Голые чувства. Глава 53
★ Мелкие кредиты · Мгновенные займы для работающих ★ Без ограничений ★ Корпоративные кредиты ★ Кредиты под недвижимость
Сначала Чон Хён пробежался взглядом по вывеске на втором этаже здания, а затем посмотрел на визитку, которую держал в руке. Название компании и номер телефона на вывеске и визитке в точности совпадали.
Он пришёл сюда, чтобы встретиться с Ки Чхолем. Он решил, что по телефону нормального разговора не получится, поэтому лучше прийти лично.
Не было никакой гарантии, что при личной встрече Ки Чхоль изменит своё поведение. Но, по крайней мере, глядя в лицо, ему будет сложнее в одностороннем порядке уклониться от разговора.
Спрятав визитку обратно в карман, Чон Хён направился к зданию.
Это случилось, когда он стоял у пешеходного перехода, собираясь перейти на другую сторону. В поле зрения Чон Хёна, который смотрел только на нужное ему здание, появился Ки Чхоль. Точнее, он заметил, как Ки Чхоль выходит из здания. Как и Кан Тэ Хва, тот был заметно крупнее обычного человека, так что его было легко узнать.
Как раз в этот момент на пешеходном переходе загорелся зелёный свет. Чон Хён ускорил шаг и пошёл вслед за Ки Чхолем.
Он беспокоился, что тот может поймать такси, но, к счастью, Ки Чхоль, похоже, не собирался этого делать. Всю дорогу он оживлённо с кем-то разговаривал по телефону, не скупясь на ругательства, и, кажется, совершенно не замечал, что кто-то идёт за ним.
Прошло около двадцати минут. Появился переулок, застроенный ресторанами. Войдя в него, Ки Чхоль наконец закончил разговор, подошёл к мужчине, который в одиночестве пил за столиком на улице перед каким-то мясным рестораном, и заговорил с ним.
- Ай, хённим! Сдохнуть от жары можно, чего это вы днём на улице пьёте, когда внутри кондиционер вовсю работает.
Для выпивки было определённо рано. Поэтому он и подумать не мог. Что в такое время у него может быть назначена встреча, чтобы выпить.
Мужчина, чье лицо уже побагровело, словно он был пьян, что-то растянуто бормотал. Чон Хён стоял слишком далеко, чтобы разобрать слова. Может, стоит сегодня уйти? Или же, невзирая на невежливость, попытаться заговорить? Чон Хён колебался.
Тем временем Ки Чхоль, собираясь сделать заказ, огляделся по сторонам с криком «Эй, сюда!», и их взгляды неожиданно встретились.
Глаза Ки Чхоля расширились, когда он увидел Чон Хёна. Он не смог скрыть своего удивления, выдохнув: «Хм?».
Чон Хён застыл в нерешительности, не зная, уйти ему или подойти. В этот момент мужчина, сидевший напротив Ки Чхоля, тоже повернул голову в сторону Чон Хёна.
- Какого хрена, блять. Что это лицо здесь делает? Я что, пьян и у меня глюки? - произнес совершенно незнакомый Чон Хёну мужчина. Словно он его узнал.
Ки Чхоль застонал, скривив губы, как будто столкнулся с неприятной проблемой.
Мужчина, прищурившись, словно оценивая лицо Чон Хёна, снова пробормотал:
- Блять, сколько ни смотрю, это лицо - точно то самое… Эй, Юк Ки Чхоль! Ты тоже видишь? Это же тот самый Мун Чон Хён, да? А?
Мужчина отчетливо произнес имя Чон Хёна.
Это был не первый раз, когда незнакомец его узнавал, но Чон Хён все равно был удивлен. Судя по внешнему виду мужчины, у них не могло быть ничего общего. Но что было самым странным - это явная неприязнь в его взгляде и голосе.
Эту неприязнь почувствовал не только Чон Хён. Ки Чхоль с растерянным выражением лица поспешил вмешаться.
- Да, это он, это он, но, хённим, вы сильно пьяны, понимаете? Так что вы не обращайте внимания…
- Эй, эй! А ну-ка иди сюда. Иди сюда, я сказал.
Мужчина, проигнорировав попытки Ки Чхоля его остановить, поманил Чон Хёна пальцем. В его жесте было что-то по-настоящему угрожающее.
Тихо застонав, Ки Чхоль посмотрел на Чон Хёна и покачал головой, мол, не подходи. Но Чон Хён решил откликнуться на зов.
Когда Чон Хён подошел ближе, мужчина указал на свободное место и властно приказал сесть, а Ки Чхоль, вздохнув, схватился за лоб.
Едва Чон Хён сел, мужчина, облокотившись на стол, угрожающе наклонился вперед.
- Ничего себе, вот так встреча с тем самым Мун Чон Хёном. Я тебя десять лет назад видел издалека, а лицо все такое же, эй. Наверное, поэтому этот лох Тэ Хва опять устроил эту херню, да?
Чон Хён наконец понял, что их связывает. Кан Тэ Хва. Он не знал, кто этот мужчина, но было очевидно, что он очень хорошо знал Тэ Хва.
Чон Хён кивнул, сказав «нет». Тогда мужчина с гнусной ухмылкой на губах начал болтать.
- А кто я, значит? Есть такой ублюдок, Кан Тэ Хва, которого недавно зарезали, знаешь? Так вот, я тот человек, который подобрал его, когда он бродяжничал. То есть… как это, блять… башка не варит. …А, точно. Опекун. …Нет. Благодетель. Да, я благодетель этого ублюдка, вот что я тебе скажу.
Что-то в его длинном, растянутом рассказе зацепило внимание Чон Хёна. Фраза «ублюдок, которого зарезали».
На этот вопрос, произнесенный в оцепенении, мужчина ответил лишь усмешкой.
