zero и дядь саша

Он улыбается. Широко и искренне. Так, что в уголках глаз и губ проступают морщины. Они ему кошмарно идут.
Я поражаюсь тому, какая подвижная у него мимика. Какой он в принципе бессовестно красивый мужчина. Иногда настолько, что хочется залепить по лицу.
Залепить и выдать что-то типа: «ты чего тут расселся, Апполон. На мне эти штучки не работают.»
Но работают. Еще как работают.
А ему что? Ему ничего. Он раскидался на весь балкон, закинул руки за голову и как сытый кот щурится, посматривает расслабленно и хитро. Он что-то знает. И я что-то знаю. Мы оба что-то знаем, но говорим про закат и слепки членов. Говорим о какой-то ерунде. Говорим так долго, что я уже снова нырнула в свои мысли о том, как нервно я к нему шла. Как смеялась сама себе и кокетничала с воздухом, собирая за пазуху все недоуменные взгляды, что успели со мной пересечься в переулках метро. Разговаривала с отражением и ухмылялась своим же озвученным желаниям. «Странная какая-то», сто процентов думал кто-то из моих попутчиков. Думал, но даже не подозревал насколько.
Мне кошмарно волнительно, но проанализировав, я начинаю упиваться этим волнением. Моей возможностью испытывать эту эмоцию. Тем не менее, со страху я его при встрече даже не поцеловала. Забыла, прижалась и радостно переключила внимание на бегающую по решетке крысу. Крысе, наверное, подурнело даже малость от тайфуна энергии, который на нее случайно обрушился. Она же просто так мимо проходила, а тут такое. Хотя это уже изотерическое. Скорее всего, ей было пофиг.
Снова возвращаюсь в реальность и понимаю, что мне так страшно начинать, что возможно даже проще не начинать. Или не проще. Не знаю. Выключите кто-то эту эмоциональную хрень внутри меня, когда-нибудь она меня доведет до сердечного приступа.
Он спрашивает «Пошли?». Я отвечаю «Идем». И все, и как-то уже проще. Как-то спокойнее. Не сильно, но да.
Я не понимаю, как он не нервничает. Ведет же он. Начинать же ему, действовать же тоже ему, а трясусь и грызу нижнюю губу я. И нервно заламываю пальцы тоже я. И прячу страх за смехом тоже я.
Сажусь на диван, а он усаживается на меня верхом. Необычно. Даже нет, не так. Необычно легко. Задерживаю на этом факте мысль и давлюсь собственным вздохом от того, как крепко он сжал мои волосы в кулаке. Утыкает меня носом в свой торс, прижимает. Мнет как куклу.
Приятно, кайфово. Продолжай. Это будет сеанс массажа?
Мне язвительно. Я ухмыляюсь. Я проверяю его на прочность. Вырываю руки. Сопротивляюсь. Все еще не понимаю, как войти, как переключиться.
Он берет мою руку и кладет себе на пах. Прижимается, трется, и больше вопросов как переключиться у меня не возникает. Возникают другие. Например, что делать со жгучим желанием ему отсосать и похерить все задуманное и частично обговоренное. Зубами грызу пряжку его ремня, трусь щекой о низ живота и понимаю, что мои фантазии сейчас обречены стать несбывшимися. Понимаю, но все равно ерзаю, вожу бедрами из стороны в сторону, чувствуя смазку, пачкающую белье.
Он встает. Говорит раздеться. И я раздеваюсь. Становится еще на дюйм проще и спокойнее. Когда оборачиваюсь к нему, вижу гостеприимно открытый ошейник в руках. А я выше его рук и не смотрю. Первый раз, кажется, так редко смотрю ему в глаза. И почти не буду смотреть всю сессию, но об этом я пока не знаю.
Это самое простое. Почему-то с облегчением прижимаюсь шеей к ошейнику и поправляю косу, чтобы легче было застегнуть. Вот теперь мне увереннее. Теперь я точно знаю как мне себя вести.
