Следы затопления. Глава 8, 9
- Да где это видано, чтобы так было. Ни дня отдыха, каждый день уходит ни свет ни заря и возвращается поздно ночью. Так и здоровье всё растеряешь.
Сахён, отмахиваясь от О Гвана, причитавшего с самого утра, плеснул себе в лицо холодной водой для умывания. Хозяйка постоялого двора ворчала, что уже греет воду, и неужели он не может подождать, но для того, чтобы проснуться, холодная вода была лучше.
- И вы, господин учёный, тоже упрямец. Говорю же, лучше торчать здесь, чем ждать во дворце. Говорят же вам, он с принцессой сюда через день приходит напиваться!
«Принцесса», о которой она говорила, - это вторая принцесса, Тан Юн.
Почему эта высокородная принцесса и принц приезжают пить в самую гущу рыночной площади, было непонятно, но ведь и первая их встреча с Тан Иджэ произошла именно на этом постоялом дворе, так что слова хозяйки, похоже, не были ложью.
- Человек, который не учится во дворце, станет это делать здесь, что ли?
- Говорю же, когда он выпьет стаканчик-другой и будет в хорошем настроении, нужно просто подойти с зажжённой травой лотоса, дать ему затянуться, и он сделает всё, что угодно, кроме как подпишет долговую расписку.
- Чёрт побери, что это за трава лотоса такая? Все говорят, что стоит только сунуть господину эту траву, как все проблемы решатся. Она что, тоже людей очаровывает? Ахванчхо - трава, произрастающая в южных горных районах. Известно, что она обладает галлюциногенным эффектом, если жевать её в сыром виде или курить высушенную.
- Хотите попробовать, если интересно?
Хозяйка, усмехаясь, потрясла пустой длинной трубкой. Сахён, смерив взглядом её неприятное лицо, вытер воду с лица.
- Хён-а, я всё-таки волнуюсь. Если поздно ночью наткнёшься на каких-нибудь головорезов, на этой своей хилой лошадёнке далеко не ускачешь. Я буду ждать у ворот дворца Унгёнгун…
- Даже близко к дворцу не подходите! Я ещё не то что не утвердился на месте, я даже работу одного человека толком не выполняю. Если вы сейчас допустите хоть малейшую ошибку, это будет не тот случай, когда можно просто упасть ниц и вымолить прощение. У нас обоих головы с плеч полетят!
- Д-да нет, я не собираюсь ничего делать, просто буду тихо стоять у ворот и…
За долгое время, проведённое с О Гваном, Сахён кое-что понял. Этот человек был из тех, кто создавал проблемы на пустом месте и вечно попадал в неприятности. Если разрешить ему подойти к воротам дворца, он непременно столкнётся с какой-нибудь принцессой или принцем, устроит скандал или бросится под колёса кареты какого-нибудь вельможи, так что она перевернётся. А потом, на допросе, будет хвастаться, что он - названый старший брат хранителя библиотеки дворца Унгёнгун, говоря вещи, от которых у Сахёна волосы встанут дыбом.
- Я вас определённо предупредил. Сидите в комнате и спокойно читайте книги. Докуда вы вчера дочитали?
Только тогда О Гван замолчал и сделал вид, что его это не касается. Было непонятно, почему и тот, что дома, и тот, что во дворце, имея прекрасное зрение, так ненавидят читать. А ведь их старая наставница, даже когда у неё ослабло зрение, подносила бамбуковые планки к самому носу и с трудом разбирала иероглиф за иероглифом.
- Так чем вы вчера занимались? Неужели опять ходили на петушиные бои?
- Ты, ты за кого меня принимаешь, раз такое говоришь?
- А вы не знаете, за кого я вас принимаю, пока я не скажу?
О Гван с самым несчастным видом посмотрел на хозяйку постоялого двора.
- Вы же не преступление совершили, просто скажите правду.
Хозяйка, словно устав от этого, цокнула языком и ответила за него Сахёну:
- Кухонный нож сломался, так ведь?
Хозяйка положила свою грубую руку с отрубленной фалангой указательного пальца на плечо Сахёна. И затем тихо прошептала ему, растерянно смотревшему на неё:
- Он не ищет неприятностей, так что давайте пока просто понаблюдаем. Я беру на себя ответственность и прослежу, чтобы он и близко не подходил к дворцу Унгёнгун.
Сахён поочерёдно посмотрел на хозяйку, которая кивала, словно призывая довериться ей, хотя её лицо не внушало особого доверия, и на О Гвана, который, несмотря на свои габариты, прятался за её спиной и робко поглядывал по сторонам, и в конце концов неохотно кивнул. Пока Сахён был во дворце, единственным человеком, кто мог присмотреть за О Гваном, была хозяйка постоялого двора, так что, раз уж она просила довериться ей, ничего не оставалось, кроме как поверить.
- Когда я утвержусь на своём месте, я и вас порекомендую, так что до тех пор готовьтесь. Вы должны показать достоинство, подобающее давнему ученику нашего учителя.
Выражение лица О Гвана снова стало унылым. То ли он был разочарован тем, что Сахёну, похоже, потребуется много времени, чтобы утвердиться, то ли тем, что под «подготовкой» подразумевалась учёба, которую он так ненавидел.
Он толкнул уже знакомые ворота Камчхондана и вошёл. Младший дворцовый слуга, подметавший двор, радостно улыбнулся и молча поклонился. Судя по его лицу, он сегодня снова собирался притащить корзину сушёной хурмы и настойчиво угощать ею.
Младший дворцовый слуга энергично замотал головой. Сахён, подумав про себя, что за странности, заглянул на ступени. Кожаные туфли Тан Иджэ аккуратно стояли на серовато-белом камне.
- Да, не может же он гулять несколько дней подряд, я уж подумал, что ему давно пора было свалиться от усталости. Сегодня я непременно…
Младший слуга крепко вцепился в рукав Сахёна, который уже было зашагал к главному зданию. Когда Сахён обернулся, слуга так тряс головой, что, казалось, она вот-вот отвалится, и беззвучно шевелил пересохшими губами.
Сахён вдруг осознал, что ни разу не слышал, чтобы этот младший слуга говорил. Смущённо почесав щеку, он первым делом остановил его трясущуюся голову.
На этот раз он замотал головой.
Младший слуга моргнул своими большими глазами, затем сложил руки, поднёс их к щеке и легонько склонил голову набок. Неужели…
- Солнце в зените, а он всё ещё спит?
Да, если подумать здраво, какое ему дело, во сколько просыпается этот принц-бездельник, который ничего не делает? Конечно, тому и дела нет до какого-то надоедливого учителя, которого всё равно через пару дней отстранят от должности, если тот продолжит его игнорировать, и который не спит и двух сиджин (около 4 часов) в сутки, целыми днями ожидая только его. Он понимал. Должен был понимать.
- Придётся поработать, пока господин не проснётся. Можно мне пройти в мужскую половину?
