Seayard. Глава 102
Мужчина в панике сорвал с себя маску и притянул Унхи в ещё более тесные объятия. Больше он не мог позволить себе эту игру в хладнокровие. Он потерпел сокрушительное поражение. Словно сдаваясь Унхи, он рухнул на него сверху, будто собираясь сокрушить его бледное тело.
Ли Унхи со вздохом повалился назад. Упершись в край стола, его гибкое тело обмякло на столешнице. А затем он протянул к нему руку. К нему. Ладонь, большая, словно крыло птицы, легла на его лицо.
Щёки Ли Унхи бледно светились. Алые, как распустившаяся роза, губы шептали, словно ночной вальс.
Он не был похож на человека, что живёт и дышит в реальности. Казалось, его кости были вылеплены из белых облаков, а вены до краев наполнены кровью расколотого багряного заката. Он был похож на некое трансцендентное существо, рождённое в подсознании мужчины. До боли неземной. Казалось, стоит лишь закрыть глаза и открыть их снова, как он тут же исчезнет, растворившись, словно дым.
- Только ты можешь меня напугать.
Даже когда в тринадцать лет он смотрел фильм, который, как говорили, показывает самый низменный страх и заставляет обмочиться, или когда смотрел знаменитый коммерческий фильм, который, как было известно, заставляет всех рыдать, он не проронил ни единой слезинки.
Поэтому он не раз бился головой о стену. Ведь только когда он ронял крупные, как куриный помёт, слёзы, его мать приходила в восторг. «Мой сын, наконец-то, заплакал на грустном фильме!..»
Ничто не могло его поколебать. Но.
- …Только ты, Унхи-щи, можешь сломить меня.
- Вы приняли лекарство? Что говорит врач?
Мужчина однажды вызывал психиатра на круизный лайнер. Обсессивно-компульсивное расстройство, кажется. Разновидность тревожного расстройства.
…Да какая, к чёрту, разница, как называется болезнь. В конце концов, всё это происходит от тревоги. Да, Ли Унхи, от страха потерять тебя.
Бледная рука мягко оттолкнула его. Раздражение вспыхнуло внутри, словно фонтан, но мужчина покорно подчинился его прикосновению.
В мире Ки Джунхёка он всегда был в центре. Он мог владеть, управлять, заставлять любить.
Вот только Ли Унхи никак не поддавался его влиянию. В этих неуправляемых, похожих на болото отношениях, он становился всё более одержимым. Ночами, когда стояла мертвая тишина, его охватывало чувство опустошения, будто сердце разрывалось на части.
Когда ему поставили диагноз «тревожное расстройство», он, наоборот, почувствовал облегчение. Да, хорошо, что у этого хотя бы появилось название. Страх потерять единственное существо, пытающееся вырваться из созданного им мира. Это была болезнь. Не он сходил с ума, не он впадал в безумие из-за Ли Унхи.
Ли Унхи протянул руку за спину. Окружение погрузилось во тьму, и теперь в этом кромешном мраке были только он и Унхи. Затем Унхи протянул мужчине руку.
Мужчина достал из кармана халата зажигалку и протянул ему. Зажигалкой, которую Унхи сделал для него с выгравированным именем, он зажёг фитиль. Когда на толстой свече вспыхнуло пламя, тьма отступила, и взору предстало бледное лицо.
- Задуйте свечу. И обязательно загадайте желание.
Стоило изящным губам произнести слова, как красноватое пламя свечи качнулось, словно лисий хвост.
Мужчина никогда в жизни не загадывал желаний. Он всегда жил, сжимая в кулаке всё, чего хотел.
За пламенем свечи, что всё ещё трепетало, не погаснув, ресницы трепетали, словно крылья.
Когда-то он думал о том, что хочет вырвать крылья Ли Унхи. А если не получится, его мучила навязчивая мысль сжечь хотя бы все его ресницы.
Мужчина порывисто протянул руку. Он мог бы схватить бледное лицо Ли Унхи и грубо поцеловать, словно собираясь вырвать его язык, или мог бы раздвинуть его ноги и безжалостно вонзиться между ними.
Однако всё, что он сделал, - это нежно погладил его ресницы большим пальцем. Ресницы медленно дрогнули, успокаивая растерзанное в клочья, хрупкое сердце мужчины.
Вскоре мужчина с тихим выдохом задул свечу. И в клубах исчезающего белого дыма он загадал желание.
Но тиканье часов в мире мужчины по-прежнему было слышно. Вероятно, оно будет звучать вечно. Время продолжало идти. Один месяц. До назначенного срока оставался примерно месяц.
