Рецензируя рецензирующего
... и те и другие одинаково говорят мне об «обуздании» - зачем же я буду целоваться с одним и отворачиваться от другого из-за того только, что первый дает мне на копейку менее обуздания, нежели второй?
т. wyradhe решил порассуждать о сатире. Или как её теперь называют — hate speech. Эталон у него уже был, им оказался наш первый русский анкап Михаил Евграфович. К нему блогер и приложил любимых творческих людей, дабы померять да соотнести исторический масштаб фигур.
Прежде чем разобраться, что из этого получилось, скажу пару слов про самого рецензента. Дело в том, что предложенное им толкование самого концепта сатиры (АКА hate speech) весьма органично вытекает из его собственного мировоззрения и собственных убеждений.
т. wyradhe принадлежит к широко распространенному типу, описанному тут. Строго по канону он и начинает рассуждения с краткого изложения символа веры умеренных людоедов: дескать, тоталитарная социалистическая система ценностей — это, конечно, плохо, но и идеалы свободы (выступающие у т. wyradhe в этот раз под именем анархии, хотя обычно носители этих идей называются у него человеконенавистническими фритрейдерами) равным образом немыслимо ужасны, поэтому нам, теплохладным крокодилам здравомыслящим и порядочным людям, необходимо найти где-то посередине каких-нибудь подобрее Щедриных. И, воздвигнув этот путеводный маяк, направлять сатиру (hate speech) настоящим образом, в этом направлении.
Здесь наш рецензент совершил первую и самую крупную ошибку. Явным образом он не полагает нашего первого русского анкапа Михаила Евграфовича идеологом той самой системы ценностей, которую только что отринул яко экстремистскую. Напротив, он записывает красного визионера и вице-робеспьера реально созидаемого нового «изма» в свой собственный лагерь — умеренности и аккуратности, благонамеренности и пенкоснимательства.
И эта ошибка вполне объяснима и понятна, если предположить, что и сам рецензент, и прикладываемые им к эталону образчики сатириков современности, не интересовались ни творчеством Салтыкова-Щедрина, ни высказываемыми им там идеями, ни жизненными идеалами автора, породившими эти идеи.
Вторая, меньшая ошибка, на которую можно указать рецензенту — это отрицание им родства и даже противопоставление языка нашего первого русского анкапа Михаила Евграфовича и языка ПВО.
Я бы рискнул как раз назвать нашего славного господина Пелевина прямым продолжателем лучших творческих традиций Салтыкова-Щедрина. Особенно роднит их стили многослойность изложения.
Пелевинский блокчейн коннотаций и inside jokes дарит свои сокровища тому, кто обладает солидным набором private keys житейского опыта, специальных соотносимых переживаний, общим гением мест и т.д. Далеко не каждый может похвастаться таким бэкграундом.
Возможно, полных набор ключей есть только у самого нашего литературного Сатоши. А мы, смертные, можем только мечтать о приближении к идеалу пелевинского читателя, постигнувшего все слои художественного текста, выданного нам любимым и ценимым автором.
Мне повезло по капризу судьбы обладать (как и многим моим современникам) способностью видеть несколько таких слоёв, недоступных профанам. И это соратники наполняет меня невыразимой радостью. Соответственно, я могу только догадываться, сколько слоёв смыслов по-прежнему остаются скрытым от меня. Предполагаю, что еще много.
Другое дело, что даже базовый поверхностный слой пелевинских произведений очень хорош и способен доставить огромное удовольствие читателю, даже не пытающемуся поискать что-то в глубине текстов.
Разумеется, это явная щедринская традиция — скрывать за живым изложением нехитрых историй послание для своей аудитории, лежащее обычно даже глубже того, что советские именовали эзоповым языком, предназначенным якобы исключительно для обхода царской цензуры. В реальности там все гораздо интереснее и сложнее, но тоже нужно обладать недюжинным набором знаний тогдашних житейских мелочей, перипетий подковерных бульдожьих схваток, нюансов делопроизводства и обычаев делового оборота, семейных драм и дружеских комплотов. Я, к сожалению, не обладаю и сотой долей нужных познаний, чтобы протащиться от Щедрина по-пелевински.
Но моего понимания достаточно, чтобы видеть само существование этих скрытых слоёв. Нет сомнений, что Пелевин успешно продолжает и развивает славную художественную и интеллектуальную традицию великой русской классической литературы, наследуя нашему первому русскому анкапу Михаилу Евграфовичу.