Гейская традиция
Разве мы не согласились с тем, что вся европейская философия — это заметки на полях Платона? И вот читаем мы платоновский «Пир» всей группой в Амстердаме:
Я говорю, что если любящий мужчина, совершив что-то низкое, о чем все узнают, или же по малодушию сдаст свои рубежи, то, если его запрезирает отец или товарищи, или вообще все, ему не будет так больно, как если его запрезирает его мальчик.
Это перевод Александра Маркова 2019-го года. Если мы посмотрим на более ранний перевод Жебелева, вышедший в 1922-м, то там этот отрывок изрядно выхолощен:
Я утверждаю: если обнаружится, что любящий человек совершает что-либо постыдное, или терпит это от кого-либо, и при этом, по отсутствию мужества, не обороняется, он не станет горевать, если замечен будет в этом отцом, либо приятелем, либо кем-либо другим, в такой степени, как если он замечен будет предметом своей любви.
Значение передано верно. Но целый смысловой пласт утерян.
Там, где в новом переводе у Маркова «мальчик», в английском — «boy». В оригинале же — слова, производные от существительного «παιδι». Согласно цифровому большому греческо-русскому словарю, у него такие значения:
1) дитя, ребёнок; мальчик; подросток; юноша;
3) холостяк, неженатый мужчина;
Хотелось бы заглянуть в оригинал поглубже, но пока моё понимание греческого ограничивается лишь пониманием букв. И всё же цель этой записи — передать довольно фривольную, а местами и вовсе абсурдную мысль, столь тонких моментов не касающуюся. Поэтому продолжим.
«Пир» начинается с того, как Главкон, знакомый Аполлодора, расспрашивает его о том, что за речи велись об Эросе на сборище по случаю празднования победы Агафона на конкурсе драматических произведений. Тот, от кого Главкон подцепил слух, не смог передать даже того, что событию уже лет 40, а Аполлодор не был непосредственным участником событий. Сплетнями земля полнится. Но если сплетня столь живуча, значит, обсуждалось что-то «горячее»? Действительно, горячие темы были — к примеру, любовное притяжение, Эрос, который собравшиеся решили славить.
Федр в своей речи высказывает мнение, что нет лучшего блага «для юноши, чем умелый любовник, а для любовника — чем отношения с мальчиками». Хотите рецепт создания непобедимой армии? Создайте её из любовников и их мальчиков (узрите философскую глубину названия муз. группы «Army of Lovers»). Первая приведённая мной цитата — как раз слова Федра, служащие ему опорой: любовник не бросит оружие, когда на него смотрит его мальчик, он скорее изберёт смерть, и уж точно не бросит того в опасности.
Павсаний поделил Эрос на два типа: на Эрос Небесный и Общепринятый. Угадайте, к какому относится любовь к мальчикам? «Общепринятой любовью влюбляются самые порочные из людей, они любят женщин не менее, чем мальчиков — ещё и ищут самых глупеньких, чтобы побыстрее перейти к делу». В отношениях же мальчика и любовника происходит передача мудрости.
Другой участник славословия, Аристофан, пересказывает миф о древней трёхполости людей: всего у людей было вдвое больше, и в том числе две головы, и был среди полов «мужежён», который на одну половину муж, а на вторую — жён. Ясное дело, нужна была только подходящая причина, чтобы это великолепие разрубить надвое. Отсюда и притяжение у кого к кому: стремление вернуть единство. Отрезы изначально полноценного мужского пола «с радостью ложатся и сплетаются с мужчинами», «только такие мужчины, достигнув зрелости, обращаются к гражданской деятельности». [Да и вообще: «если сплетётся мужчина с женщиной, то они произведут потомство, а если мужчина с мужчиной, то они удовлетворятся, отдохнут и пойдут работать, заботясь о нуждах быта». Сплошной профит.]