Сахён крепко сжал кулаки, сделал глубокий вдох и постарался успокоиться. Он устроился в мужской половине дома, часто используемой как кабинет с тайным расчётом на то, что если господин будет постоянно видеть его ожидающим, то когда-нибудь ему станет совестно.
Один из слуг, к счастью, сам подошёл, засучил рукава и принялся растирать для него тушь. Сахён разложил на столе длинные бамбуковые планки, на которых были лишь редкие пометки, и тихо вздохнул.
- Тэгёнсын (главный советник), глава ведомства Пэгёнбу, отвечающий за финансы Пасы, попросил меня написать комментарии к трудам моего учителя, наставницы Чхэ.
Хоть он и не пришёл лично, а лишь прислал подчинённого из своего ведомства, который оставил гору пустых бамбуковых планок, для Сахёна это было предложение, которое он мог принять лишь с благодарностью. Главный советник был одним из чэсанов - высших сановников, которые служили государю на ближайшем расстоянии и принимали решения по важнейшим государственным вопросам. Раз уж такой человек проявил к нему интерес, разве не должен он был приложить все усилия и показать свой талант?
В Югане полно учеников, которые десятилетиями были при наставнице, и все они, должно быть, наперебой выпускают свои комментарии. Проблема в том, смогу ли я, прослуживший ему всего несколько лет, написать достойный комментарий.
Число трудов, оставленных наставницей Чхэ, было ограничено. И сейчас бесчисленные ученики наперебой бросались на эти немногочисленные книги, чтобы выпустить свои комментарии. Иными словами, просто собрав и сравнив комментарии к одной книге, можно было судить о глубине знаний и проницательности их авторов.
Вряд ли человек ранга государственного сановника попросил Сахёна об этом потому, что ему действительно были нужны комментарии. Если думать позитивно, это означало, что и со стороны дворца Чонхангун на Сахёна обратили внимание, раз уж сам главный советник проявил интерес. А если думать негативно, эта работа могла безжалостно обнажить всю поверхностность знаний Сахёна, которую он до сих пор скрывал за сиянием имени своего учителя и подвешенным языком…
Вздохнув, он закатал рукава. Чёрные манжеты на концах рукавов поднялись до самых локтей, обнажая белые предплечья. Сахёну не нравилась его кожа, которая, даже загорев за лето, под хмурым зимним небом снова становилась бледной.
- Боже, господин хранитель библиотеки, не слишком ли вы худы? Я так и знал, видя, что вы даже не едите толком.
Была в этом проблема - он выглядел ещё более хилым, чем был на самом деле. Не успел он и возразить, что на самом деле крепче, чем кажется, как крупный дворцовый слуга зычным голосом крикнул:
- Эй, нашего господина хранителя надо бы откормить, так что принесите полную корзину сушёной хурмы!
«Нашего господина хранителя» - это ещё что такое, да и сама просьба принести хурмы была полна корыстных побуждений…
Младший слуга, словно только этого и ждал, принёс корзину с хурмой размером с него самого, поставил её посреди комнаты и улыбнулся, обнажив белые зубы.
- Вы все, я смотрю, очень любите хурму? - спросил Сахён, обмакивая кисть в тщательно растёртую тушь.
Крупный слуга, откладывая несколько самых пухлых плодов в чистую миску и ставя её рядом с Сахёном, ответил:
- Это потому, что надо есть, пока есть возможность. Сейчас хурмы много и в других местах, так что пока тихо, но подождите месяц. Те, кто сожрал свою долю, прибегут в Камчхондан и обчистят всю нашу хурму дочиста.
- Господин не очень-то ест сладости. Да и гости, которых нужно угощать, заходят нечасто, так что хурмы у нас хватает на всю зиму.
- Когда хурма остаётся, господин всю нам отдаёт, а когда те приходят и забирают её, будто мы им должны, честно говоря, зло берёт.
Похоже, они так агрессивно набрасывались на хурму не столько от голода, сколько от досады. Взгляды дворцовых слуг, с хрустом жевавших хурму, казались какими-то решительными, и Сахён, чтобы помочь им в их борьбе, тоже принялся потихоньку откусывать от хурмы, лежавшей в миске.
- Похоже, господин очень великодушен к тем, кто рядом с ним, - между делом спросил он о том, что его всегда интересовало.
Раздаёт пожалованные ткани, поровну делит оставшуюся хурму - если слушать только это, то Тан Иджэ мог показаться весьма заботливым господином.
Однако за всё время, что Сахён бывал в Камчхондане, он ни разу не видел, чтобы Тан Иджэ ласково обращался со слугами. Да и сами слуги, кроме как для исполнения необходимых поручений, старались к нему и близко не подходить. Хотя, судя по тому, как они сбивались в кучку и начинали щебетать, стоило Сахёну войти в мужскую половину дома, они не были неразговорчивыми людьми.
- Хм, скорее не великодушный, а… - крупный слуга замялся, не решаясь употребить слово «великодушный».
- Ну, в каком-то смысле можно сказать, что и великодушный! - поспешил исправить положение слуга, растиравший тушь.
- Верно. Вот его, например, отовсюду выгнали, а господин его принял.
Младший слуга в ответ на эти слова закивал. В безжалостной экосистеме дворца, где за малейшую ошибку в работе вышвыривали вон, тот факт, что он не прогнал немого придворного, и впрямь был поступком, который вполне можно было назвать великодушным.
- Но, может быть, он просто совершенно не обращает внимания на мелочи.
- И, кажется, у него нет жажды наживы.
- Говорят, ему уже неофициально определены земли Синрына, так что и нужды жадничать у него нет.
- И всё же, разве не сказывают, что Ю Бэкху, получив свой удел и уезжая, содрал даже шёлковые одежды с придворных?
- Верно. И вторая принцесса, хоть и говорят, что она великодушна, шёлком не делится.
- Молодой господин определённо странный. Хотя для нас это только к лучшему.
Если подытожить болтовню придворных, у которых всего за несколько дней развязались языки, то Тан Иджэ казался не столько великодушным, сколько человеком, лишённым алчности. Но разве возможно вести жизнь без желаний в самом сердце дворца, не будучи монахом, что обучается в затерянном в лесу храме, вдали от мирской суеты? Быть может, будь он наивным простаком, ничего не знающим о мирских делах, или дурачком, который лишь смеётся, что бы с ним ни делали, - но Тан Иджэ не был таким.
Хотя, кто знает, может, ему просто всё на свете лень.
Внутренне ворчал Сахён, уставившись на первое предложение своего учителя, написанное на бамбуковой дощечке. Если бы он обменялся хоть словом с главным советником, работа над комментариями пошла бы куда легче. Ведь подобные тексты, как правило, пишутся в угоду заказчику. Однако сейчас он никак не мог разгадать истинных намерений главного советника. Хотел ли тот ученика, который смиренно последует за взглядами учёной Чхэ, или же ему нужен был дерзкий талант, что осмелится оспорить его мнение?
