Как был открыт вирус лихорадки Эбола (и что он делает с человеком)

Эпидемия 1976 года имела все шансы охватить не только Африку, но и Западную Европу

Что случилось

В середине июля Всемирная организация здравоохранения объявила, что вспышка лихорадки эбола на востоке Демократической республики Конго (ДРК) превратилась в глобальную угрозу. За последние три месяца число заболевших удвоилось. Статистика на сегодня такая: подтвержденных случаев – 2438, смертей – 1705. Смертность, стало быть, около 70%.

Бороться с эболой в этом регионе трудно не только потому, что в восточных провинциях ДРК уже несколько десятилетий продолжается кровопролитный военный конфликт, но и потому, что панический страх перед инфекцией породил кризис доверия: многие местные жители уверены, что медики сами распространяют заразу. К сожалению, иногда это оказывается правдой.

Как открыли ⁠вирус ⁠Эбола

Только что в издательстве «Альпина паблишер» вышла книгаМихаила Шифрина «100 ⁠рассказов из истории медицины». С разрешения ⁠издательства мы публикуем главу из книги, рассказывающую о драматических событиях ⁠1976 года, когда группа врачей, ⁠боровшихся со вспышкой неизвестной болезни в Конго (тогда страна называлась ⁠Заир), впервые обнаружила вирус, получивший название Эбола.

Участники этой истории демонстрировали такую беспечность, что эпидемия 1976 г. имела все шансы охватить Африку и заодно Западную Европу. Не допустила этого горстка врачей из шести стран – 45 человек, бросившихся на место трагедии. И надо сказать, что им сопутствовала сверхъестественная удача.

Источником вируса, вероятно, стала обезьяна, добытая в Экваториальной провинции Заира в районе деревни Ямбуку. Там работала католическая миссия, где служили бельгийские священники и монахини. В колониальные времена, до Патриса Лумумбы, Заир был Бельгийским Конго, и тесные связи с бывшей метрополией сохранились. При миссии функционировали школа и больница, отлично снабженная лекарствами из Европы и весьма популярная среди местного населения. Многие проделывали 50–60 километров пешком, чтобы получить там медицинскую помощь. Амбулатория принимала 6–12 тысяч больных каждый месяц.

22 августа учитель из школы при миссии, объезжая своих бывших учеников, по дороге купил у охотника вяленое мясо антилопы и обезьяны. Антилопой он ужинал вместе с домашними, а обезьяну пробовал один. 26-го он обратился в больницу, жалуясь на высокую температуру, боль в горле и животе. Подозревая малярию, ему сделали укол хлорохина, и до 1 сентября температуры не было. Потом она вернулась и началось желудочное кровотечение. 5 сентября учителя госпитализировали, а 8-го он умер, истекая кровью. От него заразились девять человек, лечившихся в той же палате. У них перед смертью тоже шла кровь из самых разных мест: изо рта, ушей, глаз, заднего прохода. Ужасающее зрелище.

Миссионеры думали, что это дизентерия или желтая лихорадка, но тогда откуда кровь из глаз? Как ни странно, в их больнице не было никого с медицинским образованием. Ближайший профессиональный врач, доктор Нгой Мушола, работал в 100 километрах, в уездном центре – поселке Бумба. 16 сентября его вызвали в миссию. Осмотрев 17 пациентов, он заявил, что это неизвестная прежде болезнь. Ему не поверили. Из столицы страны Киншасы прибыли ведущие эпидемиологи и диагностировали брюшной тиф. Заболевшую медсестру перевезли в Киншасу, под наблюдение опытных врачей. Когда она заразила медперсонал уже в столице, образец ее крови доставили в Институт тропической медицины в Антверпене.

