Крушение старого мира

«Бесспорно, вся жизнь – это процесс постепенного распада, но те удары жизни, которые становятся драматической кульминацией процесса, страшные, неожиданные удары, наносимые извне (или так кажется, что извне), – те, о которых помнишь, те, на которые сваливаешь все неудачи, те, на которые сетуешь друзьям в минуты душевной слабости, – такие удары и их последствия осознаются не сразу. Бывают и другие удары, изнутри, и их ощущаешь только тогда, когда ничего уже нельзя поправить, когда ты вдруг постигаешь с непреложностью, что в каком-то смысле прежнего тебя не стало. Распад первого рода представляется быстрым, а второй идет почти незаметно, но осознаешь его потом как нечто внезапное»

Так начинается эссе Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда «Крушение», один из первых (если не первый) текстов в американской печати, где известный писатель публично признавался в алкоголизме, депрессии и творческом кризисе. Строчку из этого эссе о том, что «в истинной темноте души всегда три часа ночи» в немного переиначенном виде (три часа сменились половиной четвертого) авторы «Утреннего шоу», пожалуй, главного на данный момент сериала видеосервиса Apple TV+, поставили в заглавие первой же серии.

Этот выбор не кажется случайным. Размышления Фитцджеральда в трех частях о распаде собственной личности на удивление гармонично коррелируют практически с каждым персонажем сериала.

Митч Кесслер (Стив Карелл), «телевизионный папа Америки», один из ведущих популярной передачи The Morning Show на канале UBA, после обвинения в сексуальных домогательствах лишается работы, семьи и друзей (с этого и начинается история) и долгое время считает себя жертвой обстоятельств, жертвой «удара извне». К мысли о том, что на самом деле в его жизни произошел «удар изнутри», тот самый, «когда ничего уже нельзя поправить», «когда прежнего Митча не стало», его ведут весь сезон, но намек на саморефлексию появляется лишь в самой концовке.

Алекс Леви (Дженнифер Энистон), его соведущая, тоже воспринимающая свалившиеся на ее голову неприятности – угрозу увольнения, разрушенный брак, сложные отношения с дочерью – как внешние факторы, мешающие ее счастью, постепенно переосмысляет свои собственные поступки. Шаг за шагом добравшись до самого дна, почти буквально до сделки с дьяволом (президентом телеканала Фредом Микленом, покрывавшим преступления Митча), она переживает одновременно нервный срыв и моральное перерождение.

Нечто похожее происходит и с продюсером шоу Чипом Блэком (Марк Дюпласс), на протяжении всего сезона казавшегося мягкой плюшевой игрушкой в руках начальства, Митча, Алекс и уж тем более трикстера-интригана Кори Эллисона (Билли Крудап), с любопытством нолановского Джокера сеющего хаос не ради выгоды, а чтобы посмотреть на мир в огне. Однако даже Чип в последней серии перестает увиливать от уготованных ему ударов судьбы и буквально решается на драку, безусловно, глупую и жалкую внешне, но с мотивами вполне себе рыцарскими.

Из всех основных персонажей разве что у Брэдли Джексон (Риз Уизерспун), эксцентричной журналистки, благодаря стечению обстоятельств заменившей Митча на посту ведущей The Morning Show, не находится значимого повода для личностного распада. Создатели сериала отчаянно пытались придать ей некую многослойность, неоднозначность характера, упоминая работу на консервативном канале, бурную юность, застарелый конфликт с матерью и – как решающий козырь – свидетельство против собственного отца, из-за которого тот попал в тюрьму. Однако во всех этих ситуациях Брэдли не выглядит так уж неоднозначно и, по большому счету, оказывается кругом права: даже отца она посадила за дело – пьяный водитель, насмерть сбивший ребенка, едва ли вызывает сильное сочувствие. Несмотря на блестящую, как обычно, игру Уизерспун ее героиня выступает скорее моральным камертоном сериала, чем человеком из плоти и крови, что, впрочем, не сильно портит общую картину.

«Утреннее шоу» в любом случае убедительно показывает, как не только конкретные персонажи, но и само американское общество, благодаря движению #MeToo узнавшее о себе много нового и в основном неприятного, переживает фитцджеральдовское крушение.

