Чудовище, что погубило мир

– Иногда люди многослойны. И под первым, поверхностным, слоем лежит нечто совершенно иное.

– А иногда есть третий, ещё более глубокий слой. И он точно такой же, как первый.

(«Музыкальный блог Доктора Ужасного»)

Бремя белого киногероя

Знаете, что объединяет героев Сэма Уортингтона в «Аватаре», Сандры Буллок в «Невидимой стороне», Клинта Иствуда в «Гран-Торино», Эммы Стоун в «Прислуге» и Вигго Мортенсена в «Зелёной книге»? Все они, несмотря на зрительские и зачастую даже оскаровские успехи картин, в той или иной степени рассматривались западными критиками как воплощения вредоносного тропа «Белый спаситель».

Троп, корнями уходящий ещё в стихотворение Редьярда Киплинга 1899 года «Бремя белого человека», можно описать как историю о белом персонаже, который, несмотря на своё слабое знакомство с культурой той или иной группы небелых людей, после ряда испытаний становится мессианской фигурой для одного или – чаще – для многих представителей этой группы.

Иногда он просто вдохновляет своих небелых друзей на исторические решения, как персонаж Тома Круза в «Последнем самурае» вдохновил императора Японии на сохранение национальных традиций. Иногда становится их ментором и наставником, как учительница в исполнении Мишель Пфайффер для группы афро- и латиноамериканских подростков в «Опасных умах». Иногда буквально спасает от рабства и гибели – как Дейенерис Таргариен в «Игре престолов». Нередко даже защищает их от колониальных претензий своих же соплеменников («Лоуренс Аравийский», «Танцы с волками», «Аватар»).

Проблемность этого тропа состоит, разумеется, не в самих действиях белых персонажей, а в том, как он закрепляет в массовом сознании идею о неравных отношениях между расами, о врождённом интеллектуальном и культурном превосходстве белых над всеми остальными и о неспособности последних («наполовину бесов, на столько же – детей», по Киплингу) решать свои проблемы самостоятельно.

Споры о том, можно ли считать серию «Хроники Дюны» Фрэнка Герберта примером этого нарратива, велись ещё с выхода первой книги в 1965-м. Казалось бы, формальные признаки есть. Белый главный герой Пол Атрейдес по воле обстоятельств оказывается в центре антиколониальной борьбы живущих в пустыне фременов, чья внешность и традиции во многом списаны с арабов-мусульман. Он быстро вливается в культуру этих племён, завоёвывая репутацию великого воина, и впоследствии становится мессией (махди) и военным лидером Муад’Дибом, освобождающим их от колониального ига и захватывающим с их помощью всю межгалактическую империю.

Однако эта оценка нарратива кажется поверхностной, затрагивающей лишь первый слой повествования. Контраргументация к ней выглядит куда более убедительной. Что говорить, если сам Фрэнк Герберт, хотя и не применял термин «белый спаситель» напрямую, утверждал, что в его намерения входило показать опасность доверия (в том числе со стороны небелых людей) харизматичному (и в данном случае белому) лидеру. То есть, призывал относиться к протагонисту истории критически.

Да, поначалу Пол Атрейдес выглядит вполне традиционным героем, противостоящим откровенным чудовищам в лице дома Харконнен, но с развитием истории его авторитарные черты доводятся до абсолюта, он совершает геноцид миллиардов людей и в сущности сам соглашается, что Гитлер и Чингисхан по сравнению с ним – мягкотелые гуманисты. А его сын Лето II идёт ещё дальше, устраивая во вселенной тиранию длиной в 3500 лет.

В случае с экранизациями истории от Дени Вильнёва всё, казалось бы, ещё проще. Режиссёр с самого начала отмечал, что, как и Герберт, хочет сделать «нечто противоположное» тропу о «белом спасителе». И если в первом фильме показывались лишь зачатки диктаторского потенциала Муад’Диба, то во втором Вильнёв, как метко подметил кинокритик Василий Говердовский, кричит об этом уже в мегафон. В новых экранизациях Пол даже на визуальном уровне выглядит более тёмной и зловещей фигурой, сродни Энакину Скайуокеру в третьем эпизоде «Звёздных войн». К тому же критическая позиция авторов к протагонисту подчёркивается изменением роли персонажа Чани, боевой подруги Муад’Диба, которая, в отличие от книг, теперь активно протестует против восхождения последнего.