Перевозили в обычном термосе, который по дороге как следует приложили обо что-то твердое, так что одна из двух пробирок разбилась. Талая вода с кровью пропитала заложенную в термос записку от доктора с описанием клинической картины. Начальник лаборатории исследования инфекций Стефан Паттин приказал своим сотрудникам брать эту записку в перчатках – все-таки речь идет об инфекции. Но при этом юные врачи Петер Пиот и Гвидо ван дер Гройн, занимавшиеся культивированием вирусов, работали без масок и в хлопчатобумажных халатах. Более того, когда они вручили своему боссу пробирку с материалом для микроскопии, тот немедленно уронил ее, так что среда забрызгала ботинки ассистента.

Паттин уже знал, что 11 из 17 миссионеров умерли, что неведомый вирус вызывает смерть более чем 70% зараженных (больше – только вирус бешенства), и поэтому он в ужасе замер. К счастью, присутствующие не растерялись, пол живо дезинфицировали, а прекрасные ботинки отправились в печь.

Тем временем доктор Мушола оповестил жителей своей провинции об эпидемии, и те без всякого приказа сверху закидали бревнами въезды в свои деревни, как делали их деды при известии об эпидемии оспы. Информацию распространяли самые настоящие тамтамы – тогда хватало людей, понимающих их язык. Больница при миссии закрылась, и число заболевших лихорадкой перестало расти. Но теперь в ужас пришли власти Киншасы и Всемирная организация здравоохранения.

ВОЗ приказала Паттину отослать материал в Британию, откуда его переправят в Атланту, в лучшую в мире лабораторию при Центре по контролю заболеваний США. Рассматривали также вариант с советскими лабораториями, оборудованными для исследования геморрагических лихорадок.

Однако Паттину было обидно отдавать открытие в чужие руки, и он придержал материал: мол, клетки Vero, на которых культивировали вирус, еще не готовы и т. п. На самом деле 12 октября все было готово. Ван дер Гройн сделал сверхтонкий срез, который отправили на электронную микроскопию в университетскую клинику Антверпена. Выполнял ее Вим Якоб, личный друг Паттина. Через несколько часов он вернулся с фотографиями.

Паттин уставился на них и спросил: «Что это такое, черт побери?» Все привыкли, что вирусы – это такие шарики с пупырышками, вроде морских мин. А на фотографии были какие-то червяки. Паттин единственный в помещении знал, что бывают такие вирусы. «Похоже на Марбург», – изрек он. Ничего хорошего это не сулило. Вирусом лихорадки, которой болели доставленные из Уганды обезьянки, заразились в Марбурге профессионалы – в лаборатории, оборудованной куда лучше антверпенской. Материал немедленно упаковали и отправили в Британию.

На следующий день американцы сфотографировали этот вирус, причем обнаружили, что антитела к вирусу Марбург на него не действуют.

Паттин на этом не успокоился и обратился в бельгийское министерство иностранных дел, предлагая послать на место его сотрудников. Нехорошо, когда открытый в Бельгии вирус исследуют без участия бельгийцев. «И потом, это же наше Конго!» С 29 сентября бюрократы отмахивались от ученых, но эта новость их гальванизировала. Пиот и ван дер Гройн вошли в международную комиссию, которую ВОЗ создала из врачей Бельгии, США, Канады, Франции, ЮАР и Заира.

В Киншасе глава комиссии Карл Джонсон разделил отряд на две части: одни обеспечивают изоляцию больных в столичной больнице, а другие – только добровольцы – отправятся в Ямбуку и там установят пути заражения и при возможности переносчика. Подозревались клопы, комары, летучие мыши и грызуны. Петер Пиот вызвался первым. От природы он был скептик и не очень верил страшным рассказам. Это помогло ему убедить военных летчиков доставить миссию на аэродром Бумбы. Пилоты поначалу категорически отказывались. Они говорили, что сами видели, как падают на лету больные птицы, а вдоль дорог лежат непогребенные тела. В Киншасе, куда не долетали звуки тамтамов, не знали, что творится в зоне эпидемии.

А там начался голод. Карантин объявили как раз во время уборки риса и кофе, и провинция оказалась отрезана от «большой земли», с которой доставляли топливо. Теперь, кроме охотничьей добычи, аборигенам нечего было предложить к обмену. Самолет, доставивший экспедицию, был первым за три недели. Его встречала тысячная толпа, ожидавшая, что привезли продукты. Они были весьма разочарованы, увидев эпидемиологов на «лендровере».

