Голые чувства. Глава 47
Заведение находилось в подвале многоэтажной парковки напротив Верховного суда в Сочходоне.
Жильё предоставлялось в небольшом мотеле поблизости, и все работники, связанные авансовым долгом, который привязывал их к месту работы, останавливались там. Приход на работу и уход с неё проходили под надзором двух менеджеров, которых называли правой и левой рукой Мадам, а выходить на улицу без особого разрешения было нельзя.
Чон Хён начал работать официантом на зарплату в 3 миллиона вон в месяц. Если вычесть из этой суммы плату за жильё и еду, на руки он получал чуть больше 2 миллионов, так что условия были не то чтобы отличными, но и не совсем плохими. Полученный аванс в 50 миллионов вон он, за вычетом необходимой суммы на жизнь, целиком отдал ростовщикам.
Рабочее время - с 5 вечера до 5 утра. Встречать гостей, выполнять поручения, убирать, провожать. В этом и заключалась работа официанта.
Хотя он был занят без передышки, сама по себе работа не была особенно сложной. В заведении, работавшем тайно, без вывески, всегда стоял декадентский запах, не сочетавшийся с роскошным интерьером. Для Чон Хёна это было просто зловоние.
Годовой абонемент - минимум 10 миллионов вон. Аренда одной комнаты - от 1 миллиона вон в час. Девушка - 500 тысяч вон. Чаевые - от 100 тысяч. Даже для Чон Хёна, который когда-то жил довольно богато, суммы, вращавшиеся в этом заведении, были настолько огромны, что это казалось другим миром. Действия, которые там происходили, тоже превосходили всякое воображение. Если учесть, что прямо напротив находился Верховный суд, а среди членов клуба было немало судей и прокуроров, возникало ощущение, будто он попал в какой-то театр абсурда.
Было ясно одно: надолго здесь оставаться нельзя. Чрезмерные соблазны так или иначе ломают человека, а эйфория от денег легко парализует моральные устои. Одним из примеров тому были рассказы девушек, которые со смехом признавались, что пришли сюда из-за долгов, но, даже расплатившись, не смогли отказаться от больших денег и остались.
Три года. Продержусь ровно три года. Решил для себя Чон Хён. За это время, казалось, он сможет выплатить примерно половину самого срочного долга ростовщикам. Кредит в банке он планировал перетерпеть, продлевая его. А если совсем не получится, тогда не останется ничего другого, как снова попытаться подать на банкротство.
Ростовщики, как и обещали, больше не искали Чон Хёна. Более того, прекратились даже звонки, которые раньше поступали как минимум раз в день. Благодаря этому стало легче дышать, но то, что их до тошноты настойчивые преследования вдруг резко прекратились, вызывало странное чувство дискомфорта.
Это случилось примерно через две недели после того, как он начал работать.
Ким Кён Джуна, VIP-клиента заведения.
- Кого я вижу. Это ведь Мун Чон Хён-щи, верно?
Это случилось, когда он, как обычно, по указанию менеджера разносил алкоголь. Внезапно появившись, тот, едва завидев Чон Хёна, заговорил с ним с очень радостным выражением лица.
На непонятную фамильярность, проявленную совершенно незнакомым на вид мужчиной, Чон Хён отреагировал сдержанно.
Несмотря на его явно недружелюбный вид, мужчина ещё больше сократил дистанцию с Чон Хёном.
- Рад вас видеть. В последнее время о вас ничего не было слышно, я даже начал беспокоиться... И, признаться, я немного удивлён снова встретить вас в таком месте.
При упоминании «новостей» Чон Хён наконец понял. Поскольку когда-то он был многообещающим пианистом, которого часто упоминали в СМИ, освещавших искусство, не было ничего необычного в том, что кто-то его узнавал. Хотя с тех пор, как мир о нём забыл, прошло уже много времени.
Однако, учитывая обстоятельства, то, что его узнали, было не слишком приятно. Видимо, это отразилось у него на лице, потому что выражение мужчины помрачнело.
- Вот как... Похоже, Чон Хён-щи не рад меня видеть.