Мюзикл без песен (почти)

Любопытно, что при этом сериал, в отличие от многих других проектов о работе телередакций, избегает зацикленности на суровом реализме. Комедийный элемент здесь значителен, и в первых сериях даже преобладает, а драматургия достаточно фривольная и самоироничная, чтобы не бояться ни пафоса, ни цинизма.

Глава телеканала, много лет покрывавший своего ведущего, с гротескным лицемерием заявляет, что «всегда чувствовал в нем что-то неправильное» (о, как мы должны его ненавидеть!) Смелая журналистка бросает в лицо редактору слова «Ты помнишь вообще, что такое правда? Журналистика? Мы ведь журналисты!» Двое мужчин дерутся в холле под Вивальди. Все это немного чрезмерно, немного манипулятивно, но в этом есть и своеобразная прелесть – в таком формате гораздо проще доносить идеи до максимально широкой аудитории.

Одни критики назвали сериал «мыльной оперой», другие – античной трагедией, и хотя оба определения по-своему точны, я бы предпочел сравнить его и вовсе – с мюзиклом. Тем более что он сам провоцирует это сравнение, в пятой серии воспроизводя номер из «Суинни Тодда», совершенно органично вливающийся в сюжетную канву. В этом жанре (не только в его театральной, но и в кинематографической инкарнации) персонажи и посыл, как правило, раскрываются не столько визуальными или сценарными приемами (хотя они тоже важны), сколько чистой концентрированной эмоцией, единством музыки, голоса и текста – обычно монолога или диалога. Люди десятилетиями приходят на Эндрю Ллойда Уэббера не за ошеломительными твистами или теологическими рассуждениями, а чтобы бородатый парень в балахоне отчаянным фальцетом кричал им в лицо «Why should I die?!», и это пробирало до дрожи. Но в комплекте с этим криком, с этой простой эмоцией зритель получает и весьма неглупый комментарий об одержимости звездами, искажении изначальных посылов философских учений и сложностях борьбы с тиранией.

По этому же принципу действует и «Утреннее шоу». Одни и те же герои здесь падают так низко и поднимаются так высоко (в моральном, а не только карьерном смысле), как редко бывает в реальной жизни, почти все персональные черты и позиции проговариваются в страстных монологах и диалогах – своего рода «ариях», но это идет только на пользу обсуждаемой теме.

К тому же на каждую клишированную фразу тут приходится десять оригинальных афоризмов, которые хоть сейчас печатай на футболках: «– Знаешь, не все в жизни – борьба. – Люди обычно говорят так, когда не хотят, чтобы с ними боролись», «Смотреть за кризисом известной женщины – любимое развлечение американцев», «Америка любит истории золушек. До тех пор, пока они белые». А диалоги, особенно с участием Стива Карелла, выходят на такой уровень метаюмора, который оценил бы и Вуди Аллен. Особенно иронично, что своего пика этот метаюмор достигает в разговоре Митча с некогда популярным, но тоже попавшим в опалу из-за сексуальных домогательств режиссером (Мартин Шорт), который и внешностью, и вменяемыми преступлениями напоминает нечто среднее между Алленом и Полански.

На протяжении предыдущих серий Митч раскидывается избитыми штампами, которыми буквально усеяны просторы российского «Фейсбука»: об охоте на ведьм, новом пуританстве, смерти романтики, разве что вместо «партсобраний» упоминается более близкий американцам «маккартизм». И если при первом просмотре эту позицию в теории можно принять за чистую монету, то после открытия всех обстоятельств «деятельности» Митча она звучит как неприкрытый стеб. Примерно как монолог триеровского Джека, который, отрезая женщине грудь, жалуется на несправедливость мира к мужчинам. Черт, персонаж Карелла ведь даже ту самую цитату пастора Нимёллера переиначивает как «сначала они пришли за насильниками – и ты молчал»!

Только когда вышеупомянутый режиссер, с которым Митч уже, казалось, нащупал внутреннее родство, начинает иронизировать по поводу своих жертв и признается (не видя в этом ничего плохого), что разменивал премии на секс и совращал несовершеннолетних, трагикомичность ситуации доходит и до нашего антигероя. Слухи о смерти комедии оказались сильно преувеличены.

