Сутки в столице "Русского мира"
Одиннадцатый день войны. Путинская армия обстреливает Харьков, Сумы, Херсон, пригороды Киева и другие города на линии соприкосновения.
Лента пестрит кадрами пленных путинских военных.
Почти все крупные международные компании вышли из российского рынка в знак протеста против действий России.
Антивоенные демонстрации. Почти 8000 задержанных по всей России. Выезжаю в ОМВД по Мещанскому району г. Москвы. Там 13 человек ждут помощи.
Повсюду царит паника. Из страха репрессий, люди бегут из страны.
Им приходится выбирать между отъездом сейчас и навсегда, и перспективой остаться в России под железным занавесом. Сообщают, что на границах разворачивают самолеты, а мужчин не выпускают за пределы России, подвергая тщательном досмотру содержимое мессенджеров. Здравствуй Синьцзян.
Со мной журналистка одного из изданий, которое по чистой случайности еще не было признано нежелательной организацией. Ее редакция в скором времени будет перемещена в безопасное место, но она не хочет уезжать. Она хочет остаться здесь, потому что для журналиста важно оставаться там, где происходят основные события.
Не хочу уезжать. Мне, как и ей, интересно что будет происходить дальше.
В отдел полиции попадаю достаточно быстро. Меня встречает майор О. Она помнит меня ее с 2019 года. Улыбчивая женщина лет 40. Буднично рассказывает мне, что привезли «арестников». Они в учебном классе. Вздыхает. Ей давно не нравится ее работа, но она не находит в себе сил уйти.
Помните, два года назад я вам говорил, что будет с вашими зарплатами и со страной? Помню, отвечает она.
«Теперь еще и люди гибнут», говорю. Я предупреждал. Она молчит и вздыхает.
«Может пора уже остановиться и закончить заниматься этим делом?», говорю. Отвечает, что ей и самой это не нравится, причитает «что я буду делать если меня уволят?».
Она не понимает, что ее и так скоро уволят.
Задержанных собирают в учебном классе отдела. Примерно 5 из 12ти - случайные люди, которые проходили мимо и были задержаны, потому что ОМОНу хотелось скорее заполнить автозак, чтобы раньше уйти домой.
Мужчина Т. работал в центре и был случайно задержан. Мне тяжело объяснять ему, что доказать его непричастность к антивоенному митингу практически невозможно.
Непричастность к антивоенному митингу. Доказать.
Неприятно даже говорить о непричастности к подобному.
Он высылает мне документы. Доказательства хорошие. Трудовой договор, что он работает неподалеку от места задержания, фотография вывески, которую он должен был чинить, исполняя свои трудовые обязанности.
Люди недоумевают. Читаю им лекцию о том, что в текущих обстоятельствах нет никакого смысла кому-то что-то доказывать. Политика репрессивной целесообразности исключает отсев и «оправдание» тех, кто проходил мимо.
Оправдание. Тем кто проходил мимо. Мне становится смешно. Многие всю жизнь идут мимо, но все равно приходят в камеру к майору О. Можно убрать гражданина из политики, но нельзя убрать политику из гражданина. Она все равно догонит. Рано или поздно.
Самые смелые - двое ребят. Женственный парень лет двадцати пяти - М. и юрист с восточной фамилией и длинными волосами. Не унывают и готовы ко всему. Они горды тем, что приняли участие в этом шествии.
К исходу оформления позицию об участии антивоенном шествии заявляют 5 человек.
Остальные надеются на снисхождение.
Скоро они во всем убедятся на собственном опыте.
Людей отправляют в камеры по одному.
Я слышу как майор О. с кем-то говорит по телефону. У ее сына завтра сольфеджио. Она переживает, успеет ли он на урок.
В ленте появляется сообщение, как в ОМВД Братеево менты пытают девочку, попавшую к ним в плен за участие в митинге. Пытают просто так. Потому что могут.
Я выхожу из отдела, закуриваю. 2 часа ночи. Подъем в 8.
Задержанных привезли на каком-то древнем ПАЗе, доживающем свои последние года.
Их заводят в суд через конвойное помещение. По одному, а не как обычно (обычно всех заводят разом и оставляют в коридоре).
Первым идет Т. Он заходит в зал и долго, во всех подробностях объясняет судье, что шел с работы. Показывает документы и фотографии. Суд удовлетворяет его ходатайство об их приобщении, долго расспрашивает его как он попал в центр города. Он ни при чем. Ни в чем не участвовал. Просто проходил мимо.
