Вато Генералы
Кто перед ратью будет, пылая,Ездить на кляче, есть сухари;В стуже и в зное меч закаляя,Спать на соломе, бдеть до зари;Тысячи воинств, стен и затворов;С горстью россиян всё побеждать?
Алексей Куропаткин родился в семье отставного капитана из-под Пскова. Закончил очень престижный Павловский кадетский корпус (самое старое военное учебное заведение в стране) и Павловское военное училище. И сразу на войну. В 19 лет уже воюет с бухарцами. В 20 у него уже два боевых ордена.
Возвращается в Петербург - и сходу поступает в Академию Генштаба. Мне встречались воспоминания про экзамены в Академию. Например, один офицер, закончивший физмат Петербургского университета, решил, что ему не надо готовиться к вступительному по математике. И… провалился. Конкурс в Академию доходил до пятнадцати человек на место. А Куропаткин только с войны приехал.
Академию он закончил первым в списке. Но вместо ожидаемой штабной работы снова отпросился на войну. В «научную командировку» в… Сахару, в качестве русского представителя при французских колониальных войсках.
Вернулся - и сразу снова в Туркестан. За штурм крепости получает уже Георгия - самая ценная награда.
Начинается война с турками. Куропаткин - начальник штаба 16-й дивизии, которой командует сам Скобелев - легендарный «белый генерал».
Закончилась война с турками - он снова покоряет Туркестан, снова со Скобелевым. Ведёт на штурм полковую колонну, первым врывается в крепость - и получает второго Георгия. Это почти как Дважды Герой. А ещё он генерал - в 32 года, самый молодой в армии.
Семь лет в Генеральном штабе в Петербурге. И назначение начальником Закаспийской области.
За несколько лет урожаи хлопка удесятеряются. Строятся дороги, школы. И вот в 1898 году Куропаткин становится военным министром.
Был ли он хорошим министром? Достаточно сказать, что при нём в армии массово ввели полевые кухни. Вообще Куропаткин всегда проявлял заботу о солдатах, они у него были накормлены, обуты, одеты, обогреты.
И вот начинается война с Японией. Куропаткина назначают главнокомандующим Маньчжурской армией.
Можно ли выдумать кандидатуру лучше? Вся военная биография Куропаткина сводится к «блестяще» и «великолепно». Это не штабной писака - и не тупой вояка.
Ну а дальше была война. Куропаткин внимательно следил за коммуникациями и снабжением. Был осторожен, ни разу и близко не позволил японцам себя окружить. И всё бы хорошо, да только одна беда: из четырёх сражений Куропаткин проиграл четыре. И войну тоже.
Вот что писал известный военный историк Керсновский.
Куропаткин и Харкевич с самого начала решили отступать в глубь страны. Они не чувствовали разницы между 1812 и 1904 годом, между Россией и Маньчжурией и серьезно намеревались провести Отечественную войну на китайской земле. Взяв внешние формы кампании 1812 года — отступление, они не потрудились вникнуть в их смысл. Отступление 1812 года велось к сердцу России, на родной земле, среди восставшего на чужеземного завоевателя русского народа. Русские армии в июле 1812 года были вдвое слабее Наполеона.
Отступательный маневр Барклая был единственно возможным средством измотать неприятеля, занять более сосредоточенное расположение и, главное, соединиться с Багратионом. Совершенно иначе обстояло дело в апреле 1904 года. Против трех высадившихся в Корее японских дивизий Куропаткин мог двинуть семь отличных дивизий сибирских стрелков. Положение не имело ничего общего с таковым же 1812 года — двойное превосходство в силах оказалось как раз у нас.
Куропаткин и Харкевич полагали, что достаточно применять внешний «шаблон» кампании 1812 года, чтоб получить победу, подобно одержанной в Отечественную войну, при любой политической и стратегической обстановке. Они последовали примеру тех бухарских «батырей», которые, увидев издали, как русские солдаты после переправы вытряхивают воду из голенищ, и не поняв, в чем дело, становились на руки и трясли ногами, думая, что постигли весь секрет русской тактики.
Первой операцией войны должен был быть разгром армии Куроки в апреле месяце. Помешать ей высадиться мы не могли: войска собирались медленно, флот был расстроен. Уничтожить же ее по высадке были обязаны. Подкрепив Засулича главными силами, подтянув из-под Владивостока простоявшие там всю войну без дела 2-ю и 8-ю Сибирские стрелковые дивизии, Куропаткин задавил бы Куроки своей многочисленностью.
Его неизменные приказы «атаковать, но без решимости», «с превосходными силами в бой не вступать» действовали удручающим образом, убивали в командирах желание схватиться с врагом и победить во что бы то ни стало. Волевой паралич Куропаткина сообщался войскам, и в первую очередь войсковым начальникам.