- Не знал? Да. Зарезали. Говорил, что порежет на куски ублюдка, который хотел тебя тронуть, а в итоге его самого порезали. Его так искромсали, что на труп смотреть было тошно, глаза не выдерживали. Поэтому мы его сожгли.
В конце раздался какой-то странный звук, не то смех, не то плач.
Тут Ки Чхоль, до этого молчавший, с недовольством упрекнул мужчину:
- Ай, ну правда! Зачем вдаваться в такие ненужные подробности?
- Ему же интересно. Эй, Юк Ки Чхоль. А ты что, не рассказал ему, почему Тэ Хва сдох? Он, похоже, совсем не в курсе.
- А что, это такое радостное событие, чтобы о нём болтать?
- Блять, сукин сын. Ты тоже хорош. Он должен знать. Ведь тот сдох из-за него.
На мгновение дыхание Чон Хёна остановилось. Настолько шокирующими оказались слова мужчины.
Ки Чхоль был недоволен лишь формой, но не отрицал самих слов мужчины. Это означало, что он тоже считал, что Кан Тэ Хва умер из-за Мун Чон Хёна.
Теперь была очередь Чон Хёна задавать вопросы. Что это значит? Почему Кан Тэ Хва умер из-за него? Что, чёрт возьми, произошло? - вот что он должен был спросить. Но рот никак не открывался. Забавно, он так хотел узнать правду, а когда пришло время столкнуться с ней, испугался. Испугался, что не сможет вынести её.
Видя, как Чон Хён застыл, не в силах произнести ни слова, мужчина усмехнулся и налил себе выпить. Опрокинув полный стакан залпом, мужчина, развязав пьяный язык, выплеснул свою обиду.
- Жалко этого ублюдка. И состояние, и жизнь - всё отдал, а? Посмотри. А тот, ради кого всё это сделали, и не ценит. Впрочем, и раньше так было. Будущее его катилось к чертям, а он даже ни разу не оправдался, просто сел в тюрьму. И почему, как думаешь?
- А? Почему он так поступил? Эй, Мун Чон Хён! Скажи что-нибудь.
«Тюрьма» - это, должно быть, о том, что было десять лет назад.
Чон Хён знал лишь то, что Кан Тэ Хва избил старого профессора, потом явился с повинной, а после неудачной попытки договориться о примирении попал в колонию для несовершеннолетних. Но мужчина намекал, что это ещё не всё. Это был намёк, содержащий требование: «В том далёком прошлом есть история, о которой ты не знаешь, так что теперь ты должен её узнать».
На этот честный ответ усмешка мужчины стала ещё более ядовитой.
- Конечно. И этого вы не знаете. Почему? Потому что этот ублюдок вам не сказал бы. И тогда так было. Он до конца не признался, что сорвался, увидев, как тот старый извращенец-профессор домогался тебя.
- «Что-о»? Удивлён? Да, ты должен быть удивлён. Если не удивишься, это будет неправильно.
От этой истории, которую он и представить себе не мог, зрачки Чон Хёна бешено задрожали.
Хы-хы… - Мужчина снова издал звук, не то плач, не то смех, и налил себе в стакан.
- Я спросил его, почему он не рассказал. Сказал бы полиции или адвокату, и ситуация могла бы улучшиться, разве нет? Ведь так. Честно говоря, тот ублюдок Тэ Хва тебе помог. Мун Чон Хён, если бы не он, тебя бы тогда тот старик поимел, и даже больше. …Хотя нет, говорили, что тот дед был импотентом? Тогда, может, и не смог бы?
Чон Хён тупо смотрел на мужчину и начал копаться в своих воспоминаниях десятилетней давности.
Записи, к которым он давно не прикасался, были покрыты толстым слоем пыли. Поэтому сразу разобрать их было трудно. Но он упорно продолжал копаться и счищать пыль, и постепенно очертания стали проясняться.
О том, что Кан Тэ Хва кого-то избил, он узнал в один из таких же жарких летних дней. Профессор был жестоко избит каким-то злоумышленником и попал в больницу, а этим злоумышленником, как говорили, был первокурсник из его же школы. Уже тогда он догадывался. Что это мог быть Кан Тэ Хва. И когда на следующий день после этой новости он пришёл в школу, то по слухам узнал, что его догадки были верны.
Полиция и суд посчитали это преступлением с целью ограбления, и Кан Тэ Хва, как говорили, дал такие же показания. Но тогда Чон Хён не мог этого понять.
Деньги? Неужели всего лишь из-за этого он совершил насильственное преступление, которое могло поставить крест на его спортивной карьере? И причём именно против профессора, который его обучал?
Ему пришла в голову мысль, что, возможно, есть другая причина.
Поэтому он пошёл к профессору. Чтобы узнать подробности. Профессор, получивший серьёзные травмы руки и половых органов, был полон гнева и обиды и снова и снова подчёркивал, что он всего лишь невинная жертва. Кроме того, профессор утверждал, что и Чон Хён в какой-то степени несёт ответственность за насилие Кан Тэ Хва. Мол, это случилось потому, что Чон Хён таскался с этим психом к нему домой.
В этом утверждении была своя логика. Кан Тэ Хва узнал профессора именно благодаря ему. К тому же Кан Тэ Хва даже подозревал их в каких-то отношениях. Возможно, это и было настоящей причиной насилия.
Чон Хён искренне извинился перед профессором, сказав, что не ожидал, что такое может случиться, и что ему очень жаль. Профессор ответил, что одних слов недостаточно, и настоятельно потребовал, чтобы Чон Хён ухаживал за ним, так как ему трудно передвигаться. Чувствуя некоторую ответственность, Чон Хён безропотно стал ходить в больницу и ухаживать за ним.
