Следы затопления. Глава 1-3
Герои всегда умирали в дождливые дни.
А значит, сегодня, когда солнце нещадно палит над кипящей грязью, прольётся только кровь простых смертных.
Невозможно было понять, что покрывало тело - кровь или пот. Измученное до предела тело сохраняло лишь отчаянное желание выжить, и это заставляло его беспорядочно размахивать руками. В кончиках пальцев не осталось чувствительности. Только благодаря ветхой ткани, которой он обмотал рукоять и кисть перед боем, меч до сих пор не выскользнул из руки. Крики людей разбивались о приглушённый слух, а в затуманенном взоре можно было различить лишь своих и чужих.
Тяжёлый металлический звук раздался в середине лба. Сахён с трудом отразил летящее лезвие и взглянул на огромную тень, нависшую над ним.
Чёрное лицо с блестящими белками глаз. Тело с несколькими торчащими обломками стрел. Видимо, у него тоже не оставалось сил, чтобы зарубить Сахёна. Всё, что оно могло сделать - вложить весь свой вес в клинок, направленный к его горлу.
На шее вздулись синие вены. Между раздвинутыми губами виднелись плотно сжатые жёлтые зубы. Когда руки Сахёна дрожали, лезвие трепетало, как лист бумаги. В тот момент, когда он думал лишь о том, что нужно продержаться ещё чуть-чуть, в голову, словно стрела, вонзился вопрос.
Ради чего я так отчаянно пытаюсь выстоять?
Даже если сегодняшний день благополучно закончится, война не прекратится.
Даже если я выживу сегодня, смогу ли я выжить на полях сражений завтра и послезавтра?
Может, лучше подставить шею под клинок этого человека прямо сейчас, чем страдать, бесконечно таскаясь по этому аду с изнуряющей жарой и жаждой?
Тело, которое из последних сил сопротивлялось, внезапно обмякло.
Ноги подкосились, и он рухнул в грязь, размокшую от крови и дождевой воды.
Небо, видимое сквозь кричащую толпу, было слепяще голубым. На кончике меча врага, высоко поднятого для удара, повисло белоснежное солнце.
В тот момент солнечные лучи, рассеивающиеся на грязном куске металла, показались такими прекрасными...
Сахёну внезапно захотелось жить.
На кончике взмахнувшего меча ощутилась тяжесть. Тёмно-красная кровь хлынула на Сахёна. Чувствуя всем телом вес упавшего на него врага, Сахён закрыл глаза.
Боевые крики затихали вдалеке.
Словно сон, который исчезнет, стоит проснуться.
Когда он снова открыл глаза, была ночь.
- Этот парень везучий. Снова выжил.
Десятник сидел на корточках с несколькими оставшимися в живых солдатами, жаря что-то. Хотя он так говорил, но, скорее всего, именно он и принёс потерявшего сознание под телом врага Сахёна в лагерь.
Сахён подполз к ним. Над костром жарились тощие насекомые.
- Твою долю мы съели. Если голоден, подбери себе несколько штук.
Он покачал головой. Не из-за того, что не мог есть насекомых, а просто потому, что не чувствовал никакого голода.
Сахён свернулся у костра, будто просто желая погреться. Послышалось цоканье языком, а затем хруст разжёвываемых насекомых.
- Все погибли? - спросил Сахён хриплым голосом, молча сидя с закрытыми глазами.
Ответ последовал не сразу. Десятник долго причмокивал, а потом буркнул:
- Ёндык умер, а Чунёна с оторванной рукой утащили в лазарет.
- Не знаю. Может, он уже мёртв.
- Но дядя Янсан выжил даже с отрезанной ногой.
Сахён приоткрыл глаза. В туманном зрении языки пламени пылали багровым светом.
- Если повезёт - выживет, если нет - умрёт. Хотя тебя всегда называли неудачником, но ты до сих пор как-то выживаешь.
Война продолжалась уже несколько месяцев.
Дети-солдаты вроде Сахёна в основном таскали грузы по ночам, а днём их гнали на передовую вместо щитов, заставляя размахивать копьями больше их самих, и один за другим они становились кормом для воронов. Когда в его отряде щитоносцев, состоявшем только из детей и стариков, он остался единственным выжившим, Сахён наконец был включён в полноценное подразделение.
Как только он вошёл в нынешний отряд, его паёк увеличился с половины рисового колобка до целого. Но это маленькое улучшение длилось недолго - после нескольких дней дождей еда начала гнить, и рисовые шарики стали ещё меньше прежних. «Запасы на исходе, если хотите выжить - нужно скорее победить врага», - непрестанно торопили генералы. Поэтому даже в этой удушающей жаре, пропитанной влажностью, солдаты не могли нормально отдохнуть.
- Командир, снова дождь собирается.
Дни, когда днём стояла невыносимая жара, а ночью лил проливной дождь. Прошлой ночью под сильным дождём Сахён молился. Пусть этот дождь продлится подольше, и эта проклятая война скорее закончится.
Но, похоже, даже небеса хотели, чтобы война продолжалась - дождь прекратился с восходом солнца, и даже река, огибающая лагерь, не поднялась, возможно, из-за продолжительной засухи перед ливнями.
- Эй, слышал? Говорят, сейчас прибыл высокопоставленный человек из Югана!
Когда начали падать капли дождя, десятник из другого отряда принёс приятные новости. Посланник из вражеского государства Юган прибыл в лагерь Хахёна, чтобы просить о мире.
- Сейчас в палатке главнокомандующего об этом говорят. Говорят, он даже привёз своего ребёнка в качестве заложника.
- Неужели эта проклятая война действительно закончится?
- А то, они ведь уже говорили о перемещении лагеря, потому что не знали, что случится с рекой, если дожди продолжатся. Вот и хорошо. Я уже устал копать землю.
- Всё равно уже пропустили сезон посева.
Между ними повисло продолжительное молчание. Сахён вяло поднялся.
Запах гнилой крови, впитавшийся в тело, не хотел исчезать. Он думал, что дождь, который пойдёт ночью, сам вымоет его, но слетевшиеся на запах мошки не давали уснуть. Сахён, еле волоча тяжёлые ноги, которые, казалось, увязали в земле, направился к реке.
- Неужели война действительно закончится?
- Если сам тайбо Югана (высшая должность в Югане, один из советников, помогающих королю) прибыл, значит, конец. Говорят, в их лагере свирепствует эпидемия, ситуация ужасная.
- При такой погоде самое время для болезней. В западной армии тоже сейчас...
Двое беседующих солдат настороженно уставились на Сахёна. Тот, делая вид, что ничего не слышал, почесал слипшиеся волосы и медленно прошёл мимо. То ли из-за того, что он был в доспехах своей армии, то ли потому, что они считали его просто ребёнком, обречённым на скорую смерть, вскоре они потеряли к нему интерес.
Возобновившийся разговор прилип к его затылку.
- Вспомнил, глядя на этого парня. Тот мальчишка, стоит ли за ним присматривать?
- И главнокомандующий говорит оставить его. Да и, если судить по тому, что я видел, он так напуган, что даже заикается...
Бесполезные разговоры, которые ничего не дадут, даже если их услышать.
Ноги утопали в мокром песке. Сахён, стряхнув с себя их разговор, направился к тёмной речной воде, шаг за шагом оставляя следы на песке.
Из-за продолжающихся дождей отряды, расположенные близко к реке, отвели, и лишь несколько солдат бродили вокруг, чтобы помыться или набрать воды. Не видя, где начинается река, он шёл наощупь, пока холодные волны не ударили по щиколоткам.
Течение было довольно сильным. Если зайти глубже, маленькое тело Сахёна могло быть мгновенно смыто. Присев на корточки, он зачерпнул полные пригоршни тёмной воды. Сейчас невозможно было понять, действительно ли вода чистая, или это мутная жижа, где плавают трупы, но в любом случае, она не могла быть грязнее, чем сам Сахён.
Он смочил волосы речной водой, отдирая засохшие сгустки крови. Возможно, сегодня вечером не он мог бы мыть голову в этой реке. Если бы солнце, которое он увидел перед тем, как сдаться, не было таким прекрасным, если бы желание жить, которое, казалось, разбилось вдребезги, не вспыхнуло так внезапно, кто-то из выживших в верховьях реки в лагере Югана смывал бы сейчас кровавые пятна со своего тела.
Выжимая воду из волос, он посмотрел на реку. В тёмной воде не отражалось даже его лицо. Конечно, не было видно и красиво рассеивающегося света, как днём. Просто тёмная и тихая...
Когда он пришёл в себя, его голова была погружена в речную воду. Кто-то подбежал с плеском и вытащил его за шиворот.
Сахён, моргая, поднял на него глаза. Мальчик примерно того же возраста. Но он не был одет в грязные доспехи и не выглядел неопрятно. Аккуратно собранные волосы, шёлковая одежда - образ, не вписывающийся в поле боя.
Можно было догадаться, кто это, не размышляя.
Ребёнок, которого тайбо Югана привёз в качестве заложника для мирного договора. Наверняка тот самый «испуганный заика», о котором говорили встреченные недавно солдаты.
- Я просто... мылся, молодой господин.
Когда оборванный мальчишка узнал его, «молодой господин» из вражеского государства отпрянул, как от испуга, выпустив его шиворот и отступив назад с плеском. Но вскоре, похоже, он осознал, что его внешний вид действительно достоин такого обращения, судя по его усмешке.
Напряжение, казалось, спало, когда он понял, что перед ним ровесник.
- Ты вдруг окунул голову в воду, я подумал, что ты потерял сознание.
Это было почти... похоже на потерю сознания. Интересно, умер бы он, если бы его не вытащили?
- Кровь, засохшая днём, затвердела, я пытался размочить её в течении.
Голос молодого господина снова начал дрожать.
- Значит, ты был... на поле боя сегодня...
Вода, бьющая по икрам, холодила колени. Сахён, потянув его за рукав, вышел на песчаную отмель. Если бы он случайно был унесён течением, окончание войны, которое казалось таким близким, могло бы снова стать недостижимым.
Он отпустил рукав только после того, как убедился, что тот вышел на берег. Но не успел Сахён убрать руку, как молодой господин схватил его за запястье.
- Ты б-был на поле боя сегодня?
Какого ответа он ждал? Ведь здесь вражеский лагерь, а Сахён - враг.
Когда он додумал до этого места, Сахён внезапно осознал: как для молодого господина Сахён - один из вражеских солдат, так и для Сахёна молодой господин - человек из вражеского лагеря. Можно ли продолжать с ним разговаривать? Если кто-то увидит, его могут обвинить в сговоре с врагом и казнить.
Но тепло, передающееся через запястье, было странно приятным.
- Двенадцать, молодой господин.
Словно что-то сковало всю руку, он не мог двинуться.
- Мы ровесники. Но главнокомандующий сказал мне, что я слишком молод для поля боя.
