среди тех групп, где он вообще зафиксирован. Интересно, что большинство таких групп проживает вблизи ареалов пигмеев или бушменов [30].
Теперь обратимся к результатам по йодлю — ещё одному крайне своеобразному и редкому вокальному стилю. Йодль встречается у (основных) пигмеев в 57% случаев, у джу/’хоанси — в 71%, то есть примерно так же часто, как интерлок. У микеа этот показатель составляет 50%, но у вайто, тва и кхве, а также у других охотников-собирателей йодль отсутствует [31].
Из строк 8 и 9 видно, что йодль встречается лишь в 5% случаев у неохотников-собирателей и лишь в 9% — у групп, использующих интерлок. Очевидно, что интерлок и йодль характерны прежде всего для вокала пигмеев и бушменов и крайне редки как в Африке, так и в мире.
8. Выводы
Приведённый анализ демонстрирует мощь «Кантометрики» в сравнении стилистических особенностей музыкальных традиций разных народов. Эта методология позволяет искать не только сходства, но и различия, выявляя закономерности — от локальных до глобальных, охватывающих вокальные стили со всего мира.
Даже самое внимательное прослушивание даёт ограниченные знания, ведь мы не можем быть уверены, насколько неизученные примеры похожи или отличаются от уже известных. Анализ литературы тоже не идеален: легко утонуть в деталях и сложно систематизировать, что с чем соотносится.
Методичная работа с «Кантометрикой», использование простой статистики для оценки сходств и различий позволяют более объективно подтвердить гипотезу Жильбера Руже:
...что пигмеи и бушмены имеют общее происхождение, а их танцы и музыка представляют собой остатки общего культурного наследия [32].
· Музыкальные данные указывают на глубокую поведенческо-семиотическую связь между определёнными группами бушменов и пигмеев, предполагая общее культурное происхождение, возможно, столь же древнее, как и генетическое — десятки тысяч лет.
· Они также различают группы вроде джу/’хоанси (которых антропологи-«традиционалисты» и генетики считают древней изолированной популяцией) и, по крайней мере, одну группу кхве, культурно, генетически и музыкально близкую к банту.
· Таким образом, музыкальные свидетельства подтверждают культурную автохтонность некоторых групп бушменов так же убедительно, как генетические — их биологическую автохтонность, склоняя чашу весов в дебатах о Калахари в пользу «традиционалистов».
Благодарю доктора Анну Ломакс Вуд, Майкла дель Рио, Джона Тама и сотрудников Ассоциации культурного равенства (под руководством доктора Вуд) за огромную работу по адаптации базы данных «Кантометрика» (изначально разработанной для мейнфреймов) к современному программному обеспечению. Большая часть этого исследования стала возможной благодаря финансированию Ассоциации.
Примечания
1. Поскольку «Кантометрика» была разработана как инструмент для широкомасштабных сравнительных исследований в мировом масштабе, большинство параметров пришлось определять в очень общих терминах. Например, вместо детального анализа мелодической структуры кодировщик классифицирует её как сквозную, сложную строфическую, простую строфическую, сложную литанию или простую литанию, с тремя возможными степенями вариативности. Дополнительные строки кодируют количество фраз, длину фразы, мелодический контур и т. д. Другие параметры, такие как степень орнаментации, громкость, темп, тремоло и прочее, оцениваются по шкалам от трёх до шести баллов. Поскольку многие оценки носят общий и в некоторой степени субъективный характер, «Кантометрика» наиболее надёжна как эвристический инструмент для поиска и сортировки по самым общим критериям.
2. Отчасти из-за того, что большинство музыковедов не были знакомы с таким широкомасштабным, статистически ориентированным подходом, отчасти из-за проблем с выборкой, но также из-за некоторых сомнительных заявлений Ломакса относительно своих результатов, «Кантометрика» так и не смогла закрепиться среди этномузыкологов при его жизни. Интересно, что многие критические замечания, которые сейчас выдвигаются против методологий генетических антропологов, напоминают те, что когда-то адресовались «Кантометрике». Я дал развёрнутый ответ на несколько наиболее типичных критических замечаний в Grauer & McCormick (2005).