Ко мнению Сократа это всё, конечно, не имеет отношения. Платон «заставляет» его произносить хвалебную речь последним, и Сократ, как водится, выставляет всех предшествующих ораторов балаболами. Вам бы, говорит, только языками чесать, и славить вам не важно что или кого, пока речь в предложения складывается. Не заботит вас, говорит, соответствие истине. И пересказывает свой разговор с Диотимой, где сам предстаёт благодарным учеником мудрой женщины, познавшей истину про Эрос.
Прерывается всё это дело внезапно появившимся Алкивиадом. Будучи поддатым, он отказывается соревноваться с более трезвыми ораторами, и вместо этого решено, что славить он будет Сократа, как своего, прости-господи, краша. Далее следует рассказ Алкивиада о том, как он пытался его соблазнить — и всё безуспешно. Считая, что Сократа интересует в первую очередь его «цветущий возраст», он решает себя ему «подарить». Он отпускает слугу и…
…мы остались одни, Сократ и я. Я думал, что он вот прямо сейчас будет разговаривать со мной как любовник с мальчиком, когда они беседуют наедине, и очень радовался. Но ничего этого не было. Сократ провел со мной обычную беседу, и на закате дня попрощался и ушёл.
В гимнасии борьба их обнажённых тел снова ни к чему не привела. Тогда Алкивиад пошёл в лобовую и пригласил Сократа на обед «как любовник, покушающийся на мальчиков». Тот долго его морозил, но в итоге согласился. В первый раз, отобедав, Сократ просто ушёл. Во второй Алкивиад, сделавший всё, чтобы Сократ остался на ночь, и выдавший свои намерения максимально прямо, в ответ слышит следующее: «ты пытаешься вступить со мной в телесное общение и променять красоту [интеллектуальную] на красоту [телесную]… Поистине, ты думаешь выручить “за медяки червонцы”». В общем, пролежали они, обнявшись, всю ночь. БЕЗ ПРОНИКНОВЕНИЯ.
Напомню, что мы читаем Платона. А Платон — заинтересованное лицо. Наверняка образ Сократа изрядно облагорожен или почти полностью выдуман для собственных целей. Но какие это цели? Чего хочет добиться Платон? Ведь в «Пире» того и гляди да проскользнёт:
Если бы я не знал, что Сократ и Агафон — мастера любовных дел, то перепугался бы, что им не найдётся что сказать, потому что много самого разного уже было сказано.
…ты, как и многие другие, глядящие на мальчиков и желающие всегда быть с ними, предпочёл бы, если бы то было возможно, не есть и не пить, но только созерцать их, оставаясь всегда с ними рядом.
…Сократ испытывает эротическое расположение к красивым, всегда рядом с ними вьётся и изумляется. При этом он напускает на себя вид, что он ничего не знает, круглый невежда.
Так всегда и бывает (…) Сократ пришел, и все красавцы стали его.
Обвинение Сократа в растлении молодёжи может быть абсолютно буквальным, но судили его, конечно, не за это. И сейчас, если судят чиновника за взятки, мы вправе предположить, что в действительности он провинился невыполнением какого-либо закулисного приказа, а взятки лишь предлог для наказания. Взятки берут все, и этот факт, делающий тебя «своим» в государственной системе, в любой момент может быть использован против тебя. Мы — связанные одной цепью.
Растлением в контексте греческой культуры, скорее, можно назвать закладывание идеи, что, если есть интеллектуальное притяжение, ебаться может быть не обязательно. Такая идея вызывала смятение и фрустрацию — ну а ради чего тогда вести красивые речи? Наверное, Платон, помимо многого другого, хотел донести и это. Сократ, конечно, чист.
Всю эту историю хочется увидеть как отделение мышления от Эроса, от неизбежного сплетения тел в результате ощущаемого интеллектуального единения. А что ещё более интересно, ведь это зарождение Академии, интеллектуальной традиции, приведшей к университетам и институтам, к той науке, какой мы знаем её сегодня! Ключевым становится сдвиг, когда для членства в клубе уже необязательно быть представителем «коренной профессии», вокруг которой он был собран изначально (ср. с масонством или с тем же современным квир-сообществом). Но гейская традиция не умерла в университетах, под гнётом изменившихся культурных норм она выработала свои коды, свои способы определения свой–чужой, нашла эзотерическую нишу.
