Поворотный момент в моей жизни
Таким моментом для меня стал мой приезд в Ленинград. У меня было два учителя. Первый – Владимир Иванович Полтавец, очень известный в свое время психиатр динамической направленности, который потчевал меня Фрейдом, Адлером, Юнгом, отдавал из своей библиотеки редчайшие издания 30-х годов, которые в советское время не переиздавались.
Он уважал нашу школу и уже тогда говорил, что ленинградская школа больше ориентирована на динамические процессы, очень близка к динамической психотерапии.
А первая практическая часть у меня была связана со вторым моим учителем, Вагифом Мамедовичем Рахмановым. Это был одареннейший гипнотизер с очень хорошей школой за спиной – школой Платонова.
Я находился в состоянии противоречия: что выбрать? С одной стороны, было желание идти, оттолкнувшись от собственной интуиции, с другой стороны – желание познать бессознательное, которое и перевесило, хотя в гипнозе с бессознательным тоже работать одно удовольствие. И этот выбор был, пожалуй, ключевым.
Помню, как в институте Бехтерева одна психотерапевт, которая защищала там кандидатскую, сказала мне, тогда еще совсем молодому: «Сережа, если сравнить, что такое Бехтеревская школа и школа гипноза, то «гипнотизеры» работают топором, а в институте Бехтерева – золотыми рапирами». Речь шла о тонких аспектах, виртуозной работе, исключительных нюансировках, что, в принципе, так и оказалось. После ее слов внутри сложились все паззлы. Я сделал свой выбор и не ошибся.
В институт Бехтерева попасть было очень сложно, практически невозможно. Это требовало колоссальных усилий, ресурсов и настойчивости. Мы с моим уже покойным близким другом Евгением Ивановичем, Женей, рассуждали: а если не попрёт, если не получится? Был еще один вариант – поехать к Ледеру, в Варшаву. Это были 70-е годы, можно было подкопить, прорваться туда и дальше уже смотреть, как зацепиться за польскую школу, которая была очень близка к нашей, а Бориса Дмитриевича Карвасарского и профессора Ледера связывали дружеские взаимоотношения.
Но голь на выдумки хитра. Были найдены и ресурсы, и резервы, и люди. И я уехал в Ленинград.
Когда я приехал, город был в большом упадке. Это был мусорный ящик огромного размера. Но школа Бехтеревского института, конечно, вызывала восторг. Я ехал за школой, а город уже прилагался к ней.
Сейчас это мой родной город, я провел в нем две трети жизни. Но Петербург для меня, по-прежнему – это не столько архитектура, сколько люди. И мне довелось пообщаться с очень многими интересными людьми, о чем я тут с удовольствием и рассказываю.