Молодой господин крепко зажмурился. Дрожь в руке прекратилась, и хватка усилилась. Сахён наконец опомнился и вырвал руку. Когда он отступил, собираясь убежать, до него донёсся приглушённый голос молодого господина:
- Должно быть, произошла какая-то ошибка. Я поговорю с главнокомандующим, чтобы он вывел тебя из этого лагеря.
Чтобы увидеть, как кто-то умирает...
Нет, если бы это была просто смерть, то ещё полбеды. Приблизился к врагу, что-то ему сказал - почему он предлагает такое? Если его начнут пытать, он пожалеет, что не умер достойно днём.
Сахён поспешно схватил молодого господина, собиравшегося оказать ненужную услугу.
- Тогда приведи их. Где они все?
Молодой господин выглядел непонимающим. Сахёну не хотелось объяснять дальше, но если останутся какие-то вопросы, тот наверняка сразу побежит спрашивать у главнокомандующего. Вздохнув, Сахён продолжил:
- Один из десяти отрядов сотни состоял только из детей до четырнадцати лет и стариков старше 60.
В разорённой длительной войной стране не было другого выхода для создания многотысячной армии. Поскольку война началась почти в сезон посева, некоторые семьи специально отправили бесполезных детей или стариков, а множество детей, как Сахён, были похищены с улиц, даже не попрощавшись с матерями.
- Все перешли реку в загробный мир.
- Я тоже еле сохранил свою жизнь. Так что, пожалуйста, не заставляйте меня бессмысленно умереть в конце войны.
Молодой господин кивнул. Словно наконец понял, о чём речь.
И как будто пытаясь успокоить, осторожно понизил голос до шёпота:
- Отец попросил наше государство остановить войну, передав Хахёну пять городов. Поэтому с завтрашнего дня начнётся вывод войск. Он оставит меня здесь в качестве залога, пока не придёт приказ из столицы.
История, которую уже знали даже солдаты.
- Так что ты скоро сможешь вернуться домой.
Будто сообщал какую-то великую надежду.
- Но это не значит, что война закончится навсегда, - почему-то раздражённо возразил Сахён.
- Я только что сказал. Наша столица...
- Закончится только эта война. Затем начнётся другая война, чтобы вернуть уступленные города, и в итоге моя жизнь продлится лишь на несколько месяцев, а потом я всё равно сдохну, как собака, на другом поле боя.
- Вы образованный человек, скажите мне. Наступит ли день, когда войны закончатся?
Оба знали, что разговор бессмысленный. Сахён был просто невежественным солдатом, изо дня в день борющимся за выживание, а молодой господин - знатным юношей, который даже не знал, что за люди сражаются на этом поле боя.
И всё же молодой господин попытался ответить:
- Если кто-то победит в этой мучительной войне и возьмёт всё, если больше не будет нужды сражаться...
Разве не так? Если кто-то объединит эти разделённые страны и восстановит былую империю, по крайней мере прекратятся войны, где острия мечей направлены друг на друга ради захвата нескольких городов.
После того как древняя империя распалась из-за коррупции и внутренних мятежей, десятки княжеств объявили себя самостоятельными королевствами. И после столетия хаоса выжили лишь три страны: Юган и Хахён, разделившие юго-восточную и юго-западную части континента и столкнувшиеся сейчас на поле боя, а также Паса на севере.
Уже сто лет эти три государства провозглашали возвращение к бывшей империи.
Теперь история о существовавшей на этом континенте империи казалась лишь легендой, и даже надежда на объединение трёх стран казалась недостижимой.
Если бы он сказал это, не заикаясь, может, это звучало бы убедительнее.
Молодой господин торопливо снял что-то с шеи и вложил в руку Сахёна.
- Это именная табличка нашего рода. Вот это - родовой герб семьи Ян, а здесь внизу написано моё имя.
Удивлённый взгляд устремился на Сахёна.
Мать из обедневшего аристократического рода, несмотря на тяжёлую жизнь, как-то добывала книги и учила Сахёна грамоте. Но он не знал, как именно пал её род. Глядя на их положение, можно было предположить, что они были замешаны в государственной измене.
- Если война закончится и я не смогу вернуться в свою страну, а останусь здесь в Хахёне, приходи ко мне с этой табличкой. Наш род Ян - боковая ветвь королевской семьи Югана, так что меня не будут притеснять. Мне дадут дом и слуг. Я найму тебя. Всю твою семью. Тогда ты сможешь избежать призыва на войну.
Не зная, как реагировать на внезапную милость, Сахён нахмурился, вертя в руках табличку.
- Из семьи у меня только мать.
Зачем-то добавив эту ненужную деталь.
- Да, конечно. Как тебя зовут?
Сахён помедлил, затем ответил:
Чхэ Юн явно удивился. Наличие фамилии означало, что в роду, хоть и отдалённо, есть аристократическая кровь.
- Понятно, неудивительно, что ты говоришь не как простолюдин.
Интересно, как бы он отреагировал, если бы Сахён не назвал фамилию? Но прежде чем эта язвительная мысль сорвалась с языка, Чхэ Юн протянул обе руки и обхватил руки Сахёна. Затем он сам надел табличку на шею Сахёна, который растерянно держал её.
- Обязательно носи её с собой.
Место, которого коснулось его тепло, горело, словно обожжённое.
Возможно, хорошо, что он не умер днём.
Возможно, даже в том, что его затащили на это ужасное поле боя, был какой-то смысл.
Под моросящим дождём он вернулся в свой отряд.
Крепко сжимая табличку, подаренную Чхэ Юном, он попытался уснуть.
Когда взошло утреннее солнце, он услышал, что тайбо Югана вместе с сыном, которого он привёз в качестве заложника, вернулся в свой лагерь благодаря большой милости главнокомандующего.
Конечно, такая удача не могла выпасть Сахёну. Он должен быть доволен тем, что хотя бы одну ночь мог уснуть с мечтательной надеждой.
В тот день странным образом целый день шёл дождь.
Когда, съев рисовый колобок, испечённый больше обычного в ожидании скорой победы, он снова заснул...
В тот момент, когда он внезапно проснулся от зловещего гула земли...
Поток, хлынувший как водопад с верховьев, где находился лагерь Югана, поглотил всё.
Июль 985 года по календарю бывшей империи.
Тайбо Ян Чжуцзин из Югана уничтожил 100-тысячную армию Хахёна водной атакой.
Это событие известно как Великая победа на реке Мэчхон.
13 лет спустя. 997 год по старому имперскому летоисчислению.
Ёнджу (蓮州), столица королевства Пасы.
Пережив череду неприятностей, начинаешь быстро распознавать предвестники беды. Именно это и произошло сегодня с Сахёном. Его простодушный старший брат, вечно попадающий в какие-то передряги, ушёл ни свет ни заря и до полудня не показывался.
"Не может быть..." - подумал Сахён. Он не решался сразу идти на поиски, опасаясь увидеть брата за какой-нибудь чёрной работой, чтобы заработать пару медяков. Это было бы слишком неловко и стыдно. Поэтому он провёл полдня, листая книгу, в которую даже не смотрел. Но терпение в конце концов лопнуло. "Даже если он и не в беде, учитывая его прошлые проделки, он вряд ли обидится на подозрения своего младшего брата," - скрежеща зубами, Сахён выполз из своей обветшалой каморки, больше похожей на землянку.
- Ого, вы ещё живы? Я уж подумала, что придётся выносить ваш труп, если не выйдете до заката, - съязвила хозяйка постоялого двора, едва он переступил порог.
Встреча с ней, вечно цепляющейся к словам, ещё больше усилила его дурные предчувствия. Сахён натянуто улыбнулся и надел висевшую у двери шляпу.
- Вместо того чтобы каждый раз беспокоиться, лучше бы вы его в выгребной яме утопили. Разве старик-ассенизатор не говорил, что после падения в отстойник у него все волосы почернели?
Судя по её хихиканью, это явно не относилось к категории "приятных слов".
"Впрочем, где ещё найдёшь такую добрую душу, которая за полцены предоставит бездомным учёным крышу над головой?" - подумал Сахён. "Хотя это, конечно, трудно назвать комнатой..."
Но всё же, будучи странствующим учёным, обивающим пороги знати, он не мог позволить себе ночевать под открытым небом, поэтому приходилось терпеть эти насмешки и притворяться, что всё в порядке.
- Нельзя же ради чёрных волос вымазываться в нечистотах, - ответил он.
- А вы пройдитесь по улицам. Где в этом мире нет вони?
В этом ответе было зерно истины, и Сахён, удивлённый, приподнял шляпу и посмотрел на хозяйку. Но её ухмылка тут же дала ему понять, что он ошибся.
- Но хуже всего там, куда направился ваш верзила-учёный.
"Вот бы мне научиться так ловко подводить людей к нужному разговору," - подумал Сахён.
К счастью, хозяйка сама затронула нужную тему. Похоже, она знала, куда пошёл его старший брат. И судя по тому, что она описала это место как "вонючее", было два варианта: либо он помогал старику-ассенизатору, чтобы заработать на ночлег, либо у него снова проявилась та дурная привычка.
- Итак, где же это самое «вонючее» место? - Сахён надеялся, что он ошибается. Впрочем, вряд ли.
Всего четыре дня назад О Гван, стоя перед ним почти на коленях, со слезами, как горох, катящимися по щекам, клялся, что больше не ступит туда ногой. Сахён хотел ещё раз поверить своему старшему брату. Хоть и понимал, что это, скорее всего, бесполезно...
Как говорится, горбатого могила исправит. В углу арены для петушиных боёв, куда люди стекались, словно стая собак, О Гван, размахивая жетоном с цифрой «3», кричал до хрипоты. Заметив внезапно появившегося Сахёна, схватившего его за шиворот, он от неожиданности чуть не упал.
Если судить по возрасту, он был скорее дядюшкой, чем старшим братом. Даже после того, как все его сверстники и младшие ученики нашли свой путь и поступили на службу, он остался рядом с учителем. Учителю, видимо, это не давало покоя, и перед смертью он, схватив Сахёна за руку, сказал: «Хоть он и ростом с гору, и силой с быка, но его тупая голова не просветлела даже после сорока. Когда меня не станет, все остальные ученики сами найдут свою дорогу, но О Гван - нет». И просил Сахёна присмотреть за ним.
- О Гван! Как ты мог?! Хозяйка постоялого двора сказала, что на свете есть два типа людей, которым нельзя верить: те, кто клянутся бросить пить, и те, кто обещают завязать с азартными играми. И я, как дурак, решил дать тебе последний шанс!
Конечно же, Сахён не мог отрицать, что по пути в Пасу получил немалую помощь от О Гвана. До того, как тот пристрастился к азартным играм, Сахён доверял ему как родному брату. Тому самому О Гвану, который, живя при учителе, ничего не знал о жизни, пока его не затянуло в омут азартных игр.