Капля туши, застывшая на кончике кисти, упала на бамбуковую дощечку. Сахён, кашлянув, написал поверх чернильного пятна имя своего учителя: «Учёная Чхэ говорила...».
- Мы, наверное, слишком много болтали? - осторожно спросил придворный, растиравший тушь. Можно было и так подумать, ведь Сахён, занявший кабинет и разложивший дощечки, будто собирался свершить нечто великое, на деле так и не смог начать писать.
- А, нет. Я просто обдумывал замысел... - поспешно соврал Сахён, боясь, как бы не раскрылась его некомпетентность, и тут же замолчал. Когда он был учеником учёной Чхэ, он внутренне презирал и фыркал на тех, кто нёс подобную чушь, но кто бы мог подумать, что настанет день, когда он сам будет произносить такие слова.
Внезапно его накрыла волна ненависти к себе, и Сахён крепко зажмурил глаза. Нужно было остудить голову. Воздух слишком горячий... Конечно, и это было лишь предлогом...
- Нужно немного проветриться. Сидите, сидите. Угощайтесь сушёной хурмой...
К счастью, придворные, вместо того чтобы посмеяться над ним, зашептались: «Видно, мы и впрямь так шумели, что он не мог сосредоточиться», - и отправили с ним только немого младшего придворного. Вероятно, потому, что все они пока что переоценивали Сахёна.
Прежде чем выйти, Сахён оглянулся на комнату Тан Иджэ. Дверь всё ещё была плотно закрыта. Считать ли удачей то, что он сегодня так поздно просыпается? Тот был малый сообразительный, и будь он поблизости, то наверняка бы понял, что Сахён - бездарь, неспособный толком написать и одного комментария. Тогда он с важным видом отказался бы от занятий под предлогом, что «не может учиться у кого-то столь низкого уровня». И это при том, что сам он - ничтожество, не осилившее даже «Малое учение».
Сахён сощурился, без всякой причины сверля взглядом его комнату, а затем спустился на каменные ступени. Младший придворный тут же подбежал и помог ему обуться.
Хотя солнце уже давно взошло, воздух снаружи был по-зимнему северным, пронизывающим до костей. Сахён приоткрыл губы и выдохнул горячий воздух, наполнявший его лёгкие в кабинете. Белый пар замёрз на лету и, подхваченный ветром, рассеялся вдребезги. Если бы только можно было так же избавиться от бесполезных мыслей, что роились в его голове.
И правда. Старая наставница, набив кончик своей длинной трубки конопляным табаком и зажав её в зубах, часто говорила, что «нужно сжигать так праздные мысли, чтобы в голове прояснилось». Иногда она предлагала и Сахёну попробовать, но тот видел, как от этого табака ясные глаза наставницы туманились, а потому категорически отказывался.
Возможно, ёнхвачо будет получше. Говорят, это то, что курят монахи-аскеты для поддержания ясности ума. Сахён вновь сложил губы трубочкой, выдохнул облачко пара и повернулся к младшему придворному.
- Вы когда-нибудь курили ёнхвачо?
Младший придворный замотал головой. Затем он закатил глаза, высунул язык и состроил гримасу, сморщив всё лицо.
- Откуда же вы знаете, каково это, если даже не пробовали?
На этот вопрос придворный мельком взглянул в сторону придворных, тихо переговаривающихся в кабинете. По-видимому, кто-то из них попробовал из любопытства.
- Говорят, побочных эффектов нет? Вроде потери вкуса на какое-то время…
Младший придворный вновь покачал головой, и выражение его лица стало неоднозначным. Оно было полно смысла: сам момент мучителен, но последствий не оставляет, хотя рекомендовать такое он бы не стал.
- Хотелось бы попробовать всего одну затяжку…
Однако придворный тут же сощурился, словно говоря: «Я так и знал».
Впервые видя на его лице такое укоризненное выражение, Сахён смутился и сделал вид, что разглядывает зеркальный пруд, будто его это не касается.
Сзади послышались удаляющиеся шаги.
Спустя мгновение, источая густой аромат дыма, вернулся младший придворный. Он осторожно протянул Сахёну длинную трубку, которую бережно держал в обеих руках.
Мысль попробовать действительно была, но когда трубка оказалась прямо перед ним, в голову начали медленно заползать ужасные слухи, которые он слышал о ёнхвачо. Что вкус такой, будто язык горит; что от одной затяжки хочется отрезать себе язык; что некоторых тошнит, едва они подносят её ко рту…
- Это же трубка молодого господина. Как я могу…
Младший придворный решительно покачал головой. Видимо, была запасная.
Это что, расплата за моё неуместное любопытство к ёнхвачо? Если не попробую сейчас, так и буду жалеть. Сахён, искоса поглядывая на младшего придворного, поднёс трубку к губам. Язык пересох, а в горле неприятно запершило. Он помедлил и опустил трубку, подумав, что вдыхать дым в таком состоянии будет ещё горше.
Может, сказать, что передумал? Будет выглядеть глупо, наверное. А вдруг и правда, как у монахов-подвижников, у меня от этого в голове прояснится? Хотя есть и один человек, который держит её во рту целыми днями, а сам только и делает, что пьёт вино с помутневшим взглядом.
Он сделал глубокий вдох. Да какого чёрта, от курения ведь не умирают. Сделаю одну хорошую затяжку и покончу с этим. Да и младший придворный не зря же старался, набивая трубку.
Приняв твёрдое решение, он снова поднял трубку. Приоткрыв напряжённые губы, он поднёс мундштук ближе. И в этот самый миг.
Откуда ни возьмись, налетевший белый сокол выхватил трубку своими большими когтями.
На мгновение он даже испытал облегчение от мысли «так даже лучше», хоть ситуация и была донельзя нелепой. Но тут младший придворный вздрогнул от ужаса и рухнул на колени, распластавшись на земле, отчего Сахён растерялся и обернулся.
И столкнулся взглядом с огромной тенью, что всё это время непоколебимо стояла у него за спиной.
Тан Иджэ, одетый в тёмно-индиговый топхо, цветом напоминавший безлунное ночное небо, вскинул руку кверху. Белый сокол, плавно круживший в небесной синеве, расправил крылья и, спланировав вниз, мягко опустился ему на руку.
Из кончика трубки всё ещё струился белый дымок. Мастерство сокола, умудрившегося сохранить огонёк в трубке после такого стремительного взлёта, было и впрямь поразительным. Хотя, конечно, в данном случае Сахёну это было не на руку.
Внутренне вздохнув, он опустил взгляд. У его ног лежал ничком младший придворный, и было видно, как он дрожит всем телом так, что становилось жаль. Он и сушёную хурму из кладовой таскает, так неужели принести немного ёнхвачо - такое уж большое преступление? Подумал он, но тут же поправил себя. А впрочем, кто знает. Может, этот Тан Иджэ - чудак, который ценит ёнхвачо дороже золота.