3. Как и следовало ожидать, по этому вопросу также сформировалась «ревизионистская» позиция, представленная этномузыкологами Сюзанной Фюрнисс и Эммануэль Оливье (Fürniss 2006; Olivier 1998; Olivier & Fürniss 1997, 1999), для которых «представление джу/’хоанси [бушменов] о своей музыке радикально противоположно представлениям ака [пигмеев]» [33]. Их точка зрения основана на убеждении, что музыка пигмеев задумана полифонически, тогда как «для джу/’хоанси, напротив, основой контрапункта является монодическая идея, проявляющаяся в поливокальной манере» [34], — подход к многоголосному исполнению, технически именуемый «гетерофонией». Эта крайне спорная, упрощённая интерпретация, безответственно преподносимая как доказанный факт, сейчас широко распространяется в этномузыковедческих и антропологических кругах в поддержку ревизионистского взгляда в целом. Многое в работах Оливье о музыке бушменов перекликается с идеями, впервые высказанными Николасом Инглендом (1967), который, признавая, что многие песни джу/’хоанси действительно используют «своего рода усложнённую гетерофонию» [35], тем не менее пришёл к выводу, что «музыка бушменов… по самой своей основе полифонична» [36]. Помимо некоторых преимущественно гетерофонных примеров, которые, казалось бы, поддерживают точку зрения Оливье, Ингленд приводит транскрипцию однозначно полифонического исполнения [37], что было бы невозможно, если бы ревизионистская интерпретация музыкального мышления джу/’хоанси была верна. Как легко продемонстрировать, даже в некоторых примерах, приведённых самими Оливье и Фюрнисс, гетерофония и полифония часто сливаются в музыке обеих групп сложным, крайне идиосинкразическим образом, что предполагает ещё более тесную связь, чем предполагалось ранее. Взгляды Оливье и Фюрнисс были затронуты в сноске моей недавно опубликованной статьи «Echoes of our forgotten ancestors» [38]. Более подробный разбор представлен в моём «Author’s Reply» в том же томе [39]. В настоящее время я готовлю обстоятельное эссе, отражающее некоторые действительно ценные инсайты, полученные благодаря тщательному изучению их, несомненно, важных работ, но одновременно показывающее, что сделанные ими выводы ошибочны.
4. Хотя не все генетики согласились бы с таким ранним сроком расхождения пигмеев и бушменов, большинство, вероятно, приняло бы временную глубину, укладывающуюся в поздний палеолит. Grauer (2006a, 6–15) приводит развёрнутый аргумент в поддержку логики, стоящей за идеей о том, что стиль пигмеев/бушменов мог сохраняться в течение столь длительного периода.
5. Интересно, что следующая по значимости область — среди коренных народов Калифорнии, где 30,56% выборки кодируются как интерлокальные, в основном благодаря необычной традиции переклички голосов у одной группы коренных американцев — хупа. Такая практика совсем не типична для коренных народов к северу от Мексики, но не редкость среди инуитов далеко на севере, некоторых народов Сибири и айнов Японии. Относительно высокий процент обусловлен артефактом выборки, поскольку хупа — единственная группа в этом регионе, представленная адекватным образцом.
6. По словам Маттиаса Бренцингера, «||Аникой [sic] никогда не включаются, когда готтентоты кой [sic] говорят о «настоящих» кой. Даже кой в Ботсване, где живут ||аникой, исключают последних, когда речь идёт о кой как этнолингвистической общности» [40].
7. Более конкретно, среди не-собирательских групп, в кодировке которых есть хотя бы один пример интерлока, известно, что мамву, лесе, бира и буду имели тесные связи с мбути-пигмеями; нгунди — с ака-пигмеями; химба, пондо и лози — с группами бушменов.
8. Однако йодль не был обнаружен у бедзан.