- Хён-а, Хён-а, это недоразумение! Я честно завязал! Это... это...
О Гван лихорадочно огляделся по сторонам, схватил Сахёна за руку и зашептал:
- Это не игра. Я вложился, потому что у меня есть абсолютно достоверная информация.
- Тсс! У меня есть секретная информация. Только никому! Смотри туда. - О Гван раздвинул толпу своей грубой рукой и, тяжело дыша, подтолкнул Сахёна. За хлипкой оградой из кое-как связанных стеблей гордо выхаживали восемь петухов.
- Вон тот, с ярко-красным гребнем, - номер три. - О Гван гордо потряс жетоном с цифрой «3» в руке. Сахёну хотелось выхватить этот жетон и разорвать его на мелкие кусочки, но он сдержался. Кто знает, сколько этот болван потратил на его покупку.
- В последнее время он всё время проигрывал, так что у него низкий рейтинг.
«Зато ставки на него никто не делает, а значит, выигрыш будет больше», - подумал Сахён. Классический пример того, как человек идёт к полному краху.
- П-подожди злиться, сначала выслушай до конца. Всё это - хитрый план хозяина петуха! Он специально не кормил его перед боями, чтобы тот казался слабым. Так ставки на него росли, и вот сейчас, когда накопилась огромная сумма, он накормил его какими-то укрепляющими травами!
- А, то есть ты думаешь, что сегодня петух под номером три победит?
- Именно! Мне один надёжный человек рассказал.
- И кто же этот надёжный человек?
О Гван на мгновение замялся, потом придвинулся к уху Сахёна и прошептал:
Сахён не выдержал и ударил его головой в лицо.
- Сколько ты на него поставил?!
- Не волнуйся. Если он выиграет... дай-ка подумать... выигрыш будет в тридцать раз больше! Целых шесть тысяч нян!
- Чёрт возьми! Ты поставил двести нян на эту дурацкую игру?! Откуда у тебя вообще такая сумма?!
О Гван, потирая покрасневший нос, смущённо ответил:
- А, ну да, двести надо вернуть, значит, чистыми останется пять тысяч восемьсот.
Каждое его слово - как удар под дых.
- Ты ещё и занял эти двести нян?! С ума сойти!
- Ну всё, начинается! Вот на эти деньги куплю в Ёнджу приличный дом, а тебе, Сахён, сошью хороший шёлковый костюм, чтобы ты мог поступить на службу. Тогда и перед учителем после смерти не стыдно будет показаться.
Оказалось, что это не петушиные бои, а забег. Прозвучал гонг, объявляющий о начале, и возбужденные петухи захлопали крыльями, поднимая шум.
Сахён закрыл лицо руками. После внезапной смерти учителя он, одержимый идеей поступить на службу, добрался до самого северного королевства Пасы, скитаясь от дома к дому и унижаясь, чтобы найти место в качестве гостя-советника. Но каждый раз его прогоняли слуги, потому что у него не было денег на взятки.
Без взятки слугам даже имя в список гостей не внесешь. А нужно стать гостем, чтобы получить рекомендацию знатного человека, а с рекомендацией - хоть какую-то надежду на аудиенцию у короля.
Распространять слухи о том, что он ученик известного учителя, опасно - ещё до того, как весть дойдёт до короля, кто-то из противников его назначения может подослать убийц. Поэтому он остался с О Гваном в том убогом постоялом дворе, решив скопить хотя бы 50 нян, чтобы дать взятку слуге. Это было три месяца назад.
А теперь он не просто нищий, а ещё и в долгах.
Хотя, стоп. Если он смог занять 200 нян, то почему было не занять 50, дать взятку и поступить на службу, чтобы потом вернуть долг?
- Ух ты! Хён-а, Хён-а, убери руки и смотри! Петух под номером три лидирует!
Сахён раздвинул пальцы и посмотрел на арену. Петух под номером три действительно мчался вперёд, разгоняя крыльями соперников. Сахёну претила сама мысль о выигрыше в азартных играх, но сейчас это был единственный способ выбраться из этой ситуации.
Ладно, о морали потом, сейчас главное, чтобы петух...
- Петух под номером три стремительно вырывается вперёд! Осталось только последнее препятствие, и он победит... Но что это?! Он не может его преодолеть?!
Петух, нёсшийся как вихрь, вдруг остановился перед последним препятствием.
- Что ты делаешь?! Лети! Зачем тебе крылья, если ты не летишь?! Лети же! - орал О Гван во всё горло.
- Петух под номером восемь перелетает последнее препятствие!
Пока все остальные петухи преодолевали препятствие, номер три просто крутился на месте, глупо склоняя голову.
Сахён изо всех сил старался сохранять уважение к старшему брату, но не мог не подумать:
«И выбрал такого же тупого, как сам».
Сегодня, пожалуй, даже покойная наставница его поняла бы.
Как только забег закончился, О Гван рухнул на землю и разрыдался, как ребёнок. Сахёну пришлось взять всё в свои руки. Он поднял рыдающего старика и потащил его сквозь возбуждённую толпу.
Кто-то задел его шляпу локтем, и она слетела с головы. Под яркими лучами солнца Сахён почувствовал на себе взгляды окружающих.
Они смотрели на белые волосы, не соответствующих его молодому возрасту.
Когда это случилось? После той ужасной ночи на реке Мэчхон, когда он пришёл в себя, его чёрные волосы стали совершенно белыми. Сначала он пугался своего отражения в воде, прятал голову под куском ткани, оторванным от одежды. Но, если подумать, белые волосы принесли ему больше пользы, чем вреда.
Даже в голодающих деревнях, опустошенных войной, жалели «бедного ребёнка» с белыми волосами, делились с ним хоть какой-то похлёбкой. Именно благодаря седым волосам он, маленький пастушок, смог стать учеником учителя, напомнив ему бессмертного мальчика-спутника небожителей.
Ведь учитель так преклонялся перед небожителями, что даже держал у себя во дворе журавля.
Хотя кончина его была совсем не похожа на уход небожителя…
Сахёна и так мучила потеря 200 нян из-за этого глупого петуха, а теперь ещё и приходилось тащить на себе эту тушу. В груди клокотала злость. Сахён не выдержал, бросил О Гвана на землю, тот, упав, закричал:
- Хнг, Хён-а, прости… Мне, мне всё равно…хн, Я могу землю копать, на войну пойти, если совсем есть нечего будет… Но ты, Хён-а…хн... ты должен поступить на службу, носить шёлковые одежды, отомстить за учителя… Поэтому я так хотел выиграть…
Что же делать с этим глупым, но таким добрым человеком?
Хотя, разве можно назвать добрым человека, который в свои сорок с лишним лет постоянно влипает в неприятности?
А может, это Сахён плохо на него влиял?
Учитель просил позаботиться о том, чтобы О Гван нашёл «свой путь». Может, нужно было оставить его копать землю или таскать тяжести за деньги, как он сам говорил, а не внушать ему несбыточные мечты и высокие идеалы?
Наверное, в глазах учителя они оба были всего лишь детьми-пастушками. Может быть, он хотел, чтобы они вместе ушли в горы и жили там, выращивая рис на склонах?
Сахён поднял голову к небу, словно хотел пожаловаться учителю. Высоко в небе парил сокол с широко распахнутыми белыми крыльями. Эх, если бы он схватил этого чёртового петуха под номером три за шею и унёс его прочь!
Но сокол, не вняв его мольбе, резко взмахнул крыльями и улетел. Сахён бессильно опустился на землю перед О Гваном и тяжело вздохнул.
- О Гван хён, не плачьте. Даже если ситуация сложная, разве не моя работа найти выход? Как и раньше, что-нибудь придумаем.
- Прости, Хён-а, прости… Хнгх…
Конечно, даже если он и успокоил его, вид старшего брата, ноющего словно ребенок, не мог радовать.
- Черт возьми, что решится, если плакать? Перестаньте!
Судя по слезящимся глазам, он, казалось, вот-вот снова разрыдается, но, видимо, боясь, что Сахён его бросит, О Гван вытер слезы рукавом и кивнул.
- Ха… Значит, вы заняли 200 нян и все спустили на петуха под номером три? Лучше бы оставили 50 нян, чтобы дать взятку.
- Ну… Занятые деньги нужно потратить внутри арены. Они не дают деньги, только фишки… Сказали, если выиграю, то обменяют на настоящие деньги.
Я думал, какой сумасшедший даст 200 нян О Гвану, у которого ни гроша за душой…
- Деньги дали в долг прямо на арене?
Похоже, это игорное заведение обдирает до нитки всех, кто остался без гроша.
- Ага. Сказали вернуть, когда будем уходить.
Сахён провел рукой по лицу и посмотрел на вход в арену. Крепкие парни с устрашающими ножами на поясах, словно стражники у ворот, обыскивали каждого выходящего.
Может, раскрыть свою личность, сказать, что я буду чиновником, и пообещать все вернуть, когда получу жалование?
Или пригрозить, что, если нас не отпустят, я сообщу в ямынь (правительственное учреждение), ведь предыдущий король Пасы запретил ростовщичество?»
Сахён колебался. Если выбрать первый вариант - признаться - он боялся, что разнесется слух о его глупости и долгах, и путь к чиновничьей должности будет навсегда закрыт. Второй вариант - угрожать - был не лучше: мог лишиться головы от их ножей.
«А может, просто бросить О Гвана на произвол судьбы в этом проклятом игорном доме и сбежать?»
Похоже, недобрый взгляд Сахёна, погруженного в эти мрачные раздумья, привлек внимание. Ростовщики, перешептывавшиеся между собой, медленно приблизились и окружили их.
- Ого, это же тот ученый, который обещал сегодня сорвать куш! Чего ревешь? Или это слезы умиления от крупного выигрыша?
Сахён еще не решил, как выпутаться из этой ситуации.
- Ну что, ученый, давай, возвращай долг и проваливай.
Было кое-что странное. Даже если это была их обычная уловка - обчистить бедняков до нитки - зачем давать 200 нян О Гвану, у которого, очевидно, нет ни гроша? Как они собирались получить деньги назад? Заставить его отрабатывать?
«И почему все смотрят на меня, а не на О Гвана?..»
Сахён склонил голову набок и выдавил неловкую улыбку. Старик с толстой бухгалтерской книгой под мышкой ухмыльнулся в ответ.
- Я слышал, этот человек занял у вас 200 нян.
Сахён бросил взгляд на О Гвана, подозревая обман. Тот поспешно закричал:
- Нет, Хён-а! Я занял только 200!
- Он занял 300, но мы вычли 100 в качестве процентов и выдали ему 200. Неужели вы, ученые, не понимаете таких простых вещей?
«Похоже, мы попали в лапы к настоящему бессовестному ростовщику».
- Проценты 100 нян?! Это же грабеж!
- Какой грабеж? Я все объяснил этому господину.
- Что? Хён-а, мне сказали, что дадут 200 нян, и все!
