Зачем нужна неформальная экономика, а зачем – экономика старости?
Пересказ книги британского экономиста Ричарда Дэвиса «Экстремальные экономики»
Пересказ книги британского экономиста Ричарда Дэвиса «Экстремальные экономики» (Extreme Economies: 9 Lessons from the World’s Limits). При ее написании автор использовал данные, полученные им во время работы в Лондонской школе экономики, Министерстве финансов Великобритании, Банке Англии, а также в редакциях The Economist, The Guardian, The Times.
Контекст
Экономические условия «распределены» по планете неравномерно. Где-то они близки к идеалу – тогда эти места привлекают новые силы, инвестиции и процветают. В других местах, напротив, условия столь неблагоприятны, что не всегда понятно, как здесь вообще живут люди. Тем не менее они там есть, и даже в самых экстремальных, максимально неприспособленных для комфорта местах человеку свойственно обустраивать свой быт. Об экономике именно таких мест и рассказывает Ричард Дэвис в книге «Экстремальные экономики». Автор уверяет, что посмотрев на такие крайние примеры, мы начнем лучше понимать, как обустроить нашу более-менее стабильную экономику.
Сила неформальной экономики
Эти страны сложно назвать удобными для жизни. Это те точки на карте, о которых многие предпочли бы даже не слышать, а уж тем более посещать. Однако именно в таких местах Дэвис нашел главную составляющую успешных сообществ – неформальную экономику.
Формальные и заданные сверху условия редко приводят к сплочению людей, но именно совместная работа позволила человечеству развиться до сегодняшних высот. То есть это результат неформальных связей – договоренностей, обычаев и простых дружелюбных жестов. В местах, о которых пойдет речь, формальная экономика не удовлетворяет жителей. Тогда они создают собственную экономику – без централизованного руководства. И она оказывается успешнее.
Лагерь в пустыне
На севере Иордании недалеко от сирийской границы расположен крупный лагерь для беженцев Заатари (в переводе значит «тимьян»). Он открылся в середине 2012 года. Со временем он превратился из временного лагеря в постоянное место жительства для тысяч беженцев из Сирии. Сегодня площадь Заатари порядка 4 кв. км. Несмотря на тяжелое положение переселенцев, лагерь оказался довольно успешным проектом, и его жители чувствуют себя в безопасности.
Заатари с его населением в районе 200 тысяч человек возглавляет десятку крупнейших лагерей беженцев в мире. Хотя формально он под эгидой ООН, организация не способна контролировать каждое движение в лагере. Некоторые вещи пришлось пустить на самотек: в отличие от других лагерей, в Заатари нет ограничений на торговлю. Благодаря этому многие сирийцы смогли наладить аналоги бизнесов, которые они содержали дома. Для магазинчиков использовались части караванов, предоставленных ООН беженцам. Вскоре бакалеи, табачные лавки, магазины домашних птиц и велосипедов раскинулись по всей территории лагеря. Уже к 2014 году там насчитывалось более 1400 разнообразных мелких предприятий. Сегодня их 3 тысячи; если посмотреть на количество населения, то магазины здесь встречаются чаще, чем в Великобритании.
В то же время экономика не является действительно свободной, потому что у большинства населения нет собственного источника дохода, а значит и личных денег. Пособия от ООН выплачиваются раз в месяц на специальную карту, и их можно потратить в магазинах. Так государство и ООН стараются создать полностью безденежную экономику. Но параллельно с ней существует вторая – тайная экономика. Контрабандисты, в первую очередь дети, доставляют товары из внешнего мира, создавая предложение, на которое есть спрос. Как оплачиваются контрабандные товары? Тут в дело вступает безденежный магазин Tazweed.
В Tazweed не получится купить все нужное для комфортной жизни – только товары первой необходимости. Поэтому приобретенное там обменивается на контрабанду. Только бартер: реальные деньги в Заатари запрещены, и их хранение связано со слишком большими рисками. Таким образом, мы видим, как поверх «официальной» и довольно неудобной экономики накладывается неофициальная и нелегальная, но удовлетворяющая нужды большинства. Это – четкая демонстрация силы неформальной экономики.
Полный провал
Случается так, что даже идеальное на первый взгляд начинание оказывается никому не нужным. Что-то в этом роде произошло и с городами, которые посетил автор книги. Строителями двигали светлые надежды, но сегодня эти места с каждым годом становятся все более депрессивными.