9. «Кантометрика», будучи по сути эвристическим методом, конечно, не может сама по себе давать окончательные выводы. Тем не менее, когда совокупные результаты нескольких различных кантометрических исследований, старых и новых, сильно коррелируют с результатами из других источников (в данном случае — «классической» этномузыкологии, этнологии и генетики), формируя ясную и убедительную картину, такую картину действительно стоит принимать всерьёз.
Приложение 1. Некоторые музыкальные примеры
(Упомянутые аудиоклипы представлены интернет-ссылками. Полные ссылки см. в дискографии.)
Подобно «похищенному письму» из поучительного детектива По, музыкальные свидетельства всё это время лежали на виду у участников дебатов о Калахари, настолько доступные, что стали практически невидимыми. Хотя музыка и не является в полной мере «универсальным языком», как утверждалось ранее, множество различных музыкальных стилей с энтузиазмом воспринимаются и даже культивируются в нашем обществе, так что записи некоторых самых эзотерических музыкальных практик из самых отдалённых уголков мира были широко доступны на протяжении многих лет. Благодаря своим уникальным свойствам и исключительно важной социальной роли, музыка была задокументирована особым образом, совершенно непохожим на любой другой тип человеческого поведения.
Метод «Кантометрика» был разработан, чтобы воспользоваться этим культурным сокровищем. Но вам не нужно быть экспертом по «Кантометрике», чтобы слушать и судить самостоятельно. Действительно, «Кантометрика» была задумана для отражения тех суждений, которые неискушённые слушатели делают при прослушивании музыки: взаимодействие исполнителей, их роли, насколько гладко и точно они сливаются, как быстро идёт музыка, насколько она повторяющаяся, степень громкости, орнаментации, вокального напряжения, хрипоты, акцента и т. д. Такие суждения обычно делаются бессознательно, но их легко осознать и использовать при сравнении разных исполнителей, композиций, стилей, жанров и т. д. — что любители музыки часто делают, обсуждая свои предпочтения с друзьями.
Естественно, есть разница между сравнением знакомых стилей и оценкой записей музыки из других культур, с традициями, сильно отличающимися от наших. Хотя ничто не заменит систематического сравнительного исследования, возможного благодаря методологии вроде «Кантометрики», характеристики музыки пигмеев и бушменов настолько отличительны и поразительны, что даже самый неопытный слушатель сможет распознать самое важное.
На что стоит обратить внимание: использование йодля; переплетение голосов, создающее подчас весьма замысловатый контрапункт; частую тенденцию к тому, чтобы одна партия дополнялась другой, создавая эффект мелодии, перебрасываемой между двумя или более голосами — практика, сходная с тем, что в средневековой Европе называлось «оккетом»; исключительно слаженное и плавное слияние голосов; сложные, точно исполненные полиритмы; преобладание бессмысленных вокализов, обычно открытых гласных, таких как «о» или «а»; высокоповторяющиеся, но вариативные мелодические структуры, основанные на коротких мотивах; широкие мелодические скачки; почти полное отсутствие орнаментации; непрерывный поток переплетающихся звуков без пауз и чётко выраженных окончаний фраз (лежащая в основе фразовая структура обычно существует, но её трудно услышать); сложное, часто полиритмическое перкуссионное сопровождение, обычно создаваемое хлопками (этнографические данные убедительно свидетельствуют, что ни пигмеи, ни бушмены не использовали барабаны до контакта с банту).
А теперь несколько примеров. Начнём с «Divining Song» ака-пигмеев, записанной в Центральноафриканской Республике Симхой Аромом. Начало даёт хорошую возможность услышать характерный открытый, расслабленный и плавный звук типичного пигмейского голоса. Обратите внимание на необычно широкие мелодические интервалы между нотами, создаваемые за счёт чередования средних «грудных» тонов и высоких «головных» тонов, столь характерных для пигмейского йодля. Внимательно прислушайтесь, как вступает второй голос, изящно переплетаясь с первым.
Для сравнения следующий пример — от джу/’хоанси бушменов, записанный Эммануэль Оливье: «The Eland». На этот раз голоса женские, но базовый эффект, по крайней мере для меня, звучит поразительно похоже: широкие интервалы, активное использование йодля, открытые, плавные голоса и столь же изящное переплетение «контрапункта».