При этом после выхода фильмов нашлось достаточно людей по всему политическому спектру, от исследователей ориентализма до популярных либералов типа Стивена Кольбера, и от американских альтрайтов с многомиллионной аудиторий вроде Бена Шапиро до списывающих за ними русских националистов вроде Егора Холмогорова, которые с разным отношением и нюансами, но всё же приняли героическое оформление истории Пола Атрейдеса, что называется, at face value, не заметив критики его действий.

Но может быть, от такой реакции стоит просто отмахнуться? Может быть, у этих людей просто недостаточно той самой пресловутой медиаграмотности (media literacy), за упоминание которой в англоязычном интернете сейчас дают полтинник, а скоро будут давать в морду?

Может быть. Но я боюсь, что настоящая дискуссия только начинается с их позиции, а совсем не заканчивается.

Вагонетка на «Золотом пути»

И первым делом разобраться надо с тем, а правда ли в книгах (придётся рассматривать их, поскольку история Вильнёва ещё не закончена) действия Муад’Диба (он же Пол Атрейдес, он же Квисатц Хадерах, он же Автандил Калашников, он же Алёша Муромец) показаны с однозначно критических позиций. Ведь если нет, и его действия имели под собой моральные основания, то едва ли историю можно рассматривать как деконструкцию вайтсэвьорского нарратива. Предупреждение об опасности белых спасителей не работает, если белый спаситель всё это время был прав.

И в этом вопросе невозможно обойтись без обсуждения «Золотого пути» («Узкой тропы» в фильме Вильнёва) – стратегии действий, которую начал разрабатывать ещё Пол, но окончательно оформил и привёл в жизнь его сын, Бог-император Лето II, призванной спасти человечество от полного уничтожения во время Кразилека – «финальной битвы», местного аналога Армагеддона.

Реализации этой стратегии, заключающейся в том, чтобы на личном примере продемонстрировать, что диктатура и чрезмерная централизация губительны для людей, и посвящены все злодеяния Атрейдесов. Ещё раз: Пол и Лето II устраивают священные войны, геноциды и тоталитаризмы не из жажды власти, личных амбиций, ксенофобии или какой-либо политической идеологии, а потому что знают, что единственная альтернатива этому – полное уничтожение человечества.

Можно, конечно, выдвинуть контраргумент, что Герберт таким образом пытался продемонстрировать, как мыслят диктаторы, искренне уверенные, что их действия – меньшее зло, а альтернатива гораздо хуже. Но в рамках вселенной «Дюны» это крайне слабый контраргумент: в отличие от реальных диктаторов, у Пола и Лето II есть не просто предположения о возможных последствиях их действий, а точное знание, основанное на магическом предвидении (прямо как у Доктора Стрэнджа в «Войне бесконечности») и подтверждённое реальными результатами в поздних книгах.

Строго говоря, Атрейдесы поставлены судьбой перед самой ужасной версией проблемы вагонетки из возможных и просто делают утилитаристский (пустить вагонетку через меньше количество людей, но своими руками), а не деонтологический (позволить умереть всем, но не запачкать рук) выбор.

Да, в искусстве утилитаристский выбор обычно делают злодеи вроде Озимандии и Таноса. Но разница между Полом/Лето II и теми же Озимандией/Таносом: а) в фрейминге (у второй пары решение поиграть в бога добровольно, у первой – это вынужденная ноша); б) в том, что Пол и Лето II и правда знают будущее и возможные альтернативы. И это делает их выбор гораздо более объяснимым и менее «злодейским».

Просто представьте, что кто-то бы написал книгу, где Гитлер убивал миллионы и развязывал войны не потому, что был антисемитом, нацистом и мегаломаном, а потому что точно знал (благодаря эмпирически подтверждённому дару предвидения), что только так, на своём примере показав ужасы диктатуры, он может спасти человечество от гибели, и в сущности жертвовал своим образом в истории ради этой цели. Боюсь, такую книгу обвинили бы в оскорблении памяти жертв Холокоста, и правильно бы сделали. Потому что это совсем не тот образ, который ассоциируется с безоговорочным злодейством.

К тому же хоть утилитаристский выбор и демонизирован в кино, в реальности именно его чаще всего делают люди, когда им дают эту дилемму в её оригинальной версии. И более сложные произведения, чем «Мстители» (такие, как, скажем, «Дюна»), вполне могут принимать это в расчёт.

