Следы затопления. Глава 11
4. Вступая в новое окружение, следует действовать не спеша
- Иджэ, я вспоминаю нашу первую встречу. Весь дворец был в скорби из-за того, что седьмой сын, Кёль, умер от брюшного тифа, и тут, словно чудо, нашли тебя. Я тогда подумала, что, хоть великий генерал и заботился о тебе, сколько же ты, должно быть, натерпелся. Решила, что буду тебя очень любить, и пошла к тебе. И когда я впервые увидела твоё лицо, то была поражена. Ты был вылитый покойный король, которого я каждый год видела на портрете в храме предков.
Тан Юн, с покрасневшим от вина лицом и глупой улыбкой, на мгновение погрузилась в воспоминания.
Не только «звериные глаза», передававшиеся в роду с давних времён, но и острый взгляд Тан Иджэ, высокий нос, упрямо сжатые губы - всё было так похоже на молодого покойного короля с портрета, словно его образ сделали более мужественным.
Именно по этой причине, несмотря на подозрительные обстоятельства, - что великий генерал похитил и вырастил младенца, которого все считали мёртвым, - король с радостью принял Тан Иджэ. Для него мать, покойная королева, была недосягаемым идеалом, кумиром, на которого он хотел походить. Сам факт возвращения похожего на неё Тан Иджэ, должно быть, казался ему открытием новых перспектив в его правлении.
Тан Юн не помнила покойную королеву. Она скончалась, когда ей не было и трёх лет. Поэтому удивления было больше, чем тоски. Она ожидала, что сын госпожи Чаи унаследует её добрую и изящную внешность, но перед ней стоял ребёнок, похожий на ощетинившегося волчонка.
- И всё же, по возрасту ты мне в сыновья годишься. Я же не могла перед тобой робеть, верно? Вот я и протянула руку, чтобы познакомиться, а этот паршивец не берёт. Тогда я вот так, хвать, и схватила его за руку. И знаешь, какое у тебя, Иджэ, тогда было лицо?
Тан Иджэ, словно слышал это уже бессчётное количество раз, лишь фыркнул и опрокинул чашу с вином. Поставив пустую чашу, он перевёл взгляд за окно. Его беспокоило, что белый сокол до сих пор не прилетел. Если бы сокол был здесь, хозяйка постоялого двора уже открыла бы дверь, чтобы спросить, каким мясом его кормить, и поторговаться о цене.
Уж не ворует ли он где-нибудь чужого петуха?
- Ты посмотрел на мою руку с таким отвращением, словно по ней ползла сороконожка размером с предплечье. Ты хоть представляешь, как мне тогда было обидно?
Услышав, как она стукнула чашей по столу, Тан Иджэ снова повернул голову. И, словно говоря: «Да пей уже молча», наполнил чашу Тан Юн.
Тан Юн, прищурив полузакрытые от опьянения глаза, смерила Тан Иджэ взглядом и снова отпила.
После той неловкой первой встречи Тан Юн вскоре поняла, почему он так себя вёл.
В безумии, что, словно рок, преследовало детей королевской семьи, рождённых с «этими глазами».
Точно она не знала, но, похоже, Тан Иджэ испытывал омерзение от прикосновения к чужой коже. Возможно, это было то самое чувство, о котором подумала Тан Юн - «словно по тебе ползёт сороконожка». А ещё - ужасное зловоние, которое чувствовал только он. Даже посреди благоухающего сада, где в полном цвету стояли сливы, он говорил, что стоит невыносимый «запах гнили». Чтобы избавиться от этого запаха, Тан Иджэ постоянно курил крепкую лотосовую траву. Казалось, только вдыхая этот дым, он на краткий миг освобождался от зловония.
Но бывало и так, что, несмотря на все меры, симптомы только усиливались. В такие моменты Тан Иджэ страдал от сильных головных болей. Это были «припадки», приводившие в ужас всех слуг в павильоне Камчхондан.