Туго. Я хмурюсь, привстаю на цыпочки и пальцами оттягиваю ремешок кожи на своей шее. Он замечает и послабляет. Спасибо.
Я закрываю глаза и не сопротивляюсь тому трансовому состоянию, в которое так старательно пытается нырнуть мое сознание. Покачиваюсь, чувствую его руки, облизываю пересохшие от предыдущих переживаний губы. Удивленно смаргиваю от удара. Открываю глаза и понимаю, что я совсем не в том положении, в котором была. Лежу задницей кверху на его коленях. А стояла ведь. Пока я эти метаморфозы пытаюсь оценить и отследить, он снова хлестко бьет меня ладонью, и я взбрыкиваю. Зажимает. Я рычу, шиплю на него. Сукин сын, знает ведь, что такой удар не пробивает вкусной болью, а обжигает. Ерзаю, шиплю. На шипение бьет сильнее. Еще. Чаще, чаще. Я дергаюсь, уворачиваюсь, начинаю хныкать, сползаю с его коленей, ползу куда-то на стену, на пол, на потолок, в угол. Он молча меня возвращает раз за разом к себе на колени и продолжает бить ладонью с какой-то поразительно вымеренной частотой. Садюга.
В какой-то момент, видимо, эти кошки-мышки его достают и он не пытается меня поднять, когда я в очередной раз сползаю коленями на пол. Собирает мои руки у меня за спиной, сжимает и вдавливает меня носом в кровать. И снова они. Частые и ритмичные удары. И снова не глубокие, а жгучие, совершенно невозможные чтобы просто вздрагивать и терпеть. И я не терплю. Я ною, выдираюсь, ерзаю, сучу ногами, пытаюсь пальцами прикрыть покрасневшую от ударов кожу.
Я болтаюсь как уж до тех пор пока он не рыкает и не берет веревки. Перевязывает руки, устанавливая в меня в такую дискомфортную позу с заломленными руками, что мне просто больно так старательно ерзать. Теперь похоже наносить удары куда легче. Потому что их становится больше. И моих всхлипов и стонов тоже становится больше. Теперь я могу только старательно комкать ногами ковер и сучить ногами так, будто куда-то бегу. В какой-то момент я так устаю от своих же телодвижений, что задыхаюсь. Дышу тяжело. Так, будто пробежала пару километров. Даже воздух также легкие жжет. Мне жарко. Волосы лезут в рот, липнут к лицу, я вся мокрая. Альтернативные занятия спортом.
Он замечает, что я сейчас задохнусь и дает передышку. Становится странно тихо. Довольно лежу, наслаждаясь тем, что ничего не происходит. Улыбаюсь, пробивает на смех. Он как всегда палит каждое выражение лица и я отворачиваюсь, улыбаясь теперь в другую сторону. Моя эмоция. Не воруй.
Он пробирается пальцами под перевязанные веревками руки, собирает их, то есть веревки, постепенно в кулак и я как в замедленной съемке понимаю, что это значит. «Ой нет, нет-нет-нет, подожди», панически мелькает в моей голове, но озвучить я это не успеваю. Да, он дергает. Сильно дергает, поднимая меня одной рукой за обвязку на ноги. Кошмарно больно, затекшие руки заставляют меня скривиться от боли. Я закатываю глаза, шиплю и пытаюсь как-то это пережить. Ноги держат плохо, я наедине со своими страданиями и в какой-то момент даже обижаюсь, но это ненадолго. Он развязывает руки и я тут же, как собака, которая не помнит зла, забываю, что вообще-то он их и связал. Благодарно жду, облизывая губы. Еще бы хвостом завиляла, если бы был. А он специально выдергивает веревки, а не аккуратно пропускает, чтобы побольнее сделать. И я шиплю, через секунду об этом забывая. Поворачивает меня. Взгляд, которого я боюсь. Взгляд, от которого я готова упасть ему в ноги. Бьет по щеке. Хмурюсь. Бьет снова, и снова, снова. Сильнее. Еще сильнее. Начинаю вырываться и рычать, хвататься за его руки, и пытаться их удержать. А ему плевать на эти попытки, он продолжает раздавать мне пощечины до слезящихся глаз.