Конечно, его родителям это не понравилось. Они возмущались, говоря, что виновник-то другой, так почему он должен так утруждаться. Отец, не выдержав, предложил профессору нанять хорошую сиделку. Но тот не согласился. Профессор настаивал только на Чон Хёне и даже хотел, чтобы тот ухаживал за ним и после выписки. Он без колебаний угрожал, что если тот этого не сделает, он использует все свои связи, чтобы разрушить его будущее как пианиста.
В любой сфере связи важны. Тем более что старый профессор был человеком с высоким положением, занимая даже пост ревизора в академии Сеульского центра искусств. Попасть к такому человеку в немилость не сулило ничего хорошего.
Чон Хён, как и требовал профессор, продолжал регулярно ходить к нему домой и после выписки. Профессор, ставший малоподвижным, в отличие от прежнего, был постоянно раздражителен и постепенно начал предъявлять Чон Хёну непомерные требования. Например, помыть его, отнести в кровать или поспать рядом. Хотя у него была домработница, он требовал этого только от Чон Хёна.
От профессора всегда исходил неприятный запах. Вонь, которая раньше ощущалась лишь слегка, становилась всё сильнее и не исчезала даже после мытья. Это означало, что запах исходил не от тела.
Но прежде чем он успел понять, откуда исходит эта вонь, случилась беда. Профессор умер. Из-за внезапного пожара, который произошёл, когда домработницы не было дома.
После похорон профессора насущной проблемой стали вступительные экзамены. Чон Хён нашёл нового научного руководителя и начал закладывать основу для своего будущего. А зимой было решено его поступление в желанный университет. Когда важное дело было улажено и можно было немного передохнуть, ему на ум, как ни странно, пришёл Кан Тэ Хва. Точнее, вопрос, который он на время отложил.
Почему Кан Тэ Хва избил профессора?
Неужели и вправду из-за меня? Из-за того, что неправильно понял наши с профессором отношения?
После долгих раздумий Чон Хён всё же пошёл к нему. И спросил. Почему он так поступил с профессором, не связано ли это насилие со мной?
И что тогда сказал Кан Тэ Хва?
…Не помню. Кажется, я определённо что-то слышал, но сколько бы я ни пытался вспомнить, дальше этого память не поддавалась. Лишь смутно казалось, что это были слова, близкие к насмешке. Наверное, я посчитал их не заслуживающими того, чтобы хранить в памяти, и не оставил.
Это была последняя запись о Кан Тэ Хва десятилетней давности.
Но теперь говорят, что эта запись была неверной. Что в ней были пробелы.
Мужчина утверждал, что если бы не Кан Тэ Хва, Чон Хён бы пострадал от домогательств профессора. Этой истории в записях, которые хранил Чон Хён, не было.
Погрузившись в смятение, Чон Хён с трудом спросил:
- Расскажите, пожалуйста, нормально… что тогда произошло…
Мужчина, покачивая стопку с соджу, ухмыльнулся:
- Нормально? Да как я тебе расскажу? Я и сам знаю только до этого момента. Хочешь узнать - спроси у Кан Тэ Хва. Он лучше всех знает. Ах, да! Но этот ублюдок ведь сдох. Хы-хы… Все деньги, которые он так любил, отдал другому, а сам со спокойной душой отправился на тот свет, да? Неблагодарный ублюдок… Сукин сын…
В голосе мужчины, выплёвывающего полные обиды ругательства, постепенно появлялась влага. Казалось, он опьянел ещё сильнее, и его туловище сильно качалось из стороны в сторону. Решив, что дальше так нельзя, Ки Чхоль выхватил стопку из руки мужчины и упрекнул его:
- Ай, хватит уже. Позвали выпить вместе, а почему вы уже один напились и пристаёте к ни в чём не повинному человеку?
- Ни в чём не повинному человеку? Эй, ты, придурок! Он что, ни в чём не повинный? Из-за чего, по-твоему, Тэ Хва схлопотал нож и сдох, бля…
- Ну что вы! Это что, он его подтолкнул к этому? Нет же. Зачем винить его за то, что Тэ Хва хённим сам так поступил?
- Отвали. Если бы не он, такой херни бы и не случилось. Эй, Мун Чон Хён! Ну и как ты поживаешь? Хорошо живёшь на деньги, которые дал Тэ Хва? Ты же теперь, благодаря этому ублюдку, можешь не беспокоиться о том, как прожить.
- Ай, ну хорош! Я же сказал, хватит!
- А ведь эти деньги Тэ Хва заработал, вкалывая как собака. Поставив крест на своей спортивной карьере, он потихоньку копил их, занимаясь бандитизмом. Эй, ты знаешь, каким он был жадным до денег? Я о нём столько заботился, а он, а? Денег просто так не давал, говорил, что только в долг. И велел исправно возвращать. Убытки? Да он был таким ублюдком, что и мать с отцом бы на хуй послал. А тебе всё просто так отдал, да? Вот же лох конченый…
Ки Чхоль схватился за лоб, видя, как мужчина, игнорируя его уговоры, продолжал приставать к Чон Хёну. В следующий момент Ки Чхоль резко встал, похлопал по плечу ошеломлённого Чон Хёна и кивнул в сторону выхода.
- Выходите. Теперь будете говорить со мной.
- Куда это выходить. Я ещё не всё сказал, бля-я-я…
Мужчина внезапно схватил Чон Хёна за запястье. Ки Чхоль легко стряхнул его руку и пригрозил:
- Хённим, если будете продолжать в том же духе, я позвоню вашей жене. Хотите, чтобы вам в очередной раз как следует вынесли мозг?
Губы мужчины плотно сжались. Угроза сработала.
Он смерил Ки Чхоля недовольным взглядом и тут же махнул рукой. Это означало «проваливай».