- Вот видите. Пока мы ему все объясняли, он глаз не мог отвести от своего петуха и только и твердил, чтобы мы выдали ему 200 нян. А теперь притворяется, будто ничего не слышал. Конечно, услышь он про проценты в 100 нян, не стал бы занимать.
«Вряд ли. О Гван уже был помешан на своем петухе».
У Сахёна разболелась голова. Он надавил на виски, а ростовщик, хихикая, положил ему руку на плечо.
- Почему вы спрашиваете меня? Деньги занимал он.
- Не пытайтесь увильнуть. Мы ясно дали понять, что друг тоже выступает в качестве гаранта.
Сахён сузил глаза и посмотрел на О Гвана. Тот, все еще с глупым выражением лица, мотал головой.
- Эти мошенники! Я никогда такого не говорил! Хён-а, не слушай их. Нужно схватить этих негодяев и отправить в ямынь!
«Судя по тому, как он горячится, но не бросается на них с кулаками, что-то тут нечисто. Впрочем, ничего удивительного: даже когда учитель читал ему нотации, он всегда отвлекался на посторонние мысли».
- Хорошо. Тогда давайте сделаем вот что. Вы наверняка слышали о славе учёной Чхэ?
Учёная Чхэ - «Великий учитель», ученая, почитаемая всеми на континенте.
Хотя она всю жизнь провела в странствиях и никогда не занимала высоких постов, её слава достигла каждого уголка страны, даже дети на улицах знали её имя.
- Мы, собственно говоря, её ученики.
После смерти учителя Чхэ в стране началась тайная борьба за право считаться её истинными преемниками. Большинство учеников отправились в Юган, на родину учителя. Но король Пасы изначально не был расположен к учителю Чхэ, а в этих краях…
- Вот оно что, неудивительно, что вы выглядите такими незаурядными. Но, скажите, господин ученый, разве учитель Чхэ не была убита своим учеником?
Её убила ученица, предательница Юн Гюхва.
Сахён стиснул зубы. Он словно снова слышал голос умирающего учителя, которая, держа его за руку холодной, ослабшей рукой, до последнего вздоха просила позаботиться об О Гване, этом «больном пальце». Он не смог защитить своего учителя, но не мог нарушить и её последнюю волю. Он должен был вытащить О Гвана из этой трясины.
- Да, из-за вероломства одной из наших сестер произошло это ужасное событие… Поскольку учитель умерла внезапно, не успев назначить преемника, сейчас все страны пытаются привлечь к себе её учеников. Иными словами, если нам удастся стать чьими-то гостями и получить рекомендательное письмо для аудиенции у короля, мы сможем получить должность.
Основа убеждения - завлечь собеседника словами. К счастью, ростовщик, казалось, был заинтригован и кивал, словно говоря: «Продолжай».
- Но вот незадача: управляющие из знатных семей, не ведая об этих обстоятельствах и заботясь лишь о собственной выгоде, отказываются принять нас в качестве гостей без взятки. Вот мой старший товарищ и решил добыть эти деньги таким способом. Поэтому я хочу сделать вам предложение.
А еще нужно понимать, чего хочет собеседник, и дать ему это.
Ростовщику нужны деньги, поэтому, если пообещать ему верный способ их получить, он вряд ли будет долго держать ученых, с которых нечего взять.
- Одолжите мне ещё 50 нян. Я отдам эти деньги управляющему, чтобы получить должность, а как только получу первое жалованье, сразу же верну долг.
Конечно, у этого предложения был один слепой просчёт.
- А это весьма неплохая мысль. Тогда, может, и я сделаю вам, господин учёный, одно предложение?
Он работает лишь тогда, когда у второй стороны нет варианта получше.
- Один высокопоставленный господин из Сондо обещал щедро заплатить, если я доставлю ему седовласого учёного.
Проклятые управляющие даже на порог не пускали, так откуда же, чёрт возьми, взялся этот слух о поимке? Если велели схватить именно учёного, то это, должно быть, дело рук Юн Гюхва. Мало того, что она убила учителя, так ещё и пытается изловить всех оставшихся учеников. Я бежал до самой Пасы, чтобы избежать этого, но, похоже, её влияние простирается и сюда.
- Я уже несколько раз доставлял им людей, которых они хотели. Не такие уж они и злые. Поразвлекаются в меру, а когда надоест, отпускают, дав приличную сумму денег. Так что и вы, господин учёный, сможете на те деньги получить свою должность или заняться чем-нибудь ещё, разве не так?
…Или нет, может, это просто какой-то «высокопоставленный извращенец» ищет экзотических развлечений и сорит деньгами?
- Это… не то чтобы важный вопрос, но вы сказали «людей»?
- На самом деле, это супружеская пара. Им нравится забавляться вдвоём с одним человеком.
Чертовски любящие супруги, надо полагать.
- Так что, моё предложение отклоняется?
- Господин учёный, да сколько вы получите с того жалованья? Чем цепляться за дело, которое может занять годы, лучше просто примите ласку от знатных господ, да, и там, на подушках, хорошенько попросите их о должности. Какая разница, льстиво пердеть ртом или задницей?
(Прим.: идиома 알랑방귀를 뀌다 - дословно фраза означает «пускать льстивые газы/пуки». В корейском языке это устойчивое выражение означает «подлизываться», «лебезить», «низкопоклонничать», «униженно заискивать перед кем-то». Это очень грубый и презрительный способ описать чью-то лесть. В русском нет прямой аналогии.)
Сахён с угрюмым видом лишь закатил глаза. Ростовщик, похоже, счёл это добрым знаком и с самой дружелюбной улыбкой стал ждать его ответа.
Главное правило ведения переговоров: если встретил противника, с которым слова бесполезны, не пытайся его убедить, а спасайся бегством, дабы не рисковать жизнью.
Люди, которые должны были охранять ворота, вошли внутрь и окружили Сахёна и О Гвана. Точнее, они окружили Сахёна, оставив брешь в той стороне, где пыхтел от злости О Гван. В таком случае…?
Он с силой отшвырнул бухгалтерские книги ростовщика, в мгновение ока прорвал оцепление и толкнул О Гвана к двери. О Гван, обычно несообразительный, в момент, когда на кону стояла честь его младшего товарища, кажется, пришёл в себя: он без лишних слов схватил Сахёна за запястье, и они бросились бежать.
Чёрт, «льстиво пердеть», как же.
Конечно, как и говорил ростовщик, получить должность, ублажая тех «высокопоставленных извращенцев», было бы вполне возможно.
Но разве можно сравнить слухи о том, что ученик учителя Чхэ получил должность благодаря своему острословию, и слухи о том, что он получил её, умело виляя задом? Он забрался в эти далёкие северные земли не для того, чтобы просто получить должность, которая украсит его имя. У Сахёна была цель. Мечта, которая была у него ещё со времён вступления в ученики.
Услышав слова Сахёна, учитель Чхэ сказала, что сама исполнит его мечту, и велела ему лишь наблюдать. Но её путь был ошибочным. Учитель Чхэ доказала это ценой собственной жизни. А значит, пришло время осуществить эту мечту по-своему. Ту самую, о которой он услышал в далёком, несмышлёном детстве…
Но сейчас из-за этого чёртового петуха номер три его вот-вот продадут, прежде чем он успеет хотя бы начать осуществлять свою мечту.
- Ху-ах, Хё… Хён-а, я… я этим отвлеку… отвлеку тех ублюдков, а ты… ты на следующем переулке сворачивай на другую дорогу!
О Гван с лицом, обливающимся потом, гордо потряс пучком зелёного лука, который он, похоже, стянул, когда опрокинул один из прилавков.
Неужели он собирается выдать этот лук за человеческую голову? Преследователи же не полные идиоты, чтобы на такое купиться?
…Хотелось сказать ему, но Сахён, задыхаясь, лишь беззвучно шевелил губами, пока О Гван не толкнул его своей ручищей, похожей на крышку от котла, в узкий проулок.
Торопливые шаги и тёмные тени пронеслись мимо входа в переулок.
Неужели уловка О Гвана сработала?
Он в замешательстве моргал, выглядывая из-за угла.
- Что это, чёрт возьми, у него в руках?!
Беспорядочный топот ног вернулся к переулку.
Чёрт, да быть не может, чтобы это сработало.
Сахён вскочил на ноги и снова понёсся по узкому переулку. Он безрассудно мчался вперёд, не зная, когда перед ним может возникнуть тупик. Каждый раз, когда переулок разветвлялся, у него не было времени на раздумья - лишь мгновенный выбор, куда свернуть.
Острый крик сокола, который он слышал на петушиных боях, пронзил заложенные уши. Сахён крепко зажмурился, выдавливая капли пота, застилавшие глаза, и вскинул голову к небу.
Полоска неба, зажатая между почти соприкасающимися крышами.
Белый сокол летел вдоль этой небесной тропы. Достигнув развилки, он, словно тоже находился в лабиринте переулков, резко свернул влево. Сахён, сам того не осознавая, последовал за соколом и, шатаясь, едва не падая, ринулся в левый переулок.
Затем направо. Потом прямо, и снова налево.
Неужели сокол и вправду указывает мне путь? Или я просто в отчаянии хватаюсь за соломинку и полагаюсь на птицу, летящую по своим делам?
Ситуация, в которой приходилось ставить всё на удачу, не слишком радовала. Но странное дело, каждый переулок, в который он сворачивал, оказывался сквозным…
Сокол снова повернул налево. Сахён, тяжело дыша, ухватился за угол и бросился влево.
Внезапно в глаза хлынул ослепительно-белый свет. И, словно по волшебству, перед глазами Сахёна раскинулся знакомый пейзаж.
Улица перед постоялым двором здесь, в Ёнджу, где он всё это время останавливался.
Белый сокол, словно решив, что довёл его куда нужно и на этом его работа закончена, медленно описал круг над головой Сахёна и улетел прочь.
Ноги дрожали, и ему хотелось тут же рухнуть на землю. Однако прямо за спиной послышались крики: «Куда, чёрт возьми, делся этот ублюдок? Ищите!»
Прохожие, косившиеся на состояние Сахёна, явно не собирались помогать. Да и сварливая хозяйка постоялого двора, попроси её о помощи, вряд ли бы чем-то помогла.
Кстати, к западу от постоялого двора была конюшня с ветхим забором. Стоит только вскочить на лошадь, и не придётся больше чувствовать эту боль, словно лёгкие разрываются на части…
Шатаясь, Сахён толкнул плетёную калитку и вбежал во двор постоялого двора. Плотный белый пар, валивший из огромного котла, в котором варили суп к обеду, внезапно окутал его. Он на миг замешкался, задыхаясь во влажном воздухе, и в этот момент чья-то дубина с силой ударила его по спине. Не добравшись даже до конюшни, Сахён рухнул на землю.