Генерал Куропаткин обладал лишь низшей из воинских добродетелей — личной храбростью. Храбрость может считаться достоинством лишь применительно к нижнему чину. От офицера, тем более от старшего начальника, требуется уже нечто гораздо большее. Офицер так же не смеет не быть храбрым, как не может не быть грамотным: это качество в нем подразумевается. Суворов формулировал это ясно, кратко и исчерпывающе: «Рядовому — храбрость, офицеру — неустрашимость, генералу — мужество».
Отсутствие интуиции имело следствием то, что Куропаткин принял в ведении стратегических операций в Маньчжурии тактический масштаб туркестанских походов. Он забывал о корпусах, интересуясь батальонами, упускал общее, увлекаясь частным, не умел отличить главного от второстепенного. Постоянно вмешиваясь по всяким пустякам в распоряжения своих подчиненных, Куропаткин распоряжался отдельными батальонами через головы войсковых начальников, передвигал охотничьи команды, орудия, разменивался на мелочи и ничего не замечал за этими мелочами. То же отсутствие интуиции и объясняет его поистине болезненную страсть к отрядной импровизации. Отрядами можно было воевать со среднеазиатскими ханами, отнюдь не с могущественной державой. В Мукденском сражении, например, отряд генерала фон дер Лауница состоял из 53 батальонов, надерганных Куропаткиным из состава 43 различных полков 16 дивизий 11 корпусов всех трех маньчжурских армий! Дальше идти было некуда, и этот один невероятный пример характеризует всю систему куропаткинского управления войсками.
Причины наших неуспехов Куропаткин в прощальном письме к войскам суммировал следующими, делающими ему честь словами: «Прежде всего виноват я — ваш старший начальник».
Куропаткин, будучи человеком честным, сам ушёл в отставку. Но с началом Первой мировой одну за другой посылал просьбы об отправке на фронт. В конце концов ему дали под командование Гренадерский корпус. И снова Керсновский.
В ночь на 10 января генерал Куропаткин приказал Киевскому и Таврическому гренадерским полкам, одетым в белые балахоны, ползти к проволочным заграждениям, а прожекторам «ослепить» сидевших в окопах напротив немцев. Кокандцы и бухарцы, пожалуй, были бы поражены такими «чудесами техники», но немцам прожектора были не в диковинку, и у них имелась артиллерия, что Куропаткин совершенно упустил из виду. Несколькими очередями немцы погасили наши прожекторы (осветившие заодно и наших гренадер на проволоке) и затем сильным огнем заставили нас отойти в исходное положение. Нелепая затея привела к бессмысленным потерям.
В другой раз, наметив прорыв неприятельского фронта на участке 1-й гренадерской дивизии, он назначил для всей операции один батальон Несвижского полка... А в феврале месяце, когда генерал Плеве вынужден был покинуть Действующую армию по расстроенному вконец здоровью, генерал Куропаткин был призван — непосредственно из корпусных командиров — на должность главнокомандующего Северного фронта. Трудно сказать, чем руководствовался Император Николай Александрович, призвав на ответственнейший пост заведомо непригодного деятеля. Во всяком случае, убитый под Мукденом Куропаткин скоро доказал, что его не стоило воскрешать...
Апрель и большая часть мая 1916 года прошли в подготовке к решающему удару. Сборы Северного фронта были мешкотны. Куропаткин колебался, сомневался, теряя дух. Во всех его распоряжениях чувствовался ничем не обоснованный страх перед высадкой германского десанта в Лифляндии — в тыл Северного фронта. Прося все время усилить свои армии, генерал Куропаткин отправлял все посылаемые ему подкрепления (в общей сложности 6 пехотных и 2 кавалерийские дивизии) на охрану Балтийского побережья, ослабляя этим свою маневренную группу. Совершенно так же он накануне Мукденского сражения ослабил Маньчжурскую армию на целый корпус, опасаясь несуществовавших «хунхузских полчищ» в Монголии. Видно было, что на широкую наступательную операцию главнокомандующий Северным фронтом так никогда и не решится.
Февральскую революцию Куропаткин встретил на посту Туркестанского генерал-губернаторства (по свидетельствам, в феврале был в Петрограде). Немедленно поддержал Временное правительство телеграммой.
Позднее жил в родовом селе под Псковом, работал учителем. То ли был убит бандитами, то ли умер своей смертью.
Платон Лечицкий родился в семье сельского священника. Отец хотел для него той же профессии, но из семинарии Платона исключили - он просто не являлся на занятия. В 21 год он, как положено, был призван в армию в гренадерский Самогитский полк в Москве. Московские гренадеры как раз готовились отправиться на войну с турками. (В Москве на Старой площади есть памятник гренадерам - героям штурма Плевны). Но вместо войны Лечицкий отправился в Варшавское юнкерское училище.
Разберёмся с системой военного образования. Наверху - Академия Генерального штаба и специализированные (Артиллерийская, Инженерная, Военно-юридическая). В них поступают уже те, кто успел послужить офицером (и получил образование, нужное офицеру). Чтобы стать генералом, без Академии обойтись было практически невозможно. Лечицкий в ней, конечно, никогда не учился.
