Просветлённый в тени прожектора
Он, безусловно, был очень смиренным.
По его собственному признанию — одним из самых незаметных.
Он стремился быть тем, кто отказывается от лидерства особенно красиво.
— Я — просто пыль, — говорил он с достоинством песчинки, которой дали микрофон.
— Я — никто, — добавлял он, поправляя слегка примятое эго под кофтой.
Поэтому говорил тихо. Но чтобы все слышали.
Когда его просили что-то сделать — он вздыхал глубоко.
— Ну что ж, если больше некому…
И делал. Скромно. Но так, чтобы потом все говорили:
— Вот это да, какой у нас необычный «никто»!
Он просто прощал. Всех, кто не понял его скромных, но стратегически точных идей.
Он любил быть в тени.Особенно, если на эту тень падал свет признания.
Когда ему говорили комплименты, он делал строгое лицо:
Но потом мог 20 минут переживать, достаточно ли поняли, что он не хочет славы.
Он знал, что гордость — это яд.
Поэтому запаковал её в бесформенную скромность, закрыл бантиком «я ни на что не претендую» — и аккуратно носил в сердце.
Однажды его забыли упомянуть в очередном списке.
Он улыбнулся, поклонился и сказал:
— Значит, такова воля Господа.
Что-то такое… что очень рассчитывало на хотя бы одно «спасибо».
И впервые по-настоящему признался:
— Я хочу, чтобы меня признали. И страшно без этого. Но, Кришна… если Ты видишь — этого достаточно.