Нюансы и паттерн

«Утреннее шоу» получило относительно негативную критику в Америке: отчасти – потому, что журналистам изначально предоставили просмотровки только первых трех серий (крайне неудачная идея для сериала со столь нелинейной структурой), отчасти – потому, что формальному антагонисту истории Митчу здесь достается солидная доля сочувствия, а его действия при всей отвратительности не идут в сравнение с преступлениями Харви Вайнштейна или Роджера Айлза (о котором за последнее время сняли и мини-сериал «Самый громкий голос», и полнометражку «Скандал»).

Однако в этом, как ни странно, и заключено главное преимущество «Утреннего шоу», выделяющее его на фоне других похожих проектов: оно обращается в первую очередь не к людям, уже согласным с позицией движения #MeeToo, уже предрасположенным к поддержке жертв и ненависти к агрессору, а к другой стороне – не к самим насильникам, разумеется, но к тем, у кого, скажем так, «есть вопросы». К тем, кто согласен, что Вайнштейна осудили справедливо (в России, правда, и таких не очень много), но во многих других случаях видит перегибы и боится, что маятник качнется (кстати, это название одной из серий «УШ») в другую сторону слишком сильно.

Нас погружают в историю постепенно, долгое время концентрируясь на трагедии Митча, но не его поступках. Нам дают проникнуться симпатией к потерявшему дело всей жизни ведущему, услышать его аргументы, отождествить себя с ним, как мы часто делаем со звездами и в реальной жизни, отчего так сложно признавать вину любимцев публики вроде Кевина Спейси или Луи Си Кея – куда сложнее, чем в ситуациях с изначально неприятными студийными боссами вроде Вайнштейна. Не в последнюю очередь стоит упомянуть и выбор на роль Стива Карелла, неизменно добавляющего обаяния любому сексисту, которого он играет, от Майкла Скотта из «Офиса» до Бобби Риггса из «Битвы полов».

Интересно, что персонаж Митча был во многом основан (пусть создатели и не признают это прямо, возможно, по юридическим причинам) на Мэтте Лауэре, главной звезде телеканала NBC и ведущем сверхпопулярной программы Today, уволенном в 2017 году из-за обвинений в харассменте. В их историях совпадают даже некоторые специфические детали вроде кнопки, незаметно закрывающей дверь офиса на замок, или того факта, что незадолго до разоблачения Лауэр сам интервьюировал уличенных в агрессивном сексуальном поведении мужчин, объясняя им их ошибки.

Вот только реальность была куда жестче и страшнее фантазии сценаристов. К примеру, если в сериале Митч лишь пользуется молчанием и ступором подчиненной, и в сексе, пусть и весьма криповом, ведет себя настойчиво, но нежно, то его прототип в сочинском отеле во время освещения Олимпиады, по словам жертвы, изнасиловал ее анально (простите за подробности, но это важно для понимания контекста), причем девушка в разговорах с журналистами подчеркивала, что четко говорила «нет», но это не остановило Лауэра. После сексуального акта ее стошнило. Проснувшись следующим утром, она обнаружила кровь на нижнем белье. Сам Лауэр отверг обвинения в изнасиловании (возможно, даже искренне – многие люди и особенно мужчины до сих пор не считают секс после слова «нет» изнасилованием), однако признал, что в заявлениях о его сексуальном харассменте «достаточно правды, чтобы почувствовать себя пристыженным».

Другие женщины, выступившие против Лауэра в СМИ, утверждали, что многократно жаловались на него руководству телеканала, но на их обращения не реагировали. Мало того, впоследствии появилась информация, что боссы NBC замяли историю Вайнштейна, над которой их журналисты работали еще до знаменитой публикации в The New York Times, поскольку боялись, что в ответ Харви может вскрыть известные ему факты о Лауэре.