Старые дворцовые слуги говорили, что для человека с «этими глазами» его состояние не так уж и плохо. По крайней, он не пытался покончить с собой или с криками убежать в лес и сгинуть там, и это уже хорошо.
Но Тан Юн думала иначе. Возможно, Тан Иджэ страдал не меньше тех, кто в прошлом во время припадков лишал себя жизни. Он просто пока что терпел.
Ей становилось тревожно, когда она видела, как он, куря свою траву, смотрит на тёмный лес. Когда она слышала, что он раздал слугам все дарованные ему шелка и драгоценности, её беспокойство только росло - ей казалось, он делает это, чтобы не оставлять во дворце ничего, что могло бы его удержать, чтобы в любой момент быть готовым убежать в лес. И вот, на фоне всего этого, из павильона Камчхондан начали расползаться «странные слухи»…
- Но? Ах ты, неблагодарный негодяй! Говорят, ты ничего не сказал, когда мунхак Пэк взял тебя за руку? - прокричала Тан Юн, притворно заплетаясь языком, будто она пьяная. Хотя, кто знает, воспринял ли Тан Иджэ это лишь как пьяную выходку.
Когда слуги в Камчхондане начали шептаться о том, что Тан Иджэ даже не вздрогнул и не выказал отвращения, когда мунхак Пэк взял его за руку, и когда Тан Юн видела, как они, сговорившись, строили свои незамысловатые интриги, чтобы «непременно удержать мунхака Пэка», она, честно говоря, не поверила их словам. Но сегодня, услышав от своего слуги, что «восьмой принц трогал лицо мунхака Пэка», она интуитивно почувствовала, что что-то происходит.
- Ты-ы-ы, твоя странная болезнь уже прошла, а ты меня обманываешь, чтобы я к тебе не приставала, да? А ну-ка, дай я тоже твою руку подержу. Давай руку!
Тан Иджэ с громким шлепком ударил её по руке веером. Схватившись за руку, которой было совсем не больно, Тан Юн сделала вид, что громко рыдает, причитая: «Боже мой!»
- Этот паршивец лупит сестру, которая его с такой заботой растила, а руки мунхака Пэка, которого и знает-то без году неделя, мнёт и тискает! Вот почему говорят: растишь, растишь дитятко, а как встретит оно свою пару, так и конец всему!
- Какая к чёрту пара! У нас не те отношения, о которых вы, сестра, думаете, так что, пожалуйста, прекратите распускать эти дурацкие слухи.
- А что тогда, что? Почему мунхаку Пэку можно, а мне нельзя?!
Тан Юн, отбросив всякий стыд и приличия, соответствующие её возрасту, принялась топать ногами и буянить. Право слово, какое счастье, что в этой комнате они были вдвоём с Тан Иджэ.
Тан Иджэ с недоумением посмотрел на столик с выпивкой, который отлетел в сторону от её пинка, и вскочил. Но Тан Юн не сдавалась и, используя весь свой жизненный опыт, состроила гримасу, которая гласила: «Даже если ты сейчас уйдёшь, я буду преследовать тебя до конца и продолжать этот скандал».
Он схватился за лоб. Похоже, начиналась головная боль.
- Я и сам не знаю причину. Однако…
Тан Иджэ на мгновение опустил взгляд на свою ладонь. Затем медленно сжал и разжал кулак. Словно пытался вспомнить ощущение чьей-то руки, которую он держал ранее.
Тан Юн, затаив дыхание, смотрела на своего привередливого брата, боясь, что он снова замкнётся. Она не ждала от него исчерпывающего ответа. Лишь надеялась на малейшую подсказку. На хоть какой-то проблеск тепла, который дал бы ей надежду…
- Чего больше всего боится учёный, приехавший во дворец с честолюбивыми замыслами? Повторить судьбу госпожи Ёнон, не так ли?
Разумеется, Тан Иджэ был не из тех, кто легко поддаётся чужой воле. Тан Юн с грохотом ударилась лбом о край стола, а затем резко вскинула голову.
