Блестящий ученый и настоящий человек: четыре истории про доктора Лапина
Сегодня, сидя с котом Фенибутом на коленях, решил предложить вам новую рубрику с рабочим названием что-то вроде “Вспоминая великих”. Хочу, пусть и фрагментарно, зафиксировать свои впечатления о встречах и общении со светилами отечественной науки, с которыми мне посчастливилось быть знакомым. Если понравится формат, дайте знать в комментариях и пишите, о ком было бы интересно почитать.
И первый, о ком я хотел бы рассказать, это Изяслав Петрович Лапин — ученый, психофармаколог, доктор медицинских наук, главный научный сотрудник психоневрологического института им. В.М.Бехтерева и прочая, и прочая... А еще это был человек тонкого и язвительного ума. Казалось бы, это и так очевидно — столько регалий, званий, научных достижений… Однако тонкость его ума проявлялась не только в науке, но и в удивительном понимании людей.
Он ценил в людях талант, человеческое достоинство и независимость, и соответственно, презирал бездарей, приспособленцев и беспринципных карьеристов. Как человек культурный, он давал понять это только особым тоном, которым им произносились те или иные слова. (И кстати, эта тонкость интонации была воспитана не кем-нибудь: играть на фортепиано в детстве его приходил учить сосед по дому его родителей – великий композитор Сергей Прокофьев).
И вот, сидя в своем кабинете, куда я зашел к нему с каким-то вопросом, рассказал он мне одну историю, связанную с апробацией препарата «Фенибут».
В лаборатории психофармакологии института имени В.М. Бехтерева, которой руководил И.П. Лапин, проводились исследования гамма-аминомасляной кислоты и ее производных, что позже и привело к созданию препарата. Как только «Фенибут» был создан, он тут же ушел в «секретные папки». Начались различные испытания, в том числе, в космосе. И приходит к Лапину один высокопоставленный функционер с предложением, от которого почти невозможно было отказаться: мол, присоединяйтесь, Изяслав Петрович, к исследованиям, поезжайте на Байконур, мы Вам все, что только нужно, дадим и всем Вас обеспечим. Шикарное, можно сказать, предложение.
А Изяслав Петрович ему в ответ: «Я, - говорит, - отказываюсь. У меня лекции по всему миру, конференции, симпозиумы, я в редколлегии мировых фармакологических журналов. А к Байконуру только приблизишься - сразу невыездной станешь».
Функционер подумал, подумал и вернулся: “Не хотите на Байконур, работайте у себя в Ленинграде”. Привезли Изяславу Петровичу сюда целую космическую лабораторию с центрифугами, и он начал активно участвовать в испытании препарата.
Но когда кто-то из партийных бонз пообещал ему под лабораторию новое огромное здание в самом центре и генеральские погоны в придачу, Изяслав Петрович снова явил свой непреклонный характер. “Знаете, - сказал он проникновенно, - я может быть и согласился бы, да вот только… мне лампасы не идут”.
Уже не помню, в каком году, издал он свои воспоминания. Небольшим тиражом и, думаю, за свой счет. Я к нему с книжкой: “Изяслав Петрович, подпишите”. А он в ответ: “Нет, ничего писать не буду, вот тебе роспись и дата”. Спустя некоторое время встречает он меня в институте и зовет в свою лабораторию. Прихожу, он мне протягивает книгу на английском. Я в ответ: “Изяслав Петрович, вы издеваетесь? Я ж языка не знаю!” А он улыбается и говорит: “Сергей Александрович, я вам ТУ книгу почему не подписал? Потому что она вся в купюрах, там многие года просто вымараны. А в этой — весь мой текст целиком. Такую подписать не стыдно”.
В 1994-м году, сразу после защиты моей диссертации, мы с коллегами, как и положено, сели за праздничный стол (уж насколько удалось его таким сделать в те непростые времена). И вдруг открывается дверь и входит Лапин. У моего научного руководителя - Бориса Дмитриевича Карвасарского - слегка, что называется, отвисла челюсть: никогда такого не было, чтобы Изяслав Петрович являлся на такие мероприятия, он всегда держал дистанцию. А тут пришел, рюмочку с нами со всеми выпил, истории какие-то рассказал, поздравил меня с защитой и всего хорошего пожелал. Спустя полчаса попрощался и пошел к себе. Такие жесты, конечно, запоминаются навсегда.
Когда Изяслав Петрович скончался, кремация его планировалась на соответствующем уровне — автобусы, руководство, поминки в ресторане. Огромный зал нашего центрального крематория был набит под завязку. И вот перед всем народом вышла его дочь и зачитала последнее слово профессора Лапина: «Никаких речей не произносить, никаких обедов не устраивать, предать его тело огню и разойтись по рабочим местам».
И хотя все было заранее организовано, никто ослушаться не посмел. Сели в автобусы и разъехались.
Просто Изяслав Петрович знал, кто и какие речи будет над ним произносить - и кардинально решил вопрос с поминками. «…мне лампасы не идут».
А еще Изяслав Петрович помог мне провести в свое время уникальную художественную выставку. Он ведь и сам превосходно писал акварели. Но об этом я расскажу отдельно.