Чон Хён не понял, о чём тот говорит. Как можно радоваться встрече с человеком, которого видишь впервые? Это явно была их первая встреча, но мужчина вёл себя так, словно они давно знакомы. Не понимая этого, Чон Хён сказал прямо:
- Прошу прощения, но, кажется, я вижу вас впервые.
И на этот раз мужчина сделал грустное лицо, будто и вправду был глубоко опечален.
- Мне очень жаль. Неужели наша встреча была для вас настолько незначительной? А я вот до сих пор отчётливо помню тот день...
Это означало, что они уже виделись. Чон Хёну не оставалось ничего, кроме как молчать. Потому что он совершенно не мог вспомнить, о каком «том дне», о котором говорил мужчина, идёт речь.
Мужчина снова улыбнулся, как бы говоря, что всё в порядке.
- Похоже, вы не помните. Ничего страшного. Я вам всё расскажу. Что ж, не будем стоять здесь, давайте пройдём внутрь и спокойно поговорим. Кажется, благодаря вам этот вечер будет приятным.
Улыбающееся лицо мужчины производило приятное впечатление. К тому же его тихий, вкрадчивый голос и аккуратная, опрятная одежда... всё это делало его похожим на человека, которому место скорее в университете или лаборатории, а не в подобном заведении.
Несмотря на это, Чон Хён почувствовал не симпатию, а неприязнь, чувство чего-то чужеродного.
- Мне нужно работать. Времени на разговоры...
- Его нужно найти. Я - клиент, а вы, Чон Хён-щи, - работник. Разве не обязанность работника угождать клиенту?
В этот момент Чон Хён ощутил за вежливым лицом и речами мужчины привычное высокомерие.
- Что ж, пойдёмте вместе. Выпейте со мной.
Чон Хён не смог отказаться. Стоявшие за спиной мужчины угрожающе приблизились и встали рядом. В этот момент кто угодно, не только Чон Хён, догадался бы, кем был этот мужчина.
Именно тогда в его голове замигала сигнальная лампочка. Инстинкт настойчиво шептал: этот человек опасен, нельзя подпускать его близко. Он почувствовал, как стена настороженности, которую он привычно возводил вокруг себя, стала ещё крепче.
Но что он мог поделать? Мужчина был прав: он находился в положении, когда ему положено получать услуги, а Чон Хён - в положении, когда он должен их предоставлять. У него не было ни права, ни возможности отказать в его требовании. В конце концов, Чон Хёну не оставалось ничего другого, как последовать за мужчиной в комнату.
К счастью, он не заставлял Чон Хёна играть роль хостес. Наоборот, он сам наполнял его бокал.
Пока они пили, он, словно в лихорадке, без умолку говорил в одиночестве.
- Вы, наверно, и имени моего не знаете. Меня зовут Ким Кён Джун. С сегодняшнего дня вы будете помнить меня всегда.
Мужчина не соврал. С того дня Чон Хён ни на мгновение не забывал человека по имени Ким Кён Джун. Не потому, что хотел помнить. А потому, что тот не давал ему забыть.
Он назвался давним поклонником Чон Хёна. Сказал, что всегда очень любил классическую музыку, случайно увидел по телевизору выступление Чон Хёна и с тех пор стал им интересоваться.
- Не прошло, наверное, и десяти секунд. Очень-очень короткий фрагмент. На экране вы, Чон Хён-щи, играли «Арабеску» Дебюсси. И мне хватило этого короткого ролика, чтобы понять. Понять, что я влюблюсь в вас.
Восторженный голос и не сходившая с лица улыбка. Ким Кён Джун с таким жаром демонстрировал свой давний интерес и привязанность.
- Впервые мы встретились в Вене. Я поехал туда исключительно ради того, чтобы увидеть вас.
Если в Вене, то это было примерно четыре года назад. Но даже с такой прямой подсказкой Чон Хён совершенно не мог вспомнить их встречи.
- Я действительно очень хотел с вами встретиться. С того самого момента, как увидел по телевизору. Я даже видел сны о встрече с вами. Но тогда вы уже уехали учиться за границу. В Берлинскую высшую школу музыки, насколько я знаю, верно?