Киншасу можно назвать одним из самых провальных проектов в истории градостроения. Город, прежде называемый Леопольдвилем, – столица Демократической Республики Конго и второй по населенности город на континенте. В Конго есть залежи бриллиантов, олова и других ценных металлов, второй по величине тропический лес и вторая по полноводности река после Амазонки. Киншаса должна была быть богатейшим городом в Африке, если не в мире. Но она – беднейший.
Основанный Генри Мортоном Стэнли, к концу XIX века Леопольдвиль за счет своего выгодного положения стал процветающим центром. Вскоре сюда была перенесена столица Бельгийского Конго. Через некоторое время после отделения Конго от Нидерландов к власти пришел диктатор Мобуту Сесе Секо. При нем миграция в свеженазванную Киншасу продолжила расти. Одновременно росло и влияние правительства. Сегодня в городе – настоящее засилье бюрократии.
Госаппарат города максимально отделен от обычного населения, которое живет, можно сказать, за чертой бедности. По этой причине каждый, кто может получить деньги хоть каким-то способом, использует этот способ. Налоги на торговлю, которые должны выплачиваться раз в месяц, часто платятся по требованию приставов ежедневно. Полицейские на улицах случайным образом выбирают жертву и выписывают ей штраф за любой проступок, причем далеко не обязательно оправданно. Интересно, что для местных отдавать деньги полицейским не так обидно – последние зарабатывают примерно столько же, – потому их вымогательство кажется менее наглым.
Как и в Заатари, здесь действует неформальная экономика. Торговцы-пираты, как их здесь называют, собираются на главных улицах и раскладывают свои нехитрые товары прямо на дороге. Они всегда готовы быстро собраться и унести ноги при виде чиновника или полицейского. Такая торговля процветает, в отличие от официальных магазинов, которые задавливает бюрократический аппарат.
Судостроительный рай
Глазго сегодня представляет собой эдакий шотландский Детройт – город-призрак с небольшим населением, маленькой продолжительностью жизни, но – с большим прошлым. В первой половине XX века этот город с многотысячным населением соревновался по своей значимости с Лондоном. «Экстремальность» Глазго (благодаря чему он и попал в эту книгу) – в том, что ни один другой город за прошлое столетие не пережил столь серьезный спад уровня жизни.
Когда-то маленькая рыбацкая деревушка, Глазго вырвался вперед благодаря своему уникальному местоположению. Река Клайд достаточна широка, чтобы крупные корабли могли выходить в открытое море, а ветра в этом месте более благоприятные, чем на восточном побережье Британии. Это способствовало торговле, ведь до колоний и торговых партнеров из Глазго можно добраться куда быстрее, чем из Лондона.
Сочетание этих факторов привело к сосредоточению здесь к началу XX века нескольких крупных верфей. Крупнейшие корабли Британской империи сошли со стапелей именно на реке Клайд. Но Глазго не был исключительно индустриальным городом – здесь развивалось и искусство. Лондон, один из центров культурного мира, считался слишком консервативным для новых веяний в живописи. В то же время Глазго, переживающий индустриальный бум, привлек современных художников своей живостью. Так, в 20-х годах прошлого века искусствоведы Европы однозначно советовали ехать смотреть искусство именно сюда, а не в Лондон.
Однако после Второй мировой судостроители Глазго столкнулись с конкурирующим рынком. Международному рынку открылась японская индустрия и показала себя с лучшей стороны. За счет своих размеров японские верфи – огромные конгломераты с большим количеством сотрудников – ускоряли производство относительно любой из верфей Глазго. Японских объемов шотландским судостроителям достичь так и не удалось, даже когда они попытались объединиться.
Но главным ударом стал рост авиационной промышленности. Развитие нового вида транспорта повлияло на всех, чей бизнес связан с перевозками, но одна особенность верфей Глазго сделала их особенно уязвимыми. Эти верфи были основаны на меритократических принципах: каждый рабочий при должном усердии мог стать главой компании. Такие менеджеры прекрасно знали свое дело, но плохо представляли структуру рынка и оказались неспособны переменить курс, чтобы стать более полезными. Верфи Глазго были знамениты роскошными пассажирскими лайнерами, но при развитии самолетостроения фокус спроса сменился на грузовые суда.
Однако Ричард Дэвис в книге не ограничился «экстремальными экономиками» со знаком минус и случаями провалов. Его, как и любого экономиста, всегда интересовали места, жители которых постарались – с переменным успехом – приблизить будущее.
Экономика старости
Большинство развитых стран «стареет»: 85% населения Земли живет в стране, где средний возраст растет. В городе Акита на западе Японии наибольший из всей страны средний возраст населения. На улицах увидеть резвящуюся молодежь сложнее, чем неторопливо прогуливающихся пожилых людей.