- При чём здесь госпожа Ёнон? Что, если кто-нибудь снаружи услышит?!
- Если боитесь, что кто-то услышит, то это вам, сестра, стоит понизить голос.
- Ха, ладно, хорошо. Значит, ты прикоснулся к мунхаку Пэку, чтобы он, испугавшись, что любовная интрижка с тобой помешает его карьере, сам от тебя сбежал?
Тан Иджэ в ответ лишь пожал плечами, выражая согласие.
- Но почему же ты тогда отрицал, что у вас любовная интрижка?
- Нет нужды лгать и вам, сестра.
- Боже мой, так заботиться о своей сестре, наш младшенький наконец-то вырос.
Тан Иджэ поднял руку в жесте смирения. Хотя в глазах Тан Юн этот жест выглядел донельзя противным.
- Я, пожалуй, пойду. Если останусь дольше, боюсь, вы снова напоите меня каким-нибудь странным вином.
Из распахнутой двери хлынул холодный ветер. Тан Юн лишь кивком указала ему на выход и придвинула к себе столик. Полы его одежды, цвета ночного неба, скользнули за грубый порог. Скрипучая, шаткая дверь, подхваченная сильным порывом ветра, с грохотом захлопнулась.
Оставшись одна в пустой комнате, Тан Юн, жуя вяленую треску, уставилась на плотно закрытую дверь. Выражение, на мгновение промелькнувшее на лице Тан Иджэ, когда он смотрел на свою ладонь, медленно проступило на старой двери.
Сознательно нахмуренные брови. Одна бровь, слегка приподнятая, словно он осознавал её взгляд. Но Тан Юн отчётливо видела, как в момент, когда он сжимал кулак, уголки его глаз едва заметно дрогнули. Человек не может с таким мягким выражением лица представлять себе что-то ужасное. И разве он сам, прежде чем сменить тему, не проговорился по ошибке? «Я не знаю причину».
Было очевидно, что, взяв руку мунхака Пэка, он не почувствовал того «ужасного ощущения».
Неважно, было ли это из-за любви или сострадания, или же просто «необъяснимое» явление.
Важно было лишь то, что внезапно появившийся мунхак Пэк мог стать надеждой для её младшего брата, который казался таким тревожным и уязвимым.
Допив остатки вина, Тан Юн приняла решение. Завтра, когда она явится во дворец, она свяжет этих двоих так, что им некуда будет деться.
Однако на следующий день Сахён почему-то не появился во дворце.
А днём позже произошло событие, перевернувшее весь дворец Унгёнгун.
«Первый урок, который разгильдяй, восьмой принц, решил посетить по собственной воле».
- «Рано вставай, поздно ложись, в чтении книг не ленись. Если будешь так усердно учиться, разве не обрадуются родители?» (夙興夜寐 勿懶讀書 勤勉工夫 父母悅之, «Малое учение для детей», 87-88). Что вы думаете об этих строках, господин?
Сахён с сияющей улыбкой пристально смотрел на Тан Иджэ. В отличие от безмерно счастливого выражения лица Сахёна, тот выглядел так, будто вот-вот умрёт от скуки, но Сахёна это не волновало.
- Разве это не значит, что нужно хотя бы делать вид, что учишься, чтобы родители не считали тебя нахлебником?
- Совершенно верно. Однако вы, господин, до сего возраста ленились учиться. Так не следует ли вам с этого момента денно и нощно усердно читать книги?
- Ну, у меня нет матери, так что не знаю.
- Вы думали, я почувствую вину от этих слов, но у меня нет никого из них, так что всё в порядке. Итак, перейдём к следующей строке? О, вот эта подойдёт. Прочтите-ка, господин.
Тан Иджэ опустил взгляд на строки, написанные на бамбуковых дощечках. Затем, словно спрашивая: «Ты серьёзно хочешь, чтобы я это прочёл?», снова перевёл взгляд на Сахёна. Сахён, не убирая улыбки с губ, широко кивнул.