Чон Хён проводил взглядом Ки Чхоля, который вышел первым, а затем перевёл взгляд на мужчину. От него, молча ворошившего мясо на сковороде, больше ничего услышать, казалось, было нельзя.
С опозданием он вышел вслед за Ки Чхолем. Ки Чхоль, ждавший у входа, указал пальцем вверх, и они по лестнице поднялись на крышу.
Прежде чем начать разговор, Ки Чхоль, извинившись, закурил сигарету. Он не предложил Чон Хёну, видимо, не думая, что тот курит.
Словно для разогрева, он хорошенько затянулся, распробовав вкус сигареты, и только потом Ки Чхоль начал разговор.
- Зачем вы притащились сюда, чтобы услышать то, что вам слышать не следовало? Почему? Что вам так не терпелось узнать?
То ли из-за того, что в голове всё смешалось от неожиданно вскрывшегося прошлого, первоначальная цель никак не приходила на ум. Увидев растерянность Чон Хёна, Ки Чхоль криво усмехнулся и напомнил:
- Почему хённим умер, это вам было интересно, так ведь?
Изначально он хотел узнать правду о смерти Кан Тэ Хва.
Чон Хён кивнул. Ки Чхоль со сложным выражением лица затянулся дымом и выдохнул его в воздух вместе со вздохом. Было очевидно, что он колеблется, рассказывать или нет.
- Честно говоря, не понимаю, зачем вам это знать, ничего хорошего в этом нет. Хотя… скрывать это тоже нет необходимости.
Вступление прозвучало обнадёживающе. Почесав на мгновение бровь, словно подбирая слова, Ки Чхоль наконец небрежно выложил правду, которую так ждал Чон Хён.
- Это случилось, когда он взялся за Ким Кён Джуна.
Солнце садилось, и багряный закат растекался по синему небу. По линии горизонта над морем тоже расползался оранжевый свет, словно вспыхнуло пламя. Огонь и вода, смешавшиеся в летнем закате - этот короткий, пылающий миг хаоса Чон Хён молча созерцал.
Лодыжка болела. Это оттого, что он шёл без остановки. Судя по тому, что солнце уже садилось, он шёл больше двух часов.
Удивительно было то, что он шёл без цели, просто по дороге, которая попадалась на глаза, но всё равно пришёл в знакомое место. Очнувшись, он понял, что уже здесь. У того самого берега моря, который он видел каждый день…
Ки Чхоль сказал, что Кан Тэ Хва здесь. Что его тело, обращённое в горстку пепла, покоится на дне этого моря… С его характером ему бы претили и могила, и колумбарий, поэтому они развеяли его прах в самом любимом его месте.
Он и не знал, что тот любил море.
…Да, не знал. Он ничего не знал.
Он совершенно не знал даже о тех делах, которые тот творил якобы ради него.
«Где-то в начале июля этот ублюдок Ким Кён Джун пришёл в офис. Я не знаю точно, о чём они там говорили, но вдруг Тэ Хва велел частному детективному агентству как следует копнуть под вас, Чон Хён-щи».
Начало июля… Это примерно совпадает с тем временем, когда Кан Тэ Хва пришёл пьяным и заговорил об извинениях.
Теперь, кажется, он понял причину тех внезапных извинений. Вероятно, благодаря расследованию частного детектива он узнал правду. Правду о том, что его жизнь была разрушена Ким Кён Джуном, что из-за Ким Кён Джуна он попал в тот клуб, но, несмотря на всё это, так и не продал ему своё тело.
«А потом, немного погодя, он вдруг заявляет, что сделает из этого ублюдка сашими. Но Ким Кён Джун - ублюдок не простой. Я, конечно, отговаривал его. Ёнбэ хённим… это тот хённим, что буянил недавно. Тот тоже до последнего отговаривал. Ну сами подумайте, сколько у этого ублюдка шестёрок. Как можно в одиночку справиться с таким количеством? Он говорил, что какой-то знакомый хённим из Сеула поможет, но… Ай, чёрт, всё равно мне это не нравилось. И как и ожидалось… да, так всё и случилось».
Это произошло 21-го числа после обеда. Место - отель «Grand Walker Hill Chosun». Всё сходилось, он был замешан в том самом деле о массовом убийстве в отеле, о котором сообщали в новостях.
«Его нашли на подземной парковке отеля… Блять, говорят, его двадцать раз ножом пырнули. Изначально планировалось встретиться только вшестером в люксе, избавившись от всех шестёрок. Эта часть плана, похоже, удалась. Надо сказать, шею этому Ким Кён Джуну он перерезал исправно. И шестёрок, что были с ним, тоже всех порешил. Но его подловили, когда он уже уходил после дела».
«Говорят, вся парковка была забита его людьми... Похоже, этот ублюдок Ким Кён Джун с самого начала не собирался отпускать его живым».
Ки Чхоль сказал, что Кан Тэ Хва совершил это, прекрасно понимая, чем всё может закончиться. Доказательством тому было то, что он заранее разобрался со своим имуществом.
Чон Хён спросил, почему Кан Тэ Хва пошёл на такое.
«Ну... Откуда мне знать, что у него было на уме. Догадываться-то я могу. Но какой смысл в чужих словах о чьих-то сокровенных мыслях, если это не слова самого человека? Ведь неизвестно, правда это или нет... Не так ли? Допустим, я сейчас скажу, что хённим очень любил вас, Чон Хён-щи, просто выражал это неправильно. Вы что, поверите и скажете: "А, вот оно что"? Нет ведь? Подумаете, что за бред, так?»
Насилие, которое он совершил надо мной, и его смерть - всё это было по этой причине?
Как и сказал Ки Чхоль, в это было невозможно поверить. Да, это походило на бред.
Когда Чон Хён ничего не ответил, Ки Чхоль криво усмехнулся, словно говоря: «Вот видите».