Он был человеком, который при желании мог скупить целые острова, мог завладеть всеми драгоценными камнями мира, но лишь одного он не мог. Он не мог остановить время. По его красивому лбу стекла капля пота. Рука Ли Унхи осторожно убрала его чёлку.
- Вы и правда ужасно вспотели.
Прошептав, он подул ему на лоб. От щекочущего ветерка по коже пробежали мурашки. Ли Унхи тихонько хихикнул, и его грудь слегка вздрогнула. А затем, взяв лежавшую рядом вилку, он подцепил уголок торта и поднёс прямо к лицу мужчины. Это было неуклюжее месиво, сплошь покрытое кремом.
Когда мужчина, словно околдованный, открыл рот, Ли Унхи осторожно вложил ему в рот кусочек. Хотя это был всего лишь безобидный, мягкий бисквит. Он был таким сладким, что нёбо заныло. Во рту растеклась приторность, от которой онемел язык, а в нос ударил едва уловимый аромат корицы.
Унхи с тихим звуком всосал крем, испачкавший его палец. И в тот момент, когда он улыбнулся, и уголки его глаз собрались в морщинки, мужчина забыл даже о том, что только что проглотил. Ясно было лишь одно. Он рушился. Невероятно быстро и сокрушительно.
- Невероятно сладко. Вы что, яда подсыпали?
- Нет, просто мои навыки в выпечке - полное дерьмо.
Ли Унхи смеётся. Головокружительно. Так, что можно потерять рассудок.
- Мы возвращаемся вместе, на ту землю, в Республику Корея.
Он шепчет, словно дьявол. И при этом поправляет полы халата мужчины, которые вульгарно распахнулись, пока тот в безумии гнался за ним.
А затем он похлопал мужчину по груди. Словно пытаясь успокоить тяжело бьющееся сердце под его ладонью.
Было видно, как его огромные глаза мечутся в темноте. Он изучал настроение мужчины и в то же время исподтишка расспрашивал о благополучии тех, других.
- С ними ведь всё в порядке? Вы же мне всегда так говорили.
«Все они живы-здоровы, я кормлю их», - тихо пробормотал мужчина.
- Где они находятся… об этом, наверное, лучше не спрашивать?
Мужчина со скрежетом стиснул зубы. Пожалуйста, не говори при мне о других людях. Разве сегодня не мой день рождения? Разве ты не приготовил этот чёртов торт своими руками только для меня одного?
От этих мыслей по его венам, словно яд, растеклось зловещее чувство. Знакомое нетерпение, отвращение, тревога. Разве ты не предавал меня раз за разом, беря за руку другого прямо у меня на глазах? Так почему ты снова ищешь их в моём присутствии, почему, чёрт возьми? Даже в такой день, как сегодня, в день, который был предназначен только для меня.
Моя одержимость пожирает само твоё существо и разрастается на его останках. Теперь она плотной, непроглядной тьмой заполнила всю мою голову. Что со мной станет, если ты уйдёшь? Этот вопрос, так и не находя ответа, кружит и кружит у меня в мыслях.
Страх, что ты покинешь меня, отвернёшься без единого слова и просто холодно исчезнешь, - этот страх сокрушает меня по нескольку раз на дню.
В конце концов, ты ведь попытаешься как-нибудь меня успокоить, а потом тихо сбежать, не так ли? Поклянёшься себе, что на этот раз, на этот раз уж точно, сбежишь по-настоящему, да?
Так, чтобы я не смог тебя преследовать. Так, чтобы я не смог тебя найти.
…Но знаешь, что самое забавное? Именно из-за страха, что так и случится, из-за этого всепоглощающего ужаса, я преследую тебя ещё сильнее, цепляюсь за тебя ещё отчаяннее. Даже зная, что в итоге моё безумие доведёт меня до полного сумасшествия.
Теперь уже невозможно было понять, что из этого правда. Мужчина хотел докопаться до этой правды. Но он ведь не мог разрезать эту бледную кожу, чтобы заглянуть в его душу. Значит, оставалось только проверить.
Ли Унхи смотрел на него взглядом, в котором смешались тревога и ожидание, а на кончике его круглого носа сидело пятнышко сладких белых сливок. Выдержав его прямой взгляд, мужчина медленно произнёс:
- Ты ведь всегда спрашивал. Куда делись остальные…
В глазах Ли Унхи мелькнул огонёк. Да, он не изменился. Им всегда двигало чувство вины.
И тогда мужчине захотелось узнать: насколько важным он стал для Унхи? Стал ли он тем, кто теперь тоже может вызвать в нём чувство вины?
- Не хочешь с ними встретиться?
Снова ли ты возьмёшь их за руки прямо передо мной?
С моим ожерельем на шее, ты снова предашь и покинешь меня?