- «Когда учитель зовёт, не отвечай медленно, а тотчас же ответь "Да" и встань» (先生召 無諾 唯而起, «Малое учение», глава «Основы отношений»).
- Верно. Хорошо читаете. Вы, господин, умны, просто не старались, поэтому и отстали в учёбе. Стоит только захотеть, и вы читаете без запинки. Итак, повторим? Господин? Я, ваш учитель, сейчас вас зову. Как вам следует поступить?
Вероятно, в этот момент Тан Иджэ хотел убить себя из прошлого за то, что согласился на этот урок. Но, поскольку он сам дал слово, вместо того, чтобы перевернуть стол, он протянул руку и крепко ущипнул за губы дразнившего его Сахёна.
Сахён, отмахиваясь руками, сбросил руку Тан Иджэ.
- Да где это видано, чтобы ученик щипал учителя за губы? Но ничего страшного. Вы, господин, ещё подобны младенцу, не освоившему «Малое учение». Будем считать, что вы случайно схватили меня за губы, играя в «ладушки».
- Тогда и пнуть можно? Младенец ведь может и случайно кого-нибудь пнуть.
- Пните, если готовы после моего крика, когда сбегутся люди, плакать перед ними, агукая.
Когда Тан Иджэ привстал, Сахён, закрывшись обеими руками, сделал вид, что съёжился. То ли из-за этого, то ли нет, но Тан Иджэ, вздохнув, снова сел. И на этот раз протянул руку к щеке Сахёна. Когда кончики его пальцев коснулись всё ещё припухшего места, Сахён слегка поморщился.
- Ничего страшного. Я целый день прикладывал яйцо, и опухоль быстро спала.
- Я прикоснулся не для того, чтобы тебе стало лучше.
Сахён недовольно надул губы, но тут, словно ему в голову пришла отличная идея для контратаки, его глаза блеснули.
- А вы, господин, оказывается, очень стеснительны?
Рука Тан Иджэ отдёрнулась, словно от отвращения.
- Я чуть не попал в ужасную переделку, но благодаря вам спасся, за что вам премного благодарен. Поэтому сейчас я, в знак благодарности, от всего сердца обучаю вас грамоте. Так что вам, господин, нет нужды так настойчиво добиваться от меня слов благодарности. Хотя, если желаете, я могу каждый раз, обращаясь к вам, говорить «многоуважаемый господин».
- Разве вы не хотели, бередя мою рану, напомнить о том дне, о, воистину многоуважаемый господин?
- Бок болит сильнее, чем лицо, так что лучше здесь… Неужели вы и пнуть меня хотели поэтому?
- Раз многоуважаемый господин так желает, конечно, прочту.
Тан Иджэ сжал виски, словно у него разболелась голова. Похоже, стоило прекратить его дразнить, если он не хотел, чтобы «следующего урока» не было.
Сахён начал звонко декламировать строки из «Малого учения». Тан Иджэ, слушая его вполуха, провёл кончиками пальцев по иероглифам на бамбуковых дощечках. Казалось, он не столько читал, сколько играл, наслаждаясь их шероховатой поверхностью. Сахён хотел было сделать ему замечание, но потом подумал: «Что ж, и на том спасибо, что вообще сидит на месте», и постарался не обращать внимания на его рассеянность. Пока палец Тан Иджэ не остановился на одной из строк.
- Что мунхак Пэк думает об этой строке?
Наш «достойный похвалы господин» даже вопросы начал задавать. Сахён, обрадовавшись, взглянул на строку, на которую указывал Тан Иджэ. И тут же посмотрел на него с неприязнью.
«Когда дитя служит родителям, и те, даже после трёхкратного увещевания, не слушают его, он должен, рыдая, следовать их воле» (子之事親也 三諫而不聽 則號泣而隨之, «Малое учение», глава «Основы отношений»).
Из всех многочисленных фраз на дощечках надо же было найти именно эту. Или стоит радоваться, что он хотя бы умеет читать?