Сахён счёл своим долгом защитить младшего придворного и, слегка заслонив его собой, выступил вперёд.
- Это я попросил принести, сказав, что хочу попробовать.
И, заведя руку за спину, он сделал придворному знак отступать в сторону его товарищей. Младший придворный неловко поднялся, несколько раз поклонился Тан Иджэ и опрометью бросился к павильону.
- Ёнхвачо? - до его слуха донёсся лёгкий насмешливый фырк. Сахён опустил голову, чтобы скрыть вспыхнувшее отчего-то лицо.
Но, подумав ещё раз, он ощутил несправедливость. Если уж разбираться, кто прав, а кто виноват, то не большая ли проблема в этом Тан Иджэ, который, вместо того чтобы выполнять свои обязанности принца и учиться, дрыхнет до позднего часа, а не в Сахёне, который всего лишь хотел попробовать горький на вкус ёнхвачо?
- Поскольку господин, который постоянно курит ёнхвачо, не соизволил проснуться до полудня, я предположил, что, возможно, в нём есть снотворный эффект, и решил проверить. А может, в нём содержится яд, делающий людей ленивыми.
Хотя, конечно, я не планировал выпаливать такую дерзость...
Сахён, кашлянув, поднял голову. Что сделано, то сделано, теперь оставалось лишь держаться уверенно.
Тан Иджэ сощурился. Сахён вдруг заметил, что, когда тот сощурился, тёмно-синий отсвет, поглощавший верхнюю часть его радужки, исчез. Как только пропал этот свет, похожий на бурные, вызывающие дурноту волны, смотреть в его глаза, где остался лишь сияющий янтарь, стало гораздо легче. Может, поэтому его суровое выражение лица не показалось страшным.
Спустя мгновение уголки глаз Тан Иджэ изогнулись в улыбке.
- До сих пор я об этом не задумывался...
Когда он сделал шаг к Сахёну, белый сокол, чистивший перья у него на руке, с шумом взлетел. Только тогда Сахён понял, что всё это время он, как заворожённый, смотрел ему в глаза.
- В этом есть смысл. Возможно, это и вправду ёнхвачо делает людей ленивыми.
Тан Иджэ остановился, лишь когда приблизился так, что их лбы почти соприкасались. И прямо перед носом Сахёна зажал мундштук в зубах. Шшш. От звука глубокого затягивания у Сахёна непроизвольно дёрнулось в ушах.
Тан Иджэ пристально разглядывал Сахёна, словно наблюдая за маленьким зверьком, а затем выдохнул белоснежный дым. Едкий, густой аромат окутал лицо Сахёна.
Он попытался прикрыть рот и нос рукавом, но Тан Иджэ схватил его за запястье и с силой опустил руку. Сахён с раздражением посмотрел на него, широко раскрыв глаза, в которых выступили слёзы. Каким бы господином тот ни был, Сахён всё же чиновник пятого ранга. Он не тот, с кем можно обращаться так грубо и бесцеремонно. Он уже решил твёрдо высказать это, но...
Тёмно-синие глаза, подобные яростному потоку, в одно мгновение захлестнули Сахёна.
От этого у Сахёна внезапно перехватило дыхание, и он до боли прикусил дрожащую нижнюю губу.
- Что, не можешь понять, просто вдохнув дым?
Низкий голос эхом отозвался в заложивших ушах.
Слушая этот голос, от которого где-то в глубине души закипало раздражение...
- Кто вам сказал, что я хочу вдыхать то, что вы выплюнули?! - не выдержав, вскрикнул Сахён.
Странно, но перед Тан Иджэ ему было трудно сдерживать эмоции. Вообще-то Сахён был из тех, кто умел скрывать свои истинные чувства и соблюдать строгую вежливость в присутствии «вышестоящих». Хоть формально он и был учителем, по сути, Тан Иджэ был тем, кому Сахён должен был «служить». А значит, следовало встречать его с улыбкой, даже если бы тот выдохнул дым ему прямо в лицо...
Может, потому что он казался ему слабаком?
Нет, Сахён никогда не считал Тан Иджэ слабаком. При первой встрече тот, не моргнув и глазом, отрубил человеку руку. Да и сейчас он смотрел на Сахёна сверху вниз с непроницаемым выражением лица.
Тан Иджэ грубо схватил Сахёна за подбородок и задрал его голову. Он поднёс трубку к невольно приоткрытым губам.
- Тебе стоит надеяться, что в нём нет яда. Мне-то что, если я опьянею от лени, могу просто бездельничать без конца, а вот ты, мунхак Пэк... Кто знает, сможешь ли ты удержать место, которое с таким трудом получил.
Он с самого начала не верил в этот бред про яд лени. Но одна лишь мысль о том, с каким удовольствием Тан Иджэ будет наблюдать, как Сахён, затянувшись ёнхвачо, давится кашлем от его отвратительного вкуса, заставила его подумать, что лучше уж откусить себе язык.
Да, это был неплохой вариант. Если он откусит язык, тот хотя бы почувствует вину за свои действия.
Видимо, одна только эта мысль заставила его челюсти напрячься. Тан Иджэ слегка изогнул бровь и сжал подбородок Сахёна ещё сильнее, не давая ему сомкнуть рта.
- Если так не хочешь, я накормлю тебя сам, - добавил он, неся полную чушь.
Если бы кто-то не издал этот легкомысленный возглас, Сахёну так или иначе пришлось бы вдохнуть ёнхвачо. И он бы позорно закашлялся прямо перед Тан Иджэ. Он был благодарен тому, кто так вовремя вмешался, но...
- Ох, господин, я ничего не видел, ничегошеньки. Но вы, господин, и вправду молоды. С самого утра, боже мой.
Непонятно, что он там себе навоображал, увидев эту сцену, чтобы поднять такой шум. Любому ведь было очевидно, что этот проклятый господин издевается над своим несчастным учителем. Придворные перед павильоном были тому свидетелями... Нет, почему они все делают вид, будто прикрывают глаза?
- О-отпустите, - прошипел Сахён.
Тан Иджэ с непроницаемым лицом посмотрел на свою руку, всё ещё сжимавшую запястье Сахёна. Сахён, понизив голос до предела, прорычал снова:
- Нас же неправильно поймут! Отпустите, я сказал!
- Что ж, тогда нужно развеять недоразумение. Сказать им, что я всего лишь поймал вора, который пытался украсть и выкурить мой ёнхвачо...
- Кто это тут воровал и курил? Я, как учитель, проводил эксперимент, чтобы точно определить состояние своего ученика... Ай-ай-ай, ослабьте хватку, не могли бы вы?
- Ах, прости. Эта рука почему-то сжимается, когда слышит ложь.
- Скажите, когда вы меряетесь силой на руках, вы случайно не бормочете про себя: «Вот с завтрашнего дня начну учиться»? Если так, то вы, должно быть, непобедимы.