Разумеется, никто не утверждает, что Пол показан героем. Но и однозначного развенчания его действий в книгах нет. Он не становится жертвой своих амбиций или пренебрежения к культуре фременов, например, что выявило бы очевидный анти-вайтсэвьорский подтекст. Он становится жертвой сложнейшего выбора, этакого «выбора Софи», перед которым в принципе никто не должен вставать.

Почему же так произошло, спросите вы? Почему Герберт, осознанно пытаясь разоблачить идею мессий, харизматичных лидеров и белых спасителей, по итогам шести своих книг показывает благонамеренность и, самое главное, правоту мессии, харизматичного лидера и белого спасителя (даже двух)? Для себя я нашёл ответ в той же самой цитате, где он рассказывает об опасности харизматиков:

«Я думаю, что, вероятно, самым ценным президентом XX столетия был Ричард Никсон. Потому что он научил нас не доверять правительству, и сделал это на своём примере».

Можно подумать, что это всего лишь остроумная шутка в духе «спасибо Михаилу Светову за то, что своим примером отвадил людей от либертарианства». Но серия книг доказывает, что Герберт говорил как минимум отчасти серьёзно. Его политические взгляды (к слову, более консервативные, чем может показаться – он был довольно тесно связан с Республиканской партией, высоко оценивал Рейгана и писал речи для республиканских политиков), по всей видимости, включали не только недоверие к централизованным правительствам и харизматичным лидерам, но и веру в то, что людей как вид можно исправить «шоковой терапией». Устройте человечеству настоящую антиутопию на тысячи лет, дайте действительно объединяющего врага – и оно получит работающую прививку от диктатуры и мировой войны. Точно такая же логика была, кстати, у нашего старого доброго знакомого Озимандии.

Однако реальная история, к сожалению или к счастью, едва ли показывает такую тенденцию.

Красота в глазах нарцисса

И всё же это было бы слишком просто – сослаться на итоговую правоту Пола и Лето II и на этом закончить разговор о степени (не)удачности антимессианского и анти-вайтсэвьорского посылов в «Дюне». Тем более что Вильнёв разворачивает историю всё же в другом, не совсем книжном, направлении. Что если в третьем фильме он покажет, что концепт «Узкого пути» – всего лишь выдумка Пола, его подсознательное самооправдание, скрывавшее истинные мотивы – жажду власти, признания и мести? Помните историю Дикобраза в «Сталкере» Тарковского? Он, может быть, на коленях ползал, умоляя Комнату вернуть ему брата, но та дала ему то, чего он хотел на самом деле, – кучу денег. Что, если живая вода в «Дюне» работает похожим образом?

Такое развитие, конечно, сделает для меня антимессианский и анти-вайтсэвьорский посыл в «Дюне» Вильнёва гораздо более однозначным, чем в книгах Герберта, а сам поворот приведёт в абсолютный восторг, но исправит ли это ситуацию полностью?

Нет, потому что есть и другая проблема.

Как пишут Эрнан Вера и Эндрю Гордон в книге «Экранные спасители: белые фантазии Голливуда», истории о белых спасителях – это «в сущности самовозвеличивающие, эксгибиционистские и нарциссические фантазии, служащие для психологической компенсации».

И в «Дюне», на мой взгляд, выбранная точка зрения создает именно это – нарциссический, компенсаторный характер повествования. Агентность и точка зрения «небелых» персонажей в «Дюне» очень сильно ограничена по сравнению с агентностью и точкой зрения белых. В фильме Вильнёв, как мы уже писали, расширил довольно пассивную в книгах роль Чани, под конец даже сделав её главной антагонистской Пола, но мы почти ничего не знаем о ней как о человеке, не погружены в неё как в персонажа, и по большому счёту она выполняет чисто функциональную роль морального камертона – стоять, пока другие сидят, и сидеть, пока другие стоят.

Историю (как в значении story, так и в значении history) в «Дюне» на протяжении всех шести книг двигают условно белые аристократы. Да, часто они двигают её в совершенно ужасных направлениях (хотя у них есть на то веские моральные основания – смотрите предыдущий раздел), но, тем не менее, именно они здесь – Мотор Истории.