Собственно офицеров готовят военные и юнкерские училища. У вторых статус гораздо ниже. Они призваны наполнять армию младшими офицерами. Полученных знаний, как считается, хватает для должности не выше командира роты (капитана).
Из всех юнкерских училищ, открытых в 1860-е годы, спустя двадцать лет были закрыты только два. Хотя младших офицеров в армии сильно не хватало, качество образования в этих двух было сочтено совершенно недостаточным. Эти училища - Рижское и Варшавское. Второе из них и закончил Лечицкий. По 2-му разряду (разрядов всего было два).
Наконец, общее среднее образование будущие офицеры получали в кадетских корпусах - военизированных аналогах гимназий и реальных училищ (школ с техническим уклоном). Лечицкий в кадетском корпусе никогда не учился.
После окончания училища Лечицкий получает назначение в кадровый резервный пехотный батальон в Брестской крепости. Поясним.
Престиж офицерской службы к концу XIX века вообще упал - я писал про это здесь. Это раз.
В армии традиционно престижны были артиллерия и инженеры. Инженерный поручик мог получать столько же, сколько и пехотный подполковник - это два. Артиллерия в армии считалась престижной со времён Петра, который установил для артиллерийских офицеров старшинство на один чин выше, чем у других родов войск. К концу XIX века это правило уже не действовало, но артиллеристы получали намного больше пехотинцев - и оставались замкнутой корпорацией, часто полагавшей ниже своего достоинства общаться с пехотинцами и кавалеристами, которых считали «дубами».
Кавалерия оставалась аристократическим родом войск. Кавалерийских военных училищ было всего два (не считая казачьих): одно - аристократическое Николаевское в Петербурге, второе - в Твери, «аристократическом заповеднике», где концентрация древних княжеских и просто столбовых дворянских родов зашкаливала.
Морской корпус в Петербурге - долгое время единственное военно-морское училище - было полностью закрытым. По уставу, в него могли поступать только дети морских офицеров. На самом деле исключения допускались, но именно как исключения.
Пехота, самый многочисленный род войск, была одновременно и наименее престижной. Но и в ней имелась своя иерархия.
Наверху, конечно, гвардейская пехота, в Петербурге и немного в Варшаве. Внутри неё тоже была иерархия, но это уже совсем мелкие детали.
Потом - гренадерские полки и стрелковые батальоны. Такие часто (не всегда) стояли в больших городах - Москва, та же Варшава, Одесса - и считались образцовыми.
Потом - обычная линейная пехота. Но тут тоже была своя иерархия. Вот, например, 9-й Ингерманландский и 10-й Новоингерманландский полки. Оба входят в одну бригаду одной дивизии, стоят в Калуге. Оба имеют георгиевские знамёна за переход Балкан в 1878 году. В чём разница?
Для молодого офицера, с ушами погружённого в лор военной истории, разница огромна. Первый полк носит имя самого Петра Первого. Этот полк создан в 1703 году как личная гвардия Меньшикова. Он сражался на поле Полтавы. А второй полк создан в 1790 году и никакого почётного названия не имеет.
Или вот 62-й Суздальский. Этим полком командовал сам Суворов, а в последней войне с турками он входил в дивизию Скобелева. И сформирован тоже при Петре.
А 65-й Московский? А этот полк под Нарвой сражался вместе с гвардией, преображенцами и семёновцами, и не бежал, как остальная армия. И ещё в нём проходил полевую службу наследник престола, будущий Николай II.
Участие в великих битвах, полковники, ставшие знаменитыми генералами, георгиевские знамёна и трубы, андреевские ленты, древность полка - все это было очень важно для офицеров.
Отдельно шли туркестанские и кавказские стрелковые батальоны. Служба в них была не слишком престижна, древней истории у них не было, зато в них постоянно воевали - а значит, был шанс на быструю карьеру.
Ещё ниже линейной пехоты шли крепостная пехота и резервные кадровые батальоны. В последних почти не было солдат - как и в советских кадрированных дивизиях.
А что было в самом низу? Правильно, резервные кадровые батальоны крепостной пехоты. Комбо. Ниже ничего быть не может.
И, наверное, не стоило бы больше ничего про него рассказывать. Но в 1891 году в Петербурге решили попытаться привести в порядок войска, стоявшие на Дальнем востоке. Из разрозненных воинских команд, стоявших в городках вокруг Владивостока, сворганили 6-й линейный Восточно-сибирский батальон со штабом в городе Николаевск. Туда в 1891 году и отправили служить Лечицкого.
В 1890 году через Николаевск проезжал один путешественник. У нас сохранились его заметки.