- Точно. На самом деле, сначала я думал поехать туда. Но потом мне показалось, что это может выглядеть невежливо. Поэтому я терпел и ждал. Я не хотел, чтобы вы запомнили меня как невежливого человека. А потом я услышал новость, что вы участвуете в конкурсе в Вене. Я, не раздумывая, тут же помчался туда. С букетом роз в руках, словно наивный влюблённый юноша.
Только тогда он, кажется, что-то припомнил. Ему и вправду как-то раз дарили огромный букет роз, который едва можно было обхватить руками. Вот только он толком не разглядел человека, который его вручал. В тот момент было много людей, поздравлявших его с победой, к тому же были интервью, так что от суматохи он был сам не свой.
- Да. Это было в тот день. Впервые я встретился с вами. Я был в восторге. Вы вживую, Чон Хён-щи, были так же прекрасны, как и ваша игра. И я пожалел. Пожалел, что пришёл с букетом, а не с бриллиантами. Они бы вам очень подошли. На самом деле, я до сих пор жалею.
- ...И букета было более чем достаточно.
- Но вы ведь меня не помните? Если бы я подарил бриллианты, вы бы меня запомнили.
- Нет. Это было бы слишком, я бы отказался и забыл.
Это была правда. Даже тот букет роз был ему в тягость, что уж говорить о бриллиантах... Подари он их, Чон Хён даже не сделал бы вида, что принимает, и тут же на месте отказался бы.
Ха-ха-ха! Ким Кён Джун лишь веселился, глядя на слишком уж честную и резкую реакцию Чон Хёна.
- Вот как? Надо же... Значит, я ошибался. Наверное, это потому, что я вас ещё плохо знаю. Ничего страшного. Теперь у нас будет время узнать друг друга получше.
Внимание Ким Кён Джуна было таким же обременительным, как и воображаемые бриллианты. Чон Хён, не скрывая своего дискомфорта, дал понять мужчине, который явно хотел продолжить знакомство:
- Прошу прощения, но я больше не могу играть на пианино. Думаю, у вас больше нет причин проявлять ко мне интерес.
- Хм... Вы ошибаетесь, Чон Хён-щи. Пианино - это второстепенное. Мой интерес - это вы сами.
Ким Кён Джун, откровенно показавший свои истинные намерения, легонько коснулся руки Чон Хёна, державшей бокал. Он делал вид, что действует осторожно, но это был достаточно грубый жест, поскольку он не спросил разрешения. Чон Хён немедленно отдёрнул руку. Он и так не любил прикосновений посторонних, но с Ким Кён Джуном это вызывало особое отторжение.
Тем не менее, Ким Кён Джун не перестал улыбаться. Нет, казалось, его улыбка стала даже глубже.
У Чон Хёна по спине пробежали мурашки. Его улыбка заставила вспомнить умершего девять лет назад учителя. Профессор, который учил его игре на фортепиано в старшей школе, был точь-в-точь как Ким Кён Джун. Снаружи - добродушный и воспитанный, но от него исходила неприятная аура, липкая, как летняя влажность. Тогда он списал это на простое ощущение и проигнорировал, но теперь всё было иначе. Теперь он хорошо понимал, что это не просто ощущение, а предупреждение инстинкта.
- Чон Хён-щи, теперь мы будем часто видеться.
Так Чон Хён определил для себя мужчину по имени Ким Кён Джун.
Как человека, которого нельзя допускать в своё личное пространство.
С тех пор Ким Кён Джун стал приходить в заведение каждый день и неизменно вызывал Чон Хёна в комнату. Бесполезно было показывать, насколько ему это неприятно. И Мадам никак не вмешивалась. Наоборот, она лишь подстрекала его, говоря, что раз он приглянулся мужчине, у которого денег куры не клюют, то должен выжать из него всё до капли.
Всё, что делал Чон Хён в комнате, - это сидел рядом, принимал наливаемый ему алкоголь и слушал его рассказы. На первый взгляд, казалось, что он ничего не требует. Он вёл себя так, будто был доволен уже тем, что проводит время с Чон Хёном. При этом он всегда совал в карман Чон Хёна щедрые чаевые. Обычно около 500 тысяч вон, а если у него было хорошее настроение, то вдвое, а иногда и втрое больше. Когда Чон Хён отказывался, говоря, что это слишком много за то, что он делает, тот, наоборот, обижался, спрашивая, почему он не ценит его доброе расположение. И в конце концов заставлял принять деньги.