Далее — «Elephant Hunting Song» мбути-пигмеев, живущих за сотни миль от ака, в Республике Конго, записанный антропологом Колином Тернбуллом. Затем — от другой группы джу/’хоанси бушменов, из деревни Добе на севере Ботсваны: «//Kaa» (с CD «Mongongo», записанного Джоном Брирли). Здесь особенно заметен оккет, где каждый певец вносит лишь одну-две ноты, создавая сложное переплетение. Вот ещё одна группа бушменов — кви, также из Ботсваны, но гораздо южнее: «Mantshwe» (с альбома «Bushmen: Qwii - The First People», EUCD 1553). Сравните с этим примером от ещё одной группы пигмеев, бабензеле: «Song After Returning from a Hunt» (из «Anthology Of World Music: Africa - The BaBenzele Pygmies») — обратите внимание на оккет между голосом и двумя однонотными свистками в начале.
Я завершу примером совершенно иного вокального стиля, также с CD Брирли «Mongongo», но от кхве бушменов, обсуждавшихся в основной части статьи, из Окаванго — группы, которая, по-видимому, ассимилировалась с соседними народами банту: «Taa khwenali ye te». Обратите внимание на совершенно иной, относительно резкий вокальный тембр и типичное для банту перекликание солиста и хора. Здесь нет и следа интерлока, йодля или полифонии — унисонное пение является правилом во всех треках из Окаванго.
Приложение 2. Полный список всех районов в кантометрической выборке
(The CDs listed below, unless otherwise noted, may be ordered through Internet sources such as Amazon.com, CD Universe, Tower.com, etc)
“Aka Divining Song”: Musical Anthology of the Aka Pygmies, recorded by Simha Arom, Ocora, C 560171, published 2002.
“The Eland”: Songs of the Ju’hoansi Bushmen, recorded by Emmanuelle Olivier, Ocora, C 560117, 1997.
“Elephant Hunting Song”: Mbuti Pygmies of the Ituri Forest, recorded by Colin Turnbull, published by Smithsonian Folkways, ASIN: B000001 DK2, 1992. (May be ordered via S/F website, at http:// www.folkways.si.edu/index.html)
“/kaa": Mongongo, recorded by John Brearly, published by Khumo Ya Ngwao kyngatsi@it.bw, P.O. box 284, Gantsi, Botswana, undated. (May be ordered via their website, at san.org.za/kuru/ home.htm)
“Mantshwe”: Bushmen: Qwii - The First People, recorded at Decibel Studios, Johannesburg, South Africa, “licensed by Clear Music," EUCD 1553.
“Song After Returning from a Hunt”: Anthology Of World Music: Africa - The Ba-Benzele Pygmies, Rounder ASIN: ВООООООЗАО, 1 998.
“Taa khwena li ye te”: Mongongo (see above).
ССЫЛКИ
Barnard, A 2006. Kalahari revisionism, Vienna and the ‘indigenous peoples’ debate. Social Anthropology 14 (1 ):1-16.
Brenzinger, M 1998. Moving to Survive: Kxoe Communities in Arid Lands. In Schlad, N (ed) Language, Identity and Conceptualization among the Khoisan. Cologne: Rudiger Koppe Verlag.
Cavalli-Sforza, LL.Menozzi, P & Piazza,A 1996. The History and Geography of Human Genes. (Abridged paperback edition) Princeton: Princeton University Press.
Chen, Y-S, Olckers, A, Schurr, TG, Kogelnik, AM, Huoponen, К & Wallace, DC 2000. Mitochondrial DNA Variation in the South African Kung and Khwe—and Their Genetic Relationships to Other African Populations. American Journal of Human Genetics 66:1362-1383.
England, NM 1967. Bushman Counterpoint. Journal of the International Folk Music Council 19:58-66.