Место величественное и красивое, но воспоминания о прошлом этого края, рассказы спутников о лютой зиме и о не менее лютых местных нравах, близость каторги и самый вид заброшенного, вымирающего города совершенно отнимают охоту любоваться пейзажем. Теперь же почти половина домов покинута своими хозяевами, полуразрушена, и темные окна без рам глядят на вас, как глазные впадины черепа. Обыватели ведут сонную, пьяную жизнь и вообще живут впроголодь, чем бог послал. Пробавляются поставками рыбы на Сахалин, золотым хищничеством, эксплуатацией инородцев, продажей понтов, то есть оленьих рогов, из которых китайцы приготовляют возбудительные пилюли. И нравственность здесь какая-то особенная, не наша. Рыцарское обращение с женщиной возводится почти в культ и в то же время не считается предосудительным уступить за деньги приятелю свою жену; или вот еще лучше: с одной стороны, отсутствие сословных предрассудков — здесь и с ссыльным держат себя, как с ровней, а с другой — не грех подстрелить в лесу китайца-бродягу, как собаку.
Путешественника звали Антон Палыч Чехов. А население города к этому времени составляло около двух тысяч человек. (Позднее, с обнаружением золота, оно быстро вырастет).
Конечно, никакой "нормальный" офицер в такие места служить не поехал бы. А куда бы деваться Платон Лексеичу? Образования толком нет, состояния тем более. Вздохнул - и поехал.
В 1898 году Лечицкий "переезжает" в недавно полученный у китайцев Порт-Артур. Через два года происходит восстание боксёров, подавленное войсками всех европейских держав (а также США и Японии).
И тут начинается превращение гадкого утёнка. Лечицкий показывает себя великолепным офицером - храбрым, дельным. Его производят в полковники и даже временно назначают командиром 1-го Сибирского стрелкового полка.
А полк этот непростой. Его шеф, то есть официальный покровитель (которому командир может писать личные письма) - сам император.
На таком посту Лечицкий пробыл недолго - в Петербурге спохватились, что какой-то ноунейм получил право писать самому императору, и заменили его гвардейским полковником. Но Николай храброго Лечицкого, видимо, запомнил.
Начинается война с Японией. И вот тут Лечицкий развернулся. 13 августа 1904 года на позиции его 24-го сибирского полка в атаку, с мощной артподдержкой, пошли два полка японской гвардии. Их отбили. Они снова пошли в атаку. Это же японцы, да ещё и отборные. Их снова отбили. Лечицкий отбил восемь атак - и остался на своих позициях. Примерно так же он воевал всю войну, получил Георгия 4-й степени и почётное звание флигель-адъютанта.
А после войны новоиспечённый генерал-майор стал командующим 1-й гвардейской дивизии. На его месте мечтало бы оказаться большинство генералов во всей империи. 1-я гвардейская дивизия - это Преображенский, Семёновский, Измайловский и Егерский полки. Это самые престижные полки гвардии. Шеф всех полков по традиции - сам император. Полками командуют не полковники, а генералы. Не забыл его Николай II.
Неожиданно блестящая карьера на пятом десятке. Но это только начало.
Начинается мировая война. Про поражение армии Самсонова в Восточной Пруссии хорошо известно. Но в первые два месяца войны русская армия провела три операции. Первая, Восточно-прусская, закончилась провалом. Галицийская привела к полному разгрому австрийской армии и занятию того, что сегодня называется Западной Украиной. В Варшавско-Ивангородской была разбита и отброшена на 50-100 км австро-германская армия.
В обоих этих удачах 9-я армия Лечицкого сыграла ключевую роль. Уже 2 сентября за взятие Сандомира он получил Георгиевское оружие с бриллиантами - первым за всю войну (а всего такая награда будет вручена только восемь раз). За разгром австрийской армии у Ивангорода Лечицкий получил Георгия 3-й степени.
Начинается 1915 год, с ним - Великое отступление. На русскую армию обрушивается основной удар австро-германцев, пока на Западном фронте царит затишье. (Французы не спешат помогать русским так, как помогли им русские в Восточной Пруссии, заставив немцев перебросить два корпуса из-под Парижа и позволив французам провести успешное контрнаступление). Лечицкий тоже вынужден отходить. Но за время отступления он берёт 70 тысяч пленных - намного больше, чем теряет сам!
И, наконец, 1916-й. Так называемый "Брусиловский прорыв", к которому сам Брусилов имел слабое отношение. (Я напишу об этом позже).
Всё тот же Керсновский про командармов наступавшего Юго-Западного фронта.
Задача Лечицкого была самой трудной на всем фронте — и он эту трудную задачу решил лучше всех... В действиях генерала Сахарова в начале наступления сказывалась нервность и плохое понимание стратегической обстановки. Однако в последовавший период он выровнялся и действовал отлично. Вполне на своем месте был генерал Щербачев, армия которого между тем была поставлена в самые невыгодные стратегические и тактические условия. И превосходен был железный Лечицкий, давший нам Буковину, истребивший австрийцев и заставивший германского противника пожалеть о верденском пекле.