- Вам эта строка кажется странной?
- Я спросил, что ты думаешь, а не говорил, что она странная.
Сахён, сузив глаза, пристально посмотрел на него. Тот, с невинным видом склонив голову набок, выглядел до невозможности фальшиво. Но, не желая злить его высочество, которого с таким трудом удалось усадить за стол, Сахён спокойно изложил «официальную точку зрения».
- Моя наставница, учёная Чхэ, однажды говорила об этом. Дитя получает от родителей драгоценные плоть и кровь, благодаря которым может появиться на свет, а потому родитель по праву должен быть первым (先), а дитя - следовать за ним. Сомневаться идущему следом в том, кто идёт впереди, противоречит самому миропорядку. Посему, даже если родитель подвергнет дитя побоям по несправедливой причине, оно не смеет омрачить свой лик, но должно в смирении и почтении размышлять, какой своей ошибкой оно потревожило дух родителя. Именно это, говорила она, и есть сыновняя почтительность (孝).
Процитировав сухим тоном слова своей наставницы, Сахён, изогнув губы в усмешке, снова посмотрел на Тан Иджэ. Тот, приподняв одну бровь, наклонился к Сахёну.
- Как, например, императрица Хё, которая до самого конца служила отцу, сломавшему ей ногу?
Императрица Хё, пятая правительница древней империи. Она была одной из многочисленных боковых ветвей рода, ведущего начало от основателя династии, и провела несчастливое детство под гнётом своего отца - нищего пьяницы.
Однажды пьяный отец, заподозрив её в чём-то нелепом, заставил её встать на колени и подверг жестоким побоям. Окружающие кричали ей, чтобы она оттолкнула отца и бежала, но она осталась на месте, говоря: «Тревожить дух родителя - тоже вина дитя. Тот, кто дал плоть и кровь, вправе забрать их обратно, и долг - подчиниться».
В итоге из-за тех побоев у неё была сломана нога, и она на всю жизнь осталась хромой, но благодаря тому, что эта история получила широкую огласку, она попалась на глаза бездетному императору и была удочерена. Позже, когда императрица Хё унаследовала трон, её отец предстал перед ней и сказал:
«Ваше Величество взошли на престол лишь благодаря мне. Если бы я тогда не был так суров, разве смогли бы вы вырваться из нищеты?»
Все придворные были потрясены его бесстыдством и требовали сурового наказания, но императрица Хё пригласила отца в императорский дворец и до самой его смерти усердно заботилась о нём.
Этот случай стал символом сыновней почтительности и как притча об императрице Хё передавался из поколения в поколение.
Однако в тот день, когда Сахён впервые услышал эту историю, он подумал:
«Действительно ли императрица Хё не убежала от жестоких побоев отца из-за сыновней почтительности?»
Не было ли это отчаянным желанием покончить с бедной и жалкой жизнью? К тому же, если бы отец забил её до смерти на глазах у людей, его бы всю жизнь презирали как убийцу собственного дитя. Вероятно, для неё, не имевшей никакой силы, это был единственный способ отомстить отцу.
Что думала императрица Хё, глядя на своего отца после того, как стала императрицей?
Она не могла отомстить. Императрица Хё была мудрой. Репутация почтительной дочери сделала её императрицей, и, проявив непочтительность, она бы подорвала собственную легитимность. Поэтому она скрыла свои истинные чувства к отцу и заботилась о нём до конца. Это было терпение, достойное мудрого правителя, чьё имя останется в истории.
- Вы хорошо осведомлены, господин. И что же получила императрица Хё?
- Я слышал, что за сыновнюю почтительность не следует ожидать вознаграждения.
Сахён слегка наклонился к нему и понизил голос.
- Официальная версия такова. Но, господин, если бы действительно считалось, что нельзя ожидать вознаграждения, зачем бы тогда рассказывали притчу именно об императрице Хё? Ведь в мире бесчисленное множество детей, которые умирают от побоев, так и не посмев возразить родителям.