Перед глазами посыпались белые искры. Легкие, уже выжатые до предела, горели адской болью, не давая вдохнуть полной грудью. Но даже так, не желая, чтобы его беспомощно утащили, он судорожно выбросил вперёд руку. Кончики пальцев коснулись чьей-то одежды. Сахён вцепился в неё, даже не посмотрев, кому она принадлежит.
- Блять, шёл бы спокойно, нет, надо было…
Кто-то дёрнул Сахёна за волосы. Из пересохшего горла не вырвалось даже зова о помощи, и Сахёну оставалось лишь отчаянно цепляться за одежду, которую он сжимал в руке.
Пока прямо над его головой не раздался холодный, веский голос.
- Пф-ф, да. Мы просто дурачимся от скуки, так что не лезьте и идите своей дорогой.
- Но он держится за мою одежду.
Что-то тупое ударило его по тыльной стороне ладони. С криком «А-ах!» Сахёну пришлось разжать пальцы.
- Не знаю. Мне просто не нравится, когда ко мне прикасаются без спроса.
- Чёрт побери, и так устал до смерти, а тут ещё всякие… Эй, слепой. Проваливай по-хорошему.
Тот, кто держал его за волосы, медленно разжал руку и выпрямился. Сахён с трудом приподнял веки, слипшиеся от грязи и пыли, и посмотрел наверх. Все здоровяки, гнавшиеся за ним, уставились на обладателя холодного голоса.
«Может, уползти?» - не успел он об этом подумать, как чей-то ботинок с силой наступил ему на голову. Лицо Сахёна снова впечаталось в землю.
- Раз уж этот парень без сознания…
- Разве не должен «попутчик» взять на себя ответственность?
Под пронзительный вопль что-то с глухим стуком упало прямо перед носом Сахёна. Лишь несколько раз моргнув, он смог разобрать, что это был за комок.
От яростного крика привязанные в конюшне лошади громко заржали, забив передними копытами. Именно в этот момент мужчина, наполовину зарывшийся в сухую солому, - Тан Иджэ, - открыл глаза.
То ли от вибрации, сотрясавшей пол, то ли от вчерашнего похмелья. Как только он проснулся, голову словно сжало тисками. Тан Иджэ кое-как стряхнул прилипшую к ладони солому и схватился за лоб. Он увидел, как над кое-как сплетённым забором конюшни проплыла остроконечная шляпа-сатгат, а её обладатель пыхтел от злости.
- К чёрту старшего и всё остальное, я этому человеку сегодня спуску не дам!
Похоже, с самого утра в этом постоялом дворе разыгралась трагедия.
- Хе-хе, сегодня кто-то отправится на тот свет.
Лишь когда смех хозяйки постоялого двора - который, намеренно или нет, всегда звучал так, будто она над всеми издевается, - раздался совсем близко, Тан Иджэ, шурша соломой, сел.
- Ох, как напугали. Господин, а вы почему опять там спите?
Она наверняка обнаружила меня ещё на рассвете, когда пришла насыпать корм в ясли. Делать вид, что не знаешь, - просто возмутительно. Но спорить с ней настроения не было.
- Ну и вонища гнилью, - пробормотал со вздохом Тан Иджэ и сняв с чёлки соломинку, небрежно отбросил её.
- Это, должно быть, конский навоз. Ну-ка, дайте поглядеть.
Хозяйка перегнулась через забор и демонстративно принюхалась к Тан Иджэ. Тому было лень даже раздражаться, и он, издав шлепок, оттолкнул лицо хозяйки и, пошатываясь, поднялся на ноги.
- Где это гнилью пахнет? Вы столько курили той травы ёнхвачо, что даже после ночи в конюшне от вас исходит лишь аромат лотоса.
- Только другим от этого и польза. А для меня - одна вонь.
- Опять вы за своё, только людей пугаете. Сегодня ведь и госпожи нет, чтобы остановить вас, если вы взбеситесь.
- Так ведь это сестрица и бросила меня здесь.
- Так ведь это потому, что вы, господин, в прошлый раз заперли госпожу в коровнике. Да почему вы двое, когда пьёте, обязательно пьёте до тех пор, пока один из вас не свалится замертво?
- Чёрт, почему голова так болит? Ты что-то подмешала в выпивку?
Хозяйка, следовавшая за ним по пятам и постоянно вставлявшая свои реплики, на этих словах замолчала. Тан Иджэ остановился и обернулся к ней с недобрым выражением лица, требуя говорить правду.
- Ничего странного. Говорят, какой-то винодел приготовил убойнейшее вино и преподнёс его госпоже. Такая вещь, что в рот не взять, если водой не разбавить, а госпожа возьми да и вылей бутылочку в тот жбан, из которого вы пили…
Вот оно что. А я-то думал, чего это она вдруг позвала выпить. Похоже, отомстила за то, что он бросил её в коровнике. Тан Иджэ мысленно заскрипел зубами, поклявшись, что по возвращении во дворец она у него попляшет, и тяжело опустился на деревянный настил веранды.
Головная боль никак не проходила. Он надавливал на лоб и виски, пытаясь унять пульсирующую боль. Ведь, как и сказала хозяйка, «госпожи, которая остановила бы его, даже если он взбесится», здесь не было.
Проницательная хозяйка тут же принесла длинную трубку-чанджук, набитую травой ёнхвачо, и маленькую жаровню, поставив их рядом с ним. Когда она бросила в жаровню уголёк, густо повалил чистый аромат лотоса. Люди, что хлебали лапшу во дворе, словно притянутые запахом, стали бросать взгляды в сторону Тан Иджэ. Впрочем, стоило им встретиться с его свирепым взглядом, как они тут же вжимали головы в плечи и снова утыкались носами в свои миски.
Тан Иджэ поднёс мундштук трубки к губам. Стоило ему вдохнуть дым, пропитанный нежным ароматом лотоса, как жуткая горечь, словно от пережёванных ядовитых трав, обожгла язык и хлынула в горло. Дым, заполнивший лёгкие, вышел через ноздри. Казалось, навязчивый запах гнили, оттеснённый густым ароматом, немного отступил.
- Ну как, господин, вам стало немного лучше?
- Нет. Кого-нибудь прикончить хочется.
- Свинью зарезать, что ли? Мяса на ужин как раз не хватает.
- Разве у тебя не девять пальцев, что нарушает симметрию? Кажется, сегодня я смогу восстановить баланс.
- Ай-ай-ай. Как судьба у человека меняется, так он бессердечным становится. Сидите уж смирно, а если на душе станет горько, зовите. Я вам миску лапши принесу, поедите и пойдёте.
Хозяйка тут же направилась к очагу в углу двора и принялась варить бульон в огромном котле. Её мать, что-то ворча, потащила свинью за постоялый двор. Хозяйка на мгновение выпрямилась, вытерла пот и долго смотрела туда, куда утащили свинью. Визг животного смешался с окружающим шумом и вскоре стих.
Местные мальчишки, надув свиной мочевой пузырь, гоняли его, пиная ногами. Люди, видевшие, как дети играют с новым «мячом», понимали, что на постоялом дворе снова зарезали свинью, и, прихватив с собой холщовые мешки, выстраивались в очередь за свежим мясом. Хозяйка, молча кивая в ответ на приветствия, долила в выкипевший бульон ещё ведро воды. Белый пар заполнил двор, влажно согревая воздух.
Тан Иджэ, прислонившись к столбу, наблюдал за этим пейзажем, где в течение всего нескольких часов жизнь и смерть хаотично сменяли друг друга, и сделал последнюю глубокую затяжку ёнхвачо из своей трубки. Белый дым вытек из-под его точёного носа. Он отложил выгоревшую трубку и крепко закрыл глаза, ожидая, пока пройдёт жгучая боль, охватившая всё от кончика языка до самого горла.
Такова была трава ёнхвачо. Если убрать аромат, в ней не было ровным счётом ничего полезного. Большинство людей, привлечённые нежным запахом лотоса и решившиеся попробовать трубку, обычно давились рвотными позывами от первой же затяжки и изрыгали ругательства, спрашивая, зачем вообще совать такое в рот.
Вкус, будто на язык натёрли горький, как яд, женьшень; боль, словно острый нож скоблит весь рот и горло. С каждой затяжкой сознание становилось всё яснее, отчего эта бессмысленная боль ощущалась лишь острее, но, в отличие от табака, она не вызывала привыкания, поэтому обычные люди использовали её разве что для воскуривания благовоний в доме.
Курили такое лишь немногие: либо монахи, занимавшиеся духовными практиками, либо те, чей заработок рос вместе с приятным ароматом их тела. Проблема была в том, что Тан Иджэ не принадлежал ни к одной из этих категорий.
На карнизе постоялого двора сидел белый сокол и пронзительно кричал голосом, не подобающим его размерам. Лишь тогда Тан Иджэ снова открыл глаза и посмотрел на него.
Раскрыв клюв, он словно протестовал - видимо, учуял запах свиной крови.
Не голодный же, так чего разорался? Давно на охоту не летал, что ли? Надо бы попросить у хозяйки пару фунтов мяса и бросить ему. Он уже повернул было голову, но сокол, взмахнув крыльями, сорвался с места и улетел. То, что он улетел, так ничего и не получив, было весьма тревожно. Поскольку на нём была лента (бирка) владельца, если он утащит где-нибудь хотя бы цыплёнка, все шишки посыплются на его хозяина, Тан Иджэ.
Хозяйка, которая как раз несла мясо, с которого капала кровь, услышав крик сокола, с сожалением посмотрела на небо.
Тут же заметив, что трубка Тан Иджэ погасла, она принесла миску с уже положенной лапшой и приправами и открыла крышку котла. Ещё одна волна белого пара влажно окутала двор. Тан Иджэ нахмурился и отмахнулся рукой от плывущего на него облака.
- Съешьте мисочку по-быстрому и идите.
То ли она хотела поскорее избавиться от человека, который мог взорваться в любую секунду, то ли беспокоилась о Тан Иджэ, которому не следовало долго отсутствовать. Разбухшая донельзя лапша, которую протянула хозяйка, плавала в жиденьком бульоне. Тан Иджэ переводил взгляд с миски лапши, которая, казалось, не имела никакого другого вкуса, кроме как для набивания желудка, на улыбающееся лицо хозяйки, и, вздохнув, зачерпнул ложку бульона.
Когда он съел три или четыре ложки, хозяйка, пристально наблюдавшая за ним, понизила голос и прошептала:
- Когда вы позволите себе отделиться?
Она спрашивала об этом каждый раз. Тан Иджэ, цокнув языком, помешал лапшу в миске.
- Почём мне знать. Он держит при себе даже женатых братьев и замужних сестёр, так с чего бы ему отпускать меня по-хорошему?
- Скажите, что вас не интересует трон, и уходите поскорее. Сосновый шелкопряд должен есть сосновые иголки - так всем спокойнее, разве не так?