Но фотография вируса производила на толпы туземцев необыкновенное впечатление. Загадочная смерть, лишившая их нормальной жизни, еще не получила имени, зато стало ясно, как она выглядит. Она материализовалась. В каждой деревне, пока разбирали завал на дороге, Пиот показывал заветную фотографию и спрашивал, есть ли заболевшие. Почти до самой деревни Ямбуку их не было.

С больными лихорадкой встретились, когда наконец прибыли в несчастную миссию. Пока мальчишки ловили для экспедиции крыс, летучих мышей и клопов (в которых вируса так и не нашли), врачи отбирали пробы крови и опрашивали тех, кто оплакивал умерших. Кривая заболеваемости на графике явно клонилась вниз, причем эта тенденция возникла сразу после закрытия миссионерской больницы 30 сентября.

Большинство пострадавших были те, кто посещал тамошнюю амбулаторию. Среди них преобладали женщины детородного возраста. Потом заболевали и умирали со страшным кровотечением все, кто близко общался с ними, но источником была больница. Первым догадался доктор Масcамба, санитарный инспектор из Лисалы, хорошо знавший своих людей. Африканцы не доверяют таблеткам и снадобьям, считая их слабыми, зато укол для них – это «дава», то есть настоящее действенное лекарство. Беременные женщины часто просили медсестер-миссионерок сделать им инъекцию хоть чего-нибудь, и те кололи витамин B и глюконат кальция. Вреда никакого, зато бодрит, что очень нравилось изнывающим от тяжелой работы беременным.

Петер Пиот отправился в опечатанное здание миссии посмотреть на процедурный кабинет. Резиновые крышечки банок с растворами были истыканы иглами шприцев. Некоторые баночки и вовсе были заткнуты ватой. И тут страшное подозрение осенило бельгийцев. Они каждый вечер общались с уцелевшими сестрами миссии, за рюмочкой вермута услаждая их беседой на родном фламандском наречии. И когда языки у монахинь развязались, им был задан вопрос, как именно они делали инъекции.

Сестра Геновева Гизебрехтс охотно поведала, что свои стеклянные шприцы они кипятили с утра, вместе с акушерскими инструментами. Потом весь день одним и тем же шприцем кололи приходивших пациентов, меняя иглы и промывая шприц после каждой инъекции чистой водой. Ведь этого достаточно, не так ли?

Было очень трудно ответить на этот вопрос. Как сказать самоотверженным женщинам, убившим лучшие годы на эти джунгли, что они из-за своей плохой подготовки стали причиной смерти 280 человек? И что сделают местные жители, услыхав, что медработники разнесли инфекцию, которая иначе закончилась бы на поедателе обезьяньего мяса? Станет эта темная толпа вникать в тонкости?

Да и не это было сейчас важно. Деятельность миссии все равно прекращена, теперь слово за карантинами и богатой антителами плазмой крови тех 12% заболевших, кто сумел выздороветь. Наконец, следовало дать болезни название. Совещались под бурбон из Кентукки: проставлялся руководитель экспедиции. Между собой ее члены называли болезнь «лихорадкой Ямбуку», по месту происшествия. Но Джоэл Бреман, отвечавший за искоренение оспы в Заире, возразил: вот открыли в Нигерии лихорадку Ласса, так нигерийцы стали шарахаться ото всех жителей городка Ласса. Те, кто живет в Ямбуку, такого не заслужили, они же не виноваты в эпидемии.

Джонсон в свое время обнаружил в Боливии неизвестную лихорадку и назвал ее по протекающей в тех местах реке – Мачупо. Здесь напрашивалась река Конго, но уже была открытая Михаилом Чумаковым конго-крымская геморрагическая лихорадка. Из рек вокруг Ямбуку лучше всего подошла Эбола, в переводе с языка лингала – «черная река». Короткое слово и мрачный смысл.

Все Новости в контексте.

Republic