Тан Иджэ тоже наклонился к Сахёну. Их взгляды встретились на неловко близком расстоянии.
- Потому что императрица Хё получила вознаграждение.
- Верно. Вечно прославляя ту единственную, что взошла на престол в награду за сыновнюю почтительность, те, кто не имеет связей даже с местными богачами, не говоря уже о королевской семье, сладко обманывают своих детей. «Не жди награды за почтение "от меня". Когда-нибудь небеса и духи земли ниспошлют тебе благословение».
- Так это и есть твой ответ на мой вопрос?
- Нет. Я говорю, что ваш вопрос изначально был неверен. Почему вы спрашиваете моё мнение? Важны ваше положение и обстоятельства. Если бы вы были сыном простого мясника, и вам всю жизнь было суждено разделывать туши, что страшного случилось бы, если бы вы остановили родителя, замахнувшегося на вас без причины? Но ваши родители - это родители всей страны, поэтому, если вы спрашиваете меня об этих строках, я могу ответить только так.
Сахён, глядя прямо в глаза Тан Иджэ, отчётливо произнёс:
- Это слова мудрецов, так что следуйте им.
Жёлтый оттенок, редко встречающийся в человеческих глазах, казался ещё более сияющим в лучах солнца, проникавших через окно. Сахён вдруг вспомнил жёлтые зрачки двухдневной давности, сиявшие, словно полумесяц, в кромешной тьме, где исчез даже лунный свет.
Это было зрелище, подобное лучу надежды, пробившемуся сквозь отчаяние.
Возможно, поэтому раньше, всякий раз глядя в его глаза, он чувствовал, как внутри всё переворачивается, но сейчас на душе стало гораздо спокойнее. Настолько, что можно было вот так долго смотреть в глаза и не чувствовать дискомфорта…
Нет, но это уже слишком долго.
- ...Не хотите следовать - поступайте, как знаете. В двадцать пять лет у вас нет даже собственного стержня?
Вместо ответа Сахён постучал пальцем у своего глаза. Только тогда Тан Иджэ отстранился.
- Но раз уж «учитель» спросил о моём стержне…
Взгляд Тан Иджэ снова опустился на строки. Тёмно-синяя часть его зрачков на мгновение дрогнула, словно рябь на воде. Но тут же, изогнув один уголок губ в усмешке, он открыл маленький ящичек стола и достал оттуда декоративный нож. Для простого украшения лезвие было слишком остро заточено.
- Я не в том положении и не в тех обстоятельствах, чтобы получить такую же «награду», как императрица Хё, так что я ничем не отличаюсь от упомянутого тобой мясника. А поскольку мой родитель - это родитель всей страны, правильнее служить ему с преданностью, а не с сыновней почтительностью.
Этим ножом он перерезал кожаный шнур, скреплявший бамбуковые дощечки. Затем вытащил дощечку с той самой строкой и бросил её в жаровню.
- Следовательно, эта строка для меня не имеет никакой ценности.
Край дощечки, упавшей в тлеющие угли жаровни, начал чернеть. Сахён, нахмурившись, обдумывал его слова.
Это было не просто упрямство из нежелания учиться. Слова «не в тех обстоятельствах, чтобы получить награду, как императрица Хё» ясно давали понять, что у него нет никакого интереса к трону. А то, что его чувства к отцу-королю - это «преданность, а не сыновняя почтительность», показывало, что он чётко осознаёт свою позицию подданного. Таким образом, он твёрдо заявлял Сахёну: «у меня нет никаких скрытых мотивов в борьбе за престолонаследие».
Важным был вопрос: «почему» он говорит это именно Сахёну?
…Неужели он считает, что Сахён уже примкнул к фракции наследной принцессы?
Он видит в Сахёне, человеке, который дважды его спас, бесчестного типа, готового продать его, чтобы снискать расположение наследной принцессы?
Сахён раздражённо сжал губы и протянул руку к жаровне.