Просто представьте, какой нереалистичной «феминистской пропагандой» выглядели бы эти вполне реальные истории мужского злоупотребления властью, покажи их создатели «Утреннего шоу». И остается лишь восхищаться сдержанностью авторов, выбравших куда более тонкий подход. Точный перенос истории Лауэра на экран, безусловно, придал бы сюжету размаха и повысил бы ставки, но уже не позволил бы проекту поговорить о чем-то большем, чем этот конкретный случай. Серьезно навредил бы его посылу, который заключается примерно в том, что нюансы и градации в разговоре о сексуальном насилии, конечно же, возможны: ворюга, условно говоря, милей, чем кровопийца (Си Кей совершал менее страшные вещи, чем Лауэр; Лауэр не расходился до масштабов Вайнштейна; и даже Вайнштейн не насиловал пьяную 13-летнюю девочку, как Полански), вот только все они – части общего паттерна, в который, если уж нюансировать еще больше, входят и сексистские шутки, намеки, объективация, гендерный дисбаланс.

Восьмой эпизод «УШ», кстати, убедительно рифмует все эти вещи с харассментом, буквально проводя нас через девять кругов сексистского ада, от будничных заигрываний Митча с женщинами-коллегами – через праздничную вечеринку с полуголыми танцовщицами, как будто заимствованную из «Волка с Уолл-Стрит» (даже женские персонажи в тот момент воспринимают ее как нечто приемлемое), – к постельной сцене в отеле, где во всей красе проявляет себя неадекватная динамика власти между мужчиной-звездой и молодой, неуверенной в себе и находящейся в подчиненном положении девушкой.

FAQ по сексу на рабочем месте

В каком-то смысле сериал предстает этакой энциклопедией новых правил сексуального поведения, максимально наглядным разделом Frequently Asked Questions для тех, кто пока не понимает, но все же хочет понять особенности мира после #MeToo.

– Что, теперь сотрудникам разного статуса вообще нельзя заводить служебные романы?

– В теории можно, отвечает сериал, но должны выполняться несколько условий, как в случае с персонажами Янко, ведущего прогноза погоды, и Клэр, молодой ассистентки продюсера. Например, неплохо, что именно она стала инициаторкой отношений, в противном случае это выглядело бы менее безобидно. Также важно, что Янко – не ее непосредственный босс, что у нее есть влиятельная защита от возможного харассмента, а также что они в конце концов признались отделу кадров, пусть и не совсем по своей воле. Все эти факторы позволяют избегать действительно проблемных ситуаций. В России, конечно, саму атмосферу для выполнения подобных условий невозможно представить даже в отдаленной перспективе, но «Утреннее шоу» и не рассчитано на российского зрителя.

– Сообщать в HR? Но ведь это стыдно, и неудобно, и вообще наше личное дело…

– Это понятная проблема, говорит шоу с помощью тех же Янко и Клэр. Признание отношений на работе, даже полупубличное, может принести… эмм… дискомфорт, и его тоже нужно принимать во внимание. Но все же это не самая ужасающая альтернатива культуре сексуального насилия с миллионами пострадавших (и не только женщин).

– А что если какая-то циничная сволочь захочет использовать феминистские идеи в собственных интересах? Капитализировать их или вовсе расправляться с врагами?

– А этот аспект демонстрирует уже герой Билли Крудапа и, в меньшей степени, Чип и Алекс. Такое, конечно, возможно и даже весьма вероятно, подчеркивают создатели, но это применимо буквально к любому достижению человечества. Странно же призывать к отказу от демократии на том основании, что популисты могут использовать ее во вред людям? Или к отказу от вакцинации, поскольку в чрезвычайно редких случаях она приводит к неприятным последствиям? То же самое можно сказать о культуре согласия и гендерном равенстве: кто-то с их помощью наверняка будет решать свои личные проблемы, но для общества в целом это безусловное благо.

Наконец, «Утреннее шоу» дает ответ на самый распространенный вопрос о жертвах влиятельных продюсеров, актеров и телеведущих. Почему они вообще шли в эти отели? Почему не лепили боссам пощечины? Почему не вырывались из их объятий всеми силами? Почему продолжали отношения даже после сексуального акта?