Лечицкому противостояла 7-я австрийская армия, считавшаяся стойкой и боеспособной - она состояла в основном из венгров и хорватов. Артподготовка перед наступлением заняла всего 6 часов, но была проведена блестяще, по новой схеме. Австрийский командарм записал в дневнике (то есть это не была попытка оправдаться в отчёте, а запись для себя), что он не может организовать отпор наступающим русским из-за действий их тяжёлой дальнобойной артиллерии (см. Норман Стоун, "Восточный фронт"). Но дело в том, что тяжёлых пушек у Лечицкого было 47 (часть устаревших образцов), а у противостоящих ему австрийцев - 150.
О Брусиловском наступлении надо написать подробнее. Пока скажем вот что. На фронте армии Лечицкого было самое невыгодное соотношение сил. И именно Лечицкий смог провести наступление лучше всех в Юго-западном фронте. Пока Брусилов бился чугунным лбом о Ковельский укрепрайон, гробя под ним лучшие части, кавалерию, все запасы снарядов, и вообще пытался с помощью бессмысленной ковельской мясорубке свести на нет успехи прорыва (названного его именем), Лечицкий, не получая никаких резервов, продолжал наступать.
Февральскую революцию 1917 года Лечицкий не принял и вышел в отставку. Умер в тюрьме у большевиков, обвинённый в создании контрреволюционной организации.
Во второй декаде мая 1940 года немецкие танковые дивизии, пройдя через Арденны (а не бельгийский Льеж, как в Первую мировую и как ожидали французы), вышли на оперативный простор.
Французским главнокомандующим был генерал Гамелен. Наверное, это был окопник, привыкший к позиционным боям Первой мировой - и оказавшийся совершенно неприспособленным к манёвренной войне. Ну а почему же иначе Франция проиграла?
В 1914 году майор Гамелен служил в штабе главнокомандующего Жоффра. Именно он разработал план контрнаступления французской армии на Марне. Благодаря его плану немцы, почти уже вышедшие к Парижу, были остановлены и даже вынуждены отступать, Париж спасён, война для Германии превратилась в четырёхлетнюю агонию.
И вот спустя четверть века снова немцы рвутся к Парижу. Где найти генерала, который лучше подготовлен, чтобы их остановить? Благословение небес: из всех возможных кандидатур на посту главкома оказался человек, лучше всех подготовленный к своей должности!
Дальнейшее мы знаем. Гамелен допустил все возможные ошибки и проиграл войну за неделю. «Когда 20 мая Вейган сменил Гамелена, война уже была, конечно, проиграна» - писал позднее Де Голль, лично ненавидевший генерала Вейгана (тот пошёл на службу к режиму Виши и Петену). И это при том, что танков у французов было даже больше, чем у немцев (сопоставимого качества).
Марну и 1940 год разделяют 26 лет. Вейган был готов к пехотной войне, но не к войне моторов. Но вот вам другой пример.
В 1916 году генерал Нивель, заместитель командующего обороной Вердена генерала Петена, прославился штурмом и обороной форта Дуомон. В декабре того же года его назначили французским главкомом. Нивель обещал, что решительная атака по всему фронту за двое суток приведёт к коллапсу германской армии. Получилось у Брусилова, получится и у меня!
Апрельское наступление 1917 года получило устойчивое название «бойня Нивеля». Потери были настолько огромными и бессмысленными, что во французской армии вспыхнуло восстание, охватившее треть дивизий. Восставшие полки окружали кавалерией, наводили на прямую наводку пушки, зачинщиков расстреливали, ввели смертную казнь за всякое неподчинение приказу. Если бы не голодная «брюквенная» зима, парализовавшая германскую армию, в этот момент Франция могла бы снова оказаться на грани краха.
Об этих событиях молодой Кубрик снял свой фильм «Тропы войны», подаривший ему первую известность.
Оказалось, что брать форт - это одно, а планировать стратегическое наступление - совершенно другое.
Резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита
У французской армии был ещё один главнокомандующий - уже упоминавшийся Жоффр.
С началом мировой войны Жоффр сел в автомобиль и стал поочерёдно объезжать все дивизии (больше ста). И снимать командующих. Всего снял сорок комдивов и ещё двадцать командующих корпусами. Командарм Ланрезак потом будет много лет доказывать, что был снят незаслуженно - он исполнял приказ самого Жоффра. Наверняка не он один попался под горячую руку. Но что значат несколько загубленных карьер на войне, где миллионы гибнут, а у десятков миллионов рушатся жизни?
А вот в русской армии было… не так.
Приведу очень большую цитату из статьи современного историка Гайворонского, посвящённую истории падения крепости Новогеоргиевск в августе 1915 года.
Захват «Царского дара» мало что давал противнику. Прямо за ним начинался лес: он и на нынешних гугловских картах производит впечатление, а тогда это был густой бор, опутанный проволокой, с пулеметными гнездами, контролирующими каждую тропку. За лесом протекала река Вкра – прекрасная оборонительная позиция.