«Сосновый шелкопряд», - хмыкнул Тан Иджэ, лишь изогнув уголки губ. Когда он подцепил лапшу палочками, она тут же развалилась на куски. Надо же, продавать такое и умудряться содержать постоялый двор.
- Если сосновый шелкопряд будет смирно жрать свои сосновые иголки, не посягая на тутовые листья, никому до него не будет дела. Но если он вдруг выйдет и заявит: «С сегодняшнего дня я буду есть только сосновые иголки!» - это вызовет подозрения. «С чего это вдруг эта тварь, которая всегда жрала только иголки, так заявляет? Может, она тайно жрала тутовые листья и теперь совесть замучила?» - вот что подумают.
- Я ведь от беспокойства это говорю.
- Поэтому я и ем свои сосновые иголки, - ответил Тан Иджэ, втягивая в себя развалившуюся лапшу.
Младший сын старого короля Тан Хыля из великой державы Пасы, восьмой принц Тан Иджэ.
В королевской семье этой страны, Пасе, долгое время шла ожесточённая борьба за престолонаследие. И так продолжалось до тех пор, пока год назад нынешний король, достигнув возраста 70 лет, наконец не провозгласил свою законную старшую дочь, Тан Гён, наследной правительницей.
Это было решение, принятое после почти 50-летнего «взвешивания» кандидатуры законной старшей дочери, которую считали обладающей талантом монарха, но даже после этого положение Тан Гён не было прочным. Ведь на устах у всего света всё ещё были вторая принцесса, Тан Юн, которую король любил больше всех и даже публично заявлял о желании сделать своей преемницей, и пятый принц, Тан Е, сын любимой наложницы короля, госпожи Ёнон.
Причина, по которой Тан Иджэ в такой ситуации мог спокойно «есть свои сосновые иголки», а не становиться предметом пересудов, заключалась в том, что его положение отличалось от положения других принцев и принцесс.
Сосновый шелкопряд на тутовом поле.
Тан Иджэ с раздражением сорвал соломинку, всё ещё болтавшуюся на его одежде, и поднялся. Хозяйка, глядя на почти нетронутую миску лапши, цокнула языком, раздражающе бормоча что-то вроде: «А в былые времена и такого было не достать…»
- Хватит шуметь, лучше заверни мне то мясо, что приносила.
Он думал бросить его своему соколу, если встретит того по дороге во дворец. Если тому суждено поесть, сам найдётся. А если нет - можно и собаке у дворцовых ворот отдать.
Пока хозяйка шуршала на кухне, Тан Иджэ мельком заглянул в конюшню. Похоже, его «сестрица», будучи пьяной, заботливо прихватила с собой и лошадь, на которой приехал Тан Иджэ. Зато на столбе, к которому были привязаны ясли, он заметил висящий знакомый меч. Тан Иджэ рефлекторно похлопал себя по поясу. Пусто. Точно, это был его меч.
И кто, чёрт возьми, его туда повесил?
- А, забирайте. Я его убрала, а то боялась, как бы вы в пьяном угаре не надумали им размахивать.
Так и знал, виновница - хозяйка постоялого двора. Тан Иджэ недовольно цокнул языком и выхватил меч.
Белый сокол, улетевший было невесть куда, вернулся, словно призрак. Судя по пустым когтям, на этот раз он не притащил откуда-нибудь курицу или цыплёнка. И стоило только Тан Иджэ подумать, что, если бросить соколу кусок мяса, тот на время угомонится...
В этот самый миг, распахнув калитку, во двор влетела неожиданная «добыча».
С растрёпанными белоснежными, как перья его сокола, волосами.
Как раз в этот момент двор окутал густой пар.
Тан Иджэ, затягивая узел меча на поясе, молча наблюдал, как «добыча», барахтаясь прямо у него под носом, получает удар в спину от вбежавшего следом преследователя и безвольно валится на землю.
Оставил бы он его в покое, если бы тот не вцепился в полы его одежды?
А может, он был даже рад возможности наконец выплеснуть раздражение, которое с самого утра подавлял из-за жуткой головной боли и из сочувствия к положению хозяйки?
Рука, до этого лишь теребившая рукоять меча, сжалась. И на охоте он спускал тетиву по крику сокола. Возможно, не Тан Иджэ приручил птицу, а птица - его.
В лицо брызнула тёмно-красная кровь. Лишь когда в ушах раздался оглушительный вопль, похожий на визг резаной свиньи, головная боль отступила. На лице Тан Иджэ наконец появилась улыбка облегчения.
- А-а-а-а, убейте, сука, убейте его!
- Да ты, ты... сумасшедший ублюдок!
Даже уличным головорезам было понятно, что перед ними - обученный мечник. Иначе с чего бы им, имея численный перевес, так трясти своими клинками?
- Ай-яй, бегите скорее! Неужто не знаете, что за нападение на господина из королевской семьи не руки отрубают, а голову!
- Ко-королевской семьи? Если из королевской...
И эти головорезы, тут же ухватившиеся за предлог к бегству.
И эта хозяйка постоялого двора, которая, защищая своё заведение, испортила такое редкое развлечение.
- Восьмой принц? Тот самый, сумасшедший...
- Эти глаза... Ай! П-похоже, правда...
- ...Может, хватит бормотать и просто уберётесь по-быстрому?
Тан Иджэ с недовольным видом стряхнул кровь с клинка. Услышав его слова, головорезы вздрогнули, подхватили своего товарища с отрубленной кистью и бросились вон из постоялого двора.
Белый сокол, широко расправив белоснежные крылья, издал победный клич.
Сквозь терпкий запах крови пробивался тонкий, едва уловимый аромат лотоса, какой бывает лишь от дорогих благовоний.
Сахён, распластанный на земле, на резкий, ударивший по ушам крик птицы с трудом поднял голову.
Восьмой принц. Он точно сказал «восьмой принц из королевской семьи». Значит ли это, что человек, только что размахивавший мечом прямо перед ним, - младший сын короля Пасы, восьмой принц Тан Иджэ?
Он не смог подняться сразу, потому что вспомнил слухи, которые слышал за время своего пребывания здесь, в Ёнджу. О беспутном восьмом принце, который целыми днями только и делает, что глушит вино, а когда теряет рассудок, ввязывается во всевозможные дрязги.
И всё же, он отпустил бандитов, которые осмелились поднять руку на члена королевской семьи... Значит, возможно, он не так безумен, как о нём говорят. К тому же, пропойца он или нет, он всё-таки сын короля. Сейчас Сахён был не в том положении, чтобы перебирать средствами. Увидев спасительную верёвку, он должен был за неё ухватиться, какой бы она ни была.
Сахён поспешно вцепился в полы одежды Тан Иджэ. Принц, который уже собирался покинуть постоялый двор, смерил его недовольным взглядом.
- Кажется, я уже говорил, что не люблю, когда меня трогают без разрешения.
Холодный голос, в котором отчётливо слышалось раздражение. Скажи он сейчас что-то вроде «Спасибо, как мне отблагодарить вас за эту милость...», и принц, скорее всего, просто отшвырнёт его и уйдёт.
- П-прошу прощения. Я лишь хотел кое-что сказать Вашему Высочеству...
Подбирая слова, он ухватился за его пояс и, пошатываясь, поднялся на ноги. Он чувствовал, как покалывает макушку, - должно быть, принц прожигал его взглядом, полным изумления и досады.
Огромная ладонь легла на плечо Сахёна. Казалось, принц колеблется - оттолкнуть его или нет. Почувствовав это, Сахён быстро договорил:
- ...Представить меня Его Величеству?
Слова, которых тот никак не мог ожидать.
Он даже переспросил. Тем лучше.
Сахён, стараясь не задеть его самолюбие, низко поклонился и смиренно сложил руки.
- Я Пэк Сахён, ученик великой учёной Чхэ. Я верю, что его величество король Пасы непременно проявит интерес к ученикам госпожи Чхэ. Посему, если Ваше Высочество устроит мне аудиенцию у короля, я не забуду вашей милости.
- А разве не за другое ты должен быть мне благодарен?
Такой упрёк был ему только на руку. Это означало, что Тан Иджэ дал понять, о чём хочет услышать.
- Ах. Конечно, я благодарен и за то, что вы только что сделали. Однако, если я сейчас пообещаю отплатить за эту милость, это будут лишь пустые слова. В данный момент у меня нет ни сил, ни средств, чтобы вас отблагодарить. Ваше Высочество - особа знатная, ваше время бесценно, словно тысяча слитков золота. Как я смею тратить его на бесполезные обещания? Но если вы устроите мне аудиенцию у Его Величества, тогда у меня появится возможность отплатить за вашу доброту. Именно это я и имел в виду.
Каждое его слово было чистейшей софистикой. Сахён ждал, что тот уцепится за какую-нибудь из этих уловок. Он не знал, что за человек Тан Иджэ, и это был единственный способ прощупать его. По тому, за какую ниточку он потянет, можно будет догадаться, чего он хочет.
- Стало быть, если я устрою тебе аудиенцию, тот долг ты сможешь вернуть?
Но ответ был туманным. Словно Тан Иджэ раскусил его дешёвый трюк и перешёл в контратаку. Этот встречный вопрос словно говорил: «Это ты пытаешься прощупать меня, так каковы же твои истинные намерения?»
Беспутный восьмой принц? Сахён подумал, что этот человек может оказаться далеко не таким простым, как он ожидал, и осторожно поднял голову. В тот же миг его взгляд встретился с глазами Тан Иджэ, смотревшего на него сверху вниз.
Он смутно догадывался, что принц всё это время наблюдал за ним, так что сам по себе встретившийся взгляд не стал для него потрясением. Проблема была в его глазах. На ярком солнце их цвет был до странного отчётливым. Вокруг угольно-чёрных зрачков сплетались два цвета, деля радужку ровно пополам: жёлтый, как янтарь, и тёмно-синий, как индиго.
Это зрелище накрыло его, словно гигантская волна, что обрушивается на сушу. К горлу подкатила тошнота, и Сахён осёкся, не закончив фразу. Разум отчаянно приказывал ему говорить дальше, но губы и язык словно заледенели, не в силах издать ни звука. Ну почему, почему именно...
Тан Иджэ нахмурился и отступил на шаг. Его пронзительный взгляд наконец оторвался от Сахёна и переместился на белого сокола, который чистил перья на карнизе. Только тогда Сахён смог наконец вздохнуть, словно его освободили от невидимых, удушающих пут. Разумеется, застыв столбом под взглядом принца и оборвав речь на полуслове, он лишь усугубил своё и без того плачевное положение.
И всё же молчать было нельзя. Нужно было что-то делать. Сахён с трудом подавил волнение и спокойно закончил мысль, которую начал мгновение назад.
- ...Если Его Величество действительно интересовался учениками госпожи Чхэ, то и это можно счесть платой за вашу милость. Ведь получится, что не кто иной, как Ваше Высочество, разыскал ученика учёной Чхэ.