Чаевые составляли не меньше 500 тысяч вон в день. За неделю только на чаевых он зарабатывал больше 3,5 миллионов. Деньги доставались так легко, что он задавался вопросом, нормально ли это вообще. Конечно, все они уходили на погашение долга.
Тем не менее, Чон Хён не терял бдительности. Он старался не поддаться искушению лёгких денег и не полагаться на благосклонность Ким Кён Джуна. Конечно, в мире существует и бескорыстная доброта. Её можно назвать благими намерениями. Но в глазах Чон Хёна Ким Кён Джун не выглядел человеком, способным на бескорыстную доброту.
Он просто пока этого не показывал. У него определённо была какая-то цель. Как Чон Хён и предполагал, его догадка оказалась абсолютно верной.
Однажды он протянул Чон Хёну подарок. Это был браслет, усыпанный бриллиантами.
- Оказывается, сегодня уже сто дней, как мы встретились. Я долго думал, что вам подойдёт. И вот результат моих размышлений.
Сказав, что хочет надеть его сам, Ким Кён Джун схватил Чон Хёна за запястье. В этот момент он был точь-в-точь как мужчина, делающий предложение своей возлюбленной. Реакцией Чон Хёна на это, что было вполне естественно, стало сильное чувство отторжения.
- Прошу прощения, но я не вижу причин принимать подобное.
Чон Хён твёрдо отказался. И от Ким Кён Джуна, и от приготовленного им подарка.
В этот момент Чон Хён услышал какой-то звук. Треск... Это был звук трещины, прошедшей по маске джентльмена, которую носил Ким Кён Джун.
Прежде мягкая атмосфера мгновенно наполнилась шипами. Леденящий холод тяжело надавил на Чон Хёна.
Ким Кён Джун представлялся бизнесменом, но Чон Хён знал, что на самом деле он бандит. И хотя он прекрасно представлял, что с ним будет, если он ослушается, Чон Хён не изменил своего отношения.
- ...Но я ведь от чистого сердца, неужели не примете?
- ...Примите. Так будет лучше.
Именно с этого момента. Именно тогда отношение Ким Кён Джуна резко изменилось.
- Мне обидно, Чон Хён-щи. Правда... очень обидно.
Голова мотнулась в сторону, губа была разбита. Удар был такой силы, что Чон Хён на мгновение потерял сознание. Тем временем Ким Кён Джун, снимая часы с запястья, готовился к следующему удару. Но самым жутким было выражение его лица.
- Мне больно. Вы знаете, какой сегодня день?.. Наш сотый день. Целых сто дней. Всё это время я так старался, а вы, Чон Хён-щи, кажется, до сих пор не понимаете моих чувств, и мне так... Ха-а... так грустно. Видимо, мой подход до сих пор был неправильным.
Он выглядел так, будто и вправду был ранен.
- Да. Если слишком баловать человека, он забывает своё место. Что ж, впредь я немного изменю свой подход. Чтобы у вас не осталось иного выбора, кроме как понять мои чувства.
В тот день Ким Кён Джун не прекращал избиения, пока из уст Чон Хёна не прозвучали слова: «С благодарностью приму». И с этого момента он начал откровенно проявлять свою похоть, которую доселе маскировал под благими намерениями.
Всю зиму Ким Кён Джун продолжал ходить в заведение. Атмосфера изменилась, но внешне его поведение осталось прежним. Когда Чон Хён вёл себя смирно, он был так же вежлив, как и раньше. Но стоило ему отказать в просьбе или подарке, как тот делал обиженное лицо и поднимал руку. Приговаривая: «Почему вы не понимаете моих чувств?».
- Это вы меня таким делаете, Чон Хён-щи. Потому что не понимаете моих чувств. И даже не пытаетесь понять. Чон Хён-щи, у нас всё может быть хорошо. Вам нужно лишь хорошо ко мне относиться. Тогда вам никогда не будет больно.
Так он перекладывал всю ответственность за насилие на Чон Хёна.
Чон Хён каждый раз внутренне усмехался. Почему? Потому что это было смешно.