Наручи? Наручи это прекрасно. Наручи я люблю. Я все люблю после того, как полчаса пролежала с неестественно заломленными за спиной руками.
Пока я радуюсь таким прекрасным переменам в своей жизни, он пристегивает их к цепи, свисающей с потолка. Задница горит. Тепло-тепло. Я осторожно подглядываю в зеркало сбоку, и он опять палит меня. Черт. Он всегда все палит. Смущаюсь. Чтобы побороть смущение, пробую цепь «на зуб» и хитро отмечаю про себя, что здесь есть, где побегать.
Вот только я не думала, что «бегать» я начну тут же, потому что как бы задница разогрета и пора и честь знать с подготовлениями.
Дальше начинается какая-то охота на оленя. Банально потому, что я себя этим оленем и чувствую. Я кручусь, извиваюсь. Пытаюсь избежать ударов, но трость, флогги, а потом снейк ловят меня со всех сторон. За бедра, за икры, за ступни. Я не могу от них спрятаться. Верчусь, уворачиваюсь, шиплю и взвизгиваю, потому что после моего шипения и оскала удар становится еще жестче. А он не то, чтобы был ласковым. Я приподнимаю то одну ногу, то другую. Пытаюсь ими прикрыть ягодицы от ударов, но тогда снейк агрессивно кусает меня за ступни, и я пытаюсь подтянуться на этой цепи до потолка. В какой-то момент мне становится так больно, что я начинаю смеяться. Истерично, заливисто. Больно до слез, а я хохочу и думаю, что если бы тот, кого я порю – смеялся бы, я бы из него весь дух бы выбила. Понимаю это, трясусь перед своим Верхним от страха и продолжаю смеяться. В какой-то момент я больше не могу и я поворачиваюсь к нему грудью, максимально отодвинувшись. Он приманивает к себе. Командует подойти, командует повернуться. Я отрицательно качаю головой, начинаю упрашивать и повторять дурацкое «нет-нет, ну пожалуйста, ну нет». А он поразительно расслаблен. Сидит, ему удобно. Комфортно, пока голая я, вся в следах от ударов вешу перед ним на цепи. Уговорами ему заниматься лень и он бьет по бедрам и прицеливается к груди, так что я со страху поворачиваюсь обратно. Хнычу, переминаюсь. Уже даже и не смешно. Ною, всхлипываю. Удары сыпятся с такой силой и частотой, что я уже не успеваю уворачиваться. Они везде. Очень больно. Очень-очень больно. Я пытаюсь прижаться к нему – он отпихивает. Я перекладываю больше веса на руки. Больше. Еще больше. И в какой-то момент кожа не выдерживает. Металлическое кольцо с наручей остается на цепи, а я – уже нет. Пару секунд на понимание того, что произошло. Чувствую себя виноватой. И одновременно чуть-чуть гордой. Видал, мол, какой я зверь. Но больше виноватой. Пока я там решаю, какая эмоция во мне преобладает – он откладывает снейк. Нажимает на плечо, и я послушно опускаюсь на колени. Хвалит, гладит по голове и я преданно трусь щекой о его ладонь. Теперь я гордая за то, какая я молодец. Улыбаюсь радостно. Снова хочу повилять несуществующим хвостом.
Он садится напротив меня, я залипаю в эти глаза и наблюдаю, как он зажигает свечу. Язвительно спрашивает, слышала ли я про анальные свечи, а соловая я не сразу понимаю, что он стебется. Смеется. Скриплю зубами. Ах так.
Свеча горит в его руке и он мягко качает ее из стороны в сторону как маятник, чтобы расплавить побольше воска. Смотрит мне в глаза. Сам как в трансе. А я злопамятная. Я надменно вскидываю бровь и задуваю свечу в его руках.