«Я знаю, через что вы прошли, Чон Хён-щи. Я тоже примерно знаю, что натворил хённим. Да, он рассказывал мне, когда мы выпивали. Заточение, изнасилование, оскорбления, разрушения... Ай, чёрт. Я и сам про себя матерился, думая, что за херню творит человек. Поэтому я вас не виню. Просто хённим по-своему заплатил за свои грехи. Я так стараюсь думать».
Хоть он и говорил так, Чон Хён чувствовал, что Ки Чхоль, пусть и не так сильно, как тот мужчина, всё же испытывает к нему некоторую неприязнь.
Даже если он не говорил «это твоя вина», в его голове наверняка крутилась мысль «если бы не ты».
«Так что и вы, Чон Хён-щи, забудьте об этом. Хённим ведь... наверняка не хотел, чтобы вы об этом знали. Скорее, он бы хотел, чтобы вы всё забыли и жили спокойно. Да. В остальном я не уверен, но в этом - точно».
Ки Чхоль, который говорил, что не может отвечать за чувства Кан Тэ Хва, тем не менее, чётко обозначил его цель.
Всё это было ради тебя, Мун Чон Хён.
Ради тебя, чтобы убрать несчастье и его причину, которые омрачали твою жизнь.
Он сделал это, не обращая внимания на то, что сам может пострадать.
Так было десять лет назад, и так было в этот раз.
История, рассказанная мужчиной и Ки Чхолем, была чистой правдой, без прикрас и искажений.
Поэтому Чон Хёну было так тяжело.
Хаа... - выдох, похожий на стон, снова и снова срывался с его губ.
Все вопросы разрешились, но легче не стало. Наоборот, стало только тяжелее. Словно огромный ком застрял внутри.
Какое выражение лица ему следует сделать, столкнувшись с этой, наконец, открывшейся правдой? Что он должен чувствовать?
Или, как сказал Ки Чхоль, просто забыть, словно ничего не было?
И от этого незнания было просто невыносимо тяжело.
Пламя над горизонтом постепенно угасало. Температура влажного ветра понижалась, и вода чернела, словно обугленная. Шуршание песка, шум разбивающихся о волнорез волн, едва слышимый смех людей... Всё это казалось таким далёким, словно существовало в другом, отдельном от него мире.
Глядя на почерневшее море, Чон Хён, сам того не осознавая, шевельнул губами.
Теперь он знал, что было в сердце Кан Тэ Хва десять лет назад. Симпатия. Чего он не знал, так это глубины этого чувства. Он просто самовольно решил, что это что-то мимолётное, что вспыхнет и погаснет, и никогда не пытался по-настоящему понять.
И после их новой встречи ничего не изменилось. Он не пытался по-настоящему понять, что на душе у Кан Тэ Хва. Он был сосредоточен лишь на том, чтобы сопротивляться, терпеть и игнорировать его бессмысленный произвол. Он не пытался выяснить, какие чувства скрывались за этим, какое недопонимание вызвало его агрессию. Он воспринимал его исключительно как стихийное бедствие, которое когда-нибудь пройдёт.
Но теперь ему захотелось узнать. Захотелось постичь. Чувства Кан Тэ Хва. Их глубину…
Ночь становилась всё глубже. Чон Хён, заточённый во тьме, без конца задавал вопросы, которые не находили ответа.
В ответ доносился лишь рокот суровых волн.
Ки Чхоль советовал всё забыть. Не оглядываться на прошлое, а спокойно жить на деньги, которые оставил Кан Тэ Хва.
Чон Хёну и самому этого хотелось. Он не хотел больше быть привязанным к тому, что уже прошло и чего нельзя было вернуть.
Долг. Ким Кён Джун. …И Кан Тэ Хва.
Стихийное бедствие, носившее разные имена, миновало. Все факторы, порождавшие несчастье, исчезли. Теперь оставалось лишь взять себя в руки и начать всё сначала. Нужно было двигаться вперёд, смазывая раны лекарством, отстраивая разрушенное и чиня сломанное.
Однако тело и разум не желали покорно следовать его воле.
Повседневную жизнь, из которой ушло несчастье, окутало чувство бездонной пустоты. Каменная глыба по имени «скорбь» давила на него, не давая ничего делать. Дни тянулись один за другим: он ел, спал, тупо смотрел на море и размышлял над вопросами, на которые не было ответа.
Разум говорил, что так нельзя, но тело не слушалось. Несчастье ушло, но апатия вцепилась в него и не отпускала.
Ки Чхоль время от времени звонил, торопя с переездом. Он также советовал уехать из Чанджу. Зачем оставаться в этом месте, с которым связаны лишь плохие воспоминания?
Чон Хён был с ним согласен. Не было никакой необходимости оставаться в пространстве, наполненном следами Кан Тэ Хва. Теперь он мог поехать куда угодно.
И всё же он не мог уехать. Никто его не держал, но Чон Хён оставался в заточении.
Тем временем летний зной отступил, и на смену ему пришёл осенний холод.
Можно сказать с уверенностью: Чон Хён не сдавался апатии. Как он противостоял стихийному бедствию по имени Кан Тэ Хва, так же он боролся и с апатией, стараясь её преодолеть. Не погрязать в жалости к себе и страданиях - это был один из главных жизненных принципов Чон Хёна.
Он нарочно читал книги, ходил в кино, пробовал в одиночку есть в хороших местах. Он изо всех сил пытался вернуть сошедшую с рельсов колею своей жизни в нормальное русло. Но… это было нелегко. Ничто не вызывало отклика, и стоило появиться свободной минуте, как голову захватывали вопросы о Кан Тэ Хва.