В плане облегчения старости Япония – самая передовая страна в мире. В Акита, как и в других городах страны, пожилые люди – не просто бремя для государства и родственников, а важная часть экономики города. Для них – как и для детей – компании производят особенные продукты: специальные мобильные телефоны, банкоматы с держателем для палки для ходьбы и так далее. Наконец, по всей Японии развивается производство роботов-помощников. Что немаловажно, государство всеми силами стремится помочь пожилому населению реализоваться.
В наше время растет разрыв между выходом на пенсию и смертью. Это большая проблема для самих пенсионеров, которым нечем заняться и у многих из которых как раз начинаются серьезные проблемы со здоровьем. Также это проблема общества и государства: пенсия большинства стран не сильно превышает прожиточный минимум (прожить на который, мягко говоря, непросто). Пенсия же складывается из начислений молодых людей. Соответственно, в будущем государства столкнутся с еще большими проблемами, когда нынешние молодые выйдут на пенсию и не смогут получить хотя бы такой же объем пенсионных выплат, как их старшие родственники. Увеличение пенсионного возраста работает в короткой перспективе, но его вряд ли получится увеличивать бесконечно.
Правительство Японии бросает ресурсы на нематериальную помощь пожилым. В Акита работают центры с программами, похожими на «Московское долголетие». Здесь пожилые люди могут встречаться, заниматься в группах спортом или искусствами.
Иная проблема старости – в том, что многие мелкие города и деревни Японии постепенно исчезают. Простой способ борьбы с этим – присоединение к большому городу. На практике это может привести к недовольству. В Японии даже у близких городов могут быть совершенно различные культурные особенности и даже разные верования.
Очевидно, что при старении населения будет уменьшаться площадь, необходимая для жизни. С этим придется бороться объединением городов и своевременным сносом старых зданий. В деле же облегчения старости всем странам стоит обратить внимание именно на опыт Японии.
Техноутопия с нуля
Таллин – столица Эстонии – долгое время был маленьким и не особенно примечательным городком. В ХХ веке на экономику Эстонии (Эстонской ССР) влияли решения руководства Советского Союза. Эстония не обладает обширными ресурсами, а потому чиновники особо не обращали на нее внимание. Возможность проявить себя появилась у Таллина только в 90-е годы. И он это сделал.
За 30 лет Таллин стал европейским технологическим центром. Правительство упростило въезд для иностранцев, за счет чего смогло привлечь рабочую силу, в том числе предпринимателей и хороших менеджеров. Сегодня в Таллине зарегистрировано больше всего предприятий в Европе. И нельзя сказать, что они просто занимают место. Так, автора книги восхитили расхаживающие по городу роботы (правда, пока что в сопровождении человека), которых в будущем хотят использовать для помощи престарелым.
Эстония – лидер по внедрению технологий во взаимодействие между государством и гражданами. 96% населения используют электронные паспорта, дающие немедленный доступ почти ко всем госуслугам, без очередей и перевода бумаги. Выборы в Эстонии проводятся полностью электронно, и гражданин может проголосовать с помощью смартфона в любой точке мира. Наконец, чтобы привлечь больше компаний, правительство предлагает так называемое e-residency, электронное гражданство. Заполнив простую форму и заплатив 100 евро, предприниматель из любой страны получает право на формирование юридического лица и уплату налогов в Эстонии.
Будучи чуть ли не техноутопией, Эстония одновременно принимает к себе лиц без гражданства. Чаще всего это русские эмигранты, потерявшие российское гражданство и так и не получившие эстонского (процедура получения гражданства включает экзамен по эстонскому языку, который учат немногие). Эстония в некотором роде разделена на два мира, эстонский – со школами на эстонском языке, технологиями и электронными паспортами – и русский – с русскими школами и видами на жительство. Эстонские компании неохотно принимают этнических русских, особенно без гражданства, и потому те часто, даже будучи прекрасно образованными, перебиваются случайными заработками.
Исключение из этого правила представляет IT-сфера, руководители в которой с удовольствием принимают советских и российских математиков и программистов, зная об их исключительной подготовке. Для лиц других специальностей и более поздних мигрантов перспективы зачастую безрадостны. Таким образом, Таллин воплощает в себе технологический рай для одних и сложную жизнь для других.
Превращение в высокотехнологичный мегаполис (как в случае с Таллином) возможно и для других городов. Но одновременно с технологиями может приходить и неравенство, и властям стоит учитывать оба эти момента.