Наступать через лес, подставляя пехоту под ливень осколков рвущихся о деревья снарядов, да еще имея на флангах неподавленные форты №14 и №16 – удовольствие сильно ниже среднего. Немцы уже начали жалеть, что выбрали этот участок для атаки, хотя особых вариантов не было – им нужно было торопиться, а подходящая к «Царскому дару» железная дорога позволяла быстро подвезти осадную артиллерию и боеприпасы. Но из-за проклятого леса приходилось расширять участок прорыва, продолжая атаки на Голавицкую группу и форт №16. А поскольку там мертвых зон не было, атаки были отбиты с тяжелыми для ландвера потерями.
И тут им на помощь приходит комендант Новогеоргиевска генерал Бобырь. Совершенно потеряв голову, он в ночь на 18 августа приказал оставить весь атакованный участок. Немцы едва успели поверить своему счастью, как через несколько часов получили новый подарок – вопреки протестам подчиненных Бобырь эвакуирует форты №10–13. Это уже была настоящая катастрофа, за сутки русские без боя сдали шесть фортовых групп – всю первую, самую мощную линию обороны – и лишились возможности зацепиться за промежуточную позицию на Вкре.
С этого момента боевой дух гарнизона, дравшегося, как вспоминают очевидцы, «чуть ли не вопреки приказанию начальства, получая выговоры за оказанное врагу сопротивление», действительно упал. Когда 19 августа немцы начали штурм второй оборонительной линии, форт №3 продержался всего четыре часа, а №2 – два.
К вечеру немцы вышли к цитадели, и Бобырь с белым флагом отправился на переговоры. В ночь на 20 августа он прислал из немецкого штаба последний приказ гарнизону: собраться на площади и сложить оружие. К этому моменту в строю оставалось 86 тысяч человек, в том числе 23 генерала. Сдались все, кроме пятерых офицеров, которые через неплотные заслоны немцев сумели выбраться из крепости и после 18-дневного похода по тылам противника вышли к своим. Остальное «человеческое стадо», как назвал его Керсновский, отправилось в плен, заодно сдав 1200 неповрежденных орудий.
А вот кто служил под началом Бобыря - командиры дивизий, составлявших гарнизон крепости.
Командир 114-й пехотной дивизии генерал фон Лилиенталь... командуя 5-й Сибирской дивизией, был сразу разбит под Варшавой и Лодзью. Последний случай был настолько вопиющим, что его не только сняли с должности, но и отменили приказ о награждении орденом Анны I-й степени за довоенные заслуги – факт неслыханный по тем временам. Тем не менее Лилиенталь, недолго побыв в резерве, получает новую дивизию и… безропотно сдается с ней немцам.
А вот командир 119-й дивизии генерал Прасалов. В 1914-м в первом же бою подставил под разгром свою 38-ю пехотную дивизию, отстранен, получил новое назначение, вторично снят за «недостаточную вдумчивость» (что не помешало ему за первый год войны получить ордена Белого Орла, Владимира 2-й степени и Анны I-й степени). В Ставке решили, что бог троицу любит, и вручили ему 119-ю дивизию. Сдался не пикнув.
Генерал де Витт в начале войны продержался дольше, отстранен от командования 11-й кавалерийской дивизией «лишь» на второй месяц. Затем его достали из резерва чинов, отряхнули и поставили во главе 58-й.
Командира 63-й дивизии генерала Кольшмидта лучше всего характеризует следующий эпизод. Один из командиров батарей вспоминал, как в разгар боя 16 августа ему по телефону передали распоряжение комдива немедленно доставить сведения о количестве имеющихся окрасочных материалов. «Я сейчас отбиваю штурм! – Донесите немедленно или будете преданы суду за неисполнение приказания».
Огромная крепость Новогеоргиевск, в модернизацию которой только за три предвоенных года вложили сумму, эквивалентную стоимости нового дредноута, сдалась за пять дней.
В принципе чего-то уникального в этом не было. Бельгийский Льеж, считавшийся самой современной крепостью в Европе, держался 12 дней. Французский Мобёж - вообще 6. Но есть нюансы.
Льеж немцы блокировали ещё до проведения бельгийцами мобилизации. К тому же оборона Льежа стала первой битвой в 83-летней истории армии молодого Бельгийского королевства. Немцы же сразу обрушили на него страшный удар, включая огонь 305-мм и 420-мм гаубиц (снаряды по полтонне и тонне).
Мобёж был старой крепостью, основные укрепления возведены в 1885 году. Артиллерия вообще стояла без укрытия - и поражалась огнём даже лёгких немецких пушек. А немцы подвели к Мобёжу не только лёгкие пушки, но и почти всю свою осадную артиллерию, включая те самые 420-мм гаубицы. После шести дней храброй обороны французы поняли, что продолжение сопротивления просто превратит их старую крепость в братскую могилу.
Новогеоргиевск сдался после минимального сопротивления. В крепости имелось аж 700 орудий (во всей русской полевой армии насчитывалось меньше шести тысяч всех типов). Сдались так быстро, что львиную часть даже не успели уничтожить.