Frisbie, C 1971. Anthropological and Ethnomusicological Implications of a Comparative Analysis of Bushmen and African Pygmy Music. Ethnology 10 (3):265-291.
Furniss, S 2006. Aka Polyphony: Music, Theory, Back and Forth. In Tenzer, M (ed) Analytical Studies in World Music. New York: Oxford University Press:163-204.
Grauer, VA 1965. Some Song Style Clusters. Ethnomusicology 9:265-271.
Grauer, VA 2006a. Echoes of Our Forgotten Ancestors. The World of Music 48 (2):5-58.
Grauer, VA 2006b. Echoes of Our Forgotten Ancestors: Author’s Reply. The World of Music 48 (2) :1 01 -134.
Grauer, VA & McCormick, F 2005. Cantometrics: Song and Social Culture -A Response. Musical Traditions [http://www.mustrad.org.uky] MT 159. Accessed October 14, 2007
Kuper, A 2003. The return of the native. Current Anthropology 44:389-402.
Lomax, A 1959. Folksong Style. American Anthropologist 61:927-54.
Lomax, A1962. Song Structure and Social Structure. Ethnology 1:425-451.
Lomax, A 1976. Cantometrics: An Approach to the Anthropology of Music. Berkeley: The University of California Extension Media Center.
Lomax, A, Arensberg, C, Erickson, EE, Grauer, V, Berkowitz, N, Bartenieff, I, Paulay, F, Halifax, J, Ayres, B, Markel, NN, Rudd, R, Vizedom, M, Peng, F, Wescott, R & Brown, D 1968. Folk Song Style and Culture. Washington: National Association for the Advancement of Science.
Lomax, A & Grauer, V 1968. The Cantome trie Coding Book. In Lomax, A et al Folk Song Style and Culture. Washington: National Association for the Advancement of Science:34-74.
Olivier, E 1998. Bushman Vocal Music:The Illusion of Polyphony. In Schladt, M (ed) Language, Identity, and Conceptualization Among the Khoisan. Cologne: RQdiger Koppe Verlag:359- 370.
Olivier, E & Fiirniss, S 1997. Systematique musicale pygmee et bochiman: Deux conceptions africaines du contrepoint. Musurgia 4(3) :10-30.
Olivier, E & FOrniss, S 1999. Pygmy and Bushman Music: A New Comparative Study. In Biesbrouck, K, Elders, S & Rosse, G (eds) Central African Hunter-Gatherers in a Multidisciplinary Perspective: Challenging Elusiveness. Leiden: Research School for Asian, African and Amerindian Studies:117-132.
Rouget, G & Grimaud, Y 1956. Bushmen Music and Pygmy Music. Long Playing recording by the Marshall Expedition, Gilbert Rouget, and Andre Didier. Edited, with essay, by Gilbert Rouget, and additional commentary and analysis by Yvette Grimaud. Baltimore: Peabody Museum and Paris: Musee de L’homme Sadr, К 1 997. Kalahari Archaeology and the Bushman Debate. Current Anthropology 38 (1): 104-112.
Semino, O, Santachiara-Benerecetti.AS, Falaschi, F, Cavalli-Sforza, LL & Underhill, PA 2002. Ethiopians and Khoisan Share the Deepest Clades of the Human Y-Chromosome Phylogeny. American Journal of Human Genetics 70:265- 268.
Solway, JS & Lee, RB 1990. Foragers, Genuine or Spurious: Situating the Kalahari San in History. Current Anthropology 31 (2): 109-146.
Watson, J 2003. DNA: The Secret of Life. New York: Knopf.
Wilmsen, N 1989. Land filled with flies. Apolitical economy of the Kalahari. Chicago: University of Chicago Press.
Wilmsen, E & Denbow, J 1990. Paradigmantic History of San Speaking Peoples and Current Attempts at Revision. Current Anthropology 31 (5):489-524.
Zhivotovsky, LA, Rosenberg, NA & Feldman, MW 2003. Features of Evolution and Expansion of Modern Humans, Inferred from Genomewide Microsatellite Markers. American Journal of Human Genetics 72:1171-1186.