Намерение, скрытое за постоянным насилием и внушением, было очевидным. Заставить сомневаться в собственных мыслях и чувствах, лишить ощущения реальности и способности здраво рассуждать и таким образом установить над ним власть. Так называемый газлайтинг.
Однако, к счастью, Чон Хён не попался на дешёвые уловки Ким Кён Джуна. Как бы гладко тот ни распинался, его тёмные намерения не могли пробить защитный барьер Чон Хёна, состоявший из самоуважения и настороженности.
Проблема была в том, что терпение Ким Кён Джуна иссякало.
Желание Ким Кён Джуна было предельно ясным. Подчинить себе Чон Хёна. И морально, и физически. Что же тогда идёт после насилия и внушения?
Признаки этого становились всё более явными, и в конце концов однажды он начал мастурбировать перед Чон Хёном и открыто потребовал, чтобы тот его потрогал. Чон Хён без малейших колебаний отказался, и, что было вполне ожидаемо, на него обрушился беспощадный удар.
Ким Кён Джун поднёс свой член к лицу упавшего Чон Хёна и излил на него семя. От отвратительного запаха тёмного мужского члена и белой спермы Чон Хён не сдержался, и его стошнило. Это, видимо, сильно задело его гордость. Ким Кён Джун разъярился как никогда прежде. И в тот день Чон Хён был избит им до полусмерти.
Даже видя Чон Хёна в ужасном состоянии, Мадам не выказала намерения вмешаться. Вместо того чтобы помочь, она, наоборот, пыталась его урезонить.
- Ты же знаешь, кто такой директор Ким. Мне что, дела свернуть, выгнав его? Но, дорогой, по-моему, ты и сам хорош. Чего ты так упираешься? Директор Ким, конечно, немного псих, но если ему угождать, он нормальный человек. Да и ты не в том положении, чтобы привередничать.
Она говорила то же, что и Ким Кён Джун. Пыталась возложить ответственность на Чон Хёна, говоря, что он страдает из-за собственной глупости.
Даже сильный человек сломается, если подвергается постоянному насилию. Чон Хён не был исключением. Он уже больше трёх лет страдал от ростовщиков. Будучи совершенно измотанным, он не имел времени на восстановление, и новое насилие обрушилось на него, не давая никакой возможности выстоять. Сам того не осознавая, прочный каркас его самоуважения разъедала коррозия, а в настороженности появились трещины. И в конце концов Чон Хён начал сомневаться в себе.
Правильно ли постоянно отказывать? Не станет ли проще, если просто закрыть глаза и сделать так, как говорит Ким Кён Джун? Может, тот, кто меня мучает, - это не кто иной, как я сам?
Но, можно сказать, ему повезло. Незадолго до того, как эти сомнения полностью поглотили его, Чон Хён узнал истинную причину, которая завела его в эту сточную канаву. Он наконец понял, что несчастье, начавшееся с неудачной инвестиции его отца, было чьим-то тщательно продуманным сценарием. И что этим «кем-то» был не кто иной, как Ким Кён Джун.
Правда уничтожила несправедливые сомнения, начавшие зарождаться в душе Чон Хёна. Она вбила ему в голову: «Это не твоя вина. Тебя мучает необоснованная похоть другого человека».
Поэтому Чон Хён смог не сломаться.
И поэтому смог держаться дальше.
Примерно в то же время, к счастью, визиты Ким Кён Джуна стали реже. Точнее, с февраля. Посещения Ким Кён Джуна, который раньше приходил чуть ли не каждый день, стали реже - раз в три-четыре дня, а к середине месяца и вовсе прекратились.
Никто не знал истинной причины. Кто-то шептался, что он, должно быть, наконец пресытился Чон Хёном, а кто-то - что он, похоже, влип в какие-то неприятности в своей банде и сбежал. Чон Хён надеялся, что верна первая версия. Ведь если он ему надоел, то больше не будет его искать.
Какова бы ни была причина, ему стало немного легче дышать. Хотя он по-прежнему был заперт в сточной канаве, это была терпимая сточная канава. Одного того, что прекратилось прямое физическое и моральное насилие, было достаточно.
Однако, к сожалению, это было лишь временное затишье. Вскоре Чон Хён снова был ввергнут в удушающую бездну. Из-за случайной встречи с неожиданным человеком.