- Теперь, видимо, моя очередь исполнять роль учителя.
Он вытащил почерневшую дощечку и вставил её обратно между разрезанных Тан Иджэ дощечек.
- Ваши слова, господин, несут в себе гораздо больший вес, чем просто ваши мысли. И всё из-за вашего положения принца королевской семьи, которое вы получили при рождении. Поэтому, высказывая утверждение, вы должны подкреплять его вескими доводами. А в качестве доводов хорошо использовать книги, содержащие слова мудрецов. Среди них «Малое учение» - это основа всех наук, через которую прошли бесчисленные учёные. Поэтому, прежде чем превращать эту строку в растопку, вы должны предоставить веское основание, почему от неё можно отказаться.
- Примера императрицы Хё недостаточно?
- Недостаточно. Вы, господин, высказали лишь ваше «мнение».
Тан Иджэ медленно растянул губы в улыбке. В этой улыбке, в которой чувствовалась даже какая-то игривость, Сахён на мгновение ощутил необъяснимую тревогу, но не мог остановить начатый разговор.
- Вы знаете, почему «Малое учение» называется «Малым учением»?
- Наверное, потому что это книга для обучения детей. Хотя я учу её в двадцать пять лет.
- Именно так. Вы, человек, проживший на свете двадцать пять лет, изучаете книгу для обучения детей, поэтому естественно, что у вас возникают вопросы. Знаете, что вам нужно изучить, чтобы критиковать слова из «Малого учения»? Это Кёнджо Юксо (經組六書) - шесть основополагающих дисциплин. (Включают в себя пять наук, широко известных в народе, и одну дополнительную - право - для детей правящего класса. В их состав входят: Поэзия (詩學), Книга ритуалов (禮學), Право (法學), Учение «И цзин» (Книга перемен) (易學), История (史學) и Военная стратегия (兵法)).
Обычно дети из знатных семей, окончив «Малое учение», приступают к изучению свода текстов, называемого Кёнджо Юксо. Если «Малое учение» начинают сразу после отнятия от груди и заканчивают в лучшем случае за год, а самый неспособный ребёнок - за три, то с Кёнджо Юксо всё было иначе. Помимо основных учебников существовало бесчисленное множество производных комментариев, и на освоение всего материала зачастую уходило более десяти лет.
Однако только после полного освоения Кёнджо Юксо человек получал право быть рекомендованным на государственную должность, так что это был обязательный этап для каждого, кто хотел стать государственным деятелем.
Тан Иджэ, по сути, уже назначен князем Синрына, так что ему придётся освоить Кёнджо Юксо. Разумеется, Сахён не собирался оставаться рядом с ним до тех пор.
- Вот почему вы должны продолжать учёбу. Если вы скажете, что вам не нравится строка из «Малого учения», кто-нибудь спросит о причине. И тогда, если вы, сославшись на «Книгу ритуалов», докажете, что безоговорочное подчинение также не является проявлением уважения к родителям, или, приведя пример из «Истории», покажете трагедии прошлого, вызванные слепым повиновением, то ваш собеседник поймёт, что вы, по крайней мере, овладели Кёнджо Юксо. С другой стороны, если кто-то спросит вас о сыновней почтительности, и вы, процитировав «Малое учение», скажете, что следует, рыдая, подчиняться воле родителей, собеседник поймёт, что вы не читали ничего, кроме «Малого учения». Именно поэтому при первой встрече, чтобы оценить уровень человека, ему задают вопросы на основополагающие темы.
Точно так же, как и главный советник, попросивший Сахёна написать комментарий к очевидному тексту.
- Значит, ты занимаешься наукой лишь для того, чтобы показать себя другим? - спросил Тан Иджэ, поглаживая свой гладкий подбородок.
Сахён, которому был ясен смысл этого вопроса, фыркнул в ответ.
- Я не учёный, я пришёл сюда, чтобы заниматься политикой. Как вы думаете, ради чего ещё я изучал науки?
