together and be
Джисон топчется у зеркала. Он очень не уверен в том, как сейчас выглядит, а ещё обувь неудобная. Никогда не носил каблук, а тут сразу такие копыта.
Но копыта, кстати, вышли буквально из космического болота 2013 года: ботильоны на толстом квадратном каблуке с шипами по всему основанию. Джисон нервничал, стоя на кассе и прикрывая лицо маской, но только из-за сомнений, действительно ли это хорошо будет смотреться с той юбкой, которую он отрыл на какой-то гаражной распродаже и сунул в самый угол полки, лишь бы не натыкаться лишний раз. Теперь настал её час.
Хан кидает взгляд на дверь. Чанбин должен прийти только через 3 часа, время в запасе есть. Судорожный вздох, потные ладони разглаживают мятый подол и расправляют складки широкого пояса-резинки. Джисон вертится, задрав футболку до груди и неловко переступая с ноги на ногу. Из-за привычной косолапости, коленки, прикрытые длинными чёрными гольфами, смотрят внутрь, сгибаются по очереди, и парень будет последним врунишкой, если скажет, что ему не нравятся сравнения его ног с одним из главных фетишей всех аниме-дрочеров.
Смотреть на себя в таком виде странно и невероятно будоражит. Но отвлечься всё равно сложно. Intro the xx на 7 минут помогает расслабиться и обратить внимание на себя, а не на мигающий индикатор монитора, отслаивающуюся полосу обоев или внутреннюю иррациональную паранойю, что где-то стоит скрытая камера и следит за каждым движением. Нет, последнее точно бред.
Джисон протирает краем юбки камеру и делает пару селфи в зеркало на пробу. Выглядит неловко. Он начинает медленно двигаться в такт музыке, попутно делая селфи. Качает бёдрами, гладит их ладонью и продвигается вверх — от рёбер к шее. А если повернуться спиной и прогнуться в пояснице… да, так определённо уже на что-то похоже.
Тёплый летний воздух вечернего Сеула заполняет комнату, трогает мягкие обнажённые бёдра между гольфами и юбкой. А что, если?..
Хан цепляет пальчиками подол, приподнимая его и открывая бельё. Белые брифы выглядят не особо привлекательно, но важно другое: очертания члена под тонким хлопком.
Парень убирает руки и отворачивается. Слишком стыдно, потому что ему нравится, как он выглядит сейчас. Хочется рассмотреть ещё: оценить, как выглядит зад, свести колени, чтобы яички тоже проступали под тканью. Хочется потрогать себя. И не хочется быть одному.
Джисон вздыхает и снова открывает приложение камеры, чтобы сделать хотя бы пару фото на память. Возможно, он даже покажет их Чанбину, если решится. Хан закусывает край футболки зубами, свободной рукой снова приподнимает юбку и переносит вес на правую ногу, чтобы левую немного согнуть.
Движение слева отвлекает. В дверях в спальню стоит Чанбин. По его лицу совсем не прочитать, что в кучерявой голове происходит, только глаза бегают к ногам, ботильонам и в сторону.
Тишина, как свежая жвачка, прилипшая к ботинку, тянется бесконечно, и её никак не разорвать.
— Пойду приготовлю что-нибудь. — Чанбин уходит на кухню.
Джисон наконец решается вдохнуть, но сразу дёргается от громко хлопнувшей дверцы холодильника. Также громко режет овощи нож на деревянной доске. Его парень, самый чудесный и добрый, понимающий и поддерживающий, его Бинни-Банни… злится?
Растрёпанные после кепки кудри содрогаются от резких движений ножом, вся поза Чанбина напряжена, лбом он упирается в угол верхнего кухонного шкафчика и взглядом будто помогает резать овощи. Хан стоит посреди гостиной, совмещённой с кухней, смотрит на него и не решается подойти. Он не ожидал такой реакции, и она его сейчас слегка пугает.
— Бинни? — в горле пересохло, и голос Джисона осип.
В ответ только тяжёлый долгий вздох.
— Мне кажется, что ты злишься, и… — Джисон подходит ближе, раздосадованный всем на свете: своим внешним видом, этими по-дурацки и неуместно цокающими по кафелю каблуками и в особенности тем, как ведёт себя сейчас Со.
— Сони, я не злюсь. — Чанбин не поворачивается, со всей возможной чувственностью и агрессией крутя мельницу со специями. Треск горошинок звучит тревожным саундтреком в голове младшего.
Хан подходит ближе, уперевшись взглядом в футболку, под тканью которой перекатываются мышцы. Если встать совсем вплотную, то можно уткнуться носом в макушку — каблук позволяет. Но неизвестно, какая последует реакция, поэтому Джисон продолжает стоять на месте и терзать уже залоснившийся край юбки.
— Я бы это никуда не выложил, правда. — Младший кусает губы, подбирая слова. — Просто попробовать захотелось. И вообще я с 13 лет мечтал такие фотки сделать!