Внезапно в него что-то прилетело. Платок. Растерявшись, Сахён взглянул на Тан Иджэ. Тот молча очертил пальцем круг у своего лица. Догадавшись, что ему велят утереться, Сахён провёл платком по лицу - на ткани остались следы жёлтой пыли и алой крови. Видимо, он тут распинался, имея вид совершенно непотребный.
Пока он, смутившись, торопливо вытирал лицо, Тан Иджэ заговорил:
- Так по какой причине столь выдающийся ученик великой учёной Чхэ спасался бегством от шайки головорезов?
Это был верный знак, что инициатива в разговоре полностью перешла к нему.
Сахён крепко зажмурился. Теперь настала его очередь держать ответ. Что делать? Теперь он был уверен, что принц - не просто «беспутный гуляка». Возможно, лучше сказать правду, чем солгать и быть пойманным на неумелой лжи.
- Ха. Хочешь сказать, здесь, в Ёнджу, средь бела дня учёного пытались похитить без всякой на то причины?
Послушать его, так можно подумать, что в Ёнджу никто и никогда не похищает учёных средь бела дня без всякой причины.
Что он знает, раз задаёт такие вопросы? Может, ему известно, что эти головорезы работают на арене для петушиных боёв? Если так, то неуклюжее отрицание лишь навлечёт на него подозрение, будто это он сам играл в азартные игры и пытался сбежать. Хотя, конечно, он и вправду болел за этого проклятого петуха номер три... совсем недолго.
- Один мой знакомый по глупости занял у них денег. Но они начислили ему грабительские проценты, а потом стали преследовать меня, требуя, чтобы я расплатился вместо него.
- Ростовщичество было запрещено моим отцом-королём много лет назад. Значит, я правильно сделал, что отрубил тому человеку кисть.
- Но вот что, учёный мудрец... на что твой «знакомый» собирался потратить эти деньги? Уж не совершил ли он сам нечто такое, за что «отрубают кисть»?
Азартные игры… ...были именно таким проступком.
Но и сказать, что деньги предназначались для взятки, он тоже не мог...
- Этот... этот человек - мой старший брат по учению...
Он уже собирался разыграть душещипательную историю о двух братьях-учениках, страдающих после трагической гибели своего наставника, как вдруг...
Как только у этого человека получается при полном отсутствии такта появляться в самый подходящий момент? В калитку, оттолкнув её, протиснулось нежеланное лицо.
- Ох, слава богу, ты жив! Но, господи, у тебя всё лицо в крови! А этот господин…
Оставалось лишь молиться, чтобы он заблудился где-нибудь по дороге.
Сахён тут же схватил О Гвана за шиворот, прежде чем тот успел ляпнуть какую-нибудь грубость.
- Ха-ха, хён. Этот господин - восьмой принц Пасы. Он спас мне жизнь.
Это был его способ сказать: «Ради всего святого, заткнись в присутствии восьмого принца». Но О Гван, похоже, пропустил слова о принце мимо ушей. Он суетливо выхватил у Сахёна платок и принялся промокать кровь на его лице.
- Клянусь, больше никогда не пойду на петушиные бои! - выпалил он именно то, чего говорить было никак нельзя.
Сахён поспешно попытался его заткнуть, искоса наблюдая за реакцией Тан Иджэ. Тот улыбался. Впрочем, это была не дружелюбная улыбка. Скорее, самодовольная ухмылка человека, нащупавшего слабое место. Но сейчас Сахёну привередничать не приходилось. Оставалось лишь изобразить, будто он не замечает тёмных глубин души принца, и улыбнуться в ответ.
Тан Иджэ снова шагнул к нему. Вместе с ним нахлынул и аромат лотоса, всё это время щекотавший ноздри. Сахён решительно отпихнул прилипчивого О Гвана и посмотрел на принца. К счастью, на этот раз тошнота не подступила. То ли потому, что ему с трудом удалось успокоиться, то ли потому, что принц теперь стоял спиной к солнцу, и цвет его глаз не был так отчётливо виден, как при первой их встрече.
- Устроить аудиенцию у моего отца-короля не так уж и сложно.
А может, дело было в белом соколе? Птица, до этого смирно сидевшая на карнизе, беззвучно спустилась во двор и теперь кружила неподалёку, привлекая к себе внимание. Как Сахён ни старался смотреть на Тан Иджэ, его взгляд то и дело сбивался в сторону. Особенно когда сокол, словно дразня, то приближал клюв к «этому», то отстранял...
Тан Иджэ цокнул языком и легонько взял Сахёна за подбородок. Только тогда Сахён снова собрался с мыслями и сфокусировал на нём взгляд.
- Так ты уверен насчёт аудиенции? Перед моим отцом-королём за такое беганье глазами ты, учёный мудрец, лишишься головы.
Нужно было срочно найти оправдание, и он снова посмотрел в сторону белого сокола. Птица, до этого лишь осторожно пробовавшая почву, наконец-то схватила «это» клювом.
Когда Тан Иджэ обернулся, он увидел своего белого сокола, который, зажав в клюве свежеотрубленную кисть, хлопал крыльями. Тан Иджэ отпустил подбородок Сахёна и поспешно схватил птицу за загривок.
- Чёрт, если распробуешь человечину, следующим делом примешься за мои глаза!
Началась суматошная возня: Тан Иджэ, зажав огромного сокола под мышкой, пытался вырвать из его клюва крепко зажатую кисть. Эта одержимость птицы отрубленной рукой прекратилась лишь тогда, когда хозяйка постоялого двора вынесла кусок свинины, с которого капала кровь. Сокол тут же выплюнул омерзительное нечто, схватил мясо и, захлопав крыльями, взмыл в воздух.
Сахён робко подошёл и снял с волос Тан Иджэ белое пёрышко. Его доброту вознаградили лишь свирепым взглядом.
- Хмф... Впрочем, какое мне дело, лишитесь вы головы перед моим отцом-королём или нет.
И всё же, судя по тому, что он, до этого искавший лишь повод придраться, сменил тон, выходило, что сегодня белый сокол сослужил добрую службу уже дважды. Сахён задумчиво повертел в пальцах белое пёрышко. Если всё пойдёт хорошо, с первого же жалованья он купит соколу свежего мяса.
- Если мой отец-король проявит интерес к ученикам учёной Чхэ, он сам их позовёт. С какой стати мне его ещё и уговаривать?
- Разумеется, Ваше Высочество. Вам нужно лишь передать, что мы просим об аудиенции.
Тан Иджэ снова нахмурился - что-то в словах Сахёна ему опять не понравилось. Однако, решив, видимо, что дальнейший разговор излишен, он лишь стряхнул с одежды перья и собрался уходить, но снова остановился. Его пальцы, коснувшиеся виска, выглядели до странности раздражёнными.
Сахён тут же подошёл ближе, всем своим видом показывая, что готов внимать. Тан Иджэ с недовольным вздохом кивнул в сторону О Гвана.
- Вот его во дворец не приводи.
И, покачав головой, вышел с постоялого двора.
Сахён обернулся и посмотрел на О Гвана, который, крепко сжимая в руке грязный платок, смотрел на него с самым невинным видом. О Гван, неловко переминаясь, что совершенно не вязалось с его внушительной комплекцией, робко спросил:
- Я снова что-то не так сделал?
- Нет, хён. Вы не «что-то не так сделали», вы совершили проступок.
У него было что сказать О Гвану, но как только напряжение спало, силы разом покинули его, и не осталось даже желания разговаривать. Какой смысл в сотый раз повторять одно и то же: «Не играй в азартные игры, следи за языком в присутствии незнакомцев...» Стоило отвернуться, как он тут же всё забывал и принимался за старое.
Так что Тан Иджэ был прав. Ради блага самого О Гвана его нельзя было втягивать в место, где проступки непростительны.
Конечно, объясни он всё это, О Гван лишь покивал бы для вида, а в день визита во дворец пришёл бы к воротам и устроил сцену, требуя, чтобы его впустили. Значит, нужно было пресечь это в корне, используя «простые слова».
- Из-за вас, хён, меня чуть не утащили эти мерзавцы, а вдобавок я опозорился перед восьмым принцем. Честно говоря, если бы я сегодня решил разорвать наши братские узы, даже наш покойный учитель меня бы поняла.
- Хён-а! Я, я во всём виноват, не говори таких страшных слов! Учитель умерла, если и ты меня покинешь, как же я буду жить один?
Пропустим тот факт, что в его возрасте говорить такое было по меньшей мере странно.
- Да, Хён-а. Я сделаю всё что угодно, только прости.
Сахён смерил его нарочито холодным взглядом и указал на дверь их комнаты.
- Тогда не выходите из этого постоялого двора ни на шаг, пока я не скажу, что можно.
О Гван, которого, видимо, часто наказывала и учитель, мог не слушать наставлений, но наказания исполнял исправно. Сначала нужно было вот так обездвижить этот ходячий источник проблем, разобраться с важными делами, а потом...
Внезапно ему захотелось просто сбежать.
Оставить его здесь. Даже если тот будет вечно ждать его в этом дворе и в конце концов обратится в камень.
- Я обязательно, обязательно так и сделаю.
Каждый раз, когда он доходил до предела душевной и физической усталости, его охватывало это искушение.
Но учитель, зная, что Сахён никогда по-настоящему не бросит О Гвана, потому и поручила его заботам.
- Ну что ж, нагляделась я на вашу братскую любовь, теперь не соизволите ли прибраться в этом свинарнике? Эх, надо было принцу дать соколу утащить эту кисть. А он взял да и бросил её прямо во дворе.
Стоило их разговору прерваться, как между ними вклинилась хозяйка постоялого двора. Отрубленная кисть, и без того залитая кровью, теперь выглядела ещё более жутко из-за следов от клюва сокола.
- Я уберу! Хён-и, ты иди в комнату, отдохни.
О Гван, которого, по крайней мере, не мутило от вида крови, голыми руками схватил кисть и бросил её в мешок. Хозяйка, воспользовавшись моментом, тут же потащила его за собой, заставляя выполнять мелкую работу по уборке, а Сахён тем временем побрёл к колодцу.
Когда он умылся и вернулся на постоялый двор, кровавые пятна во дворе были испещрены следами ног постояльцев, пришедших поужинать.
Неужели для людей, привыкших к войне, такая малость, как пятна крови, даже не повод обойти стороной?
Сахёну это зрелище показалось неприятным, и он засыпал следы свежей землёй.
К востоку от дворца Чонхангун, резиденции короля Пасы, располагался дворец Унгёнгун, где жили его дети, включая наследную принцессу. По обычаю, после назначения наследника, остальные принцы и принцессы получали земли или дома и покидали Унгёнгун. Однако нынешний король держал своих повзрослевших детей в Унгёнгуне, не желая их отпускать. Вероятно, он намеревался до самого своего последнего вздоха перебирать эти фигуры в своих руках, чтобы держать наследную принцессу в напряжении.