- Нет, это не очень эффективно, поэтому я говорю: «Надо бы начать учиться с сегодняшнего дня».
Спаситель, помешавший в самый критический момент... нет, незваный гость... нет, в общем, незнакомый мужчина в одежде придворного снова громко кашлянул, вклинившись между ними. Лишь тогда Тан Иджэ отпустил руку Сахёна.
- Принцесса очень беспокоилась, но, видя, какая между вами супружеская гармония, я поистине спокоен.
Как можно, глядя на такое, думать, что у нас хорошие отношения... И с какой стати к отношениям учителя и ученика вообще приплетают «супружескую гармонию»? Может, на севере это слово имеет другое значение?
- При чём здесь супружеская гармония? - к счастью, Тан Иджэ первым провёл черту.
- В последнее время все королевские наставники, что прибывали во дворец Унгёнгун, были сплошь стариками, так что я и не помню, когда в последний раз видел такое прекрасное согласие... - впрочем, собеседник его и не слушал.
Тан Иджэ с досадой вздохнул и потёр переносицу, словно у него разболелась голова. На этот раз Сахён не мог не посочувствовать ему.
- Вторая принцесса велела передать, что сегодня прекрасный день, и она желает отправиться на любование цветами. Подготовка идёт полным ходом и будет совмещена с обедом, так что вам следует поторопиться.
Похоже, вторая принцесса, Тан Юн, и сегодня собиралась увести Тан Иджэ. Какое к чёрту любование цветами посреди зимы. Подумал Сахён, едва не сказав это вслух. Небось будут пить сливовое вино, пока у самих на лицах «цветы» не распустятся от выпитого.
- Времени нет, вы оба должны приготовиться.
Из уст придворного вырвались неожиданные слова. Тан Иджэ, кажется, тоже этого не ожидал и, не разгладив нахмуренных бровей, обернулся к Сахёну.
- И я тоже? - растерянно переспросил Сахён.
- Да, она настоятельно просила привести вас обоих. Похоже, до неё дошли слухи, что вы не ладите, и она очень беспокоилась. Ах, но это были пустые тревоги. Раз у вас такая супружеская гармония...
- Да прекратите вы уже с этой вашей супружеской гармонией, умоляю...
Придворный моргнул с таким видом, будто хотел сказать: «Но я говорю «гармония», потому что вижу гармонию, а вы просите не говорить «гармония»...».
От его вида можно было сойти с ума.
Дворец Унгёнгун, резиденция второй принцессы Тан Юн - павильон Мэёндан (Павильон цветущей сливы).
Мэёндан располагался в самой солнечной и тёплой южной части дворца Унгёнгун. Это был также и самый красивый павильон, от входа и до самого обширного сада за зданием утопавший в сливовых деревьях самых разных сортов. Некоторые говорили, что название «Мэёндан» было дано не просто из-за обилия сливовых деревьев. В нём был скрыт смысл «бутон сливы» - то есть место, где пребывает талант, которому суждено в будущем пышно расцвести. Вторая принцесса Тан Юн была самым любимым ребёнком короля, да и сейчас оставалась таковой, так что эти слова, вероятно, возникли не на пустом месте.
Однако говорят, что Тан Юн, некогда считавшаяся самой вероятной наследницей, начала изображать из себя пьяницу, чтобы впасть в немилость у короля и тем самым сохранить свою глубокую сестринскую привязанность к старшей сестре, Тан Гён. Она закопала в грязь даже свой талант, который называли величайшим среди учёных мужей.
Хотя сейчас... это было похоже не столько на «игру в пьяницу», сколько на то, что она и вправду стала пьяницей.
Сзади них раздался протяжный, заплетающийся голос, и вместе с ним донёсся резкий запах алкоголя. Даже не видя лица, можно было понять, кто это, поэтому Сахён, низко поклонившись, обернулся. В глаза бросился зелёный пояс, небрежно ниспадавший на жёлтый топхо цвета гардении. Похоже, она и вправду основательно подготовилась к «любованию цветами» этой зимой.
- А это, должно быть, новый хранитель библиотеки?
Но его ожидание, что эта парочка непутёвых брата и сестры проведёт свою радостную встречу, было недолгим. Две тёплые руки внезапно обхватили щёки Сахёна и бесцеремонно вздёрнули его голову вверх. Застигнутый врасплох, Сахён оказался лицом к лицу с ней. С лицом счастливой пьянчужки, у которой щёки и кончик носа раскраснелись, а на губах играла широченная улыбка.
- Я так и знала, у братца-то моего глаз намётан. Так вот почему ты даже не взглянул ни на одного из красавцев и красавиц, что приходили до этого, а?
Как и ожидалось, из уст пьяницы не могло выйти ничего путного. Сахён незаметно отступил на шаг, высвобождаясь из её хватки, и вежливо поклонился.
- ...Приветствую вторую принцессу. Я - мунхак Пэк Сахён.
- Стало быть, звать тебя мунхак Пэк. Прости меня, я, должно быть, была такой недалёкой и доставила тебе неудобства. Брат, тебе стоило сказать! Ты молчал, и вышло так, что я помешала вашему счастливому времени с учителем.
- Вы имеете в виду наше счастливое время занятий?
Тан Юн изобразила удивление и прикрыла рот ладонями. И то, что её раскрасневшееся от выпивки лицо, казалось, залилось ещё более густым румянцем... это, должно быть, из-за яркого солнца, верно?
- Занятия... можно и так сказать. Это ведь тоже занятия. Разного рода...
- Прошу прощения, но я говорил о настоящих занятиях.
С таким видом, будто совершенно не понимает слов Сахёна, она сложила пальцы одной руки в кольцо, а указательным пальцем другой руки стала осторожно водить внутри этого кольца. К счастью, прежде чем её палец успел начать непристойные движения туда-сюда, Тан Иджэ ударил её по запястью веером.
- Если у вас в голове столько похоти, что она уже не соображает, может, сходите к мужу или заведёте нового, чтобы немного её выпустить?
- Ну, не знаю. Может, я старею, и силы уже не те. Мне стало интереснее наблюдать.
Тан Юн надула губы и выхватила у него веер.
- И всё же... - она принялась обмахиваться им, разгоняя жар с раскрасневшегося лица. - Перед мунхаком Пэком я повела себя невежливо. Хотя, может, оно и к лучшему. Я-то говорила комплименты, думая, что у вас уже всё случилось, но братец мой... у него только внешность и хороша. Характер у него прескверный, и он - эгоистичное создание, которое думает только о себе. Ничего хорошего от сближения с ним не жди. Да и, честно говоря, я даже не уверена, всё ли у него там как следует функционирует.
Хоть у Сахёна не было ни малейшего желания понимать её намёки, стоило ему услышать слово «функционирует», как он, сам того не осознавая, перевёл взгляд с прекрасного телосложения Тан Иджэ на ту самую «функционирующую часть», которая, возможно, была и не так уж прекрасна.