В октябре он начал работать в ресторане сашими у моря. Поводом послужило объявление о приёме на работу, которое он увидел, бесцельно бродя. Зарплата была не очень, но посетителей было мало, так что работа была терпимой. Однако через месяц его уволили. Причиной было то, что Чон Хён был «недобросовестным». Когда в слишком тихом заведении не было работы, он садился у окна, смотрел на море и отключался, и, похоже, хозяину это совсем не нравилось.
Когда работа, которую он с таким трудом начал, вот так оборвалась, апатия разгулялась с новой силой. Она давила на Чон Хёна, настойчиво требуя просто лежать и дышать.
Тогда Чон Хён почувствовал себя так, словно его тело превратилось в не подлежащий восстановлению хлам. Смутная тревога, что он больше ничего не сможет сделать, загнала его в угол.
Единственное, что ему удавалось делать, - это гулять. Раз в день он выходил на улицу, чтобы погреться на солнце и вдохнуть свежий воздух. Ему казалось, что если он не будет делать хотя бы этого, то не только тело, но и разум окончательно сгниют, и однажды он станет совершенно недееспособным.
Примерно в то время Чон Хён признал.
Что рана, оставленная стихийным бедствием по имени Кан Тэ Хва, оказалась глубже, чем он думал. Что бремя чувств, оставленное этим человеком, было слишком тяжёлым. И что он не может с этим справиться…
Он не мог вырваться. Из его смерти.
Из следов, которые он оставил.
Это был один из ноябрьских дней, когда холод, принесённый ветром, стал ощущаться ещё сильнее.
В тот день Чон Хён, как обычно, поздно вышел на улицу и бродил по окрестностям. Конечным пунктом его бесцельной прогулки стал песчаный пляж, с которого открывался вид на море.
Небо, готовое встретить зиму, быстро потемнело. Летом было светло даже в 8 вечера, а теперь солнце садилось уже в 5.
Тупо глядя на море, он и сегодня задавал вопросы Кан Тэ Хва, который должен был быть там, вопросы, на которые не было ответа.
Ответом на его безмолвные вопросы был не отсутствующий Кан Тэ Хва, а лишь унылый шум волн, который не давал никакого ответа.
С наступлением ночи холод становился всё гуще. Ледяной ветер, особенно сильный у моря, остро царапал кожу. И всё же возвращаться не хотелось. Уже не раз бывало, что он так и встречал рассвет, и сегодня, похоже, будет так же.
Последние немногочисленные люди один за другим ушли, и наступила полная тишина. В этот момент кто-то обратился к нему.
От неожиданного вопроса Чон Хён медленно повернул голову. Рядом с ним сидел мужчина с бутылкой соджу, который неизвестно когда появился. Он видел его впервые.
Мужчина был в костюме. Внешне он выглядел как обычный офисный работник, но бутылка соджу в руке и растрёпанные волосы говорили о том, что и у него есть своя история.
Несмотря на то, что Чон Хён ничего не ответил, мужчина, не обращая внимания, продолжил:
- Точно ведь? Умереть хочешь, да? У меня на это чуйка. Не раз я видел, как люди вот так сидят, а потом идут в море.
Хотя он и не думал о смерти, Чон Хён не стал спорить. Мужчина, приняв его молчание за согласие, хихикнул и отхлебнул из бутылки.
- Хочешь умереть - так попробуй умри. Один монах так говорил. Говорил, что есть такие жизни, в которых по-настоящему начинаешь жить, только умерев.
Это звучало бессмысленно. Жизненный процесс - он одноразовый и однонаправленный. Жизнь была одним из этапов на пути к смерти, а смерть означала конец, а не начало. Закон времени - это течение от жизни к смерти, а не от смерти к жизни.
- Думаешь, что за бред? Я тоже так думал. Но он так и сказал. Мол, жизнь и смерть всё равно повторяются, так что, умерев, всё равно оживёшь. Только неизвестно, когда и где начнётся всё снова.
Хоть это и казалось нелогичным, слова мужчины странным образом врезались в память.
Жизнь, которую начинаешь жить по-настоящему, только умерев.
Повторяющиеся жизнь и смерть человека.
- И что он ещё говорил… А! Море. Знаешь, говорят, большая вода людей манит. Долго смотришь, и хочется прыгнуть, и кажется, будто тебя затягивает, - это всё из-за прохода, который где-то там в море есть. Тот... как его... А, загробный мир! Да, точно. Говорят, он с ним связан. Если долго смотреть, начинаешь инстинктивно это чувствовать. Так и находишь проход и прыгаешь в море, да. ...Ай, чёрт, даже когда я это говорю, звучит как бред. В общем, так сказал тот прожорливый монах. Хотите верьте, хотите нет.
Чон Хён усмехнулся. Это не заслуживало никакого доверия, но историю он всё же нашёл довольно интересной.
Это море, его размеры и глубина были неизмеримы. Как во вселенной существует бесчисленное множество неразгаданных тайн, так и под этим морем, должно быть, скрываются бесконечные чудеса. Возможно, как чёрная дыра, искажающая пространство и время, под этим морем и вправду мог существовать проход в загробный мир, переворачивающий все законы жизни и смерти.
Конечно, всё это было основано лишь на воображении. Для Чон Хёна, который доверял науке, основанной на доказательствах, больше, чем суевериям, основанным на вере, это звучало не более чем сюжетом научно-фантастического фильма.
Мужчина продолжал пить из горла и без всяких просьб изливал свою душу. Жена рано умерла, дети в Сеуле его игнорировали, на работе он терял почву под ногами, потому что выбрал не ту сторону, а график акций только и делал, что падал вниз... Короче говоря, жизнь была дерьмо.
- Поэтому я часто сюда прихожу. Думаю, что однажды напьюсь и войду в это море. Кто знает? Может, как и говорил монах, я умру и очнусь в другой жизни.