От его взгляда и подозрительно спокойного «ладно», меня бросило в холод. Я уже сто раз пожалела о содеянном. Нет. Нет-нет, давай я попрощу прощения. Мне очень жаль. Я случайно. Оно само. Не вставай, не вставай, пожалуйста. Просто зажги ее снова, я буду послушной девочкой. Честно-честно.
Но нет. Он встает, берет платок и заталкивает мне в рот, крепко завязывает так, что голова у меня сама послушно опускается. Присмирела.
Снова поджигает свечу и начинает закапывать ею лицо.
Страшно, но приятно. Жмурюсь, дрожу мелко, пока он придерживает мой подбородок.
Тушит свечу и шепчет мне о том, что воск нужно снять. Я расслабленно жду, когда лезвие коснется кожи. Вот только оно не касается.
Оказывается, воск снимать мы будем пощечинами. Сжимаю губы, делаю большие глаза в перерывах между ударами, скулю. Но он продолжает меня мотать из стороны в сторону как куклу. Отпускает, и я тут же ложусь на пол, прячусь. Из эмоционального убежища меня выдирает снейк. Я сначала даже не реагирую. Мне больно, но сил уползти или попытаться избежать удара – нет. Я пропускаю ударов шесть прежде, чем он пробивает мышцы так глубоко, что я захожусь в крике. Пытаюсь перевернуться, он ногой поворачивает меня обратно, прижимает и продолжает пороть. Всхлипаю, пытаюсь вырваться, отползти, он снова катает меня ступней обратно и бьет куда наметил. И еще, и еще, и еще. Глубже, глубже, глубже. Мне кажется, что это мой предел, но три секунды передышки между ударами и мне кажется, что я не готова его остановить. Еще, еще, еще. По нарастающей. Мне снова кажется, что вот сейчас мой предел, но снова передышка и я не готова говорить стоп-слово. Губы дрожат, челюсть дрожит, да я вообще не знаю, что у меня НЕ дрожит. Он опускается рядом, кидает меня на свое колено. Удары меняются. Они такие глубокие, что я скатываюсь в крики. Что это вообще? Это что, рукоятка от снейка? Я пихаю его, скольжу пальцами по его спине, дергаюсь, вырываюсь, а он держит, крепко держит, и продолжает бить. Добивает. Я трепыхаюсь в его руках и ухожу во всхлипы. Глаза слезятся. Не могу больше. Не могу, не могу, не могу. Каждый новый сильный удар это опровергает и вбивает меня глубже в саб. Еще, еще, еще. Все. Ударов больше нет, но если бы и были – я бы уже не кричала. Я чувствую, как он торопливо расстегивает наручи, как поднимает и перекладывает меня с холодного пола на ковер, как подкладывает под голову подушку и обнимает, гладит, говорит что-то. Я чувствую, но не воспринимаю. Я не с ним. Я в забитой в дальний угол обиде на другого человека. Челюсть мелко дрожит, я отдаленно чувствую это и понимаю, что он это видит, потому что касается ее пальцами. По щекам текут слезы и меня медленно расслабляет и отпускает эта дрянная обида. Я понятия не имею сколько прошло времени и сколько меня промотало в этом трансе. Мне становится легко, мне становится заебись. Я начинаю медленно-медленно возвращаться в реальность. Шевелить пальцами. Приоткрывать то один глаз, то второй. Расцветать в привычной широченной улыбке. Радостно тянусь обняться, пытаюсь повернуться и громко шиплю.
Да, похоже, в этот раз сидеть и ходить я не смогу в прямом смысле.
Впервые.
Первый саб.
Первые слезы в сессии.
Первая полнейшая эмоциональная разгрузка.
Как много первого. Ты крут. Ты нереально крут.

автор текста и принимающая сторона ZERO, активная сторона ДЯДЯ САША