Внезапное признание заставляет Со развернуться и посмотреть в упор. Он щурится, сжимая челюсть и не сводя тёмных глаз с красных щёк.
— Сони, тебе это пиздец как идёт.
— Я бы завалил тебя, как только увидел, но у меня есть принципы. — продолжает Чанбин и отводит взгляд, изучая рисунок «под мрамор» на плитке.
Старший и раньше упоминал эти самые принципы. Они только начали встречаться, а Джисон уже тогда был готов отдать всего себя, дрожать и вжиматься сильнее, отсасывать в туалетах всех кафешек, по которым они ходили на свидания. Но Чанбин и его принципы научили выражать любовь другими способами: сообщением «доброе утро» с дурацким эмодзи солнышка, сэндвичами с вытащенными оттуда помидорами, запасным свитером в рюкзаке, на случай затянувшейся ночной прогулки летом, мимолётными поцелуями в шею, подарками без повода в стиле «ты когда-то месяца 3 назад говорил, что хочешь эту штуку». Хан научился доказывать свою любовь не только через близость, потому что Чанбин уважал его и его желания даже после первого секса. И продолжает сейчас — не изменяет своим принципам и ждёт прямого согласия.
— Угу. — Со своим словам не соответствует и по-прежнему смотрит в пол.
— А чего не смотришь тогда? — Джисон дёргает плечами, выпрямляясь и расслабляясь, хотя глаза начинают сверкать в прищуре.
— Мне так будет спокойнее. Я не поведу себя по отношению к тебе, как мудак.
— Ты будешь мудаком, если не поцелуешь меня сейчас.
Слышится тяжёлый вздох, и тёмный взгляд Чанбина перекатывается чугуном по полу к мыскам туфель. Кудри мягко падают влево в заинтересованном наклоне головы, пока глаза хаотичной змейкой вьются по острым коленкам, по слегка передавливающей кожу бедра тугой резинке чулок, заползают куда-то под топорщащийся край юбки, мурашками касаются косых мышц торса и талии под домашней футболкой, сворачиваются во впалых ключицах и атакуют объеденные губы с трещинкой внизу.
Джисон понимает, что всё это время не дышал и только сейчас наконец-то выдохнул. А потом лёгкие снова спирает, когда Чанбин, который только что бессовестно раздевал Хана глазами, встречает его испуганный предвкушающий взгляд. Слабость в коленях от такого изучения и хищного восхищения им пробирает до мурашек по затылку, пока Со, как будто с усилием, приближается к нему сквозь смоляную густоту пространства.
Хан ощущает сильные ладони на талии — прямо на резинке юбки, и следом аккуратный поцелуй в приоткрытые губы. Чанбин целует медленно и уверенно, отчего руки почти инстинктивно хватаются за широкие плечи для опоры. Не помогает. Поцелуй и падение ощущаются глубже, только поддержка за талию кажется спасательным кругом.
— Я хочу тебя, Сони, — младший ластится под мягкие поцелуи в щёки, — Ты не против, если мы не будем снимать юбку и чулки с твоих прелестных бедер?
Джисон открывает глаза и вязнет в желании, с которым на него смотрит Чанбин. Ждёт разрешения.
— Я не против, — щёки горят сильнее, голос снова сипит. — Я очень даже за.
Чанбин гладит кончиками пальцев уже ниже по бедру и целует, дразнит, а Джисону хныкать хочется. Иногда кажется, что старший так специально: доводит до невыносимой нужды, чтобы потом насладиться сгоревшим в его руках пеплом. Стыдно и сладко ощущать в моменте, каким маленьким и безвольным Джисон становится, когда эти руки так мнут его бёдра, прижимают к себе, а поцелуи своей настойчивостью заставляют инстинктивно отступить.
Икры сводит от напряжения, а коленям всё сложнее держать разморённое слабостью тело. Джисон подаётся назад, пятится к дивану, но осторожные шаги заплетаются друг за друга. Чанбин придерживает одной рукой за шею, губы ласково спускаются по щеке и мажут за ушком то ли поцелуем, то ли смешком на выдохе, пока вторая рука сильнее сжимает бедро. Новая волна трепета отдаётся торопливым вздохом и замыленным калейдоскопом пространства, опоры и касаний мучительно не хватает, и младший снова спотыкается. Хан «ойкает», когда Со ловит его и поднимает под бёдра, прижимая к себе и сминая ягодицы почти грубой хваткой.
— Малыш, я держу. — Шелестит дрожащими мотыльками-поцелуями ниже ключицы.
И Джисона мажет. От заботы и несдержанности, от нежности и вожделения, от того, как Чанбин, теперь терзая поцелуями шею, аккуратно опускается на колени у дивана, прежде чем усадить на него Хана, и подкладывает мягкие подушки, которые подарила мама Со на новоселье.
— Пять секунд, и я снова у твоих ног.