Видимо, заметив этот многозначительный взгляд, Тан Иджэ тут же нахмурился. Сахён сделал вид, что ничего не заметил, отвернулся и уставился в сторону.
- Не лезьте в дела, что у других ниже пояса.
И всё же, слышать раздражённый голос Тан Иджэ было приятно. Поскольку чушь несла его собственная сестра, ему приходилось сдерживать гнев; если бы на такое осмелился Сахён или кто-то из придворных, он бы уже давно вывернул им руки.
От этой мысли запястье, которое тот сжимал совсем недавно, почему-то заныло. Сахён легонько потёр его, там всё ещё виднелся красноватый след. Примерно в этот же момент Тан Иджэ отвёл от него свой пронзительный взгляд.
Глядя на такое, можно было подумать, что у него мягкое сердце, но стоило вспомнить выходку с ёнхвачо, как он снова казался просто несносным человеком. Поистине, его было трудно понять.
- А есть ли в этом дворце Унгёнгун что-нибудь занимательнее, чем то, что творится у других ниже пояса? Иначе с чего бы наши придворные прибежали ко мне наперегонки докладывать, что вы тут чуть ли не пожирали друг друга?
А Тан Юн тем временем снова несла какую-то околесицу.
- Не знаю, что там наговорили принцессе, но это совершенно не соответствует действительности...
- Зачем мне кусать и сосать это?
Он что, уже и за человека меня не считает? Сахён со скрежетом стиснул зубы и с невозмутимым видом произнёс:
- То, что я сейчас с вами разговариваю, и есть лучшее доказательство того, что ничего не было. Если бы меня покусало и пососало такое существо, я бы уже давно отрезал себе язык. Как ящерица.
- Ящерица отращивает новый хвост, а твой язык снова не вырастет, так что я бы советовал тебе получше за ним присматривать.
- Разве господин стал бы кусать и сосать нечто подобное? Значит, мой язык сохранится навсегда. Благодарю вас.
- Звучит как-то язвительно. Что, надеялся на что-то?
- Язвительно? Если бы вы читали «Малое учение», то знали бы, что в людях всегда таится доброе начало. Но, к сожалению, вы его ещё не осилили, потому, видимо, и полны таких подозрений.
- Судя по рассуждениям о добром начале, «Малое учение» - это, должно быть, книга для воспитания наивных простаков, которых легко обмануть. И я непременно должен это читать?
- Знаете, кого в этом мире легче всего обмануть? Необразованных людей. Разумеется, это я говорю не о вас, господин, ведь вы так проницательны.
- К счастью, ты хоть понимаешь, что я проницателен.
- Ох, если бы вы изучили ещё и «Великое учение», то знали бы, что люди всегда вкладывают в свои слова скрытый смысл.
Обычно Тан Юн с огромным интересом наблюдала бы за тем, как они цепляются к словам друг друга, но сегодня она не могла чувствовать себя спокойно. Ведь за всё время этого разговора, или, скорее, спора, они ни разу не взглянули друг на друга. Оба смотрели исключительно на неё, стоявшую прямо перед ними.
Явную ссору затеяли эти двое, но почему-то казалось, что удары получает она.
- Постойте, постойте. Мне кое-что любопытно.
В конце концов Тан Юн не выдержала гнетущей атмосферы и прервала их разговор. Тан Иджэ посмотрел на неё с недовольным видом. Сахён же хранил вежливую улыбку. Судя по выражению лиц, можно было подумать, что победа осталась за Сахёном.
Тан Юн на мгновение замешкалась под недружелюбным взглядом своего проклятого братца, но всё же с трудом озвучила вопрос, который вертелся у неё в голове с самого начала их перепалки.
Тан Иджэ лишь вздохнул и, пройдя мимо неё, в одиночестве зашагал в сторону сада. Словно и отвечать не стоило. Тан Юн с удручённым видом посмотрела на Сахёна. Тот, будучи не в том положении, чтобы игнорировать её, растерянно почесал щеку и осторожно переспросил:
- Ваш вопрос о ящерице, возможно...
- Я подумала, может, это змея, но ты сказал, что у неё снова отрастает хвост, если его отрубить. Это какое-то мифическое существо?
И, поразившись тому, что она и вправду не знает, что такое «ящерица», он со всем усердием принялся рассказывать ей о «таинственном существе», о котором Тан Юн никогда в жизни не слышала.
- То есть, это змея с ногами, которая живёт на юге континента, у которой отрастает отрубленный хвост, а на лапках у неё присоски, и она ходит по потолку?
...Со своей стороны, Сахён объяснил как мог.
Задний сад павильона Мэёндан был полностью засажен сливовыми деревьями. До того как прийти сюда, Сахён и сам сомневался: какой смысл заполнять весь сад одними лишь сливами, ведь любоваться цветами можно лишь одну весну, а потом всё. Но в тот момент, когда он, медленно обойдя павильон, оказался у входа в сад, он потерял дар речи и, как заворожённый, воззрился на нависшие над головой ветви.
Слива, сбросившая все листья, стояла голым, костлявым скелетом. Ветви всех мастей, одни извилистые, другие прямые, беспорядочно переплетались по обе стороны от уединённой тропинки, рассекая бледное зимнее небо. Сахёну показалось, что он очутился в настоящем лесу. В «безопасном лесу», куда можно было входить и выходить, не боясь ни замёрзнуть насмерть, ни встретить дикого зверя.
Тан Юн, которой, видимо, понравилась реакция Сахёна, тут же взяла его под руку. Сахёну было неловко гулять с кем-то под руку, и он попытался было незаметно высвободиться, но, увидев её счастливую улыбку и разрумянившиеся щёки, не смог этого сделать.
- Я рада, что тебе понравился задний сад. Приходи ещё, когда пойдёт снег. Когда ветви покроются белым снегом, это тоже будет великолепное зрелище.
Казалось, так оно и будет. Его собственный, донельзя унылый павильон Камчхондан под снегом выглядел бы так, будто его занесло в буран, но здесь, в Мэёндане, каждая снежинка, должно быть, казалась цветочным бутоном.
- Тогда разве не в тот день и следовало устраивать любование цветами?
Тан Юн уставилась на Сахёна, округлив глаза, словно спрашивая: «О чём это ты?». Сахён, испугавшись, что она прочла его мысли («Тут и намёка на цветы нет, так зачем же тащить сюда своего брата, которому надо учиться, на какое-то любование цветами?»), незаметно поджал губы.
- Тогда будет любование снежными цветами. А сейчас мы любуемся цветами, потому что расцвела слива.
Услышав вопрос Сахёна, Тан Юн снова широко улыбнулась.
- Так есть что-то, чего наш мунхак Пэк не знает? Прекрасно. Только что ты рассказал мне о ящерицах, а теперь я покажу тебе сливу, что цветёт зимой.