- Но тогда я совсем не смогу видеть своих детей... Эти негодники. Такие грубые, даже не заходят, говорят, что «заняты», но они всё ещё мои дети, и мне тяжело их оставлять. Мне кажется, их мать меня тоже проклянёт.
Поэтому, сказал он, и сегодня умереть он не сможет. Даже если желание умереть вело его к морю, его удерживали на месте привязанность и чувство вины перед теми, кого он должен был оставить.
Слушая молча, Чон Хён вдруг понял, что у него ничего подобного нет. Не было ровным счётом ничего. Ни людей, ни вещей, ни даже проблеска надежды на будущее.
Да, в этой жизни не осталось ничего, что могло бы вызывать у него привязанность.
В таком случае, может, и стоит попробовать умереть..?
Действительно ли нужно заставлять себя тянуть эту жизнь дальше..?
Давным-давно он поднимался на крышу гошивона, желая умереть. Но в конце концов не прыгнул. Возможно, тогда у него была надежда, пусть он её и не осознавал. Надежда на то, что если перетерпеть, всё пройдёт, а если пройдёт, то станет лучше, - должно быть, она проявилась в форме страха и помешала ему прыгнуть.
Но теперь, казалось, исчезла даже эта тлеющая, как уголёк, надежда.
Он не сможет от этого избавиться.
Короткая осень прошла, и поползли слухи о первом снеге.
Даже тогда Чон Хён не мог выбраться из глубокого чувства бессилия. Он не мог найти способ выбраться из этого болота. Он думал, что как только выплатит долг, сможет вздохнуть свободно... но он ошибался. Когда исчезла цель заработать деньги и задача вернуть долг, всё, что осталось, - это бесцельное блуждание. Он не знал, что делать. Не знал, что он может делать. Он совершенно не мог понять, чего же он хочет...
Время от времени его навещал Ки Чхоль. Он не мог понять, почему Чон Хён до сих пор не уехал из Чанджу, и убеждал его уехать как можно скорее.
Он не мог сказать этого Ки Чхолю, но Чон Хён чувствовал, будто его тело сковано невидимыми кандалами где-то в этом пространстве.
Скорее всего, этими невидимыми кандалами была инерция.
Постепенно, а затем всё быстрее... Чон Хён увядал.
С самого начала декабря наступило преждевременное похолодание. Город наполнился режущим, словно лезвие, ветром, а море издавало суровый рёв и бурно волновалось.
В тот день Чон Хён, как обычно, бесцельно бродил по берегу моря и вернулся в квартиру поздно ночью. Но на входной двери висел листок бумаги, которого не было, когда он уходил. Это было уведомление о том, что коммунальные платежи давно просрочены и что скоро отключат воду и электричество, поэтому необходимо заплатить до указанного срока. Оплошность, случившаяся из-за того, что он совсем не проверял почту.
Неважно, останется он здесь жить или нет, - платить всё равно придётся. Чон Хён вошёл в дом и пересчитал оставшиеся у него деньги.
Деньги, полученные за месяц работы в ресторане сашими, составляли 700 тысяч вон. После вычета расходов на жизнь оставалось примерно 500 тысяч. Этой суммы немного не хватало, чтобы погасить весь долг сразу, поэтому Чон Хён, поколебавшись, снова полез в шкаф за сейфом.
В сейфе, который он открыл впервые за долгое время, всё ещё лежала гора наличных. Он уже вынул нужную сумму и собирался закрыть сейф, как вдруг его взгляд упал на выпускной альбом, стоявший рядом.
Чон Хён почувствовал странное беспокойство. Он ведь видел его и раньше, но тогда альбом не вызвал особого интереса, и он его даже не открыл.
Словно ведомый какой-то силой, Чон Хён протянул руку и достал альбом.
Он держал тяжёлый альбом в обеих руках и медленно пробегал глазами по вытесненным на обложке буквам.
С его губ сорвался удивлённый вздох. Всё дело было в цифрах, вытесненных мелким шрифтом над названием школы.
Двухтысячный год... Двухтысячный год - это был год, когда выпустился сам Чон Хён.
В недоумении он открыл альбом. На первой странице были фотографии школы и её история. Вверху левой страницы было написано: «Выпускной альбом 51-го выпуска старшей школы Хёнмун, 2000 год», а рядом была фотография школьного здания - именно таким, каким его помнил Чон Хён. Иными словами, это был альбом года его выпуска.
Но почему он был у Кан Тэ Хва?
Он медленно перелистывал страницы одну за другой. Внезапно он заметил место, где страницы расходились, образуя заметный зазор. Похоже, это произошло из-за загнутого уголка. С мыслью «не может быть» Чон Хён просунул палец в щель и открыл страницу.
...было его собственное фото в школьной форме.
Мун Чон Хён из прошлого смотрел на нынешнего Чон Хёна.
Чон Хён отрешённо смотрел на своё лицо на фотографии. А точнее, он всматривался в следы, оставленные Кан Тэ Хва.
Поверхность бумаги, истёртая до гладкости в одном месте.
Едва заметные отпечатки пальцев.
Следы, оставшиеся на этом единственном листке бумаги, говорили с Чон Хёном. Они шептали ему на ухо.
«С тех самых пор, с того короткого лета десять лет назад, Кан Тэ Хва хранил тебя в своём сердце. И всё же он не пытался тебя найти. Не пытался приблизиться. Он довольствовался лишь этой маленькой фотографией. И он очень по тебе скучал, настолько, что часто открывал эту страницу».
Слёзы, застилавшие его помутневший взор, продолжали падать одна за другой.
Почему? Что означают эти слёзы?
Это из-за чувства вины, что я не понял его чувств? Из-за сожаления, что не пытался понять? Из-за жалости к умершему Кан Тэ Хва? Или из-за злости на самого себя за то, что я теперь сочувствую человеку, который без колебаний пытался меня сломать?