Стены основных фортов выдерживали 305-мм снаряды и в принципе могли держать даже 420-ми (пусть и недолго). В крепости имелись новые дальнобойные 152-мм пушки и даже дальнобойные морские 254-мм. Они имели дальность вдвое больше немецких сверхтяжёлых полевых гаубиц. А подвести такие гаубицы незаметно было невозможно: местность вокруг крепости была ровная как стол. К тому же сосредоточить для обстрела крепости почти всю свою тяжёлую артиллерию немцы не могли - она им теперь была нужна для полевых боев. Это в самом начале войны тяжелые пушки не поспевали за быстро идущими через Бельгию дивизиями; теперь война была в основном артиллерийской.
Гарнизон Новогеоргиевска состоял из третьесортных, недавно сформированных и переформированных дивизий - это правда. Но от них и не требовалось ходить в штыковые или совершать сложные манёвры. Крепость должна была держаться месяц или около того, оставаясь для немцев занозой в заднице, блокируя важный транспортный узел, отвлекая силы и мешая наступать в условиях наступающей осени с дождями и бездорожьем.
Уже 25 сентября французы наконец перешли в наступление, и германский Генштаб приказал остановить любые наступления на востоке.
Одновременно русская армия перешла в контрнаступление - правда, несколько южнее, в направлении на Ковно. Контратака была безуспешна.
Но если бы в тылу немцы вынуждены были бы держать целую армию… как знать. В любом случае после месяца сопротивления крепость можно было сдавать - она бы выполнила задачу минимум. Тот же Осовец отбил три больших немецких штурма. Австрийский Перемышль вообще держался полгода. Столько же - недостроенный Порт-Артур.
Все четыре комдива перед войной считались инициативными и храбрыми. Они успели хорошо показать себя на японской войне. Но вот командовать дивизиями в войне с германцами оказались неспособны. Но вместо того, чтобы задвинуть их командовать полками или в тыл, им просто дали новые дивизии. И эти дивизии они послушно сдали почти без боя - вместе с самой большой крепостью в империи.
Не нашлось у русских своего Жоффра.
Подобное отношение можно, по крайней мере, списать на общую мягкость (или, в зависимости от ваших взглядов, мягкотелость) государственного аппарата Российской империи. В конце концов, здесь даже смертной казни практически не было от Елизаветы до 1905 года. В Англии (о ней как раз ниже) до начала XIX века вешали за 220 разных составов преступлений, включая кражу кролика или сбор хвороста в королевском лесу.
Но вот сталинский режим в мягкости никто не "обвинял". И свой аналог английского "кровавого кодекса" у Сталина был. Но, как я уже писал, в начале ВОВ Советская империя столкнулась с тем же самым.
Есть один старый морской обычай
Он спросил, кем был этот толстяк, которого убили столь торжественно.
- А за что убили этого адмирала?
- За то, - сказали ему, - что он убил слишком мало народу; он вступил в бой с французским адмиралом и, по мнению наших военных, подошел к врагу недостаточно близко.
- Но, - сказал Кандид, - ведь и французский адмирал был так же далеко от английского адмирала, как английский от французского?
- Несомненно, - отвечали ему, - но в нашей стране полезно время от времени убивать какого-нибудь адмирала, чтобы взбодрить других.
"Кандид, или о добродетели", Вольтер
В 1745 году суд Адмиралтейства рассматривал дело лейтенанта фрегата «Ансли». Лейтенант принял командование у смертельно раненого капитана - и после тяжёлого боя сдался более сильному французу.
Лейтенант доказывал, что невиновен. Получив командование, он бросился в трюм, где пряталась от боя часть матросов, чтобы выгнать их на палубу. А в это время штурман спустил флаг.
Суд учёл доводы лейтенанта - и повесил штурмана. Вместе с лейтенантом.
За что повесили лейтенанта? За шею.
Двух капитанов эскадры адмирала Бенбоу расстреляли в 1703 году за то, что не пришли на помощь флагману. Адмирала Бинга - в 1757 году за нерешительность в битве при Минорке.
Спокойно трубку докурил до конца,
"Команда, во фронт! Офицеры, вперед!"
И слова равняются в полный рост:
"С якоря в восемь. Курс - ост.
Зато будет знатный кегельбан".
И старший в ответ: "Есть, капитан!"
"Не все ли равно,- сказал он,- где?
Адмиральским ушам простукал рассвет:
"Приказ исполнен. Спасенных нет".
Гвозди б делать из этих людей:
Крепче б не было в мире гвоздей.
До сих пор большинство думает, что про гвозди написал Маяковский. Настоящий автор, Тихонов, рассказывал, что это про героических балтийцев-краснофлотцев. Стих написан в 1919 году. Какой нахрен красный адмирал в 1919 году?