- Я видела, тебя искал генерал Ём. Ты был за пределами дворца?
Едва войдя в главные ворота Унгёнгуна, он столкнулся с его «настоящей хозяйкой».
Эта старшая сестра, которая по разнице в возрасте годилась ему скорее в матери, чем в сёстры, увидев Тан Иджэ, приветливо заговорила с ним и помахала рукой. Проигнорировать её он не мог. Подойдя ближе, он увидел двух солдат, которые, кряхтя, натягивали тетиву на длинный лук.
- В последнее время совсем не удавалось поохотиться. Плечи затекли, вот и решила немного размяться. А тетива, оказывается, прогнила.
Лук был выше человеческого роста, так что во дворце из него, разумеется, стрелять было негде. То, что она специально достала его, чтобы стряхнуть пыль и заменить тетиву, означало одно из двух: либо у неё действительно затекли плечи, либо появился кто-то, в кого ей очень хотелось выстрелить. И с большой долей вероятности... этим кем-то был «тот», кто сидел в Чонхангуне.
Солдаты, кое-как натянувшие тетиву, потянули пустой лук, чтобы проверить, правильно ли закреплена верёвка. Но упрямая тетива и не думала поддаваться их усилиям. Тан Гён, махнув рукой, забрала у них лук и сунула его прямо в руки Тан Иджэ.
Тан Иджэ, вопросительно приподняв бровь, взял лук.
Услышав это, он лишь скосил глаза на Тан Гён. Их взгляды встретились, и она одарила его своей самой добродушной улыбкой. Словно у неё не было никаких скрытых мотивов, и она просто хотела посмотреть, как он натягивает лук.
Он легко зацепил тетиву пальцами. Она была натянута так туго, что казалась необычайно жёсткой. В любой другой день он бы, скорее всего, не стал возиться с луком, который «сопротивлялся» лучнику, а просто бросил бы его солдатам с приказом перетянуть тетиву заново.
Но что за прихоть на него нашла?
В этот день ему почему-то нестерпимо захотелось укротить этот лук.
Он направил лук без стрелы на солнце, стоявшее в зените. Солнечные лучи били в глаза, и он, медленно прикрыв веки, сделал лёгкий вдох. Нацелившись на красноватое пятно, проступавшее сквозь сомкнутые веки, он одним движением натянул тетиву. Скрип, скрип... Звук натягиваемых до предела волокон тетивы щекотал слух.
В тот миг, когда тетива была натянута до предела, Тан Иджэ открыл глаза.
Вокруг солнца образовался радужный ореол, очерчивая призрачную мишень.
Глухой щелчок тетивы рассёк воздух. Острая струя ветра пронеслась по щеке. Хотя лук был без стрелы, Тан Иджэ, словно проверяя, попал ли в цель, пристально смотрел в самый центр солнца. Лишь когда чья-то рука коснулась лука, он наконец отвёл взгляд.
- Жестковат, - честно ответил Тан Иджэ.
- То, что слишком жёстко, легко сломать, если тянуть через силу.
Похоже, его ответ ей не слишком понравился. Во всяком случае, она почти швырнула лук солдатам.
- Тетива-то ладно, порвётся - и всё. Я боюсь, как бы мой младший брат не поранился.
Рука в грубой перчатке для стрельбы мягко легла на плечо Тан Иджэ. Он мельком взглянул на неё и безразлично ответил:
- Если наследная принцесса не будет давать мне в руки лук, то и повода пораниться не будет.
- Значит, это я должна стараться?
Тан Иджэ слегка пожал плечами. Тан Гён, словно поддавшись этому движению, убрала руку.
- Верно. Чтобы младшие братья не пострадали, я должна всё делать правильно. В этом ведь и заключается долг старшей, не так ли?
Лук с новой тетивой вернулся в её руки. Тан Гён слегка натянула и отпустила тетиву, проверяя состояние лука.
- Вчера ты выходил из дворца с Юн-и?
Лук без стрелы был направлен на запад. Тан Иджэ повернул голову туда, куда он указывал. На крыше высокого дворца Чонхангун в лучах послеполуденного солнца поблёскивало золотое украшение.
Она щёлкнула тетивой. Пустой звук растворился в воздухе.
- Я знаю, что вы оба любите выпить, но знайте меру. В народе ходят дурные слухи.
Какой своевременный совет. Будто слухи о пьянице-второй принцессе и беспутном восьмом принце появились только вчера. Каждый день жители Ёнджу, просыпаясь, шептались о том, что случилось ночью во дворце Унгёнгун, а вечером судачили, кто на этот раз стоит на коленях в покаянии перед главным залом Чонхангуна. Он слышал, что до назначения наследника они даже делали ставки на то, кого из детей король выберет своим преемником.
Возможно, в их глазах королевская семья ничем не отличается от петухов на бойцовской арене.
- И всё же, не лучше ли будет, если я буду продолжать пить?
Тан Гён снова щёлкнула пустой тетивой. Она обернулась к Тан Иджэ, и морщинка на её переносице стала ещё глубже. Она поджала губы, словно хотела что-то сказать, но в итоге лишь покачала головой и опустила лук.
- У тебя всё ещё неспокойно на душе?
- ...Я и не был обеспокоен с самого начала.
Её рука снова легла ему на плечо.
- Некоторое время назад отец-король говорил, что намеревается пожаловать тебе земли Синрына. Я и сама бывала в Синрыне несколько раз, там мягкий климат и много солнца, прекрасное место, чтобы обрести покой. К тому же, он близок к Хахёну, родине твоей матери, не так ли? Иджэ-я, я знаю, жизнь во дворце Унгёнгун, должно быть, угнетает тебя, но потерпи ещё немного. Я непременно сделаю тебя князем Синрына.
Её улыбка показалась довольно радушной. Тан Иджэ уже видел такую улыбку у другого человека.
У того, кого Тан Гён, вероятно, ненавидела сейчас больше всех.
У хозяина дворца Чонхангун, отца-короля Тан Хыля.
Как же трагичны порой отношения между родителями и детьми: так ненавидеть друг друга и быть при этом такими похожими.
Тан Иджэ, подражая ей, тоже улыбнулся и кивнул.
- Когда старшая сестра так заботится обо мне, как я, ваш младший брат, могу позволить себе безрассудные поступки?
Шершавая кожаная перчатка с довольным видом погладила его по щеке и отстранилась. Подавляя желание стереть с лица оставленный ею след, Тан Иджэ раздражённо пробормотал про себя: «Этот запах...»
Но он тут же осёкся, внезапно осознав, что этот отвратительный «запах», который всегда витал вокруг, на мгновение исчез.
Когда он отрубил руку тому бандиту? Или...
- Надо будет как-нибудь сходить на охоту. Хоть и введён запрет, но дышать совсем нечем, вот беда.
Когда его мысли дошли до человека, о котором он не хотел и думать, Тан Иджэ вспомнил, что должен был сказать Тан Гён.
- На рынке я встретил человека, который назвался учеником учёной Чхэ.
Тан Гён, которая уже собиралась идти на стрельбище, на этих словах поспешно обернулась.
- Ученик учёной Чхэ? И как же он себя назвал?
- О беловолосом я тоже слышала. Это ведь тот юный ученик, которого учёная Чхэ взяла последним?
Похоже, «последний ученик» был многим обязан своему необычному цвету волос. Тан Иджэ, с усталым видом потирая переносицу, ответил:
- Говорят, он был с учёной Чхэ до самого конца? Имя его было Пэк... как-то так.
За весь день он не видел её такой оживлённой. Ему даже показалось, что, не скажи он ей этого, она могла бы изрешетить крышу его павильона стрелами так, что та стала бы похожа на ежа.
То, что она энергично собирала «таланты», было общеизвестным фактом. Впрочем, не только она. Король тоже не пропускал ни дня, чтобы не уделить время для аудиенции странствующим мудрецам, да и другие «амбициозные» особы держали свои двери настежь открытыми для талантов, стекавшихся со всего континента.
И именно в такой обстановке великая учёная Чхэ, чьё имя было известно даже детям по всему континенту, встретила свою трагическую смерть.
Немногие страны радовались живой учёной Чхэ. Её прямолинейное и высоконравственное учение было малоприменимо для управления страной в эпоху войн.
Однако её идеал - вера в добрую природу человека и желание построить на этой охваченной хаосом земле рай, словно сошедший со страниц древних легенд, - слабые и обездоленные принимали с религиозным рвением, словно священное писание.
Поэтому они не могли привести живую учёную Чхэ ко двору. Ведь вместо того, чтобы использовать её для завоевания сердец народа, существовала опасность, что её слава полностью затмит и двор, и королевскую семью. Но теперь учёная Чхэ ушла, оставив после себя лишь «славу» - лучшую оболочку, которую может оставить человек. Её ученики, получившие по кусочку этой славы, разбрелись по всему континенту, и различным королевским домам не оставалось ничего другого, кроме как с сачками в руках пытаться их выловить.
Король Пасы не был благосклонен к учёной Чхэ, поэтому большинство её учеников обходили Пасу стороной. Вероятно, Тан Гён пыталась лично наладить связи с несколькими учениками, которые ещё не поступили на службу, но для них, занятых беспомощным бегством после смерти наставницы, перспектива служить под началом Тан Гён, чьё собственное положение наследной принцессы было шатким, вряд ли могла показаться привлекательной. Они, должно быть, считали, что лучше отправиться в Юган, где на службу поступило много других учеников Чхэ, и там, используя связи, устроить свою жизнь.
И вот теперь, когда в Пасу прибыл ученик с таким привлекательным достоинством, как «последний ученик, бывший с учёной Чхэ при её кончине», - это ли не настоящая удача, тыква, что прикатилась прямо с лозой?
- Он просил устроить ему аудиенцию у отца-короля.
С точки зрения этого учёного, Пэк Сахёна, всё складывалось удачно. Даже если он не приглянётся королю, Тан Гён, жаждущая талантов, непременно попыталась бы его как-нибудь прибрать к рукам.
Конечно, если бы это произошло, а затем настал день, когда Тан Гён не смогла бы удержать свой статус наследной принцессы, то жизнь, которую ему удалось сохранить даже после смерти наставницы, в тот же день бы и оборвалась.
Он искренне надеялся, что такой день не наступит.
Ведь это было бы неприятно ни для его старшей сестры, прожившей полвека, ступая словно по тонкому льду;
ни для учёного, который, лелея высокие мечты, пришёл в это далёкое северное королевство в обличье нищего;
После того, как Тан Гён, в приподнятом настроении, словно подстрелив крупную дичь, ушла на стрельбище, Тан Иджэ нахмурился от знакомой боли, расходящейся от висков, и глубоко вдохнул полной грудью. Холодный ветер, шелестя в елях, кружил по дворцу Унгёнгун, но он не чувствовал свежести, разлитой в воздухе.