Она вытянула руку и закрыла Сахёну глаза. Сквозь пальцы ему было всё прекрасно видно, но, желая подыграть Тан Юн, Сахён сам зажмурился. Пока она вела его, под ногами шуршали сухие ветки, а в ушах щекотал звук качающихся на промозглом ветру ветвей.
На мгновение сквозь влажный запах земли просочился тонкий аромат дыма.
Даже не открывая глаз, он инстинктивно понял.
- Мунхак Пэк, теперь открывай глаза.
Он медленно поднял веки. И увидел золотые бутоны, пышно распустившиеся на сухих ветвях. Словно во сне, Сахён с приоткрытыми губами огляделся вокруг. Будто весенние цветы, перепутавшие время года, явились раньше срока - повсюду в пышном цвету были жёлтые соцветия, имевшие точную форму цветка сливы.
И тут же его окутал густой, до головокружения, цветочный аромат. Лёгкий запах дыма, витавший у кончика носа, тут же растворился, уступив место сладкому аромату сливы.
- Так... есть и слива, что цветёт зимой?
- Да, поэтому её называют зимней сливой. Найти такие крепкие деревья было нелегко. Поэтому, когда я разбивала задний сад, то выбрала для них это, самое солнечное, место.
Сахён осторожно протянул руку и коснулся лепестка. Зимой, когда даже жёсткие сорняки желтеют и засыхают... Камелия, та хоть выдерживает ледяной ветер благодаря своим толстым и плотным лепесткам, но откуда у этих бесконечно маленьких и нежных бутонов такая отвага, чтобы распуститься?
Пока он восторженно любовался цветами, за ветвями мелькнула тёмно-синяя тень. Сахён, ухватившись кончиками пальцев за тонкую ветку, осторожно выглянул. Тан Иджэ стоял, задрав голову, и смотрел на бутоны на высоких ветвях. Вдруг один цветок сорвался и упал ему прямо на макушку. Сахён, сам того не осознавая, фыркнул от смеха.
К нему тут же обратился недружелюбный взгляд. Сахён, изо всех сил сдерживая смех, постучал себя по макушке. Хотя сдержать подёргивающиеся уголки губ ему всё же не удалось.
К счастью, Тан Иджэ быстро понял Сахёна и снял цветок с головы. Затем, пожав плечами, он подошёл к Сахёну.
- Я не пытался над вами сме...
Огромная ладонь опустила цветок на голову Сахёна. Тот, инстинктивно вжавший голову в плечи, распрямился и стряхнул цветок. Цветок безвольно упал на землю.
- Зачем вы перекладываете на меня то, что прилипло к вам, господин?
- Потому что я не люблю, когда ко мне что-то липнет без спроса.
- Разве цветок сам захотел к вам прилипнуть? Это ветер его качнул, и он прицепился поневоле.
Сахён поднял упавший цветок и, расправляя один за другим помятые лепестки, продолжил:
- Он с таким трудом распустился этой суровой зимой, и упал, не успев даже полностью раскрыться. Разве вам его не жаль? С ним нужно обращаться бережно.
Затем он осторожно положил цветок на плечо Тан Иджэ и удовлетворённо улыбнулся.
Не дав Сахёну договорить, Тан Иджэ с силой сжал цветок на плече, скомкал его и швырнул на землю.
Можно было бы и уступить хоть разок, когда тебе так пытаются угодить. Ну и проклятый же у него характер.
Под сливовым деревом с самыми изящно раскинувшимися ветвями был установлен низкий столик. Сахён тихо вздохнул, увидев рядом с изящно расставленными закусками целый кувшин с вином.
- Мунхак Пэк, ты хорошо пьёшь?
Обычно можно было бы и подождать, пока прислужит придворный, но Тан Юн уже схватила ковш и собиралась сама разливать вино.
- Прошу прощения, но у меня ещё осталась работа в библиотеке...
- Эй, неужели от одной чарки у тебя работа из рук выпадет? К тому же, известно, что писать лучше всего, пропустив чарку. Ах, да, ты ведь со мной пьёшь впервые, откуда тебе знать. Это вино - не простое вино. Это сливовое вино, приготовленное из отборных, самых крупных и красивых плодов сливы, которые мы собрали, вырастив их под тёплым солнцем в этом саду.
Тан Юн уже наполнила белую чарку жёлтым сливовым вином до краёв и поставила перед Сахёном. Отказаться от вина, которое предлагает вторая принцесса, было нельзя, поэтому Сахён, внутренне вздохнув, обхватил чарку обеими руками.
- Не волнуйся, мунхак Пэк. От этого вина не пьянеешь, сколько ни пей. Правда ведь, Иджэ-я?
- Опять ерунду несёшь. Если я захочу, ты сегодня будешь спать в свинарнике. Ты понимаешь?
- Почему же? Сегодня вы собираетесь подсыпать в вино яд?
- Я и без этого могу тебя перепить, честным путём.
- Говорит человек, у которого уже язык заплетается...
- Эй, братец, ты сегодня дождёшься. Готовься завтра утром проснуться, целуясь со свиньёй. Понял?
Тан Иджэ демонстративно поднял перед ней свою чарку и, пригубив, осушил её в одиночестве.
Тан Юн, которая, по-видимому, очень гордилась своей выдержкой в выпивке, не желая уступать, наполнила свою чарку и выпила её залпом.
Тут же Сахён, поймав на себе её укоризненный взгляд, был вынужден поднести чарку к губам.
- Мунхак Пэк? Первую чарку нужно осушить до дна, ты ведь знаешь?
Он собирался лишь пригубить, но после этих слов в итоге осушил чарку до дна.
С выпивкой у него было связано не так уж много хороших воспоминаний. Горький вкус, от которого было непонятно, зачем вообще пьют эту дрянь. Отвратительное чувство, будто горло горит огнём. А ещё жар, поднимающийся изнутри, и ощущение, будто в голове всё путается, - весь этот процесс был для Сахёна лишь неприятен. Но это сливовое вино было каким-то другим. В тот миг, когда он, нахмурившись, сделал глоток, по рту разошёлся кисло-сладкий аромат сливы, и он даже усомнился, а действительно ли это вино.
Такое вино, пожалуй, можно и выпить. Подумал он и залпом проглотил сливовое вино. И в тот самый момент, когда он принял следующую чарку, которую тут же налила ему Тан Юн...
- Ха-ха, аха-ха-ха, мунхак Пэк, ты уже пьян? Всё лицо красное!
Вместо ответа Сахён лишь приоткрыл рот и выдохнул горячее дыхание. Огонь, поднявшийся из самой глубины груди, снова подступил к горлу и обжёг язык. Стало немного легче, когда он вдохнул ртом холодный воздух, но...
- П-принцесса, я, кажется, больше не смогу...
- Эй, тебе в будущем ещё не раз придётся пить, так что нужно увеличивать свою норму. Выпей-ка ещё одну чарку до дна. Тогда, как ни странно, внутри всё успокоится, и приятно закружится голова, а настроение поднимется.
