Михаил Барщевский: о законах, границах компромисса и цене правосудия
Интервью с Михаилом Барщевским — человеком, который почти четверть века представляет правительство России в Конституционном и Верховном судах, — оказалось не только разговором о юридических тонкостях.
Барщевский откровенно говорит о законе как инструменте власти, о своих личных «красных линиях», о том, почему иногда выбирает молчание вместо конфликта, и о том, что сегодня значит быть юристом. Мы выделили девять главных тем его размышлений.
«Я не хочу, чтобы мой министр иностранных дел был иностранным агентом»
Барщевский подчеркивает, что закон об «иноагентах» зачастую применяется нелогично и избирательно. Формальные критерии позволяют признать иностранным агентом любого человека или организацию, даже если речь идет об официальных представителях государства. По мнению юриста, это превращает правовую норму в инструмент давления.
Такой подход создает внутренние противоречия: если независимые журналисты или блогеры получают этот статус за интервью иностранным СМИ, то под него должны подпадать и чиновники, регулярно общающиеся с зарубежной прессой. Но это очевидно абсурдно, ведь речь идет о лицах, выполняющих государственные функции.
Цитата: «Если вы Иванова и Петрова привлекаете как иностранного агента за то, что он бесплатно дал интервью New York Times, то как нам быть с Сергеем Лавровым, например, который тоже дает интервью в New York Times? Тоже иностранный агент?»
«Мне не нравится нынешняя редакция закона об иноагентах»
Барщевский признает, что на фоне СВО закон может быть воспринят как ситуативно необходимый инструмент. Однако его нынешняя версия вызывает у него отторжение. Главная претензия — размытые формулировки и оценочные категории, которые оставляют широкое поле для субъективного применения.
Юрист подчеркивает, что в правовой системе подобные неопределенности особенно опасны: они подрывают доверие к закону как к точному и объективному регулятору. Он бы предпочел четкие критерии, где прямо указано, какие действия подпадают под определение иностранного влияния, а какие нет
Цитата: «Мне не нравится нынешняя редакция закона об инагентах. Я считаю, что она оценочная в большей степени, чем четко юридическая».
Юрист подчеркивает, что в правовой системе подобные неопределенности особенно опасны: они подрывают доверие к закону как к точному и объективному регулятору. Он бы предпочел четкие критерии, где прямо указано, какие действия подпадают под определение иностранного влияния, а какие нет
«Закон из доминанты превратился в инструмент
Одним из самых тревожных наблюдений Барщевского стало осознание, что право в XXI веке перестало быть абсолютной ценностью. По его словам, и в России, и на Западе закон все чаще используется как оружие, а не как фундамент общественных отношений.
Юрист, который сформировался в эпоху, когда фраза «пусть рухнет мир, но восторжествует закон» считалась рабочим принципом, признается: он не думал, что доживет до момента, когда «беззаконие станет нормой». Это свидетельство глубокого кризиса юридического мышления во всем мире.
Цитата: «Сегодня я, может быть, ошибаюсь, но беззаконие стало нормой везде… Я не думал, как юрист, что доживу до того времени, когда закон из доминанты превратится в инструмент».
«Я уйду, если введут смертную казнь или общую конфискацию
Барщевский ясно обозначает свои личные границы компромисса. Смертная казнь и универсальная конфискация имущества — это две нормы, которые он не готов защищать в суде. Для него это не просто профессиональный вопрос, а фундаментальный моральный выбор.
Он поясняет, что такие меры возвращают систему к советской практике, где конфискация разрушала семьи, а смертная казнь не останавливалась перед судебными ошибками. Поэтому, если его заставят защищать подобные законы, он предпочтет уйти.
Цитата: «Как только появится закон, который мне надо будет заставить в суде о допустимости смертной казни, я уйду. Как только появится закон о применении конфискации имущества как общей меры наказания — я уйду».
«В двух случаях я не смог отстоять позицию»
Несмотря на репутацию человека с твердой позицией, Барщевский признается, что дважды за все время работы он оказался в ситуации, когда его личное мнение не совпадало с позицией правительства. Вместо того чтобы идти против себя, он выбрал молчание.
Он не раскрывает деталей этих дел, но рассказывает, что настолько переживал, что даже заболел и не вышел в суд. Это, по его словам, был единственный способ не оказаться в роли защитника того, во что он не верит
Цитата: «Два раза за это время было, когда я не смог отставить свою позицию. И в Конституционном суде я не выступал. Заболел».
«Интернет — это не средство массовой информации
Барщевский последовательно выступал против введения цензуры в интернете. Для него сеть — это публичное пространство, но не СМИ в классическом юридическом понимании. Он отмечает, что за 15 лет его взгляды на эту сферу изменились: если в 2008 году он готов был защищать Савву Терентьева, то сегодня признал бы его комментарий экстремизмом.
Это показывает, что Барщевский рассматривает право как категорию, тесно связанную с конкретным временем. То, что считалось допустимым в 2008 году, может быть совершенно неприемлемо в нынешних условиях, и наоборот.
Цитата: «Я категорически противник того, чтобы в интернете вводить цензуру… Сегодня я бы назвал это экстремизмом однозначно».
Правосудие должно быть дорогим»
Юрист резко критикует современную судебную систему за перегрузку и формализм. Он уверен: количество исков и низкий уровень работы судов во многом связаны с тем, что правосудие в России слишком доступное и дешевое.
Барщевский предлагает радикальное решение: сделать судебный процесс более дорогим, чтобы у сторон появлялся стимул обращаться к альтернативным методам разрешения споров, таким как медиация. Это, по его мнению, разгрузило бы систему и повысило качество разбирательств.
Цитата: «Правосудие должно быть дорогим, чтобы срабатывала медиация».
Конституция — это то, что о ней говорят судьи»
Барщевский напоминает: Конституционный суд оценивает не только букву закона, но и его дух. По сути, Конституция существует в той интерпретации, которую ей придают судьи. Это делает судебное толкование главным инструментом в сохранении или разрушении баланса прав.
Он приводит пример дела о женщинах и праве на суд присяжных, где именно интерпретация позволила изменить практику и оправдать невиновного человека. Для него это доказательство того, что живая правоприменительная практика важнее мертвых букв закона.
Цитата: «Конституция — это то, что о ней говорят конституционные судьи… Закон может выглядеть совершенно конституционным, а окажется на самом деле не конституционным».
Барщевский вспоминает публичный спор с депутатом Александром Хинштейном, где обвинил его в популизме и использовании лжи ради популярности. Для Барщевского принципиально важно разоблачать манипуляции, особенно если они прикрываются «борьбой за справедливость».
Эта позиция демонстрирует его личный стиль: он готов идти на открытые конфликты, если речь идет о нарушении базовых принципов правды. Для него популизм — это враг права, потому что он искажает его суть и подменяет аргументы эмоциями.
Цитата: «Я вызываю к барьеру депутата Александра Хинштейна, потому что ненавижу ложь, ненавижу, когда обманывают людей, когда пользуются своим положением для популярности
Расшифровано с помощью https://speech2text