Чмокнув коленку, старший исчезает в двери их спальни, и Хан пользуется перерывом: прикладывает вечно холодные ладони к горящим щекам и ёрзает по мягкому чехлу дивана, чтобы устроиться удобнее. В груди пылает предвкушение, чувствительной кожей всё ощущается ярче, даже хлопок футболки распаляет.
Чанбин возвращается быстро, кладёт на диван тюбик смазки с парой презервативов и снова садится на пол у ног своего парня. Заводит тёплые руки под юбку, приподнимает ногу и утыкает каблуком в собственную тазовую косточку. Его губы находят острую коленку в объятиях гольфа, и Джисон заворожен: дышит через раз, губу прикусывает, наблюдает, как первый и единственный фанат его образа боготворит каждый сантиметр его тела. Чем выше идут поцелуи, тем сильнее приходится раскрываться перед партнёром, и когда губы добираются до середины его бедра, а юбка неприлично задирается, Хану уже сложно сдерживать нетерпение. Чанбин целует изящные бёдра влажно, но без отметин, ведёт носом по кромке белья, слегка кусает уязвимую кожу на внутренней стороне и снова лижет.
— М-можешь. хотя неважно. — Судорожный вздох сверху, и тонкие пальцы путаются в кудрявой макушке.
— Что такое? — Со прижимается щекой к ноге, смотрит игриво и щекочет под коленкой, чтобы младший расслабился.
— Я. ну. как же неловко! — Джисон прячет лицо в ладонях. — Ты можешь поцеловать так ещё раз? И не бояться оставить засосы?
Вместо ответа Чанбин целует, как Джисон и просил, рукой накрывает возбуждённый под юбкой член, и Хан дёргается в удовольствии, роняя первый стон, тут же закрывая рот руками.
— Такой ты у меня хорошенький, Сони. — тихо говорит Со, любуясь партнёром.
У Хана всё тело сводит от желания, хочется уже скорее стать ближе, забыться в поцелуях, собственных стонах и шлепках. Одна фантазия о том, как Чанбин двигается в нём, как сокращаются под карамельной кожей мышцы его бёдер, ягодиц, как с каждым толчком Джисон будет всё ближе к оргазму, сводит его с ума.
— Бинни, пожалуйста… — Хан толкается в ладонь, желая усилить давление на пах.
— Тише, малыш, ты переволновался, — заботливые поцелуи покрывают низ живота, а пальцы цепляют резинку белья, — Я тебя понимаю, но давай мы тебя растянем.
Брифы спущены к щиколоткам. Очень стыдно, но Чанбин ласково целует сухие губы и шепчет нежности, когда добавляет в презерватив уже третий палец и медленно вводит, не пожалев предварительно лубриканта. Джисон сжимает плечи, гладит шею и затылок, подаётся вперёд и жмётся ближе, ёрзает и насаживается сам, потому что уже невыносимо.
Чанбин быстро расправляется со вторым презервативом, обильно смазывает член смазкой и входит в Джисона медленно, смакуя сладкий вздох и устремлённый в космос чёрный взгляд.
Со прижимается всем телом, целуя уголок открытых губ. Он давно изучил своего парня и знает, что несмотря на всю нетерпеливость, одним из самых приятных для него моментов в сексе — это вот так прижавшись друг к другу наслаждаться долгожданной заполненностью и лениво целоваться и гладить друг друга. Джисон берёт лицо старшего в ладони, целует нежно и просит не сдерживаться, лепечет что-то, хныкает, двигая тазом, желая усилить ощущения.
А Чанбин делает всё, что он хочет — балует, понимая, что сопротивления в мышцах нет, и наращивает темп, пока Хан не дёргается впервые, оголяя ровные зубы в сладком стоне.
Обе ноги оказываются на плече, и Джисон снова ловит себя на смущении и удовольствии от того, как с очередным сильным толчком кокетливо стукаются друг о друга его каблуки. Юбка задирается до талии, когда Со дёргает Хана на себя, прижимаясь щекой к икре и сильнее сжимая пальцы на бёдрах. Кожа лоснится от пота и кажется медной в золотых часах заката. Такую картину хочется видеть перед сном, всегда, до последней секунды жизни. Видеть, что Джисон рядом и ему хорошо.
Хан ласкает себя, трогает грудь сквозь футболку и рваным темпом двигает рукой на члене, кусает губы, закатывает глаза, а когда оргазм ощущается вибрацией в кончиках пальцев — цепляется за подушку, позволяя Чанбину довести его за несколько сильных импульсов.
Со кончает следом, помогая себе рукой и упиваясь видом порой вздрагивающего парня. Он снимает футболку под восхищённым взглядом и вытирает сперму с живота и юбки.
— Это, конечно, очень удобно, ну юбка твоя, — футболка летит на пол, а сам старший укладывается в любящие объятия. — Но раздетым ты мне всё равно больше нравишься. Хотя каблучки что надо, а как цокают.