Похоже, Тан Юн не собиралась отпускать Сахёна, пока тот не свалится пьяным. Его и так уже подташнивало, и было страшно представить, что случится, если он выпьет ещё, но игнорировать слова принцессы он тоже не мог. Сахён сделал глубокий вдох, набирая в лёгкие холодный воздух. Да, лучше уж опьянеть до головокружения, тогда и жжения в горле не почувствуешь...
Он крепко зажмурился, собираясь выпить, как вдруг его рука опустела. Сахён резко открыл глаза и попеременно посмотрел то на свою опустевшую руку, то на Тан Иджэ, который сидел рядом и неспешно осушал его чарку.
- Иджэ-я, ну ты и выдумываешь, а?
- А вы, сестра, не заставляйте пить того, кто не хочет. Он же явно напьётся и его стошнит, вам что, вина не жалко?
- Так все и учатся. Мой муж тоже так научился пить. Когда мы только поженились, он опьянел от одной чарки свадебного вина и завалился спать, так и не проведя первую брачную ночь. Такой милый был тогда. Если подумать, он чем-то был похож на нашего мунхака Пэка.
Придворный из павильона Мэёндан поставил перед Сахёном чайный столик. Сахён налил себе полную чашку горячего чая вместо вина и стал попивать его вместе с остальными.
Жар, от которого всё лицо залилось румянцем, начал спадать на холодном ветру. Буря в желудке, казалось, тоже понемногу утихала. Пропуская мимо ушей весёлую болтовню Тан Юн, Сахён искоса взглянул на Тан Иджэ, который продолжал молча опрокидывать одну чарку за другой.
Он мне помог? Или просто пресёк это, чтобы избежать лишних хлопот? Ведь в его присутствии Сахён вёл себя особенно ворчливо. Наверное, тот подумал, что если он как следует напьётся, то может наговорить всякой ерунды и устроить дебош.
...Хотя, возможно, он просто помог ему из чистых побуждений.
- Правда ведь, какое очарование, мунхак Пэк?
От оклика Тан Юн Сахён вздрогнул и отвёл от него взгляд.
- Да, я не думал, что мне доведётся любоваться цветами этой холодной зимой. Благодаря вам, принцесса, я получил драгоценный опыт.
- Так каковы твои впечатления от того, что ты впервые увидел зимнюю сливу?
Сахён на мгновение поднял взгляд, внимательно рассматривая нависшие над головой жёлтые соцветия.
- Не понимаю, как такой нежный цветок мог расцвести посреди суровой зимы. Приятно созерцать эту красоту среди зимней стужи, но, зная о лютых морозах, которые приходится переносить этим изящным цветкам зимней сливы, на душе становится неспокойно.
Если бы она хотела лишь восхваления зимней сливы, то попросила бы его сложить стихи об этом прекрасном пейзаже. Но раз она спросила именно о «впечатлениях», значит, она хотела услышать его иные мысли.
Как и ожидалось, Тан Юн на его слова светло улыбнулась и кивнула.
- Верные слова. Когда я впервые увидела эту зимнюю сливу, я подумала о том же. Ах, несчастная слива. Зачем ты расцвела так рано, не дождавшись лучших времён? Другие сливы распускаются прекрасной весной, когда светит тёплое солнце и журчат ручьи, зачем же ты пробудилась в эту суровую пору, когда горы и реки замерзают под белым снегом, а роса на листьях тут же обращается в иней? Родиться в добрый час - это тоже благословение, так как же не пожалеть твою судьбу, вынужденную сносить ветры первого месяца зимы?
Зима была не только «ранним», но и «поздним» временем года.
Поскольку всё живое растёт весной, в стихах, воспевающих цветы, зима по праву должна была считаться «запоздалым» сезоном. Но Тан Юн говорила, что цветок распустился «рано».
Сахён поставил чашку. Тан Юн была права. Она была не из тех, кто пьянеет от пары чарок. Вероятно, сейчас Тан Юн с самым ясным рассудком из всех присутствующих испытывала Сахёна.
Зимняя слива, вынужденная встречать ледяной ветер, потому что распустилась слишком рано.
Наследная принцесса Тан Гён, которой пришлось страдать под гнётом суровой королевской власти, потому что она родилась слишком рано.
- Но знаешь, когда я стала держать эту зимнюю сливу подле себя и наблюдать за ней, я поняла, что всё не так. Мунхак Пэк, ты знаешь, как долго цветёт зимняя слива?
Сахён поднял взгляд, делая вид, что снова рассматривает цветы. И послушно дал ответ, который она хотела услышать.
- Что ж, полагаю, не дольше десяти дней.
Жёлтый цветок упал в чарку, которую держала Тан Юн. С довольной улыбкой на губах она отпила вино, не задев лепестков.
- Говорят, нет цветка, который цвёл бы десять дней. Слива, расцветшая весной, не продержится и десяти дней, но эта зимняя слива, сохраняя свой густой аромат, цветёт сто дней и встречает весну. Поэтому, знаешь, мунхак Пэк...
Наследная принцесса Тан Гён в конце концов станет правителем.
- Даже когда этот сад окрасится в красный цвет от цветущей сливы, зимняя слива всё равно сохранит свой жёлтый оттенок.
Даже если бутон павильона Мэёндан, рождённый в более позднее, благоприятное время, распустится.
- Особенно этот аромат - ни одна другая слива не сможет с ним сравниться.
Тан Юн поняла это с самого начала. Поэтому она «убила» себя и погрузилась в пьянство.
Возможно, она таскает за собой Тан Иджэ именно для того, чтобы он не забивал себе голову ненужными мыслями.
Возможно, она боится, что слива, расцветшая в самую пору, после того как утихнут последние весенние заморозки, не предвидя своей судьбы опасть через десять дней, будет кичиться собой, глядя на увядающую зимнюю сливу, что пережила зиму. А потом, не выдержав даже тёплого ветерка, осыплется, будет растоптана ногами, сметена метлой и сгниёт в компосте.
Поэтому Тан Юн и давала наставление Сахёну, которому предстояло учить Тан Иджэ.
Она велит мне дать ему понять его место.
Другими словами, не вселять в сердце Тан Иджэ пустых надежд.
Сахён снова украдкой взглянул на Тан Иджэ.
То ли он пропускал слова сестры мимо ушей, то ли просто не понял их разговора, но он лишь рассматривал жёлтые соцветия, продолжая в одиночестве опрокидывать одну чарку за другой.
От холодного ветра его плечи невольно дрогнули.
Сахён налил себе остывшего, едва тёплого чая и смочил пересохшие губы. Затем, с лёгкой улыбкой на губах, он тихо сказал:
- Не пригласите ли вы меня сюда снова, когда придёт весна? Я бы тоже хотел увидеть зимнюю сливу весной.
Должно быть, это был именно тот ответ, которого она с таким нетерпением ждала.