Конечно, эти вопросы – всего лишь разновидность виктимблейминга, которым занимаются прекрасные во всех отношениях люди в белых пальто (нередко даже женщины). Когда насилие очевидно – говорят «сама виновата, не предусмотрела», когда не так очевидно (оно, например, психологическое), говорят «сама согласилась». В обоих случаях фразы призваны увести разговор от главной проблемы – собственно, насильника. Но это не значит, что на них невозможно ответить.

Вся суть этого сериала сводится к понятию «эмпатия», столь же заезженному в последние годы, сколь и необходимому. Сартр был неточен, говоря, что другие – это ад. На самом деле другие – это строчки в сводках новостей. Мы не чувствуем их боли, не ощущаем их страха, не понимаем их бэкграунд, не способны пережить события их жизни. Мы всегда лишь предполагаем, основываясь в лучшем случае на собственных ощущениях и поступках, в худшем – на стереотипах о той или иной группе людей. Ни тот, ни другой метод, разумеется, не приводит к истине.

Но кино способно показать нам вид из головы другого человека, объяснить всю сложность его мотивов и опасений. И «Утреннее шоу» неплохо справляется с этой задачей, демонстрируя пусть очень конкретный, но все же достаточно типовой пример Ханны Шоенфельд (Гугу Мбата-Роу), рядовой сотрудницы телеканала, переживающей и собственные травмы, и национальную трагедию (дело происходит сразу после стрельбы в Лас-Вегасе, унесшей жизни 59 человек). Она многого добилась сама, ей есть что терять и есть от чего бежать. Она не уверена в своей компетентности и потому рада, что на нее обращает внимание звездный ведущий. Она восхищается Митчем, видит в нем отцовскую фигуру и понятным образом робеет перед ним, впадая в настоящий ступор, когда тот начинает раздевать ее в отеле. Ведущий в свою очередь не замечает (или скорее предпочитает не замечать) того психологического и социального превосходства, которым обладает в этот момент, не обращает внимания на апатию (не говоря уж об отсутствии активного согласия) и очевидный дискомфорт партнерши. Мало того, формальное отсутствие слова «нет» и наличие генитального ответа (проще говоря, Ханна испытывает оргазм) позволяет ему считать себя хорошим парнем, а впоследствии даже жертвой ситуации. Но мы-то прожили эти моменты вместе с Ханной, и если не закутываться поглубже в белое пальто (или иметь хотя бы минимальное представление об эксперименте Милгрэма), понять, в чем проблема произошедшего, не сложно.

Проблема в дисбалансе власти, о котором выгодно забывать тем, у кого этой власти больше – не только самим насильникам, но и людям, поддерживающим статус-кво, работающим на сохранение иерархий и культуры насилия, в которой погрязли персонажи «УШ». Тем, кто оправдывает насилие псевдозаботой о гражданских свободах («взрослые люди, и особенно женщины, имеют право быть униженными!») или, что еще смешнее, об искусстве (как будто искусство – это нечто дарованное нам свыше, независимое от людей, а не то, что мы как общество назначаем искусством), неважно, идет ли речь о «Дау», о Полански или о Митче из «Утреннего шоу».

P.S. У меня есть ощущение, что на многих людей, прибегающих к аргументу типа «знала на что шла», в детстве какое-то влияние оказала «Игрушка» с Пьером Ришаром, а точнее та знаменитая сцена, где владелец издания Рамбаль-Коше приказывает редактору пройтись по офису без штанов, и тот послушно их спускает. После чего Коше с видом умудренного жизнью философа произносит: «Так кто же из нас хуже, господин Бленак, кто чудовище? Я, приказавший вам скинуть брюки, или вы, готовый оголить свой зад?»

Во всяком случае, на меня эта фраза когда-то произвела совершенно неизгладимое впечатление. Разумеется, ответом было – чудовищны оба, причем исполнитель даже похуже. Однако теперь, после десятков прочитанных исследований на тему гендерных отношений и динамики власти, я вижу «чудовищность» двух поступков иначе: злоупотребление и упоение властью не стоят в одном ряду с никому не причиняющим вреда, вынужденным (вокруг безработица и протесты) унижением редактора. Он однозначная жертва, чудовище тут только Рамбаль-Коше.