Может, ни одна из причин, а может, и все сразу.
Ответ, который не приходил, сколько бы он ни спрашивал, теперь наконец прозвучал.
«Это было ради тебя. Это была любовь. Настолько глубокая, что он был готов с радостью пожертвовать всем».
Следы, оставленные Кан Тэ Хва, пытались дать имя «любовь» всем его поступкам. Но Чон Хён не хотел этого признавать. И не хотел понимать. Как жестокое насилие и непрошеная жертва могут быть любовью?
В представлении Чон Хёна любовь была не разрушением, а уважением. Любовь - это чувство, когда бережёшь и ценишь другого, и любовью по праву следует называть поступки, основанные на понимании и помощи. Насилие - лишь проявление ненависти, оно не может быть проявлением любви. Понимать насилие как любовь - это было сродни оскорблению всей любви, что существует в мире.
Но ему захотелось понять. Ему стало стыдно, что он не замечал. Он... пожалел, что не пытался узнать.
Неописуемое чувство, которое невозможно было определить, жгло где-то под горлом.
Чон Хён, уткнувшись лбом в альбом, беззвучно закричал.
Ему казалось, что следы, оставленные Кан Тэ Хва, и тяжесть чувств, застывших в этих следах, давят на него.
Это было слишком тяжело, чтобы вынести.
В ту ночь Чон Хён заболел. Его разрывал жестокий кашель, будто готовый сломать грудную клетку, и он мучился от высокой температуры, которая парализовала все мысли в голове.
Он проболел так целых два дня, не в силах даже подняться, чтобы пойти в больницу, и за это время ему приснился сон.
Во сне Кан Тэ Хва лежал, положив голову на колени Чон Хёна, а Чон Хён нежно перебирал его волосы. Они выглядели невероятно умиротворёнными. Словно давно сложившаяся пара.
Наблюдая за этой сценой со стороны, как третий лишний, Чон Хён думал: «А ведь всё могло быть так...»
Если бы они поговорили, посмотрев друг другу в глаза.
Если бы не позволили недопониманию расти.
Если бы правильно выражали свои чувства.
Тогда, возможно, их отношения привели бы не к разрушению, а к спасению.
Кто-то сказал: «„Если бы“ - это лишь другое имя для сожаления». В основе всех бесчисленных предположений, начинающихся с «если бы», лежало желание отрицать реальность.
В ту ночь, когда над почерневшим, затихшим морем особенно ярко светила луна, Чон Хён с трудом пришёл в себя. Раскинувшись на полу гостиной, словно мусор, и глядя в темноту, он почувствовал - это конец.
Эта жизнь, в которой не было ни цели, ни стремлений, и была новой тюрьмой. А густая апатия, давившая на тело и разум, была её безжалостным надзирателем. Правильно ли это - быть заточённым в этой тюрьме и влачить бессмысленное существование? Нужно ли уважать жизнь, в которой смотришь только в прошлое, не видя будущего?
Он больше не хотел терпеть. Потому что не было причин терпеть.
Он больше не хотел выносить это. Потому что не было ничего, чего бы он хотел достичь.
И тогда он услышал голос: «Иди сюда».
Словно море ждало его, тихий шум волн позвал его к себе.
Словно одержимый, он поднял тяжёлое тело и направился к морю.
Тихое, застывшее под необычайно яркой луной море казалось миром, которым правит абсолютное божество по имени Смерть. Оно было настолько пропитано сверхъестественной аурой, что не показалось бы странным, если бы где-то там, на дне, действительно существовал проход в следующую жизнь.
Тело Кан Тэ Хва покоилось где-то там, внизу. Он говорил, что особенно любит это море, так что, вероятно, и его душа осталась здесь. И теперь Чон Хён тоже хотел отправиться туда.
Он не знал, существует ли загробный мир на самом деле, но если бы ему довелось встретить Кан Тэ Хва, он хотел бы не убегать, а посмотреть ему в глаза и спросить.
Какие чувства ты ко мне питал?
Как мне назвать все те поступки, что ты совершил со мной, ради меня?
Было ли всё это действительно из-за любви?
Смею ли я... признать это любовью?
Смерть в обличье тьмы протягивает руку. Голосом, замаскированным под шум волн, она шепчет: «Иди сюда».
Он не знал, что ждёт его там, куда он прибудет вместе со смертью. Это могло быть полное небытие, или, как говорил тот мужчина, следующая жизнь, которая начнётся неизвестно где и когда.
Но страха не было. Потому что он был уверен, что это будет лучше, чем эта пустая, вся в шрамах жизнь.
Он медленно пошёл в море. Смерть окутывает его тело. Смерть, что погасит его дыхание, сожжёт мучительное прошлое, сотрёт настоящее и уничтожит будущее...
Вода, хищно царапающая кожу, была подобна ножу в руке смерти.
В какой-то момент земля ушла из-под ног, и тело начало бесконечно тонуть. Инстинкт по имени «выживание» забился в агонии, но было уже слишком поздно.
В тот миг, когда он оказался в объятиях смерти, то, что он почувствовал, было умиротворением. Не было ни печали. Ни скорби.
Он закрыл глаза. Нахлынула тьма, гуще, чем когда-либо прежде.
Перед последним вздохом Чон Хён загадал желание.
Если в следующей жизни я и вправду снова открою глаза, пусть эти воспоминания останутся. Тогда я смогу не повторять тех же ошибок.
Он не боялся жить снова. Но он не хотел вновь пережить такой же губительный финал.
Разве одной такой смерти не достаточно?
Это была последняя глава трагической летописи, существовавшей лишь в сознании Чон Хёна.
И когда он снова открыл глаза, его встретила следующая жизнь.
В виде регрессии (возвращение в прошлое).