Причём не только я обратил на это внимание. Исследователь и эксперт про ближневосточной политике и культуре Эмад Эль-Дин Айша в своей работе «Научная фантастика о, для и от арабов: тематические исследования по деориентализации западного воображения» пишет:

«Западная научная фантастика не так часто показывает арабов и мусульман непосредственно злодеями: куда чаще проблема в том, насколько незначительными они показываются. <…> Даже когда арабы и мусульмане демонстрируются в позитивном ключе, как в «Хрониках Дюны» Герберта или «Чужаке в чужой стране» Хайнлайна, у этого всё равно есть двойное дно. Исламизированные фремены, несмотря на центральную роль в эпике Герберта, на протяжении всего повествования не кажутся способными действовать самостоятельно, без помощи Дома Атрейдесов».

И этим закрепляется самая главная вайтсэвьорская power fantasy – о врождённом и неотъемлемом превосходстве белых над остальными расами. Превосходстве, может быть, приводящем к чудовищным последствиям, как у безумных учёных из готических произведений, но, тем не менее, величественном, нечеловеческом, внушающем трепет, как монстры Лавкрафта. Что говорить, если прямой наследник Пола Атрейдеса в итоге становится пусть в буквальном смысле монстром, но в то же время и Богом.

Образ белого человека как Бога небелых людей для вайтсэвьорского нарратива – вообще один из ключевых (вспомните того же Джейка Салли из «Аватара» или Дейенерис из «Игры престолов»). И так ли уж сильно этот нарратив страдает, если теперь Бог в этом образе выглядит как огромный червь и устраивает тотальную диктатуру? Кто вообще сказал, что Бог должен выглядеть презентабельно на наш вкус? И кто сказал, что он должен быть добр? (Посмотрите, какое обожание вызывали и вызывают у миллионов людей не скрывающие своих преступлений, но носившие почти божественный, а иногда и просто божественный статус монархи и диктаторы. Почитайте Ветхий Завет, в конце концов.)

Нарциссизм (важно уточнить, что я использую это слово в бытовом, а не медицинском смысле, хотя они и могут пересекаться) меняет знак с плюса на минус на удивление легко. Наверняка вы не раз слышали истории, как самые эгоистичные абьюзеры после очередной вспышки ползают на коленях перед своими жертвами, называя себя ничтожными тварями. Провалившись в качестве приличного человека, они хотят видеть себя самыми успешными хотя бы в своём падении. Не случайно эта статья названа в честь трека Славы КПСС «Чудовище, что погубило мир». Вот слова припева:

«Я — Чудовище, что погубило мир, разрушил, убил, предал,

Отправил на тот свет врагов и всех любимых следом,

Кредо моё: всрать всё, нет друзей и подруг,

Ведь я Маленький Мук, говорящий труп».

Лирический герой не хочет быть просто среднестатистическим неудачником. Он хочет занять первое место на конкурсе сволочей, быть разрушителем миров, как Оппенгеймер или Галактус, уничтожать в равной степени не только «всех любимых», но и «врагов». Он называет себя чудовищем, но выглядит в своих глазах впечатляющим, выдающимся чудовищем – и, если подумать, этот контраст способен тешить эго даже сильнее, чем представление о себе как о классическом рыцаре без страха и упрёка (во второе к тому же даже самому сложнее поверить).

Конечно, едва ли ты захочешь ассоциироваться с ничтожеством безусловным, даже если оно выступает протагонистом истории, – с Иудушкой Головлёвым, Передоновым из «Мелкого беса», Виктором Вавичем из одноимённого романа Житкова, Марчелло Клеричи из «Конформиста» Бертолуччи, Гитлером или Лениным не из реальной истории, а из сокуровской тетралогии.

Нет, тут должно быть именно сочетание. Внутренний надлом протагониста должен идти рука об руку с крутостью – то есть, иными словами, превосходством над остальными персонажами: интеллектуальным (Рик Санчес, Уолтер Уайт, Доктор Ужасный), физическим (Патрик Бейтман, Тайлер Дёрден), моральным – в смысле твёрдости принципов и альтруизма намерений (Роршах, Данила Багров) или в смысле хотя бы просто несгибаемости духа и внутреннего трагизма (Тони Монтана, Майкл Корлеоне).

Если вы не узнали в этой песне Славы в той или иной степени многих literally me персонажей, что называется, послушайте ещё раз. Но знаете, кого мне напомнил этот лирический герой даже больше, чем какого-нибудь Патрика Бейтмана или Тайлера Дёрдена? Вы, конечно, уже догадались: Пола Атрейдеса в фильмах Вильнёва и Пола/Лето II в книгах Герберта.