Суд удаляется в совещательную комнату.
На экране моего телефона сообщение. Этажом выше адвокат Берман - мой давний друг. Сегодня мы работаем с ним вместе. Его доверитель заявил, что участвовал в шествии и суд назначил ему 15 суток.
Судья выходит. 15 суток. Т. почти плачет.
Участвовал 15. Не участвовал 15. Репрессивная целесообразность.
Пишу об этом в чат задержанных.
В зал заводят следующего пленного. Это З. Ученый, сотрудник института биологии.
Говорит, что участвовал в акции чтобы остановить войну, что гибнут люди, а экономика летит к чертям и детей скоро кормить будет нечем.
Он просит не арестовывать его. Просит.
Знал бы ты, дорогой З, что в этом зале нет того человека, у кого можно было бы просить подобное.
И на детей твоих им ровном счетом наплевать, так же, как и на погибших на этой войне и на экономику.
Судья подробно расспрашивает его о маршрутах шествия, Зачем он вышел на улицу, что хотел этим сказать и удалось ли (!) ему это. Допрос длится не менее 5 минут.
Понимаю, что этот допрос на самом деле представляет собой изощренную форму издевательства.
Она чувствует свою власть над З., она знает, что что бы он не сказал и какие бы доводы не приводил, исход будет один и тот же.
Ей просто нравится смотреть на то, как своими вопросами она зарождает в нем надежду. Зарождает, чтобы потом в один миг отнять и посмотреть на реакцию.
Она получает от этого удовольствие.
Так по какому маршруту вы шли? От Лубянки до Пушкинской, правильно ли я вас поняла? Спасибо! 15 суток. Судебное заседание закрыто. Всего вам доброго.
Выхожу курить. В ленте опять сообщения, что бомбят украинские города.
ВСУ поймали пилота сбитого путинского штурмовика. Он врет, что не знает, какие объекты бомбил.
Показывают неразорвавшиеся кассетные снаряды РСЗО «Смерч» и «Ураган». Они лежат посреди Харькова. Их использование - военное преступление, поскольку они обеспечивают неизбирательное поражение внутри городской застройки.
Как сообщает мне лента, города бомбят ради того, чтобы занять более сильную позицию на переговорах: признание Украиной Крыма за Россией и ЛДНР в качестве независимых государств.
Очередной раунд переговоров - сегодня.
Песков говорит, что «Россия может в любой момент прекратить операцию, если Киев выполнит условия РФ».
Они бомбят города и выставляют требования.
Кассетные бомбы поражают неизбирательно.
Менты задерживают людей неизбирательно и сажают на 15 суток.
Требований вербально не предъявляют, но они понятны и так.
«Заткнитесь или продолжим вас сажать».
Насилие + требования. Требования + насилие.
Всех моих подзащитных осудили. Я поднимаюсь к Берману.
Задержанные благодарят нас. Я слушаю их и не понимаю за что именно.
Спустя пару десятков минут до меня доходит, что они выражают нам благодарность за то, что мы просто были рядом с ними. Что мы не ставили их среди бездушных людей в форме.
Оказывается, это само по себе ценно.
У Бермана осталось двое недоосужденных. Среди них М.
Он объясняет судье, что у него есть право. Он спокоен, потому что знает что прав.
У него диагноз, который в силу закона исключает его арест.
В силу закона. Мне становится смешно.
Суд выходит из совещательной комнаты (забавно что она называется совещательной, потому что из название понятно, что самостоятельно суд никаких решений не принимает).
Штраф. В чате задержанных ликование.
Последний пленник вчерашнего вечера заходит в зал.
Н. участвовал в митинге чтобы остановить войну.
Судья спрашивает его, где он был 8 лет назад, когда жгли людей в Одессе.
Типичный пропагандистский штамп из телевизора.
Судья уходит для вынесения постановления.
В зале сидит майор О. и беседует с дочерью по телефону. Она улыбается. Она не хочет плохого. Делает, но не хочет.
Всех пленников увозят в Сахарово.
Мы выходим на улицу. Пристав говорит нам «до свидания».
Он дружелюбен, но фраза звучи зловеще.
На русский мир опускается вечер.
Мы надеемся, что совсем скоро этот вечер превратится в ночь.
А там, возможно, доживём и до рассвета. Только это будет уже совсем новый день и Россия.
Я закуриваю. Поехали, командует Берман.