А теперь я выскажу свою крамольную идею. И предупреждаю, что буквалистам и людям с атрофированным чувством юмора дальше путь заказан.
Сократ был лидером опасного нарождающегося эзотерического сексуального-философского культа, начавшим злоупотреблять своей интеллектуальной властью над учениками. И это чересчур даже для нравов Древней Греции. Эзотерическая «линия передачи» (не вся, конечно — только часть) — последствия одновременных 1) попыток это скрыть, замолчать, переписать и 2) продолжить линию, обеспечить рекрутинг и прикрытие единомышленников, среди которых «такие как мы» могли бы находить себе партнёров. Но центр сборки даже не столько в гействе, сколько (пусть и с какого-то момента) в балабольстве как способе жизни — после того, как гомосексуальность как практика перестаёт быть обязательной для членства, рождается Академия, где гуманитаристика — педерастия интеллектуальная.
А далее последует отвлечённое разъяснение.
Я нахожусь в контексте идеологической войны родного государства с конгломератом стран и культур, называемых его пропагандистской риторикой расплывчатым термином «Запад» (который ещё и коллективный, что бы это ни значило). Один из излюбленных тропов — защита «семейных ценностей» — призван мобилизовать на борьбу с деградирующей, аморальной лгбтплюсной Европой. Ну да, огрызки гендерной идеологии в Амстердаме повсюду. Но обычным людям как будто всё равно: как и нам «всё равно», что повсюду СВО-плакаты. И мы оказываемся в идентично собранных ловушках, когда власть спрашивает: «поддерживаешь?». Легко ответить: «да(, только отстаньте)». И у сторонних наблюдателей подтвердится впечатление, что «они там все такие». За нарушение нормы в европейском обществе ты будешь закэнцелен, изгнан морально. У нас за соответствующее нарушение нормы, активное выражение антивоенной позиции, будешь изолирован физически. При этом обвинения из традиционалистского лагеря звучат как «они там все животные», «погрязли в плоти и грехе», а мы, конечно, с высокими идеалами. В России единство идеалов обеспечивается наказанием физическим, в Европе единство тел обеспечивается наказанием моральным.
На деле какие-то устоявшиеся конкретные темы всегда предмет интереса стабильной, но ограниченной аудитории. Я предполагаю, что гендерная тематика просто одна из них. Но почему именно она так болезненна для обеих сторон?
Кажется, что европейский дискурс, дойдя до признания важности толерантности к различиям, столкнулся с уникальной моральной проблемой: толерантностью к отказу от бытия человеком. Ранее этот выбор был просто невозможен: нечеловек был хуже человека, хуже животного. Толерантность же к различиям диктует, что это такой же член общества. Мы разные. Мы должны быть толерантны. Но если мы разные, то разным и флаг в руки. А лучше — много флагов. Разных разноцветных флагов. И пусть висят по городу, напоминают.
Чем более развито общество, тем более оно разнообразно. Мы ведь под развитостью и это понимаем? Нас пугает технологически развитое общество одинаковых людей: цифровой концлагерь, человеческий муравейник. Как пугает и полная остановка: бытие коренного племени в мире высоких технологий, стопицотый мир. Наше идеальное общество какое? Симпатичное снаружи, инклюзивное внутри. В нём найдётся место каждому, и каждому — дана возможность комфортно жить.
Европейское общество для нас (нас, как идеологического конструкта) непривлекательно, потому что взяло на щит гендерную повестку, риторику меньшинств. В квирном сообществе оно увидело тотем толерантности к различиям. А русский просто не хочет об этом слышать — у него высокие идеалы, одни на всех. И в русле предыдущей телеги мне становится яснее, почему этот русский готов отказаться от «лишнего интеллектуализма».