Это в некотором роде абсолютный, недостижимый literally me антигерой. Пол превосходит остальных людей в этой вселенной буквально во всём, и если бы его методы и цели были традиционно героическими, он оказался бы просто невзрачным Марти Сью из фанфиков. Однако именно из-за тяжести своего превосходства над остальными он совершает чудовищные вещи (которые, как мы уже выяснили, во многом оправданы нарративом), выдавая то самое нарциссическое сочетание величия и трагизма, способное впечатлять сильнее всего.

В этом смысле «Дюна» (как книги, так и пока что фильмы) представляет собой гораздо более эффективный вариант тропа «Белый спаситель», чем любые «Аватары» и «Тарзаны». Да, ироничным образом – именно благодаря своей попытке деконструировать троп, но без реального ухода от нарциссической точки зрения.

«Покаяние без покаяния»

Эпиграф к этой статье – о третьем смысловом слое, неотличимом от первого – взят из гиковской классики, 40-минутного трёхсерийного мюзикла Джосса Уидона «Музыкальный блог Доктора Ужасного», который, несмотря на жанровые различия, сюжетно довольно похож на «Дюну».

Молодой парень с тяжёлой судьбой и не до конца оформленными взглядами на жизнь, уже готовый к не самым этичным поступкам, но в целом с золотым сердцем, пытается стать великим воителем и властелином мира, чтобы отомстить подлому врагу и изменить несправедливую мировую систему. Цели он в общем-то достигает, но ломает на этом пути столько дров, что теряет и смысл своей борьбы, и своих любимых, и даже себя как личность.

По иронии судьбы, этот самый эпиграф, в котором речь идёт, если вы помните, об эгоцентричном супергерое Капитане Молоте, на удивление хорошо описывает и главную проблему самого «Музыкального блога». А именно: деконструкция какого-либо тропа далеко не всегда проходит по плану создателей. Часто в произведении появляется «третий слой», который во многом лишь подкрепляет идеи изначального тропа.

В случае «Доктора Ужасного» сексистский троп из ромкомов «хороший парень больше заслуживает и получает девушку в конце» (первый слой) намеренно деконструируется Уидоном (второй слой): девушка умирает в результате действий этого самого «хорошего парня». Вот только произведение даёт самой девушке настолько мало личности и агентности, что даже её смерть служит всего лишь сюжетной опорой для демонстрации трагедии главного героя. Сочувствовать в этой ситуации предлагается именно ему. Единственное, что на эмоциональном уровне здесь имеет значение, – это его боль и внутренняя пустота. Третий слой, как видите, ушёл от первого не слишком далеко.

Проблема в том, что автор никогда не контролирует возможности своего произведения полностью. Автор – такой же человек, и даже если он со всей ответственностью пытается претворить в жизнь некий посыл, он может:

а) не понимать вопрос достаточно глубоко и, соответственно, бить не в ту цель или неудачно расставлять акценты, подрывая этот посыл (так вышло, на мой взгляд, с «Барби»);

б) недооценивать возможности эстетики, которая очаровывает зрителя гораздо сильнее, чем любые явные и уж тем более скрытые посылы (можно вспомнить про троп Do Not Do This Cool Thing, про невозможность антивоенного кино по *якобы* Трюффо, про антигероев Скорсезе, Копполы, Финчера и Балабанова, и так далее).

Соответственно, авторское мнение – это не просто «всего лишь интерпретация», это ещё и не обязательно самая верная из интерпретаций.

Мария Кувшинова в своей рецензии на фильм «Аннетт» писала, что история героя Адама Драйвера (альтер-эго режиссёра Лео Караса) – это «покаяние без покаяния», имея в виду, вероятно, что весь фильм – это режиссёрское любование собой, «обезьяной Бога», под благородным прикрытием «покаяния» за судьбу жены и дочери.

Книжная «Дюна» с её вершащими историю (пусть и весьма кроваво), стоящими в центре сюжета условно белыми Атрейдесами и ведомыми, выполняющими больше технические сюжетные функции небелыми фременами выглядит точно таким же «покаянием без покаяния». Любованием «белых спасителей» собой и своей трагедией под благородным прикрытием «покаяния» за вайтсэвьорский нарратив.

В трилогии Вильнёва, как я уже писал, ещё есть соломинка, за которую можно ухватиться – но для этого придётся не только показать несостоятельность «Узкого пути», но и вывести Чани на первый план. Решится ли на такой действительно радикальный для этой франшизы поворот режиссёр, который вышел из независимого кино, но всё же привык действовать в конформных рамках западного культурного канона, – совсем не уверен.