Сахён погладил всё ещё тёплую бамбуковую дощечку. Сажа испачкала его белые кончики пальцев в чёрный цвет.
- Поэтому сейчас вы, молодой господин, не должны отбрасывать это изречение.
Закончив свою речь, Сахён стал наблюдать за реакцией Тан Иджэ. Поскольку суть его слов сводилась к «учись», он ожидал увидеть скучающее выражение лица, но, к его удивлению, в глазах того плясали искорки интереса. Впрочем, это не было похоже на восхищение пространной речью Сахёна. Его взгляд… как бы это сказать… был похож на взгляд человека, который бросает еду в суму уличного сказителя на рыночной площади. Одним словом, он воспринимал это как развлечение.
- …Ну вот, опять ищет повод для ссоры. Скажи-ка, тот боевой петух, на которого некий Сахён, говорят, ставил деньги в бойцовой яме, - это был ты?
- Да, что ж, в тот момент я как раз сбегал из той самой ямы.
Тан Иджэ хмыкнул и схватил Сахёна за запястье.
- Судя по тому, какой ты хлипкий, вряд ли у тебя было много побед.
Сахён резко вырвал руку и прищурился.
- Разве что в потасовках уличной шпаны.
Запястье, которое ему с таким трудом удалось освободить, снова было поймано.
- Но ведь впредь тебе предстоит сражаться совсем не в таких местах, не так ли?
На этот раз вырваться не удалось. Сахён лишь пошевелил пальцами, бледнеющими под крепкой хваткой.
Сахёну всё ещё было трудно до конца понять сущность Тан Иджэ.
Он не был глуп. И с обучаемостью, казалось, проблем не было. Значит, он не то чтобы не мог освоить «Малое учение» до своих лет, а скорее просто не учился. Может, он, подобно второй принцессе Тан Юн, принижает себя, чтобы сойти с дистанции в борьбе за престол? И было ли правильным решением втягивать такого человека в занятия?
Тан Иджэ ослабил хватку. Побледневшая было ладонь тут же залилась румянцем. Его большая рука, лежавшая на запястье, соскользнула вниз по тыльной стороне ладони и стёрла пятно сажи с кончика пальца Сахёна. Каждый раз, когда его большой палец со скрипом оттирал фалангу, странный острый укол пронзал грудь, словно от длинной иглы. Сахён поспешно отдёрнул руку.
Тан Иджэ стряхнул с ладони невидимую пыль.
- Ты научил меня письму, так что после полудня я тебя отблагодарю.
- Не стоит. Разве учитель ждёт благодарности за обучение ученика?
- Говорят, на доброту родителей нужно непременно отвечать благодарностью. А учитель - всё равно что родитель, так могу ли я забыть эту милость?
- Тогда подарите мне шёлк, чтобы я сшил новую одежду взамен той, что вы испортили в прошлый раз.
- Нет, шёлк тебе наверняка пожаловал мой царственный отец. Я должен отблагодарить тем, что могу дать сам.
- То, что вы можете дать, господин, - это как раз и есть шёлк.
- А мне кажется, есть кое-что, в чём ты нуждаешься больше шёлка.
- Сейчас больше всего я нуждаюсь в шёлке.
- Точно, у меня появилась отличная мысль. После полудня я стану твоим учителем.
- Не думаю, что это хорошая мысль.
- Тебе стоит научиться драться как следует, чтобы впредь не случалось неприятностей.
Ему отчаянно хотелось возразить, но было очевидно, что если он начнёт спорить, ему тут же припомнят ту самую «неприятность» двухдневной давности, так что Сахёну ничего не оставалось, кроме как замолчать.
Словно решив на этом закончить урок, Тан Иджэ свернул в рулон бамбуковые свитки, разложенные на столе. Глядя, как дощечки с глухим стуком выпадают из-под болтающихся кожаных ремешков, Сахён подумал: Старому библиотекарю придётся повозиться, чтобы это починить.