А на самом деле это про английских моряков. Про отчаянной храбрости атаку английских торпедных катеров на рейд Кронштадта в августе 1919 года. Потеряв три катера из восьми и шестнадцать человек (семь убитыми, девять пленными), англичане утопили линкор и плавбазу подводных лодок.
Люди-гвозди - это восемь английских лейтенантов.
Самое смешное, что Тихонов потом рассказывал, что стихотворение посвящено храбрости балтийских моряков при этом налёте. Вся их храбрость заключалась в том, что они начали запоздало стрелять по катерам. Погиб один человек. Какому адмиралу и про каких «выживших нет» они докладывали - неизвестно. Но советские литературные чиновники были тупыми настолько, что охотно это тиражировали.
В апреле 1940 года английский эсминец "Глоувэм" у берегов Норвегии столкнулся с немецким тяжёлым крейсером "Хиппер". Немцы первыми же залпами накрыли англичан. Английский капитан выпустил торпеды - но не попал. Поставил дымовую завесу, но немецкий крейсер бросился прямо в дым. У англичан было повреждено машинное отделение, и уйти от огромного вражеского корабля они не смогли. Вести артиллерийскую дуэль было совершенно бесполезно - немецкому бронированному гиганту английские четырёхдюймовки были нипочём. Тогда капитан Джерард Руп решил... таранить крейсер. В густом дыму это было возможно.
В результате тарана у корабля оторвался нос - не у немецкого, а у английского. Немцы выловили из воды 40 английских моряков. Капитан Руп погиб.
За четыре месяца до этого английский крейсер "Эксетер" у берегов Аргентины пытался протаранить немецкий линкор "Граф Шпее".
Надо понимать, что таранный удар в 1940 году выглядел почти так же архаично, как сегодня. Стандартной дистанцией морского боя было 10-20 км. Как видим, это не смущало английских капитанов.
Насколько хороши были корабли Англии - владычицы морей? Хуже всех. Ну, в Западной Европе уж точно. Почитаем.
Современные историки британского флота безосновательно решили, что английская система постройки кораблей конкурентно была выигрышнее, нежели французская или испанская системы, и была оптимальна для тех внешнеполитических целей, которые преследовали британцы в XVIII-XIX веке. Более того, они не разделяли британские военные корабли, построенные на королевских верфях, от, к примеру, британских же кораблей, построенных на ганноверских или частных верфях. Меж тем, документы показывают – довольно часто «ганноверцы» и «частники» обладали сравнительно с королевскими кораблями лучшими характеристиками по мореходности, скорости, парусовооруженности, на них первых появлялись технические новинки, и т. д.
До 1760-х годов мачты на английских 60-70-пушечниках были длиной 41-44 метра, тогда как французы, разработав проект 74-пушечника Invicible, начали ставить мачты высотой в 51 метр, что позволило им использовать ветер на высоте 50-60 м, и давать до 11 узлов.
Главным калибром английских линейных кораблей почти половину XVIII века оставались 32-фунтовые пушки, тогда как у французов – 36-фунтовые. Если же учесть, что французский артиллерийский фунт был «тяжелее» английского, то получается, что англичане имели 32-фунтовки против 38-фунтовок, то есть проигрывали даже по этому параметру в весе залпа на 15,7 %.
Если говорить о «бронировании», то общая толщина борта линкоров в районе гон-дека у англичан и французов была примерно одинаковой – 63-70 см, и всех их по этому параметру безусловно превосходили испанцы, которые доводили толщину борта в районе гон-дека до 96 см, почти метр!
Французы создали целую научную инженерную школу кораблестроения (всё-таки нация математиков). И артиллерийских офицеров готовили в специализированном училище. А англичане (как и голландцы) продолжали строить "на глаз". (Это, кстати, разочаровало приехавшего учиться корабельному делу Петра Первого). И артиллеристы у них стреляли так же. Во время наполеоновских войн пришлось даже отправлять сухопутных артиллеристов на флот - учить моряков стрелять "по правилам". Французские корабли были гораздо быстрее, мореходнее и манёвреннее английских.
Испанцы, став после Войны за испанское наследство союзниками и даже наполовину вассалами французов, переняли у них инженерные наработки. Но главное - они свои корабли строили не в Европе, а на Кубе, из красного дерева и кедра. Такие корабли гнили вдвое медленнее, а при ударе ядер их доски почти не давали осколков, сберегая экипаж. Вкупе с огромной толщиной это превращало испанские корабли в плавучие крепости.
А вот у англичан не было ни мореходности французов, ни крепости испанцев. Зато у них было интересное ноу-хау. Английский капитан или адмирал знал, что в бою у него есть две опции. Первая: выиграть, получить приз, премию от парламента или короля, повышение по службе, возможно, даже титул или поместье. Второе: получить пулю в лоб. Выбор был максимально прост и понятен.
Это не значит, что англичане всегда побеждали (так не бывает). Это значит, что они побеждали чаще своих врагов. Этого оказалось достаточно, чтобы покорить Мировой океан.